Летунья

― Тоже мне, королева! ― соседка захлопнула дверь у меня перед носом, сделав это с такой силой, что из стены вывалился кусок штукатурки. В растерянности я потопталась у порога, обдумывая, что же теперь делать. Ясно одно: домой сегодня не попасть ― Марта опять не в духе…
С самого начала это была плохая идея ― снимать квартиру на двоих с человеком, которого толком даже и не знала. А когда узнала, было уже поздно ― хозяйка потребовала деньги за полгода вперёд и уехала за границу, а мне пришлось выживать в уже оплаченном жилье. Вернее, выживали меня, и довольно успешно.
Когда Марте, так звали обидчицу, нужно было привести кого-то к себе, она сначала вежливо просила погулять пару часиков, а потом, видя мою бесхребетность, стала и вовсе выставлять из дома, делая это, как сегодня, по-хамски. О, боже, как же я от всего устала… Целый день на ногах, а теперь после работы даже отдохнуть негде.
Я присела на корточки у двери, прижавшись к ней спиной в обнимку с видавшей лучшие времена старой сумкой, и стала думать, к кому бы из подруг напроситься переночевать. Осень, октябрь, ветер, дождь ― не было сил в очередной раз гулять по улицам.
На лестнице послышались голоса, кто-то возвращался домой, чертыхаясь и ругая так не вовремя сломавшийся лифт. Пришлось встать и, смахнув слезы рукавом пальто, медленно брести вниз. Мне было стыдно в очередной раз выслушивать сочувствующие слова от соседей, и, сделав весёлое лицо, я поздоровалась с бабой Катей, тащившей за собой хнычущего внука.
― Здравствуй, Лёленька, ― бодро откликнулась на приветствие старушка, ― погулять собралась, на ночь-то глядя?
Я не ответила, бегом выскакивая из подъезда. И что некоторым людям неймётся? Так и норовят залезть в чужую жизнь и рассмотреть её под лупой, а лучше ― под микроскопом, чтобы уж наверняка ничего не упустить. Тоска… Вдвойне тоска, потому что дождь на улице усилился, а мой зонтик окончательно сломался. Остановившись под козырьком подъезда, я обречённо смотрела на растущие прямо на глазах лужи.
Кто-то подошёл ко мне, нерешительно кашляя. Растерянно подняв голову, я столкнулась взглядом с невзрачным молодым парнем, чей хриплый голос выдавал в нём заядлого курильщика:
― Скажите, Вы, случайно, не знаете Марту из тринадцатой квартиры?
― Ещё бы, я там живу.
― Так вы Марта? ― то ли удивился, то ли обрадовался человек.
Мне хотелось возразить, что он ошибся, но, увидев его холодные пустые глаза, я испугалась и промолчала. Последнее, что услышала в тот роковой день, было:
― Ничего личного, прости…
Что-то больно кольнуло меня в грудь, и сразу стало трудно дышать. Я пыталась крикнуть:
― Помогите! ― но разом онемевшие губы не слушались. Голова закружилась, и меня стремительно бросило навстречу мокрому асфальту…
Не знаю, сколько я пробыла без сознания, но, открыв глаза, тут же поспешно зажмурилась, чтобы только не видеть собственное тело, лежащее в луже с беспомощно раскинутыми руками. Рядом мокла моя любимая старая сумка…
А когда всё-таки снова решилась на себя взглянуть, двое мужчин в белых халатах уже укладывали бездыханную тушку на носилки, перетаскивая её к машине скорой помощи, припаркованной рядом с домом. При этом они сильно ругали дождь и меня, решившую умереть именно в их смену. Довершали картину мелькающие безумным синим светом маячки полицейской машины.
Я не сразу поняла, что смотрю на это безобразие сверху ― конечно, начнёшь тормозить, когда в грудь бьют непонятно чем, а, сообразив, не закричала от ужаса. Как ни странно, но в тот момент мной овладели любопытство и удивительное чувство лёгкости, когда ничегошеньки не болело, даже уставшие за день ноги, а ещё ― я умела летать, и это было потрясающе! Плевать мне было на Марту и на пришедшего с ней расправиться, но так лопухнувшегося недоумка…
Тело погрузили в машину, и мы двинулись, видимо, в больницу: скорая помощь своим ходом, а я следом за ней ― своим, то есть беззаботно и быстро полетела, что-то напевая под нос. Дождь и ветер при этом мне совершенно не мешали.
В больнице я с интересом наблюдала за тем, что проделывали со мной местные доктора, и, скажу честно, это было мало похоже на «героические будни» врачей скорой помощи из известного американского сериала. Наши медики работали как-то вяло, без огонька и, похоже, слегка скучали.
Но всё было не так уж и плохо ― операция прошла успешно, и, в конце концов, меня определили в палату, увешав какими-то трубками. Значит, я была жива, а это главное…
Полетав немного над собой и убедившись, что пока ничего не меняется, выпорхнула в пустой коридор.
― Понятно, это же реанимация, ― сообразила, спустившись на этаж ниже, где оказалось ненамного многолюднее. Мне это не понравилось, и я пошла в загул по больнице, надеясь по пути увидеть что-нибудь стоящее. В приемном отделении, несмотря на позднее время, толпились люди. Они дружно наседали на медсестру в окошке, тряся перед её носом какими-то бумажками, а она довольно успешно от них отбивалась. Знакомая малоинтересная сцена вызвала у меня зевоту, и, развернувшись, я неожиданно услышала скрипучий старческий голос:
― Ну чего варежку-то разинула, растяпа! Раззевалась она тут…
Я повертела головой в поисках вредной бабульки, но голос меня опередил:
― К тебе, летунья, обращаюсь. И нечего пялиться, спускайся, присаживайся рядом, поболтаем…
Теперь я её увидела: маленькая сухонькая старушенция в белом платочке и больничном халате сидела на стуле в коридоре, приглашающе помахивая мне рукой. Рядом с ней было полно свободных мест, и я приземлилась на соседний стул:
― Здравствуйте, бабушка!
― Какая я тебе бабушка, тоже мне, внучка нашлась, зови меня тётя Маша. Ну, что молчишь, язык прикусила? ― агрессивно накинулась странная старушка. Теперь она уже не казалась привлекательной собеседницей, заставив пожалеть о скоропалительном решении посидеть и поболтать с ней.
― Э… тётя Маша, я ― Лёля, вот, летаю тут, а почему Вы меня видите? ― промямлила, совершенно не представляя, что ещё сказать.
― Почему, почему, тоже мне почемучка, а сама-то как думаешь? ― огрызнулась вредная бабулька и, не дождавшись ответа, продолжила, ― потому что я такая же, как ты, дурёха! Застряла между жизнью и смертью, во второй реанимации лежу. Ненормальные внуки никак не хотят отключить меня от аппарата, вот и кукую здесь, в одиночестве. Жду, когда им надоест сорить деньгами, и смогу спокойно уйти в рай…
― Ага, как же, в рай с таким-то характером… Да по тебе самое жаркое пекло плачет… ― подумала про себя, побоявшись сказать это вслух и сочувственно кивая. Тётя Маша посмотрела на меня с подозрением, но я ответила ей таким честным взглядом, что, похоже, она поверила.
Старушка замолчала, задумавшись о чём-то своём, а я, воспользовавшись передышкой, стала осматриваться, ища пути к отступлению. И тут она снова меня огорошила:
― Лёль, а ты их уже видела? ― шёпотом заговорщика, планирующего государственный переворот, спросила тётя Маша.
― Кого? ― удивилась я.
― Кого, кого, ну что ты за человек, всё-то тебе объяснять приходится ― ловцов душ, конечно…
Я стерпела очередное хамство, поскольку разговор начинал принимать интересный оборот.
― Тёть Маш, я же новенькая, меня только сегодня привезли, ещё не в курсе. Расскажите, кто такие эти «ловцы», ― заканючила жалобным голосом. Старушке, видимо, понравилось моё самоунижение, она хмыкнула, более благодушно пояснив:
― Ловцы душ, Лёля, это такие твари, что приходят в наш мир и утаскивают с собой любую душонку, не сумевшую от них спрятаться. Я тут уж больше трёх месяцев обретаюсь, такого понасмотрелась, тебе и в страшном сне не привидится… Ловцы эти похожи на здоровущих мужиков, в руках у них особые верёвки с петлёй на конце, чтобы на шею, значит, набрасывать и с собой тащить…
― И куда же они бедные души тащат? ― запищала я от страха не своим голосом.
― Куда, куда ― опять закудыкала, да почём я знаю… Может, в чистилище, а может, и ещё куда.
Я притихла, в ужасе представляя, как на мою тонкую шейку набрасывают страшную верёвку, и сглотнула. Но тут в голове что-то щёлкнуло, наверное, сработал переключатель с «доверчивой дурочки» на «не такая уж и дурёха»», вспомнив сериал, в котором были точно такие же «ловцы душ» и, причём, с верёвками.
Подозрительно взглянув на невозмутимую бабулю, ехидно произнесла:
― Тётя Маша, это Вы фильм пересказываете? Не стоит, я его уже смотрела, и совсем недавно.
Смутившись, она фыркнула:
― Ну и что, может, и фильм. Посиди, поскучай тут в одиночестве, и не такое придумаешь, ― голос «рассказчицы» звучал так расстроенно, что на минутку мне даже стало её жаль.
Мы помолчали, провожая взглядом одинокого больного, шаркающего тапками по полутёмному коридору. Неожиданно тётя Маша встрепенулась, найдя, видимо, новую тему для разговора:
― Слушай, Лёль, а тебя-то каким ветром к нам занесло?
― Попутным, ― вздохнула я и, поскольку делать было совершенно нечего, поделилась своей грустной историей с любопытной бабулей. Она оживилась, слушая рассказ, и радостно его комментировала, в основном непечатными выражениями. Особенно рассердила её соседка Марта, из-за которой я, собственно, и пострадала. Тётя Маша проявила недюжинную фантазию, изобретая способы расправы с ней, и это меня насмешило, возмутив старушку:
― И чего, скажи на милость, ты улыбаешься? Совсем девка глупая, как я посмотрю. До тебя ещё не дошло, что ты там, на койке, помираешь из-за этой заразы. Что жизнь твоя молодая того ― уходит, не вернёшь? Эх, ладно я, мне уж пора, а ты-то, только жить начинаешь. Не цените вы, молодые, жизнь, вот она от вас и убегает…
Её голос стал таким печальным, что показалось, будто она по-настоящему меня жалеет, а я уж и забыла, как это бывает. И так вдруг самой себя стало жалко, что жизнерадостная «летунья» скривилась и заплакала ― ведь вредная старушка была права: жизнь моя висела на волоске, пока я порхала словно легкомысленный мотылёк…
― Ну, Лёля, перестань, не сдавайся так быстро, может, ещё и обойдётся, ― начала подбадривать меня тётя Маша. ― Ты же вон какая молодая, крепкая; справишься.
И она укоризненно посмотрела на меня, похлопав по плечу. Я вздрогнула, незаметно перейдя на «ты»:
― Тёть Маш, а почему я тебя чувствую? Привидения же…
― Привидения? Какие же мы привидения? ― и она хрипло захихикала, ― живые ещё. Души мы с тобой, человеческие души. Или ты атеистка и в нас не веришь? ― она снова рассмеялась, словно ворона прокаркала.
Тяжело вздохнув, я подумала:
― Ещё полчаса назад была ты, Лёля, беззаботной, лёгкой душой, летала себе, никого не трогала. А встретила её, и теперь словно груз на спину положили, так тяжело ― не знаю, смогу ли встать. Надо бежать отсюда, и как можно быстрее, пока совсем не придавило.
― Эй, угрюмая, ты чего задумала-то, зачем встаешь? Останься, всё равно нам из этой больницы хода нет, привязаны мы к телам-то. Ну, лети, лети, всё одно вернёшься, ― услышала я вдалеке обиженный бабулькин голос и, демонстративно закрыв уши ладонями, полетела к выходу из больницы.
Слова тёти Маши меня здорово напугали ― неужели и правда здесь застряла? Значит, это не я за своим телом летела, а оно душу на верёвочке тянуло? Расстроенная такими мыслями, притормозила у стеклянных дверей, за которыми всё также лил дождь.
Две медсестры из ночной смены, смеясь, курили под козырьком, обсуждая кого-то из врачей. Одна, с волосами ярко-малинового цвета и такой необъятной грудью, что халат принципиально на ней не застёгивался, очень живо изображала перед своей подругой какую-то пантомиму. Вторая «сестричка», похожая на бледную тень известной актрисы, хихикала, икая, наверное, от смеха, постоянно вздёргивая свои нарисованные брови.
Я немножко понаблюдала за ними, мысленно собираясь с силами:
― Попробовать, что ли, пройти через дверь на улицу или остаться здесь? А если не получится? Да ладно, рискну…
И… прошла. Радостно вскрикнув, облетела пару победных кругов вокруг фонарного столба и опять остановилась. А теперь-то куда? И не означает ли то, что мне так легко удалось проскочить наружу, что связь души с телом ослабевает, и я близка к смерти?
Ах, тётя Маша, тётя Маша… Заронила ты семя сомнения в моём незрелом разуме. Но, видно, от природы, я была достаточно легкомысленной, раз решила не думать о грустном, и, возможно, в последний раз прогуляться по городу. Тем более, что ночью ещё ни разу этого не делала. К сожалению, это значило, что и парня-то у меня пока не было и, наверное, никогда уже не будет. Ну вот, опять…
Я встряхнулась, как собака под дождём, хотя он меня словно не замечал ― шёл себе мимо ― и полетела по ночным улицам. Красотища-то какая ― огни рекламы со всех сторон, мелькающие фары машин, прохожие под разноцветными зонтами, подхваченная порывами ветра листва и такая огромная луна в просветах облаков…
― Почему же я раньше не замечала всего этого? Из дома на работу, с работы домой в переполненном автобусе, и это все радости жизни… Нет, сейчас оторвусь по полной программе…
Что я и сделала: заглянула в несколько ресторанов, о которых раньше и не мечтала. Нырнула в клуб, хотя там мне не понравилось ― слишком громкая музыка и народ всё больше какой-то нетрезвый. Побывала на выставке современного искусства, от души посмеявшись над странными каракулями в рамках и почесав голову, пытаясь понять кривобокие инсталляции, но так и не смогла.
А вернувшись на улицу, гуляла по бортикам уже выключенных на зиму фонтанов и прыгала по лужам, не боясь испачкать старенькое пальто. В городской парк решила не ходить ― там темно, фонари работают через один, да и подозрительные личности шастают, брр…
Заглянула на последний сеанс в кино, между прочим, совершенно бесплатно посмотрела фильм, усевшись на заднем ряду и безумно завидуя целующимся парочкам. Ещё немного побродила, тьфу, полетала по никогда не засыпающему городу и думала, думала, думала…
О чём? Да о том, как прекрасна жизнь, которую раньше не ценила. Я же так молода и многого ещё не видела, как же отчаянно мне хотелось жить ― надеюсь, что глупая голова поняла это не слишком поздно. И, задрав её к темному небу, закричала:
― Эй, есть там кто-нибудь? Верните меня назад в тело, немедленно! Ну, пожалуйста…
Но никто не откликнулся на мой вопль. Понурив голову, я полетела назад в больницу: захотелось самой посмотреть, как там у меня дела. Добравшись без проблем, быстро промчалась по уже знакомым коридорам. Не увидев тётю Машу на привычном месте, сердце, или что-там есть у души, тревожно заныло. Неужели она совсем ушла или только сменила дислокацию? А вот и моя палата ― бледная и несчастная, я тихонечко лежала на кровати, но приборы по-прежнему светились ― видно, ещё дышала…
Мне стало немного легче. До этого дня я сама с собой, вроде, не разговаривала, но сегодня…
― Давай, просыпайся, соня, операция же прошла успешно, сама слышала, как доктора переговаривались. Не подведи, пожалуйста, очнись, Лёля, твоя одинокая душа здесь, совсем рядом…
Меня словно магнитом потянуло к телу, бросив во тьму. Вскоре я пришла в себя, и, едва приоткрыв щёлки глаз долго привыкала к свету и к тому, что вокруг всё двоится. Прибежала сестра, та, что с малиновыми волосами, и поставила укол, а через день меня уже перевели в общую палату…
Я поправлялась на удивление быстро и была просто счастлива, стараясь не замечать боли. Главное ― жива, правда же? Остальное можно потерпеть, но тут произошло кое-что невероятное…
Ко мне пришла посетительница, а я, вообще-то, никого не ждала. Она принесла с собой огромный букет цветов, тут же отобранный дежурной сестрой, и много разных фруктов, которых мне пока нельзя было есть. Я не верила своим глазам ― неужели это Марта, как собаку выгнавшая соседку под дождь, та самая, что и за человека меня не считала?
Она осторожно присела на край кровати, поёрзала, устраиваясь, неожиданно всхлипнув:
― Здравствуй, Лёля, прости меня ― я так перед тобой виновата, так раскаиваюсь. Очень-очень… Ты только выздоравливай быстрее, вот увидишь, теперь у нас всё будет по-хорошему, ― и она вдруг заплакала.
Я смотрела на неё, вытаращив глаза. Чудеса… Что же должно было случиться, чтобы соседка так изменилась?
― Марта, не плачь, пожалуйста, ― еле прошептала я, облизывая сухие губы, ― расскажи, что произошло, почему ты… пришла? Только правду, ладно?
Марта всхлипнула ещё раз, вытерла ладонью нос и отвела взгляд ― было видно, что ей нелегко говорить. Я ждала и не торопила её. Наконец, она решилась, так ни разу и не подняв на меня глаз. И признаюсь, было забавно слушать её страшную и правдивую историю, с трудом сдерживая улыбку…
Оказывается, в ту ночь, когда я стараниями киллера-неудачника попала в больницу, Марта долго не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок, и, не выдержав, наконец, пошла на кухню выпить воды. Не успела она открыть дверь и включить свет, как что-то с грохотом упало на пол. Котов у нас в квартире не было, в домовых мы не верили. Ойкнув, Марта стала нащупывать рукой выключатель, который в темноте никак не находился.
Тут снова что-то звякнуло, и у испуганной соседки появилось чувство, что кто-то нарочно рассыпает по полу столовые приборы. А когда после этого раздался ещё и хриплый кашель, она с воплем помчалась в спальню. Там у кровати был включен ночник, и Марта бросилась к мобильному, чтобы вызвать полицию, но внезапно и этот свет погас. Комната погрузилась в непроглядный мрак…
― К-кто здесь, что Вам надо? ― дрожа от страха, прошептала соседка.
― Телефон-то свой положи, не поможет он тебе, и полиция тоже, ― проскрипел зловещий голос, от которого у девушки волосы встали дыбом, ― не бойся, Марта, я не ворюга и не душегуб какой, мне это ни к чему. Просто присматриваю себе новую квартирку, твоя вот, вроде ― ничего, подходящая, ― и голос противно захихикал, так, что бедняга обмерла, ― ты же одна живёшь, а теперь мы с тобой вместе будем…
― Н-е-т! Я не одна, у меня есть соседка, хорошая девушка, ― попыталась защититься Марта.
― Да ну! Ишь, врунья какая, где ж она, соседка-то твоя? Нет её…
― А она в больнице, скоро вернётся…
― Да поди ж ты… У меня, знаешь, другая информация имеется ― ранили её из-за тебя, заразы. Выгнала ты сироту на улицу в ночь, скотина бесстыжая, ― голос прозвучал так жутко и с надрывом, словно провели ногтем по стеклу, и закашлялся совсем по-стариковски.
― Пожалуйста, не трогайте меня, скажите, что Вы хотите, я всё-всё сделаю! ― взмолилась до смерти перепуганная Марта.
― Всё, говоришь? Хм, и соседку обижать не будешь?
― Да ни за что на свете, богом клянусь! Мы теперь как сёстры станем, обещаю…
― Вот уж и не знаю, поверить тебе или, может, насовсем поселиться? ― хрипло закаркал голос, и его безумное хихиканье снова перешло в хриплый кашель.
― Верьте мне, умоляю, никогда Лёлечку не обижу, ― Марта уже была готова от страха упасть в обморок.
― Ишь, как теперь заговорила, коза. Ну да ладно, пока уйду, но хоть раз нарушишь слово ― вернусь, пощады не жди…
И голос замолчал, а ночник снова чудесным образом заработал, слабо осветив пустую комнату. Придя в себя, Марта не сразу нашла силы пойти на кухню и включить лампочку. Там царил настоящий погром ― на полу валялись кастрюли и сковородки вперемешку с вилками и ложками. Горько плача, перепуганная девушка начала убираться, чтобы хоть немного успокоить нервы.
Ночь она провела без сна, наутро обзвонив все больницы, разыскивая пропавшую соседку, а найдя, долго интересовалась у медсестры здоровьем и самочувствием пострадавшей… Как только меня перевели в общую палату и разрешили посещения, Марта примчалась, чтобы навестить болящую. Вот такая история…
― Ты ведь вернёшься домой, Лёль? Не бросай меня, пожалуйста, ― Марта опять захлюпала носом.
Я взяла её руку и тихонько пожала, улыбаясь:
― Конечно, Марта, ты только не плачь, всё наладится…
Она ушла домой обрадованная, пообещав до выписки навещать меня каждый день, а я ещё долго усмехалась:
― Ай да тётя Маша… Недооценила я твой талант, прости, дурочку… И как тебе удалось всё это провернуть? Сыграла как по нотам, видно, много сериалов посмотрела, замечательная бабулька…
В день, когда меня выписали, стояла чудесная погода ― солнышко припекало по-летнему, на небе ― ни облачка, красота! Я подошла к знакомой медсестре с малиновыми волосами и спросила про бабушку из второй реанимации.
― А ты-то её откуда знаешь? Умерла она, как раз в ту ночь, когда тебя привезли. Ты очнулась, а она ― умерла… Почему плачешь, знакома с ней была, что ли?
― Знакома, правда, недолго… Хорошая она была, тётя Маша, славная бабушка, ― я вытерла мокрые от слёз глаза и поплелась к выходу, где ждала Марта с букетом осенних цветов. Так и шла домой, всхлипывая, от всего сердца жалея старушку, хотя меня и продолжал мучить вопрос: как же всё-таки ей удалось это провернуть, ведь призраки не разговаривают, или я ошибаюсь?