Жизнь и Смерть

***
Открыв глаза, я понял, что не знаю, где я. Мне холодно. Ведь я лежу на сырой земле. На холодной траве, покрытой инеем. Под высоким деревом с серой листвой. Где я? И почему так странно больно где-то в груди, будто не спал трое суток, или спал тревожно, будто вскакивал ночью от кошмарного сна. Или все было так на самом деле? Я поднимаюсь, смотрю на серое нечто, окружающее меня. Лес, листья, иней и холод. Выдыхаю по-особенному холодный пар. Этот мир ощущается как лед в ладони. Опираюсь о дерево. Это не сон. Но этот мир слишком неестественный. Или это лишь побочный эффект от того, что заснул я в тёплой постели, а проснулся здесь. Надо было привыкнуть. Прикрыть глаза, подумать и привыкнуть. Понять, что мне делать.
— Здравствуй, — знакомый голос, словно шелест, за спиной, — Эндрю.
Обернулся. И я почты не был удивлен. Слабая рука поднялась в жесте приветствия. Рукав пиджака задирается и оголяет искромсанное бритвой запястье и черную запекшуюся кровь. Это не сон. И теперь я был в этом уверен.
Подхожу ближе, в немом жутком восторге. С каждым шагом в ноздри бьёт запах земли, мха, грибов и прокисшего вина. Она не отстраняется, улыбается незаметно — рада видеть меня.
— Глория, — моя челюсть упала от произнесения этого имени, но я не решаюсь к ней прикоснуться.
— Я, — она смотрела мне в глаза, и я видел, как они потеряли свой цвет, — Эндрю, ты зовёшь меня вот уже 40 дней. Перед сном. Перед завтраком, обедом и ужином. Скажи, не будет ли проще, если ты отпустишь меня?
Вот так сходу предъявляя претензии, она скрестила руки. Это она, абсолютно точно, а вроде и нет, кто-то совсем другой стоит сейчас передо мной, или что-то, но это моя жена. Девушка, покончившая с собой 40 дней назад, перерезавшая вены, лёжа в набранной ванне.
— Ты не рада видеть меня?
— Я? — мёртвые глаза блуждали по моему лицу, но не могли найти глаза, — ты не понимаешь, что спрашиваешь.
— Объяснений ждать не буду, — зажмурил глаза. Когда открыл, Глория стояла в той же позе. Порыв ветра донёс до меня её несвежий запах. Я сморщил нос. Хотелось отстраниться, но я не смог. Я и так был от неё дальше, чем мне хотелось.
— Не нравится? — её еле заметно передернуло, — надо было класть в могилу парфюм. И одеть меня получше.
— Похоронами занималась твоя сестра. Прости, я не мог, — мои глаза стали мокрыми, губы дрогнули.
— Я знаю, — она смягчилась, — тебе было тяжело, я знаю.
— Почему я вижу тебя? Это возможно? — уже не было смысла тянуть с самым важным вопросом.
— Я хотела бы знать. Думала, ты скажешь.
— Как я тут оказался?
— Не знаю, — тяжёлая пауза, словно стена выстроилась между ними, — холодно. — Все, что она смогла сказать.
И чем дальше мы шли по лесу, тем больше доходило до меня это «холодно». Лес становился темнее, гуще, морознее, он давил на меня. Но шелест шагов за спиной дарил успокоение. Она снова была рядом, и она, кажется, не была приведением. Она материальна, как до того ужасного дня. Мне нужно было набраться смелости, немного привыкнуть, и я смог бы её обнять.
Сквозь свои тяжёлые мысли я перестал слышать шаги. Я глянул назад, а она пропала. Случилось то, чего я ожидал и безумно боялся. Я сошел с ума. Безумец — придумал мир, где есть она. Но этот мир скоро рассыплется. Пожалуй, зажмурю глаза, чтобы скорее прогнать наваждение.
Не помогло. Вокруг меня стало темнее и туманнее. Туман застилал глаза, я мог двигаться лишь наощупь, но хвататься было не за что. И я шел куда-то глубоко в туман, пока не начал различать в нем темный силуэт. Когда силуэт стал чётким, я услышал гипнотический голос.
— Эндрю, жаль, я не слышу твои мысли, — беловолосый мужчина, появившийся передо мной, неприятно ухмыльнулся, — они должны быть очень громкими.
Он держал на руках белого сфинкса, крепко и нежно прижав к груди. Его белые волосы блестели на фоне туманного тёмного леса, а его белый лысый кот сиял на фоне его чёрной одеждой.
— Не угадал, — бросил я грубее, чем сам того хотел, — я сам своих мыслей не слышу. Кто ты, чтобы так рассуждать?
— Я владелец этого чудесного мира. Меня зовут Йонас, — он повысил голос, — темно, мрачно, сыро и холодно — это лишь первое твоё впечатление. И поверь мне, оно ошибочное.
— Неужели? — я поднял глаза куда-то в серое небо, в надежде отойти от морока, если у меня был на это хоть малейший шанс.
— Неужели ты не рад видеть свою возлюбленную? Это я воскресил ее. Пусть не совсем удачно.
От его вопроса моё сердце, кажется, укололось иглой самой большой вины в моей жизни и облилось кровью.
— Я рад, — и я не врал. Почти не врал, ведь я не мог быть полностью счастлив от того, что снова увидел жуткие глубокие порезы на запястьях своей жены.
— Она была не рада. Я знаю, Эндрю, — он нахмурил брови до появления глубоких мимических морщин, снизил тон так, что мне приходилось вслушиваться в каждое слово, — и я бы мог это исправить. Я знаю, Эндрю, чего ты хочешь с того самого вечера, как нашёл её в ванной. И я могу исполнить твое желание. Ты снова будешь счастлив рядом со своей женой. Рядом с Глорией. Но для этого ты должен приложить усилия.
Все эти странно сказанные слова звучали правдиво. В моей голове, в которой должна была быть тысяча вопросов, не было ни одного. Но что-то похожее на надежду слабо трепетало в разуме. Если все, что я уже вижу невозможное, то почему я не могу поверить в чудо?
— Почему она так? – Я, наконец, посмотрел ему в глаза. Они были чёрные, словно ночное небо, затянутое тучами. Я сдерживал слёзы.
— Она боится. Как и ты. Боится неизвестного. Того, что будет, когда вы снова будете вместе, — он приподнял губы в улыбке, но улыбка была тревожной, — но она любит тебя. Как и ты любишь её.
— Но мы уже были вместе, — я опустил голову, в попытке сдерживать слёзы, — чего ей бояться? Меня?
— Ей сложно, пойми, — он виновато опустил глаза, — в этот раз ты должен ее понять.
Сфинкс, мирно сидевший в объятьях Йонаса, выпрыгнул из его рук. Зашипел, потерялся в тумане среди деревьев мрачного леса. Я подумал — дурной знак. Ведь кошки, знают больше, чем люди.
— Друг мой, удачи, — Йонас шагнул назад в туман с высоко поднятым подбородком, — скоро мы встретимся вновь.
Туман скрыл его, и он исчез в нем. А после туман постепенно рассеялся, вновь открывая мне мрачный голый лес.
И я шагнул куда-то вперёд. Раз, второй, третий. Стоять на месте было нельзя. Я это ясно чувствовал. Нужно было попытаться найти Глорию.
Я недолго успел пройти, когда услышал шум. Совсем скоро два женских голоса стали моим ориентиром. Когда звук их стал наиболее громким, я вышел на словно выжженную маленькую поляну. На одном из деревьев, стоящих на поляне, сидел белый сфинкс. А на него снизу вверх смотрела моя Глория, указывала пальцем на кошку и сердито проговаривала: «Это твоя вина тоже. Ты к этому причастна! Я не верю тебе!» А сфинкс отвечал ей женским голосом: «Ты делаешь неправильные выводы. Но я не виню тебя».
Когда я подошёл ближе к дереву, взгляды переместились на меня: зеленоглазый кошачий и туманный мёртвый.
— Говорящая кошка, — произнес я тихо себе под нос, чтобы хоть как-то привлечь внимание и без того уже заметивших меня существ и выразить свое удивление.
— Это не должно тебя удивлять, — прошипела Глория, — эта кошка — настоящее зло.
— Твоя жена не права. За неё говорит искаженное восприятие действительности. – Голос сфинкса был спокоен и приятен.
— Тогда объясните мне, что здесь происходит. – Я досадно поднял и развел руки.
— Ты видел настоящего злодея — кошка удобнее устроилась на ветке, словно на чёрной могучей руке, — я пыталась показать тебе.
— Беловолосый? Странный человек. Я не удивлён, — я опустил голову, глаза защипало, они начали слезиться.
— Я знаю, как все исправить, — кошка встала на четыре лапы, приготовилась к прыжку, — если твоя жена перестанет угрожать мне, я расскажу вам.
— Давай, ближе к делу, животное, — Глория скрестила руки на груди, будто непроизвольно, скривила потрескавшиеся сухие губы.
— Йонас, — начала Ширли, не без доли отвращения произнеся это имя, — он — проклятие этих мест, злая беспокойная душа. Он создал туман. По его вине Холодная Дева не может больше найти путь домой. И помочь душам, таким, как Глория, упокоиться.
— Холодная Дева? Так вы зовете смерть?
— Можешь думать и так, Эндрю. — Все также, в спокойной манере ответила кошка.
— Как я могу помочь?
— Храм Холодной Девы осквернен. Теперь настоящая хозяйка этих мест не может найти дорогу в полумертвый мир. Найди храм. И зажги на Её алтаре пять свечей.
— Что произойдёт, когда я зажгу эти свечи?
— Холодная Дева вернётся. Она наведёт порядок.
— Все встанет на свои места, — резко включилась в разговор Глория, — я — в могилу, а ты — в нашу квартиру. Отлично. Нам пора в путь.
— Глория укажет тебе путь, — кошка по веткам спрыгнула на землю, — а я буду рядом, если что — помогу. Не замёрзни только, — она скрылась за могучим стволом дерева.
***
Глория то скользила прахом, обгоняя меня, по еле заметным лесным тропинкам между высокими соснами, то плелась за моей спиной медленным шагом. Я не понимал, материальна она, или она — бестелесный дух. Когда она превращалась в прах, рассыпалась, и я чувствовал запах смерти, пролетающий вокруг меня. Я думал, что мой ясный разум не даст ему охватить меня. Я заставлял себя концентрироваться на всем, что вижу вокруг, чтобы самому себе доказать свою ясность рассудка. Помогало ли это мне? Пожалуй, да.
Я не мог заговорить с Глорией. Не знал, что сказать. Мысли в голове уже не роились, утихли. Я лишь шёл за ней к нашей общей на данный момент цели, не мог поймать её мутного взгляда. А потом я начал замерзать. Меня не согревала теплая рубашка из шерсти, даже когда застегнул все пуговицы.
— Чувствуешь холод, — вдруг посмотрев на то, как я трясусь, бросила Глория и остановилась, — значит, мы близко.
— А ты? Не чувствуешь? — несмело спросил я, чтобы скрасить молчание в холодном запретном лесу.
— Всегда, — ответила она и снова прахом полетела вперёд.
Ничего не осталось, кроме как продолжить идти за ней, к призрачному для меня храму.
***
Спустя некоторое время молчания мы пришли. Я увидел храм из потемневших бревен. Он не выглядел слишком старым или слишком хлипким. Совсем наоборот. Было в нем что-то веющее безопасностью, как от единственной постройка в глуши среди холода. Только черные окошки несли собой угрозу, отпугивающую недоброжелателей. Я остановился.
— Мы пришли, — прах моей жены подлетел ко мне и собрался в тело, — не останавливайся.
— Скажи, что ты видишь? — я прищурился, всматриваясь в маленькие окошки деревянной конструкции.
— Не совсем то же, что и ты. Лес, замерзший до смерти, — скрестив руки, она смотрела на меня,- а этот храм — бревна и тьма на первый взгляд. Но поверь, внутри тебе станет легче. И мне, возможно, тоже.
Я тяжело вдохнул холодный воздух, защипало лёгкие. Глория открыла скрипучую дверь деревянной конструкции. Мы внутри. Внутри неё не так неуютно, как я ожидал. Пусть было темно, но не так холодно. Множество скамеек стояли рядами, направленными на маленький невысокий алтарь из свежего дерева. На нем пять свечей. Мы с Глорией встали над ним, смотрели в ожидании того, кто заговорит первым. Я захотел поднять на нее глаза. Следы разложения на её теле будто стали заметнее.
— Есть ли огонь? — я нарушил молчание.
— Ты не положил в мой гроб зажигалку, — она скривила рот от сарказма.
— Мне щелчком пальцев их зажечь? — я подул в ладони, чтобы ощутить хоть какое-то тепло. Наконец наше нависание над свечами прервалось.
— Не теряйте ни минуты, — звучал успокаивающий бархат знакомого голоса.
Это Ширли, она, кажется, спрыгнула с балок, держащих свод маленького храма, и принесла в зубах зажигалку, пока мы пялились на алтарь. Она сидела на ближайшей деревянной скамье.
— Спасибо, Госпожа Сфинкс, — я не мог не поблагодарить.
Поднял зажигалку. Металлическая и блестящая. Я откинул её крышку. Огонь согревал только одним своим видом. Когда я вернулся к алтарю, мне даже показалось, что Глория ощутила нечто похожее, а огонёк зажигалки остался гореть в её глазах.
Я скорее поднес зажигалку к свечам. Первая, вторая, третья, четвертая, пятая… Стало светло и даже радостно. Глория стояла, очаровано глядела на огонь, тепло которого могла только представить.
Я бережно взял её руку. Первый раз с нашей встречи я к ней прикоснулся. Мне показалось, я держал в руке сухой кусок льда, твёрдый и холодный. Взял Глорию за ее вторую руку. Негнущиеся пальцы слегка сжал своими. Она меня поняла. Не стала сопротивляться, хотя ей было страшно, я чувствовал. Следы разложения на её лице стали заметнее. Но я отбросил брезгливость. Я поднес ее ладони к огню. Мне стало уютнее. И ей, видимо, тоже. Мне уже не казалось, что в её глазах горели огоньки. Теперь, правда, было так. Я отпустил ее руки, и она не стала их прятать. Также завороженно держала ладони над пятью свечами, которые, как я только в тот момент заметил, истекали воском, но не таяли.
Я прошелся по храму, попытался посмотреть в окошки, но ничего не мог разглядеть сквозь морозные узоры, каких я не видел никогда раньше. Красота острых снежных веток гипнотизировала, но я предпочел вернуться взглядом к теплу свечей.
Я сел на деревянную скамью, аккуратно откинулся на спинку, чтобы испытать ее прочность. Немного расслабился. Рядом со мной уже сидела Ширли. Она потерлась о мою руку, замурчала и залезла ко мне на колени. Я погладил сфинкса по горячей коже.
— Она сказала, что видит не совсем то же, что вижу я. Что это значит?
— Поверь, ты бы не хотел видеть этого. Ее мир в три раза морознее и темнее, чем твой. От того она не отрывает глаз и окоченелых рук от огоньков маленьких свечек. Для нее это целый костер.
Кошка уютно свернулась калачиком на моих коленях. Я запрокинул голову, закрыл глаза и, кажется, задремал.
***
Я открыл глаза, когда Ширли потянулась на моих коленях. Стало гораздо теплее, будто в деревянном храме включили тепловентилятор. Я посмотрел в окно. Морозные узоры на нем начали таять, теряя свою величественную красоту.
— Добрый знак? – спросил я тихо, не отрывая взгляд от окна.
Глория подошла к нему ближе, только сейчас оторвавшись от огоньков свечей. От нее отвратительно пахло, а кожа, казалось, лоскутами упадет с ее черного лица, рук и головы.
— Эндрю, все сработало, как надо! – но она была как никогда радостна.
— Что дальше? – я не совсем понимал, что на самом деле это значит.
— Не будь глупым. Ты свыкся с тем, что я мертва! Не понял еще? Я вот-вот уже развалюсь на кусочки и косточки и обрету долгожданный покой и отдых. Значит, и Холодная Дева уже близко.
— Но как я это сделал? Стой! Я сам не понял.
— Что еще? Наше недолгое путешествие подошло к концу. Пора прощаться.
— Нет! – я очень резко поднял руку, с моим жестом следы разложения на теле Глории магическим образом исчезли, теперь она была такой, какой я встретил ее после своего пробуждения в этом мире. – Я не готов отпустить тебя…
Я безумно сожалел, что пришлось это сказать. Сердце металось в грудной клетке под взглядом мутных глаз. Глория тихо злилась, но злость эта быстро превращалась в ярость. Она начинала кричать.
— Ты чертов эгоист! Хочешь, чтобы я гнила рядом с тобой вечность?!
— Глория, о чем ты? Мы же не можем закончить все здесь… Я не готов попрощаться с тобой так…
— О каком прощании ты говоришь?! Его никогда не будет!
Она выкрикивала острые нервные фразы. Мне стало так жутко, что у меня выступил холодный пот. Тогда я осознал, что передо мной стоит сейчас уже не человек. Но моя жена. И мое осознание того, что моя жена – это нечто изуродованное потусторонним миром, что уже не испытывает ни одного того чувства, что испытываю я, не меняло ничего. Я любил ее. Несмотря ни на что.
— Оставь меня в покое! – оны выкрикнула и полу выбежала полу разлетелась в прах, из храма долой.
— Стой! Тебе нельзя за ней! – меня предостерегала шипящим голосом Ширли, но было уже поздно.

***
В моих глазах словно разбилось стекло, и я даже услышал громкий звон осколков. Я смотрел на белые блики, думая, что ослеп, но понял, что я смотрю на блестящий пушистый снег. Сначала он слепил меня, а потом очаровал. Блеском залепленных снежинками веток деревьев и пушистой напряжённой ёлкой, в самом центре. На ней минают красные, зелёные, синие и жёлтые огни. Здесь дети в костюмах зверят водят хороводы. А я — Дед Мороз. В красной шубе с морозными узорами. В шапке с белым мехом. И волшебством в руках. А моя Снегурочка — Глория. Плавно появилась у ёлочки. На ней голубая приталенная шуба. Сидит точно по худощавой фигуре. А морозные узоры на ней неповторимы, ведь они, как она. Тончайшие хрупкие завитки, нежные лепестки, искрящиеся на фоне зимнего вечера. Тёмные волосы в серебре нетающих снежинок. Бледная кожа. Она сама почти как снег.
— Расскажи, Снегурочка, где была, расскажи-ка, милая, как дела? — бодро и манерно сказал я бледной красавице.
— За тобою бегала, Дед Мороз, пролила немало я горьких слез, — с нежной улыбкой пропела она. Но она была то ли натянутой, то ли печальной.
Морозец и свет огоньков гирлянды покрыл мои веки усталостью. Иллюзия новогоднего праздника разрушилась, когда Глория подала мне руку. Рукав невероятной красоты шубы не скрывал её запястья. И я снова увидел глубокие порезы и тёмную кровь. Чуда не случилось.
***
Прах, у которого уже почти не было имени, летел дальше от храма Холодной Девы. Она отрицала все чувства, даже мысли пыталась отрицать, но, как известно, сделать это невозможно. Глория несла свое бренное тело сквозь странные черные облака, мимо тянущих к ней руки существ из боли, горя и слез. Она не хотела стать одной из них. А Эндрю? Он станет? Как скоро они доберутся до него, совсем беззащитного в своей сладкой агонии, состоящей из приятных фантазий. Сейчас, увы, он в них погружен, потому что не хочет принять реальность.
А вот и Йонас. Даже его освободила прекрасная зыбкая богиня, когда вернула свои владения. Он стоял над разрытой глубокой могилой. Его волосы уже не были белее снега, припорошенного пеплом. Он выглядел как обычный человек, а не как недосягаемый злодей. Он лег в могилу и был погребен холодным ветром навсегда.
Пока глаза безжизненно наблюдали сцену полного смирения, проснулась после глубокой спячки та часть Глории, которая умерла вместе с плотью, когда она потеряла слишком много крови. Эта часть нее, та самая, которая любила Эндрю. Она вбила в червивый мозг мысль. Даже Йонас, осквернивший богиню, перевернувший все мыслимые законы духов потустороннего холодного леса упокоился, наконец. Сама Глория, придет время, упокоится тоже, когда земля накроет могилу, как пуховое одеяло, даже мягче. Но Эндрю – нет. Его навсегда заберут в свои грезы темные сущности. Растащат по кусочкам душу. Вопьются в нее своими острыми зубами и цепкими руками. И тогда Эндрю уже никогда не выберется отсюда.
***
Для духа преодолеть расстояние – вопрос двух секунд. А Глория снова приобрела плоть, пусть лишь наполовину. Кусочек жизни затеплился. И она пробиралась сквозь лес, пробегая мимо заблудших душ. Иногда она громко грозила им, что сделает с ними что-то ужасное, когда они подбирались слишком близко. Их глаза сверкали потусторонним огнем, но ее глаза пылали жаром жизни. И вот уже Эндрю был совсем близко. Он сидел в слякоти, закрыл лицо ладонями и склонил голову к самой земле.
***
Глория боялась к нему прикасаться, боялась заразить Эндрю смертью. Она медленно подошла к нему, чтобы слегка коснуться плеча. Он знал и чувствовал. Она стала живой, он стал мертвым. Они оба стали живыми, а потом мертвыми. Их души были навеки повенчаны. И ни жизнь, ни смерть уже никогда бы их не разлучили. Но пришло время прощаться. И Эндрю проводил ее в последний путь. Без слов, только со слезами в уголках глаз. Только с облегчением и любовью.
Глория рассыпалась пеплом в своей могиле. Земля затянула ее и моментально покрыла коркой инея.
Эндрю проснулся в своей квартире от того, что жутко замерз…