• § Часть №5. «По ком не звонит колокол» | • Глава I - «Рождение конца» (Глава 12)

Как ни крути, согласно закону подлости, раз уж у феральной Кармы затупились зубы, и она положила на кого-то глаз, чтоб поточить их об него, значит — кровь из носу — она не покинет его, пока полностью не доконает; этот закон сработал на Амбуше, что мы и детализируем в качестве вступления, приняв во внимание изменения, происходившие на протяжении 76 с половиной лет после последнего описанного нами ранее.
Прежде всего поделимся фактами относительно первой границы данного die Zeitmessung, которых мы не коснулись прежде: Амбуш подвергся болезни в силу своего на ту пору уже солидного — 124-летнего — возраста, и ей являлась дилатационная кардиомиопатия, о чём не знал никто, включая его самого; причина, вероятно, вполне ясна — во время неё ему было не до медсправочников.
А высказывания Халта в беседе с нашим главным героем, когда тот выздоравливал, были фактически верны: жизнь того была спасена удачей в лице склянки нитроглицерина, употреблённого им и подействовавшего не в течение считанных минут, как в случае с ожидаемыми изготовителем пользователями — то есть людьми, а через неделю, когда вовсю буйствовало акме, угрожая смертью; в тот момент и случилось действие вещества, привёдшего к выживанию страдавшего. А Халт до чёртиков боялся, что тому от дозы станет лишь хуже, и вовсе наступит капут; впрочем, неудивительно — о том, что это был нитроглицерин, также было невдомёк ни ему, ни Амбушу, ни кому-то другому.
Последний, и, скорее всего, самый печальный и трепетный факт заключается в том, что болезнью сердце Амбуша подало тревожный сигнал, что начало ослабевать, как и он сам после неё (тем не менее, это отнюдь не затрагивало его интеллектуальные преимущества и таланты); постепенно, шаг за шагом, но уверенно: годы проплывали, и его эпизодические недомогания становились всё более жестокими, пока их труднопереносимость не возросла до такой степени, что во время одного из них он удручённо подумал:
«Пока что всё сходится на том, что я болен опять.»
В конце концов ажно в обычном функциональном состоянии он стал выглядеть измождённым, с чем его сподвижники еле-еле смогли свыкнуться. Это, разумеется, сказалось на стратегии нападения: первым делом максимальное число пролётов через комнаты во время атак, которое мог себе позволить наш главный герой, уменьшилось с 6 до 4; несколько лет спустя после изобретения наукой блестящего вещества медово-оранжевого цвета, способного увеличить выносливость и продолжительность жизни и использовавшегося в бюро, покровительствующем посланцам в «Гранд», появилась возможность выжить при нахождении в его поле зрения и досягаемости (при условии, что человек употребил одну положенную дозу этого вещества). Позже Амбуш утратил способность выламывать двери, и об этом узнали, как только один из исследователей убедился в этом, закрыв за собой дверь, пока тот сзади к нему приближался; результатом такого фокуса стало то, что существо не открыло её, а заместо того улетело обратно, и проходимцу оставалось только дождаться, пока оно не исчезнет. И, наконец, последним, до чего докатилось дело, стало уменьшение расстояния, на котором наш герой мог убить жертву, и приравнение его скорости к той, что имеет Раш.
В течение описываемых нами 76 с половиной лет человечество стало исследовать злосчастный немецкий отель исключительно в одиночку, так как в энциклопедии уже имелось достаточно информации для этого, и каждую жизнь было по морали приоритетно сохранить; стоит сказать, оно приняло к сведению не только изменения, которые перенесли некоторые из 30 обитателей этого места, но и то, что… часть их — один за другим — перестали появляться. По обнаружении этого у людей забрезжила надежда, что также, по логике вещей, исчезнут и все остальные, после чего они покончили с вторжениями в него.
Уменьшение количества созданий мы прокомментируем тем, что к тем из них, кто пропал, подошёл конец жизненного срока; перед смертью они просто теряли силы и энергию, а в конечном итоге испарялись, рассыпаясь на невесомые песчинки, плавно взмывающие в воздух и улетучивающиеся. Первый инцидент из этого разряда ознаменовал лихолетье для существ, ибо «пророчество» Homo sapiens, как виделось по всем признакам, стало сбываться: по следам ушедших в мир иной стали ступать и другие; кроме того, отсутствие исследователей означало невозможность исполнения долга, доверенного им Люцифером, Вельзевулом и Астаротом. Вместе с тем единиц осенила мысль, что он уже выполнен…
Но не это есть суть дела; мы упомянули промежуток именно в 76 с половиной лет, потому что другой его конец окажется судьбоносным для каждого.
Он выпадает на 25 декабря 2098 года, когда «Гранд» остался неснесённым и сохранил чин памятника культурного достояния, несмотря на то, что граждане старались держаться от него на расстоянии; а половина земного шара выступает яркой, живописной картиной, мазки на которой — ребяческие восторженные улыбки и смешки, разукрашенные ёлки, тёплые и приветливые огни, уют в домах и квартирах, мишура, рыхлый пушистый снег, сосульки, свисающие с крыш, и праздничное богослужение. Однако судьбоносен стал миг до того, как эти мазки были выполнены — ранним утром, в продолжение которого за стёклами всех зданий можно было увидеть то, что не совсем приятно ожидать на Рождество Христово: на улице грозно завывала метель, взметая вихри снежинок в воздух, а всё пространство — и небо, и земля — было пропитано белизной.
Тем временем внутри «Гранда», в зале 0069, неряшливом и зловещем с виду угловом коридоре с номером, где кто-то пробил стены и украсил их следами от исполинских когтей, зависли вровень две хари: одна — белая, другая — алая; имя первой Вам, полагаем, и так достаточно очевидно, а вторая известна, как Хейст, и это скорее даже не харя, а некое подобие черепа, только рот и глаза у него были также преисполнены чернотой, как и у его товарища. Хейст входил в круг наиболее схожих по способностям и интересам с Амбушем и являлся вторым по «опасности» после него; и теперь они вдвоём глядели в окно, по углам которого вились сети паутины, и погрузились в неведомые мысли.
— Что-то будет дальше? — томно пробасил Амбуш, выпустив одну из своих. — Никому не известно.
— Как и то, что будет с нами, — добавил Хейст одновременно с хриплым вздохом.
После воцарилось молчание, но через несколько минут он прервал его, повернувшись на собеседника:
— У тебя был юбилей?
— Да, — коротко сказал Амбуш. — В марте.
— Я помню, — ответил Хейст. — Поздравляю. Так неловко, что я не сделал этого раньше…
— Полно, — успокоил его тот. — Эти годы, откровенно говоря, не время для поздравлений.
— Может быть… но никто же не мешает их сделать, ведь они всегда так приятны.
Амбуш, заложив руки за спину, медленно закивал, искусственно опустив уголки рта, в знак согласия; в вербальном ответе он смысла не нашёл.
— Я давно хотел у кого-нибудь поинтересоваться насчёт вон того, — проронил Хейст, кивнув на кучу кирпично-бурой субстанции, похожей на фарш и распластавшейся на полу возле входа в коридор, и указав на неё рукой. — Никак не пойму, откуда взялась эта мерзость.
— По моим скромным наблюдениям, в неё превратились трупы погибших исследователей, — сухо отозвался тот, искоса посмотрев на ту кучу, — которые не смогли вынести санитары. — Санитарами именовался особый, приоритетный для министерства контингент служащих, задача которых состояла в выискивании тел и вызволении их из отеля, дабы предотвратить негативные последствия для храмины и обеспечить возможность похоронить их, что те делали раз в полгода; следовательно, им нужно было заботиться о жизни с особенным вниманием, почему им и предоставлялись строгие меры безопасности. Некоторые трупы так и лежат в «Гранде», поскольку вместе с ними там лежат и трупы самих санитаров, не справившихся с задачей.
— У меня для тебя есть новость, — прохрипел Хейст, — но она тебе не понравится.
— Признаюсь, исходя из цепочки всех пережитых мной событий, ни одна новость не сможет серьёзно исказить моё Geistiger Zustand, — произнёс в ответ Амбуш тоном преподавателя по математике.
— А-120 преставился, — вздохнул тот, переведя взгляд вбок. — Недавно я был в Комнатах; там и отдал ему должное.
— Очень жаль.
— Да… хороший был товарищ. Конечно, изредка бывал бахвалом, но никогда не сдавался. Умел найти творческий подход.
— Выходит, мы теперь одни… Остаётся только ждать. — Амбуш — увы! — подразумевал, что они ждали… своей смерти. Замолкнув на несколько мгновений, он сказал: — Знаешь, Хейст, природа работает так, что жизнь не бесконечна; и каждому рано или поздно придётся разлучиться даже с самым большим товарищем.
— Конечно, — согласился Хейст. — К нашему счастью, это произошло не слишком быстро…
Тот, опустив глаза, глубоко и надсадно вздохнул.
— Что? — участливо спросил его Хейст, обратив на это внимание.
— Всё хорошо. Просто… я неважно себя чувствую в последнее время. — По его внешнему виду было прекрасно видно, как за все проплывшие годы подогнулось его состояние.
— Мы уже долго прожили в этом мире, — сказал Хейст. — Я и сам уже не тот, каким привык себя ощущать.
— Что — правда, то — правда, — ответил Амбуш. — Время не щадит никого.
— Понятное дело. Хотя я почему-то в плане самочувствия в полном порядке.
— Плохого в этом ничего нет, — спокойно пробормотал тот.
Затем оба дружно выдохнули и вновь смолкли, устремившись глазами в одну сторону; ими овладевало странное чувство, будто в бренном мире уже ничего от них не требуется, когда им осталось жить уже недолго. Слова были излишни — и Амбушу, и Хейсту было более, чем достаточно одних мыслей, чтобы идеально понимать друг друга; и их уже ничего не беспокоило, кроме парочки маленьких вопросиков, змеившихся у них в подсознании: сгинут ли они одновременно, или же жизнь решит иначе, и один это сделает раньше? И если так, то кто?