Охотник

На улице, зло повизгивая, бушевала вьюга. Я смотрел в покрытое морозными узорами окошко, горячим дыханием отогревая просветы на холодном стекле и в который раз думая о своей жизни. Глоток ароматного глинтвейна из хрустального бокала бодрил, согревая тело, но не мог растопить лёд обиды в душе:
― За что судьба так несправедливо поступает со мной и братом? Да что там, со всеми членами нашей дружной и работящей семьи. Отец с малых лет трудился, добывая пушнину в лесах, и всё, что он имел на склоне жизни, далось ему ох как непросто. Он и нас, сыновей, растил такими же упрямыми и гордыми, наставляя никогда не просить в долг и не искать лёгких денег, полагаясь лишь на себя.
Мы с братом во всём следовали его примеру ― Свен, как старший, успешно вёл торговлю ценной пушниной, умело распоряжаясь накопленными отцом капиталами. Его лавки в городе были самыми богатыми. К тому же, Свена уважали не только за умение хорошо, а главное, честно вести дела, но и за справедливый, покладистый характер. Он часто звал меня к себе, обещая поделиться всем, что имел, а я отказывался:
― Спасибо, брат, но каждый должен быть хорош в своём деле. Твой «младшенький» недаром слывёт лучшим охотником на здешнем Севере и, поверь, собирается поддерживать эту репутацию ещё минимум лет двадцать. Вот если бы малыш Лукас был жив, он наверняка стал твоей правой рукой ― такой был умный парнишка, не то что я…
Обычно в этом месте разговор прерывался ― обоим было трудно вспоминать горячо любимого, слишком рано погибшего братишку. Отец так и не простил себя, считая, что это случилось по его вине ― много лет назад Лукас уговорил взять его с собой на охоту. Испугавшись стаи волков, лошадь под мальчиком понесла, а потом и встала на дыбы. Нога бедняги запуталась в стремени ― он упал, ударившись головой о поваленное дерево. Ни наши со Свеном слёзы, не молитвы отца не смогли вернуть к жизни искалеченного ребёнка…
С того ужасного дня отец стал просто невыносим ― его характер испортился: он словно постарел на десять лет, постоянно на всех обижался и порой по многу дней от него невозможно было добиться ни слова…
Но недавно он внезапно послал за нами, и мне не понравился его измученный, задумчивый взгляд. Втроём мы сидели у камина, потягивая дорогое вино, и Свен заботливо укрыл ноги отца тёплым пледом:
― Неважно выглядишь, па… Опять простудился? Только скажи, и я переверну весь город, но найду тебе лучшее лекарство.
Глава семьи Юханссон сердито сверкнул выцветшими серыми глазами из-под косматых бровей:
― Не поможет мне лекарство, Свен, а вот парочка бегающих по дому внуков успокоила бы сердце старика, ― он тяжело вздохнул, растирая натруженные руки, оплетённые сетью голубых вен, ― это всё проклятие виновато. И зачем только ваш дед связался с негодяем соседом…
Мы с братом переглянулись в ожидании очередного нравоучения, но услышанное потрясло обоих. Когда-то громкий, подобный грохоту водопада голос отца теперь напоминал журчание маленького лесного ручейка:
― Дед Йорк с соседом Харли росли вместе и всю жизнь дружили. Надо же им было на старости лет поссориться из-за поганого клочка земли, ― отец закашлялся, сплюнув кровь на белоснежный платок, ― какое несчастье. Друзья разругались, да так, что Харли позвал на помощь колдуна. Вот он-то и проклял нас, наслав на род Юханссон Призрачного Зверя. С тех пор мужчины в нашей семье умирали от его клыков ― сам дед, брат, племянники и двоюродные братья. А чтобы позлить бывшего друга, негодяй пообещал, что проклятие снимет тот, кто в год своего тридцатилетия сможет убить эту тварь…
На такое заявление я только охнул, ведь в следующем году мне как раз должно было исполниться тридцать. Невозмутимый Свен, погладив белоснежную, уже начинавшую седеть бородку, сказал:
― Я хорошо знаю историю семьи ― могу поручиться, что в нашем роду не было случаев гибели от клыков животных. Что за сказки ты придумываешь, па?
Отец ударил сухим кулачком по полированному подлокотнику своего кресла-качалки:
― Плохо слушал что ли, Свен? Призрачный Зверь убивает, не оставляя следов ― его метка появляется на теле на следующий день после смерти, ― он наклонился к нам, ― даже на коже Лукаса были отпечатки большой лапы и зубов. Я не стал вам тогда говорить об этом… И не смотри так, старший Наследник, твой отец пока ещё в своём уме!
Свен рассмеялся:
― Да ладно… Тебе скоро восемьдесят, да и мне ― дело идёт к сорока. Не похоже, чтобы злобный призрак торопился с нами покончить. Ты просто не хочешь признать, что смерть Лукаса была всего лишь несчастным случаем. Не обижайся, но я не верю в подобную «призрачную» чепуху, да и Олаф тоже, правда же, брат?
Кивнул в ответ, опустив голову и делая вид, что рассматриваю узоры на стене.
Отец обиженно замолчал, приказав служанке везти его в спальню, но перед самыми дверями повернулся к нам:
― Ну что за упёртое дурачьё! Чем, если не проклятием можно объяснить, что два моих взрослых, красивых и умных сына до сих пор не женаты? Сколько раз ты сватался, Свен? Пять или шесть? Все лучшие невесты в городе отказали нашему роду под надуманными предлогами. Даже твоя ненаглядная Ингрид ушла к другому, хотя вы, помнится, были без ума друг от друга, а?
Дверь за отцом хлопнула, а следом из комнаты выскочил взбешённый брат ― не стоило ему напоминать о маленькой дочери портного, в которую Свен был влюблён с самого детства. Сидя в своей комнате, расстроенный случившейся ссорой, я машинально протирал любимую двустволку, решая, как помягче сказать отцу, что мы с братом сами хозяева своей судьбы, а отказавшие невесты ― просто дуры…
И всё же слова старика заронили сомнение в мою душу. Поэтому, поразмыслив, я дал себе слово, что не женюсь, пока не найду и не убью Призрачного Зверя ― если, конечно, тот существует… На утро отец внезапно умер, а через день после его похорон бледный как мел Свен признался, что на груди покойного он обнаружил следы огромных волчьих зубов…
Я промолчал, не желая показывать брату, что мне страшно, но тот и не ждал утешения: проводив до дверей, с печальным лицом сказал на прощание:
― Возможно, я ошибался насчёт всего «этого», Олаф. Время покажет, но, если так случится, что меня не станет, ― он крепко обнял «младшего», ― береги себя. Раз не хочешь заниматься семейным делом ― положись на управляющего Карла Линдквиста. Этот парень много лет работал на отца, ему можно доверять, а сам отправляйся в путешествие ― посмотри мир и будь счастлив, братишка…
Сцепив зубы, чтобы позорно не расплакаться, буркнул, отводя взгляд:
― Не говори глупости, ты ещё всех переживёшь. И… держись, Свен, ― на долгие полгода покинув дом отца.
Пока не наступила очередная зима… Узнав, что брат тяжело болен, я примчался к нему. Тот был очень плох и отругал меня за то, что приехал, подвергая себя такому риску, когда в городе свирепствует лихорадка. Мы как всегда немного повздорили, но я победил и остался, чтобы ухаживать за ним.
Это было трудное время, лекарства почти не помогали, Свен постоянно бредил, и оставалось только молить Бога о милости к нам обоим. В редкие часы, когда болезнь отступала, я засыпал у постели брата и однажды утром был вознаграждён его слабой улыбкой на осунувшемся лице:
― Кажется, я справился, Олаф, иди и, наконец, как следует отдохни.
Но упрямый «младший» качал головой, гладя мокрые пряди на бледном, покрытом капельками пота лбу брата:
― Нет, позже ― хочу быть уверен, что с тобой всё в порядке. Послушай, Свен, как думаешь, неужели «проклятие призрака» действительно существует?
В ответ он тяжело вздохнул, и тогда я отчаянно выпалил:
― Через неделю мне стукнет тридцать ― клянусь, братишка, что разберусь с этой нечистью!
Его усталая улыбка меня напугала:
― Интересно, и где же ты собираешься искать Призрачного Зверя?
Осторожно коснулся его непривычно бледных, потрескавшихся губ:
― Надеюсь, эта тварь сама меня найдет, а если нет ― разыщу и посчитаюсь с ней за всех нас ― малыша Лукаса, отца и, ― с грустью посмотрев на чуть живого брата, подумал, ― если не справишься с болячкой, и тебя, Свен. Я же охотник, причём самый лучший. Но, умоляю, выдержи и живи долго, ведь кроме тебя у Олафа Юханссона никого на свете нет…
К счастью, Свену с каждым днём становилось лучше, неудивительно, что, забыв про дела, я решил задержаться и вместе с ним отметить приближавшееся тридцатилетие. Подготовка к празднику шла полным ходом, когда накануне торжества служанка нашла брата в постели с разорванным горлом. В ту минуту, когда я увидел кровь на белых простынях, дневной свет для меня погас, а в душе воцарился мрак, имя которому ― одиночество и боль…
Я тогда действовал словно во сне: внимательно осмотрел тело, покрытое укусами, очень напоминавшими следы зубов большого волка, строго опросил возможных свидетелей-слуг, хотя толку от перепуганных «домашних» было мало. Капитан местной полиции с пеной у рта спорил с подвыпившим доктором, что же это такое могло быть, выдвигая самые удивительные версии, вроде «нападения гигантского оборотня». Слушая их шумную перепалку, я молчал ― тут было над чем подумать.
Похороны, устроенные симпатичным и деловитым, теперь уже моим Управляющим Карлом Линдквистом, прошли очень торжественно ― почти весь город собрался на кладбище, чтобы проводить Свена в последний путь. Мэр, шмыгая красным от мороза носом, произносил «пламенную» речь, дамы и милые барышни плакали, пряча лица в кружевные платки, слуги горестно вздыхали и заламывали руки. И только я не пролил ни слезинки. Камень в сто крат тяжелее того, что сегодня был установлен на могиле брата, давил на сердце, не давая глубоко дышать. А ещё во мне проснулся Охотник, готовый взять след ― Охотник, которого теперь ничто не могло остановить…
Как только печальный обряд был завершён, «общество» отправилось в дом, чтобы выпить горькой настойки в честь славного горожанина Свена Юханссона. И, осматривая эту быстро разрумянившуюся после мороза, охотно согревавшуюся дорогим горячительным толпу, единственный наследник огромного состояния прикидывал, кто из них был настолько близок к брату и отцу, что мог часто и беспрепятственно посещать наш дом. Нет, не верил я в мистическую чепуху ― если кто-то и стоял за смертями дорогих мне людей, без сомнения, это был человек из плоти и крови…
Как только «гости» разбрелись по домам, я ушёл в спальню, прихватив с собой дорогой отцовский штоф с замечательным вином, привезённый откуда-то из южных краёв. Он так любил это «ароматное чудо», что никогда не делился им с нами. Говорил:
― Не доросли ещё… ― и смеялся.
Теперь, сидя на кровати и рассматривая янтарную жидкость в хрустальном бокале, я мысленно обращался к отцу:
― Прости, па, что не уберёг ни тебя, ни Свена. Но потерпи немного ― клянусь, твой младший сын найдёт эту тварь…
Вино оказалось сладким на вкус и обманчиво лёгким, очень скоро я задремал, забыв даже раздеться, и увидел себя стоящим посреди собственной спальни в окружавшей полутьме. Все свечи, кроме одной в руке, были погашены. Из тёмных углов комнаты ко мне приближались смутные тени людей. Невольно попятившись, одёрнул себя:
― Спокойно, Олаф, ты же не трус ― вспомни, как один с рогатиной ходил на медведя. Успокойся, не забывай, что это всего лишь сон уставшего человека…
«Они» подошли совсем близко, и, не сдержав слёзы, я спросил пустоту:
― Лукас, отец, Свен… Зачем вы здесь? Почему…
Младший братишка, всё такой же юный и красивый словно белокурый ангел, улыбался, протягивая мне деревянную лошадку, которую я смастерил для него на шестой день рождения. Свен нежно обнимал его за худенькие плечи, а отец, похлопав старшего сына по спине, сказал, не разжимая губ:
― Ты в опасности, Олаф, мы пришли, чтобы предупредить ― возьми кинжал, Зверь идёт за тобой…
Послушно кивнул, продолжая твердить себе, что просто сплю и, пошарив на прикроватной тумбочке, обрадовался привычной тяжести металла в руке. По тому, как тени родных начали быстро растворяться в сгущавшемся мраке, а сердце в груди забилось словно пойманная в силок птичка, крича:
― Берегись, он рядом! ― понял, что Призрачный Зверь уже здесь.
Удивительно, но ужас, сковавший вначале душу и тело, отступил, даже после того как, вспыхнув напоследок, погасла последняя свеча. Сжав кинжал в руке, Охотник продолжал повторять себе:
― Кто бы он ни был, я услышу его движение, даже если это будет всего лишь дуновение сквозняка…
Внезапно совсем близко, всколыхнув волосы на виске, прошелестел нежный голосок Лукаса:
― Он заходит справа, на шаг позади тебя, брат!
Я мгновенно развернулся, ударив туда, куда указал малыш, и услышал стон.
― Олаф, ты попал ему в правое плечо… А теперь беги, он бросается в ноги! ― Лукас направлял меня, и я послушно падал, подпрыгивая и кувыркаясь, как акробат на ярмарке. Раз за разом продолжал бить кинжалом в эту чёртову темноту, чувствуя, как острое лезвие вспарывало чью-то плоть. Этот странный бой с невидимым противником показался бесконечным, хотя продолжался, наверное, не больше нескольких мгновений.
Я ещё истекал горячим потом, дыша как загнанная лошадь, когда весёлый шёпот «младшенького» привёл «бойца» в чувство:
― Всё кончилось, Олаф, ты победил! Его правая рука вся в порезах и почти не двигается, теперь ты легко найдёшь погубившего нас Зверя…
Мой срывающийся крик:
― Спасибо, Лукки! Я люблю тебя… ― разорвал гнетущую тишину. В ушах вдруг стало горячо, и ноги подкосились, роняя бесчувственное тело на шкуру огромного, когда-то убитого отцом медведя.
Глаза среагировали на внезапно заливший комнату свет. Хлопнули створки дверей, и хриплый голос старого слуги Эрика чуть не оглушил:
― Что с вами, господин Олаф? Я услышал крик и примчался на помощь.
Губы невольно скривились в ироничной усмешке:
― Да уж, помощи от тебя… Но всё равно, спасибо. Иди к себе, дядя Эрик, подумаешь, хозяин немного выпил ― брата же похоронил. Кому сказал, убирайся ― сам справлюсь.
Ворча, слуга удалился, а я, «любуясь» погромом в комнате, чесал в затылке:
― Вот так сон, кажется, кое-кого здорово развезло от «чудесного напитка» отца, раз такое учудил…
Перебравшись на кровать, какое-то время рассматривал кровь на любимом кинжале и аккуратные разрезы на так удачно неснятом кожаном жилете:
― «Призрак», говоришь? Ну-ну… Только видишь ты в темноте плоховато, совсем как человек, а иначе давно бы меня прикончил. Да и пахнешь так знакомо… ― морщась, я принюхался к себе, ― не только потом, но и кровью.
Остаток ночи провёл, лёжа без сна ― теперь я знал, что надо делать. Сначала промелькнула мысль посоветоваться с ушлым Управляющим, у которого наверняка было много «нужных» связей. Но осторожность победила ― отец всегда повторял, что в деле можно полагаться только на самого себя и семью. А раз семьи у вдруг разбогатевшего Олафа больше не было, оставалось только позаботиться об особенных «друзьях», способных развязать любые языки и открыть многие двери…
Поэтому утром первым делом я зашёл в семейное хранилище, немного уменьшив запас наличных из предназначенного мне наследства. Это в лесу, чтобы поймать желанную добычу, Охотнику хватило бы любимой двустволки, но в городе всё было иначе…
Теперь ничего не стоило обзавестись нужными помощниками, и первым делом я поручил смышлёному работнику полицейской канцелярии провести тайное расследование. Надо было разузнать всё о человеке, наложившем проклятие. Как и предполагал, так называемый «колдун» оказался шарлатаном, что только подтвердило мои подозрения ― за гибелью членов семьи Юханссон стоял человек.
В конюшне отцовского дома было прохладно и пусто, всех лошадей перевезли в имение Свена. Грустный старик Пер пил в одиночестве, закусывая аккуратно порезанным салом на расстеленной клетчатой салфетке. Моё появление почему-то его испугало, и он низко поклонился, бормоча, как ему жаль брата и старого господина Юханссона.
Я присел рядом, к удивлению старика глотнув прямо из бутылки и закусив аппетитным деревенским шпиком:
― Ты ведь не один десяток лет работал на отца, да, Пер? Он же всегда был к тебе добр, не так ли?
Тот засуетился, поправляя трясущимися руками старую телогрейку:
― Разумеется, господин. Я с малых лет служил вашей семье…
Кивнул и, отхлебнув ещё, протянул ему бутылку:
― Тогда помяни их…
Искоса поглядывая на меня, старик налил самогон в кружку:
― Светлая им память, ― он поднёс пойло ко рту, и тогда я выбил посудину из его руки, рявкнув так, что конюх сжался в комок, закрыв голову руками:
― Тогда, сукин сын, признавайся ― кто надоумил тебя погубить малыша Лукаса?
Упав на колени, горький пьяница тонко заверещал словно сумасшедшая баба:
― Простите мой грех, господин! Это он заставил подрезать подпругу. Я-то думал, что парнишка только немного поранится, а барчук взял и умер… Пощадите, не в себе был, жадность сгубила!
Едва сдерживаясь, встряхнул его за грудки:
― Имя! Назови имя или умрёшь, тварь…
Я брезгливо вытирал снегом окровавленные руки, даже не пытаясь скрыть душивших меня слёз. Сам не знаю почему пришёл сюда ― ночная встреча с Лукасом, видимо, подтолкнула Охотника начать поиски виновного с конюшни. Я ведь блефовал, надеясь получить от старого работника хоть какую-то подсказку, и неожиданно попал в цель…
Немного отдышавшись, новой владелец лучшей в городе, да и на всём Севере «Пушной Компании» отправился к зданию местного полицейского участка на встречу с усатым капитаном, вчера на поминках Свена так трогательно клявшимся в «вечной» и, разумеется, «бескорыстной» дружбе. Меня нисколько не волновало, что рукава новенькой бобровой шубы обрызганы кровью негодяя, убившего ребёнка, а лицо своей бледностью затмевало блёклое, едва пробивавшееся сквозь снеговые тучи небо.
Капитан встретил «дорогого друга» с распростёртыми объятиями, пообещав помощь в любом деле, особенно после того, как я передал ему небольшой мешочек серебра, попросив об одолжении:
― Здесь имена и фамилии двух жителей нашего города, ― на стол полицейского лёг лист бумаги, ― раскопайте о них всю подноготную, включая дальнюю и близкую родню. Хочу знать, не связаны ли эти люди между собой…
Умные глаза капитана понимающе прищурились:
― Сделаю, дружище, ― и мы пожали друг другу руки. Уходя, я намекнул новому «приятелю», что так понравившийся тому на поминках фарфоровый сервиз брата немедленно перекочует в его дом, как только нужные сведения окажутся на моём столе.
Неудивительно, что этим же вечером я сидел в любимом кресле Свена, медленно потягивая крепкий чай, не в силах оторваться от только что полученных бумаг. Вызвав слугу, отдал ему приказ немедленно запаковать ценный сервиз и тотчас доставить подарок в дом дорогого капитана Янссона. После чего попросил позвать Эрика.
Старый любимый слуга отца в комфорте доживал свои дни сначала в доме Свена, а теперь и моём жилище. Я вспомнил, как когда-то давно он сердито бранил нас с братом за плохо выученные уроки или слишком долгие прогулки с местными барышнями, что вызывало ухмылку отца и наше справедливое возмущение. Но, несмотря на это Эрик оставался пусть вредной и ворчливой, но всё же неизменной частью нашей семьи.
Он стоял, опираясь на трость, всем видом выражая недовольство тем, что его отвлекли от привычного спора с кухаркой.
Указал ему на диван и, как только он сел, обняв за плечи, устроился рядом:
― Не сердись, дядя Эрик. Побудь здесь немного, у меня же кроме тебя никого не осталось. Все ушли, бросили беднягу Олафа совсем одного…
Потухшие глаза Эрика наполнились слезами, он положил седую голову «младшему господину» на грудь, тихонько всхлипывая, и, утешая, я протянул ему мягкий пирожок со стола.
В комнату влетел молодой расторопный мальчишка-слуга:
― Господин, к Вам управляющий, Карл Линдквист. Прикажете пустить?
Кивнул, осторожно погладив вяло жующего старика по спине:
― Что это его принесло на ночь глядя? Ешь, Эрик, не обращай на нас внимания.
Карл был моложавым, симпатичным и улыбчатым мужчиной, ровесником Свена ― они выросли вместе и с детства дружили. Именно брат в своё время посоветовал отцу обратить внимание на талантливого юношу, пристроив того к делу. С тех пор безродный парнишка сделал неплохую карьеру ― из мальчика на побегушках превратился в Главного Управляющего большой компании. Мне он всегда нравился…
― Что вас привело в такое время, Карл? Я сейчас не в том настроении, чтобы обсуждать дела. Сами понимаете…
Он сел напротив, смиренно опустив глаза:
― Знаю, и не посмел бы тревожить Вашу скорбь, но… Скажу прямо ― есть проблема: жена гостит у родителей в соседнем городе и требует, чтобы я немедленно к ней приехал. Видно, что-то срочное. Вот, решил объясниться перед отъездом, коляска ждёт у дома. Уверен, что быстро справлюсь с делами и через пару дней вернусь. Не успеете соскучиться, ― Управляющий обаятельно улыбнулся, заслужив ответную ухмылку:
― Разумеется, не успею, потому что никогда не буду о Вас скучать… ― я взглянул на его спрятанные в перчатки ладони, ― зачем мне это делать, Карл? Вы же приложили руку, ах, простите, «призрачную» лапу к смерти отца и Свена, пусть о Вас скучают городская тюрьма и местный эшафот…
Улыбка сползла с симпатичного лица Управляющего, но он не стал даже отпираться:
― А Вы умнее, чем я думал, Олаф, совсем не похожи на охотника-тугодума, каким всегда казались. Что ж, честно говоря, и самому уже надоело это бесконечное притворство. Ну давайте, спрашивайте ― почему я так поступил? ― он откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу и глядя на работодателя с нескрываемым презрением.
Моё молчание, кажется, его задело, и «лучший управляющий в городе» не выдержал:
― Я ничего не имею против Вашей семьи, Олаф. Старик Юханссон приютил сироту и растил в своём доме, дав возможность подняться из грязи. Отлично! Но этого мало, понимаете? ― Карл неприятно рассмеялся, ― всё банально просто: убив Вас, я стал бы законным наследником. Ваш отец на старости лет решил написать завещание, в котором упомянул и «воспитанника». Ведь внуков у него не было ― пришлось постараться, чтобы ни одна порядочная барышня в округе не посмотрела в сторону сыновей этого дурака.
На моих губах снова заиграла «понимающая» улыбка, хотя рука уже сжимала под курткой кинжал. Похоже, это взбесило его ещё больше:
― Что ты улыбаешься, дебил? Хоть понимаешь, тупая скотина, о чём я говорю? Тебе же только чудом вчера ночью удалось увернуться от особенных «когтей» ― просто подфартило… И почему идиотам всегда везёт?
Я еле сдержался, чтобы не сорваться:
― Вряд ли ты, умник, поймёшь ― но это было не везение, а кое-что другое… Впрочем, уже не важно. Скажи лучше, кто впустил тебя в спальню? Твой сообщник…
Что-то твёрдое и острое кольнуло спину, хриплый голос Эрика вдруг кардинально изменился. Теперь в нём не было старческой немощи ― только холод и боль:
― Это был я, Олаф. Ваш обожаемый старый слуга придумал план и ждал его исполнения долгие годы… Брось кинжал, детка, и подними руки ― мне известны все твои «фокусы».
Кивнул:
― Знаю, Эрик. Я всё ждал, когда же ты проявишь себя. Должен признаться, у тебя просто дьявольское терпение ― столько лет лелеять ненависть и при этом так хорошо играть свою роль. Браво… ― и, усмехаясь, выбросил под ноги бесполезный кинжал, потому что в тот момент чуткий слух Охотника различил тихие шаги за дверью.
Появление в комнате капитана Янссона и его людей стало для заговорщиков полной неожиданностью. Мне и мгновения хватило, чтобы вовремя уйти из-под удара ядовитого наконечника «особенной» трости и оказаться у врага за спиной, прижимая лезвие к его дряблой шее:
― Стареешь, дядя Эрик, реакция уже не та…
Капитан, недовольно сморщив нос, махнул рукой:
― Убери ножик, Олаф. Этот негодяй заслужил быть повешенным на глазах всего города, да и его подельник тоже. Эй, сержант, уведите «парочку» в нашу местную «богадельню», пусть посидят там на воде и хлебе до суда. Завтра я сам их допрошу, и с пристрастием. Олаф, дружище, хочешь поприсутствовать? Обещаю, это будет занимательное зрелище…
Я проводил взглядом брыкавшегося Карла и сникшего в руках неласковых полицейских Эрика, протянув рюмку «чудесного напитка» отца капитану ― для меня теперь просто Густаву, плеснув «божественного нектара» и в свой стакан:
― Не хочу, друг, глаза бы их не видели. Спасибо, что прислал бумаги ― это сразу всё упростило. Кто бы мог подумать, что в нашем доме притаился настоящий змей, сын того самого Харли, когда-то поссорившегося с дедом. Этот ненормальный решил довести «дело» папаши до победного конца, ради дурацкой мести загубив свою бесценную жизнь. А второй сделал то же самое ради чёртовых денег. Что это, Густав? ― мы чокнулись, и, опрокинув в себя обманчиво лёгкую «живительную влагу», он ответил:
― Это их судьба, их выбор, Олаф. Не парься, я в этой мерзкой конторе и не такого насмотрелся ― ложь, обман, предательство и убийство. Вот вернёшься из путешествия, расскажу…
С удивлением посмотрел на собутыльника:
― Какого путешествия?
Капитан налил себе ещё рюмку, пьяно улыбнувшись:
― Какого-какого… Такого! Твой брат попросил присматривать за «младшим» и после того, как снимешь «семейное проклятие», отправить… э… куда подальше, ― он засмеялся, ― что за дивное вино? Продай, а?
Я ревниво прижал отцовскую «заветную бутыль» к себе:
― Прости, друг, не могу ― самому нужна… Но как же я уеду? У меня же тут теперь Компания, а Управляющего-то нет…
Густав вздохнул, принюхиваясь к пустой рюмке:
― Ерунда, Свен заранее обо всём позаботился ― в завещании указал человека, кому следует передать управление. И это, прикинь, не Карл! ― он снова рассмеялся, ― я уже вызвал «умного парня» из столицы, завтра он будет здесь, чтобы принять дела. Так что, поезжай себе спокойно и не забудь привезти пару, нет, лучше дюжину таких бутылок. Клянись, сукин ты сын!
Пришлось поднять два пальца:
― Клянусь… Ё-моё, кажется, пора на боковую, сложный выдался денёк, а завтра ещё в дорогу ― не хочу задерживаться в этом доме.
Капитан встал, слегка пошатываясь, на прощание похлопав по плечу:
― Отдыхай, заслужил ― молодец, снял-таки «проклятие», как Свен и говорил. А ты знал, что он был моим другом? Эх, темнота… Представляешь, сержант обнаружил в комнате Карла дурацкую перчатку с когтями. Вот же сумасшедшая тварь. Ладно, я тоже пойду ― завтра допрос этих придурков. И с пристрастием, ик…
Уже лёжа в кровати и разглядывая вращающуюся лепнину на потолке, я вздыхал, вспоминая добрые глаза Свена и нежные ― Лукаса:
― Спасибо, ребята, что помогли. Без вас Охотнику точно пришлось бы несладко…
Сквозь слипавшиеся ресницы мне почудился тающий в ослепительном свете силуэт Свена, держащий за руку белокурого «ангелочка»…