Икона

Глава Первая

22 декабря. Психиатрическая больница Кемпен-Уайт в Лондоне представляет собой трёхэтажное здание из красного кирпича, построенное где-то в конце двадцатых годов, с двумя выходами на дорогу и небольшой полисадник. Во время войны здесь размещали тяжело раненых, а вскоре её превратили в поликлинику для особо нездоровых людей с серьёзными психическими отклонениями. Здесь есть достаточно уютная приёмная и маленькая закусочная, чем-то похожая на трапезную в школах, а наверху, на втором и третьем этажах, располагаются койки пациентов. Почему я описываю все эти подробности, спросите вы? Что ж, придётся мне рассказать вам обо всех тех обстоятельствах, благодаря которым я оказался здесь, среди сотни «счастливчиков».
Начну с того, что в Кемпен-Уайт я попал недавно, дней пять тому назад, на том основании, что у меня выявили шизофрению третьей степени.
Отцу, конечно, стало не по себе, когда мисс Лайтон, проводившая со мной длительную консультацию, сообщила ему об этом.
— Уверены ли вы в том? – спрашивал отец, глядя на неё во все глаза.
— Не могу говорить однозначно, — послышался в ответ суровый, медленный голос, — Но подозреваю. У меня большой опыт общения с пациентами, в особенности молодого возраста.
Отец молчал, и в эти минуты мне было искренне жаль его, но я ничего не мог поделать, поскольку приговор мне уже был оглашён.
— Меня весьма насторожил его взгляд во время беседы: он практически не смотрел прямо в глаза. Ну, а что касается его странных и необъяснимых наукой видений, то это, я думаю, лишь подтверждает мои доводы, — заключила психолог.
В итоге было принято решение перевести меня временно в эту самую поликлинику, где меня каждый день обхаживали и осматривали врачи. По отцу было видно, что он колебался, и эта идея ему была далеко не по душе. Он надеялся, что это ошибка, и что у меня эти признаки шизофрении сомнительны. Но понятно, что возражать он не мог, потому что я и сам не понимал, что со мной происходило в последние дни. Странно… я не в силах это объяснить. Такое ощущение, что я живу в каком-то другом, непонятном ни мне, ни кому-то ещё измерении. Куда делся мой самоконтроль, почему я не могу прийти в сознание? Я в недоумении пытаюсь проникнуть в себя, глубже и глубже, ощутить то, что у меня накопилось за все эти годы и тяжелым грунтом залегло в недрах моей души. Но ответа нет.
Тогда я начинаю в замешательстве вспоминать все события прошлых дней. Быть может, там я найду ключ к разгадке этих необъяснимых явлений. Ну? И где он? Тот самый злополучный ключ? Ничего нет. А потому, что все те дни я делал абсолютно то же самое, что и до моих приступов (иначе это, поверьте, я не могу обьяснить). Так же вставал, так же завтракал, так же ходил в университет, так же учился на первом курсе, так же возвращался в общежитие и ужинал, а потом ложился в постель до следующего утра. Ну где здесь логика? Чтобы вдруг, будучи психически здоровым человеком, в один прекрасный день уйти из реальности, погрузиться в какие-то бредни, которым нет никакого научного объяснения.
И вот с тех самых пор я… уже не тот, кем был. Может, я уже вовсе и не Джошуа Керри? Ведь я хорошо знаю себя, поверьте. Уже восемнадцатый год живу, а ничего подобного со мной не предвиделось никогда. В детстве, конечно, всякое бывало. Хотя меня и нельзя было назвать ребёнком с богатым воображением (этим я пошёл в отца), по ночам частенько посещали меня разные галлюцинации. Особенно после прочтения какой-нибудь книги или сказок, которые мне читала покойная мать.
Но сейчас я уже не ребёнок, и целых десять лет я не знал, что страдать от привидений и прочей чепухи можно и в восемнадцать.
Так выяснилось, что у меня появилось что-то вроде раздвоения личности, и даже ещё хуже. Все, с кем я знаком, будут смотреть на меня, мягко скажем, по-особенному. И эта мысль не оставит меня в покое до самой смерти. И всё же странно…

Глава вторая

12 декабря. Я еду домой, и года не проучившись в Оксфорде. Сейчас канун Рождества, и когда я представляю, каким счастливым мог бы приехать к отцу, если бы не все те обстоятельства, что заставили меня покинуть стены университета… честно, жить уже не так хочется.
И почему именно мне выпала такая доля? Я ведь никогда никому не делал ничего дурного, за что меня так можно наказать. Чем, Боже, согрешил?
Я стиснул в руках висевшую у меня на шее иконку и произнёс едва слышно:
— Господи, дай мне ответ. Прошу тебя, дай.
Молчание. Кругом снег. Слышен только шум сигналящих машин на дороге. Вдалеке виднеется нескончаемая пробка. Оно и понятно: у всех праздник; все едут домой, чтобы встретиться с родственниками и друзьями, провести с ними время за столом, получить подарки… жизнь идёт своим чередом.
И только я не в духе. Какая мне радость? Хоть бы мать была жива! Она поняла бы мои страдания, успокоила, как в детстве, почитала бы сказку на ночь. Если бы человек был бы способен что-то изменить! Но её нет с нами уже лет как шесть. Отец другой: у него технический склад ума, а на плечах – огромный багаж знаний в области физики и математики и опыт работы инженером. И поэтому ему будет нелегко принять тот факт, что его сын остался без высшего образования, да ещё из-за какого-то пустяка.
Как сейчас помню, в июне, когда я уходил на первый курс, он улыбался и, казалось, был так рад за меня, что готов был заниматься только со мной. После каждого его звонка я ложился и думал:
«Вот когда наступят праздники, я приеду и всё расскажу ему».
Прошло время, наступила зима. Но вышло всё совершенно по-другому.
Теперь я еду домой и теряюсь в догадках, как встретит меня отец, когда получит такой подарочек на Рождество: «Ваш сын, мистер Джошуа Керри, отчислен из Оксфордского университета за вопиющий инцидент, произошедший в библиотеке 11 декабря».
Я снова отвлёкся от дороги и взглянул на свой талисман. Чудная иконка с изображением святого Павла глядела на меня с какой-то таинственностью, словно пытаясь дать мне какой-то знак, намекнуть на что-то, хотя я не совсем понимал, на что именно.
Купил я её, надо сказать, тремя днями ранее, когда был в Лондоне.
Прогуливаясь возле собора святого Павла, где шла литургия, я случайно повстречал невысокого пожилого священника, продававшего на прилавке какие-то церковные талисманы и иконы, среди которых была маленькая, обрамлённая позолотой иконка на цепочке. Почему-то она тогда сильно привлекла моё внимание, и когда очередь разошлась, я взял её в руки и стал рассматривать. Увидев меня, священник подошёл ко мне ближе и наклонился над иконкой.
— Скажите, сколько такая будет стоить?
— Вижу, молодой человек, вас она весьма заинтересовала? – с усмешкой произнёс он, — Уникальная работа, между прочим. Середина восемнадцатого века. Можете ли вы представить, сколько ей лет!
Говорил он это всё с большой загадкой, чего я не смог не заметить.
— А для чего она? Как оберег? – продолжал я с тем же любопытством.
— Да, вы правы. И не просто как оберег, нет… в ней заложено много того, чего мы порой не можем и представить. Берите, она стоит того!
Затем он посмотрел на меня пристально и проговорил чуть менее слышно, как будто собирался сказать нечто тайное.
— Если хотите, я поделюсь с вами её трагичной историей. Чтобы вам было понятно, о чём я говорю.
Я кивнул ему, с некоторым изумлением поглядев на него, но он этого, похоже, не почувствовал.
Целых полчаса он мне рассказывал про какого-то студента, спасшего эту ценную реликвию во время пожара в 1940 году.
— Нелёгкие были тогда времена. Но нашёлся человек, который отдал свою жизнь за неё. И с тех пор, спустя сорок лет, она хранится здесь, в соборе святого Павла. Берите, молодой человек.
—Постойте, — начал я, пытаясь вникнуть в суть его рассказа, — а как звали этого героя?
—Вы про студента? – переспросил священник, — Его звали Стюарт Гамильтон. Рано отдал свою душу Господу, жаль.

Глава Третья

Из его рассказа я мало что запомнил, но всё же был очень заинтригован тем, что такая дорогая вещь с такой долгой историей теперь будет принадлежать мне. Стоила она всего 2 фунта 24 пенса, так что для меня не составило никаких проблем её приобрести. Я был доволен этим подарком, ведь теперь со мной рядом был святой Павел, и каждый раз я могу обращаться через него к Богу с просьбами. Вообщем, с тех пор я никогда не расставался с ней.
Но всё пошло как-то иначе. Сначала мне стали видеться какие-то непонятные сны. Отец счёл, что я слишком сильно стал нервничать после поступления и посоветовал мне заняться собой, поменьше думать о том, что меня ждёт, и просто настроиться на учёбу. Я так и делал. И на какой-то период видения прекратились, поэтому я решил, что это всё было из-за стресса.
Так я думал до 11 декабря, когда в университетской библиотеке, среди огромного числа студентов, в типичной обстановке, произошло то, что не в силах описать не один человек в здравом уме.
Туда я отправился за одним книжным пособием, чтобы подготовиться к следующей лекции. Не знаю, как это произошло, но когда я спокойно перебирал книги на полках в надежде найти нужное издание, послышался какой-то отдалённый тревожный голос. Сначала я не смог его расслышать.
«Видно, я слишком беспокоюсь» — подумал я и снова перевёл своё внимание на книги.
И только эта мысль пронеслась у меня в голове, тут же из коридора раздался оглушительный крик:
«Пожар! Помогите! Кто-нибудь!»
Он был настолько отчётливым, что я ему сразу же поверил и кинулся спасать пострадавшего. Не знаю, слышали ли другие этот голос, но мне показалось, что они как-то не обратили на него внимание, а смотрели только на меня, как будто я сошёл с ума.
Всё стало ещё хуже, когда до меня донеслись искрящие звуки пламени.
— Неужели мы горим!? – с ужасом спросил я себя, бежа по коридору и чуть ли не расталкивая всех.
Я не мог определить, откуда он конкретно шёл, этот звук. Такое впечатление, будто он окружил нас и трещал отовсюду. Вбежав в техническое помещение, я тут же схватил огнетушитель и вернулся к коридору.
Криков больше не было, но искры все были слышны, даже ещё сильнее. Я ворвавлся в кабинет и тут же ощутил резкий запах горящего огня; едкий дым разъедал глаза. Резко сорвав пломбу и нажав на курок, я направил огнетушитель на то место, откуда издавался звук пламени…
Да уж! Вспоминать об этом ужасе мне особо не хочется. Мало того, что я посеял по всему университету панику, бежа как сумасшедший, так ещё и без позволения огнетушитель взял и…
Так бесславно закончились мои месяцы в Оксфорде. С большим позором я уезжал в Лондон к отцу. Я решил не звонить ему преждевременно, а как-нибудь потом объяснить всё, когда приеду, отдохну, соберусь с мыслями. Всё равно от него не утаишь ничего, тем более того, что касается моего образования. Не видать нам праздника в этом году, судя по всему.
И ведь говорил, что ничего не произойдёт, буду старательным и прилежным студентом, и никаких проблем не будет. Вот и сглазил.
До сих пор я пытаюсь найти всему тому объяснение. Что за пожар, откуда он возник и почему? Кто мне внушил, что он есть, и что он должен был случиться? А может, кто-то просто зло подшутил надо мной. Решил разыграть всех, а я один повёлся на его выходку. Но там же не было никого, в том кабинете. Ох, Боже, как мне теперь быть? Как мне справиться с этим?

Глава Четвёртая

Отец встречал меня как обычно тепло, похлопал по плечу, обнял, как перед моей отправкой.
— С приездом, Джо.
Я молчал, боясь оговорится о том инциденте. Думал, что на время, хотя бы до конца Рождества, скрою это, не стану говорить и портить ему настроение.
«Хоть бы сейчас не начал» — всё приговаривал я.
К моему счастью, он (видно, из праздничного настроения) не стал меня расспрашивать, а вместо этого сказал, что очень сильно по мне соскучился, и поэтому надеется, что я буду его чаще навещать.
— Я тоже хочу в это верить, — задумчиво сказал я.
Отец, посмотрев на меня, чуть усмехнулся и добавил:
— А ты успел измениться, как я погляжу.
По его весёлому тону я убедился в том, что он пока что не обнаружил моего «скелета в шкафу».
— Правда? И насколько?
— Намного, сынок, — продолжал отец, принимаясь накладывать на стол ужин, — стал более серьёзен и рассудителен. Мама бы тебя не узнала.
От этих слов я окончательно пал духом. Мама… до чего дошло! Она-то всё уже знает обо мне, видит с того света, какого мне изо всех сил сдерживать свой стыд за себя.
— Прости за беспорядок! – начал отец, оглядев гостиную, — Просто не ожидал, что ты приедешь немного по-раньше.
— Да… — я не знал, что ещё говорить, — у нас уже предпраздничное настроение и всё такое. Вот и хотел заехать к тебе на Рождество.
Тут отец, сложив стопки бумаг на стол, поднялся и увидел, что на шее у меня цепочка.
— А это у тебя что? Не увидел, правда.
Я достал из воротника рубашки свою иконку и, сняв её, преподнёс отцу.
— Интересно, брат. Где ты купил эту икону?
— У одного священника в Лондоне, в центре. Он продавал там разные талисманы. Ну и решил купить. Нравится?
— Несомненно, — отец, наконец закончив её изучение, сжал в руке и протянул мне, — Не снимай, ладно. Пусть всегда будет с тобой.
Вечер этот прошёл спокойно. Я ел медленно и неохотно, как будто у меня аппетита вовсе не было. Дело было в другом, и об этом я, конечно же, не хотел признаваться отцу. Хорошо, что хоть у него было всё в порядке на работе. За него я вообще не беспокоился, да и он был в прекрасном настроении. Лишних расспросов я решил не задавать, чтобы не навлечь его на мысль, что у меня что-то не так.

Глава Пятая

Что происходит? Ничего не понимаю. Ни моего отца, ни нашего дома рядом нет. Куда всё делось?
Кругом дым и смог, над небом летают истребители. Где-то вдалеке горит огромное пламя. Боже мой, что происходит!?
Я стою на площади один, мимо меня пробегают то носильщики, тащащие больных, изувеченных людей, то проезжают машины с докторами и пожарными по улицам, направляясь в сторону собора Святого Павла, где разгорелся огонь.
— Стойте! – кричу я им вдогонку, — Что случилось? Стойте, я хочу помочь!
Я бегу без оглядки за ними, но чувствую, что ноги у меня подкашиваются, а времени остаётся мало.
Бомбёжки и взрывы раздаются по всему городу. Слышатся крики «Спасайте собор!»
Я мчусь со всех ног, говоря:
— Скорее! Там пожар! Там гибнут люди!
Когда я добрался до места проишествия, я был потрясён масштабами увиденного: языки пламени окутали весь собор, а от разрушенного купола ничего, кроме пылающих обломков, не осталось. Ещё чуть-чуть, и это великое архитектурное сооружение просто сравняется с землёй.
Вдруг, совершенно случайно, я дотронулся до груди и стал что-то ощупывать, а затем произнёс:
— Её нет! Где она?
И словно мне в ответ, один из священников, стоявший в толпе, поднял свой взгляд к собору и направил указательный палец в его сторону,
Не помня себя я кинулся к собору и стал взбираться по лестнице на второй этаж. Ворвавшись в помещение, направился к алтарю, и тут же почувствовал, что иконка где-то совсем рядом. Я обернулся и вскоре увидел её. Она лежала прямо перед моими глазами. Я быстро схватил её, преподнёс к губам, произнёс молитву, и хотел было спуститься обратно, но разбушевавшееся пламя окружило меня. Выход был перекрыт.
— Куда он делся? – слышались с улицы голоса суетливых горожан, — Неужели он погиб? Скорее помогите ему! Человек в огне!
Судя по этим возгласам было понятно, что к собору уже подъехали пожарные, но…
Пламя закрыло мне последний проход. Я, предчувствуя свою неминуемую гибель, перекрестился, схватил снова свою иконку, закрыл глаза и…
После этого я больше ничего не видел. Голоса людей и уличные сирены стихли, будто их и не было. Смолк рёв истребителей, шум машин. Кругом темнота. Вакуум заполонил всё это пустое пространство, бездонное и безграничное. Куда всё делось? Или это предзнаменование скорого перехода в мир иной?

Глава Шестая

Итак, я проснулся, но на удивление не в райской обители, а у себя в спальне дома. За окном светила ярко-жёлтая луна.
Опять эта проклятая бессонница! Она теперь не отступит от меня, это гарантированно. Я до сих пор не мог осознать, точно ли нахожусь дома с отцом, или я где-то в другом измерении, скажем, в каком-нибудь астрале. Тот страшный сон не покидал мою голову до самого раннего утра. Что это может всё значить? Почему этот ненавистный огонь меня преследует всегда? Неужели так будет теперь всю жизнь? Нет, надо что-то делать, я этого не переживу.
В утешении я, поднявшись с кровати, дотронулся до своей иконки и проговорил:
— Спаси и сохрани.
Затем лёг и закрыл глаза, как бы готовясь вновь заснуть. Но этого мне не хотелось. После всего увиденного! Бог знает что мне может ещё привидеться, если не пламя…
Утром 13 декабря отец по своему обыкновению перед работой заварил кофе и стал читать газету. К завтраку я приступал медленно, без желания. И отец это явно заметил.
— Ты сегодня ужасно бледный, Джошуа. И есть не хочешь. Что с тобой? — он отложил газету и стал приглядываться ко мне.
— Да так, бессонница накатила. Пройдёт, пап, не волнуйся.
Но эти возражения, конечно, не успокоили его. Он закашлял и с подозрением посмотрел мне в глаза.
— Ну-ну, дружок, бери в руки себя. Я понимаю, что сейчас у тебя ответственный период, и на тебя возложено много обязанностей, но это не значит, что ты должен позволять себе истязать своё здоровье, слышишь. Это не выход!
— Понимаю, — отрешённо ответил я, склонившись над тарелкой с едой.
Отец встал и, подойдя ко мне, сказал, более мягко:
— Если у тебя есть проблемы, почему ты не хочешь рассказать мне о них?
— Не думаю, что это мне как-то поможет, — промолвил я в отчаянии.
Отец замолк и призадумался. Потом продолжил:
— Хочешь сказать, я не смогу помочь тебе? А я думал, мы доверяем друг-другу.
— Нет, не в этом дело.
— А в чём же? – отец обернулся ко мне, — Может, ты уже кончишь тянуть кота за хвост и поделишься своими мыслями. Джо, не подумай, что я ничего не понимаю. Я твой отец, и поэтому вижу, что с моим сыном творится что-то необъяснимое. Он не спит по ночам, не ест как положено, наконец, проводит своё время в уединении. Это не похоже на тебя, согласись.
— Соглашусь, — ответил я, — просто… я не уверен, что тебе понравится то, что я расскажу. Я хотел… позже, понимаешь?
Сначала он ничего не ответил, лишь стуча пальцами по столу, что обычно с ним случалось, когда он был реально обеспокоен чем-то.
— Если ты про университет, то я всё уже знаю.
Здесь я не смог сдержать своего изумления. Я был поражён:
«Узнал-таки. Когда успел?»
— Насчёт чего? – только спросил я.
Отец тут же достал из кармана свёрнутый листок и вручил мне его. В надежде, что это не тот документ, я раскрыл его и стал читать. Но потом понял, что ошибся, а значит, все мои надежды рухнули в один миг.
— Но… почему ты не сказал мне сразу, что прочитал?
— А почему ты, когда не приехал ко мне вчера, не сказал мне? Очень логично с твоей стороны, — щёлкнул языком отец.
— Я… не хотел… портить нам праздник. Ведь Рождество впереди, и…
— А ты думаешь, я бы никогда не узнал о том, что произошло. Ошибаешься, Джо. Зачем ты так поступил? Разве не лучше было сразу расставить все точки над и.
Тут отец взглянул на часы и торопливо проговорил:
— Ладно, мне уже пора. Когда приеду, обсудим с тобой.
И с этими словами он, надев куртку, вышел из дому.
Я по-прежнему сидел за столом, опустив взгляд на бумажку. Перед моими глазами бежали эти ненавистные мною строки, погубившие и мою будущую карьеру, и, вероятно, доверительные отношения с отцом. А это самое неприятное. Теперь я должен ему рассказывать о своих приступах, и он меня сочтёт психически нездоровым.

Глава Седьмая

Уже вечерело. Я сидел в гостиной, вертя в руках свою икону. В этот момент зазвенел телефон. Не было никаких сомнений, что это отец. Он сообщил, что уже возвращается, и вдобавок попросил меня сходить в ближайший магазин, чтобы купить чего-нибудь на ужин.
Приехал он очень утомлённым, и я думал, что сегодня он не захочет обсуждать со мной моё исключение из Оксфорда. Но как оказалось, он был настроен решительно.
— Это серьёзно, Джо, так что я вынужден с тобой поговорить по этому поводу.
Я, держа в руках конверт с письмом, стал ему подробно говорить о случае в библиотеке, когда мне почудился пожар.
— Ты слышал, как он горел, или видел его вживую? – спросил он меня.
— Только слышал. Но это было настолько правдиво, что я не мог не поверить ему.
— И из-за этого тебя исключили? – настойчиво продолжал отец.
— Да.
В доме воцарилось молчание, которое я не в силах был прервать. Оно длилось минут пять, пока отец не встал со стула.
— Конечно, вестись на какие-то странные видения, не разобравшись в их правдоподобности, не очень умно, — как бы подводил он заключение всему тому, что услышал, — Джо, это серьёзно. И я не в том смысле, что теперь ты лишился стипендии или чего-то ещё. Я про другое.
— Про что же? – спросил я.
— Состояние твоего здоровья. Оно меня тревожит. Все эти бессонницы и видения. Нет, я могу понять, когда тебе что-то снится ночью. Но когда днём, будучи наяву, тебе приходят такие непонятные и пугающие кошмары! Это что-то из ряда вон выходящее.
— Но что мы можем сделать? Ведь я и сам не понимаю, что меня охватило, какая болезнь! И никто не может мне помочь!
— Ох, не знаю, Джо, — тяжело покачал головой отец, вздохнув, — я бы не назвал это болезнью.
— Как? Ты не веришь мне? – с возмущением воскликнул я, — Думаешь, я лгу? Зря. Я не такой человек, который любит отлынивать от учёбы. Я и сам был бы рад был продолжить там обучение.
Мне стало не по себе: кем меня считает отец: больным с раздвоением личности или просто типичным симулянтом.
Отец молчал. Его карие глаза потускнели, сам он смотрел ровно и прямо.
— Мне сегодня приснилось пламя, — добавил я.
Отец перевёл свой взгляд на меня, в котором читалось напряжение:
— Пламя? Ещё раз?
— Да. Как будто я… был свидетелем того, как горел собор. И я бросился туда за чем-то, не помню… за каким-то предметом…
— И потом что?
— … Ничего. На этом всё оборвалось.
— А где был этот собор? Где происходило это?
— Не знаю, — отвечал я с испугом, — как будто в городе, на центральной площади. Там было много людей, и истребители в небе летали. Как думаешь, к чему бы это?
Но он ничего не ответил и, встав со стула, покинул комнату. Я тоже поднялся и направился к себе в спальню, потушив свет в гостиной. Затем разделся и, сомкнув глаза, попытался улечься.
Едва я погрузился в сон, как вдруг послышался тихий отдалённый голос.
— А ведь в ней заложено много того, чего мы порой не можем и представить себе, не так ли?
Я открываю глаза, не веря своим ушам.
— Не так ли… — эхом раздался по комнате голос.
Я вскочил с постели, зажег свет лампады, обернулся, но никого не увидел. Однако голос ничуть не покинул пределы нашего дома, и было непонятно, откуда он исходил: то ли из коридора, то ли он засел в моей спальне.
Затаив дыхание, я тихими шагами вышел в гостиную. Затем вспомнил про свою чудотворную икону.
— Спаси, сохрани. Ради всего святого!
И тут, совершенно неожиданно, я навёл себя на поразительную мысль. Я вспомнил эти слова:
«В ней заложено много того, чего мы порой не можем и представить себе».
Где-то похожее я уже слышал когда-то. Но где? Не у одного ли священника, продававшего возле собора святого Павла маленькую иконку, которая сейчас у меня висит на шее? И разве не после того, как она оказалась у меня, и начались эти бессонные ночи, и эти приступы с видениями и галлюцинациями? Так значит, дело вовсе не в моей невменяемости. А в этой иконе! Но как такое возможно?
Мне кажется, уже тогда я был бы близок к разгадке этой зловещей тайны, постичь которую суждено не каждому смертному, если бы не строгий голос отца:
— Джо, в чём дело? Почему ты не спишь?
Меня словно облили холодной водой, и я растеряно уставился на него.
— Я? Я просто решил… проверить…
— Что проверить?
— На месте ли моя икона, — ответил я, — которую я тебя показывал.
Отец посмотрел на меня так, как никогда не смотрел: с подозрением и негодованием.

Глава Восьмая

— Нет, Джо, так не пойдёт. Не пойдет! – утвердительно воскликнул отец.
Затем быстро шагнул ко мне. Глаза его раскрылись, а лоб наморщился, — Или ты и вправду не в своём уме, или ты решил меня извести. Я склоняюсь больше ко второму. Ты мой сын, я знаю тебя хорошо, у тебя никогда не было подобных симптомов. А если так, то почему ты строишь из себя идиота? К чему весь этот цирк, в конце концов?! Ты видел горящий университет? Наяву?! Какого чёрта!
Я остолбенел, не в силах ничего возразить. Ни разу я не видел его таким разгневанным и неспокойным. Он ходил из стороны в сторону, приложив правую руку ко лбу, словно у него разболелась голова.
— Нет, Джо, ты просто морочишь мне голову. Одного я понять не могу: зачем это делать? Не хочешь строить карьеру? Или решил, что инженер – это не твоё? Или не прижился к окружению? Что, чёрт возьми, там произошло? Только не пытайся меня убедить, что ты видел там пожар. Да ведь ты даже его и не видел, так? Ни за что в жизни не поверю, что у моего сына – шизофрения. И ты не бери этот бред в голову! Таблетки? Вздумал ещё поить себя препаратами? Хорошее представление ты мне разыгрываешь! Подарок на Рождество, верно!
Наконец он перестал выступать, продолжая всё так же нервозно ходить по комнате и потирать лоб. Я стоял и исступленно смотрел на его движения. И всё же я попытался сгладить и до того накалившуюся ситуацию.
— Послушай, пап. Да, ты прав. Всё зашло слишком далеко. Но ты просто меня не совсем правильно понял.
— Неправильно понял? – возбуждённо проговорил отец, — Вот оно что. А как я должен был тебя понять, позволь мне объяснить. Как? Позавчера ты приехал, мы поужинали, ты молчал и делал вид, что ничего не произошло. Потом оказалось, что нет, произошло, только ты почему-то мне не сказал об этом ни слова. Что дальше? Купил таблетки, видимо, давая мне понять, что ты – он приставил к виску указательный палец, — а сейчас ты говоришь, что на самом деле всё по-другому. Так?
— Я просто не знал, что делал. Надо было всё раньше сказать.
Отец, потеряв окончательно терпение, повернулся к двери:
— Будь бы твоя мать жива, она бы не допустила этого… даже не имею представления, как это назвать.
Так закончился наш разговор, продлившийся около часа. Долго ещё я стоял как убитый, смотря вслед за уходившим к себе в спальню отцом. И ведь надо было мне вставать с постели? В моей душе смешались обида за себя, что я довёл его до такого состояния, и недоумение, почему он мне не хочет верить. А, впрочем, я и сам был в потёмках, не знал, какой переворот случился в моём сознаний.
С того вечера всё перевернулось с ног на голову. Я предчувствовал, что что-то должно было случиться со мной. Теперь уже ни у кого не осталось ни малейших сомнений, что я сошёл с ума. На следующий же день отец сообщил мне такую новость:
— Джо, я сегодня связался с одной женщиной, её зовут мисс Лайтон. Она работает психологом в Кемпен-Уайтской поликлинике. Не знаю, слышал ты о ней или нет, но это недалеко от нас. Вообщем, я договорился о нашей встрече. Она хочет провести с тобой беседу. Так что в три часа нас ждут там, не забудь.
Меня, если хотите знать, ничуть не ошеломило это известие, но я испытующе посмотрел на отца.
— Так всё же ты считаешь меня ненормальным?
Ответа за этим не последовало.

Глава Девятая

И вот, с этих самых пор я и лежу в Кемпен-Уайтской лечебнице. Смотрю в потолок, гляжу из окна на мерцающие в небе звёзды. 22 декабря. Через три дня – великий праздник Рождество. В прошлом году, когда ещё было всё по-другому, и меня и в помине здесь не было, мы с отцом ездили в Шотландию к родственникам, в Глазго. Там, кажется, у папиного брата был большой загородный дом с собственным садом и пчелиными ульями. Мы частенько навещали его. Особенно при маминой жизни. Как сейчас помню: лето, солнце, легкий прохладный, бодрящий ветерок. Мы втроём подъезжаем к его дому. Повсюду бескрайние луга с клевером, вдалеке – холмистые возвышения.
— Ну, вот мы и приехали, — как всегда говорила мать.
Я же не мог ни на секунду отойти от вечнозелёных полей, смотрел вокруг себя и приглядывался вдаль, восхищаясь завораживающими и манящими пейзажами, вдыхая с жадностью каждый глоток свежего сельского воздуха. И я готов был весь день смотреть на всё это невообразимое великолепие, если бы не хватающий за душу голос матери:
— Джо, идём. Дядюшка Уилкс уже ждёт тебя.
И лишь тогда я оборачиваюсь к матери и, видя на её лице незабываемую улыбку, бегу навстречу дому, временами смеясь.
Отец как всегда впереди, а я с матерью иду вслед за ним и мечтаю. Тут выходит и сам Эшли, высокий и голубоглазый, с соломенной шляпой, причудливо сдвинутой вбок. Я бегу ему навстречу, счастливый и веселый; он улыбается мне в ответ, раскрывая руки для объятий.
А дальше всё как обычно: разговоры за столом, работа в саду, вечерние прогулки. Иногда сядешь за любимое креслице, покачивающееся от ветра, включишь радио и заслушаешься. И так каждое лето. Пока вскоре не выяснилось, что мать болеет раком, и нам пришлось позабыть о путешествии в Глазго и веселых забавах в деревне. А когда она вскоре умерла, всё это ушло в прошлое. И ведь всё было замечательно, вся жизнь была впереди. И у мамы, и у меня. Никто и не мог себе представить, что в какой-то момент её не станет, а её взрослый сын окажется полоумным и будет проводить, наверное, всю свою жизнь в четырёх стенах психиатрической больницы. И неизвестно, выйду ли я отсюда когда-нибудь. Все надежды на отца, он обещал на днях навестить меня и проверить моё самочувствие.
И снова я вспомнил про икону. Уж очень странная она. Всё-таки она имеет какое-то отношение к тому, что происходило со мной всё это время. Что она хочет мне сказать? Какой знак мне подаёт? То, что мне суждено сгореть при пожаре? Или наоборот, она меня спасает от него? Одному Богу известно! И сколько раз я к нему не обращался, ответа так и не услышал. Всё какие-то намёки да намёки. Но то, что я не болен – это вполне вероятно. И значит, отец был прав. Невозможно, чтобы я в детстве не болел ничем, а к восемнадцати годам стал страдать раздвоением личности. Хотя многие говорят, что психическая болезнь может родиться и вследствие психологической травмы, полученной в детстве или юности. Мисс Лайтон, кстати, говорила, что, возможно, смерть матери и повлияла на моё здоровье. Кто его знает. Может, и это тоже правда. Так болен я всё-таки или нет? Или я просто схожу с ума от всего того, что накопилось во мне после отчисления из университета! Тут наверняка что-то другое скрыто. Тайное послание Господа. Звучит интригующе!

Глава Десятая

Я лежал в своей койке и смотрел на проезжающие в окне машины. Сколько тогда было времени, я понятия не имел (часы были в холле на первом этаже, а туда мне позволяли ходить только под контролем смотрителя), но судя по уходящему за горизонт солнцу было очевидно, что уже вечерело. Снег по-прежнему валил, на тротуарах даже появились сугробы. Эх, вот бы сейчас дома нарядить ёлку, приготовить праздничный ужин, составить список всех подарков и уснуть с желанием их скорее раскрыть!
Мои мечтания тут же рассеяли приближающиеся к палате шаги.
— Мистер Керри? – послышался голос медбрата.
Я тут же повернулся к нему лицом и вопросительно посмотрел на него.
— Ваш отец только что приехал, хочет вас видеть.
— Мне, значит, выйти? – спросил я, вставая с кровати и надевая тапки.
— Идёмте, — спешно проговорил сотрудник и повёл меня к выходу.
Отец нёс с собой небольшой пакет с продуктами, и поэтому смотритель предложил ему помочь, но он отказался.
— Ну, Джо, — начал отец, когда мы с ним садились на небольшой кожаный диван возле входа в палату, — Я смотрю, тебе здесь становится всё легче?
В ответ я только тяжело вздохнул. Я был настолько опустошён все эти дни, да и сейчас тоже ничего толком не соображал, что не мог сказать, стало мне лучше или нет.
— Эй, Джо, — отец положил мне руку на плечо, — не падай духом. Я знаю, как тебе сейчас нелегко с этим справляться. Как с приступами?
— Иногда бывают, — сказал я, не глядя на него, — Да разве это имеет значение? Я ведь всё равно теперь фактически болен…
— Но лишь фактически, заметь, — прервал меня отец, всё так же держа руку на плече, — пойми, что это всё временно, и если (а я надеюсь, что да) врачи подтвердят твою вменяемость, то тебя быстро выпишут. И мы снова будем вместе.
— Да… — безнадёжно проговорил я, — только как это доказать? Если почти все, особенно эта мисс Лайтон, считают, что я слетел с катушек! Все! Попробуй объяснить им теперь, что я на самом деле здоров! – я стал всё больше вздрагивать и суетиться, что не понравилось отцу.
— Ну-ну, не начинай! – резко оборвал он мои возражения, — Хватит! Самое главное, ты и я знаем, что с тобой всё хорошо. Ясно?
Я одобрительно кивнул. Потом он достал из пакета пару свежих яблок и один маленький мандарин.
— Вот, держи. Съешь сегодня вечером. Ещё я тебе принёс там кое-что. Посмотришь, когда вернёшься.
— Спасибо.
Сам я, казалось, не слышал, что он мне показывал и говорил. Мысли всё время крутились вокруг этой таинственной иконы, что по-прежнему висела у меня на цепочке и молча наблюдала за нашим разговором.
Я снова взял её в руки, разглядел внимательно, повернул, но ничего примечательного в ней не заметил. Только на обратной стороне мелким шрифтом были выгравированы: «Святой Апостол Павел, 1765 год».
Прав был тот старик в монашеском одеянии. Действительно, старая икона. Уже три столетия ей! И ведь он ещё что-то мне тогда рассказывал. Какую-то трагичную историю. А какую? Этого не помню. Удивительное дело! Всё вылетело из головы.
— Джо! – встрепенул меня отец.
Я огляделся по сторонам, словно только пришёл в сознание.
— Джо, — повторил отец, — ты меня пугаешь. Где ты?
Я снова уставился на икону. Через некоторое время я тихо произнёс:
— Я знаю, в чём дело. Это всё она. Я ещё давно пришёл к этому выводу. До того, как попал сюда. А жаль, что не успел. Если бы я это сделал раньше, меня бы не сочли больным, и ничего бы не было.
— Джо, – в голосе отца почувствовалось какая-то досада, — Я не понимаю тебя. Что ты имеешь в виду?
— Икону, — тихо ответил я.
— Что? – переспросил меня отец, смутившись.
— Икона, что у меня в руках сейчас, — и я поднёс её к его лицу, — вспомнил?
Отец кивнул, не отрывая от меня своего пристального взгляда.
— Это она свела меня с ума. Заставила поверить во все эти несуществующие видения. Понимаешь? А я почти понимаю. Кроме одного: зачем ей это нужно? И я это выясню. Клянусь! Я разгадаю эту непостижимую тайну! И никто меня не остановит!
Я настолько вышел из себя, что не заметил, как уже время было около девяти часов, и отца ждал смотритель.
— Мистер Керри, — обратился он к нему, — думаю, вам уже пора.
Отец быстро встрепенулся и, взглянув на часы, промолвил:
— Да, точно, мне пора. Джо! Эй, не надо, слышишь! Это безумие.
Я сначала стоял, вызывающе глядя на отца. Я почувствовал, что сердце мое забилось как никогда, пот прошёлся по моему лицу.
Как только отец хотел уйти вместе со смотрителем, я резко дернул его за рукав.
— Нет! Папа, нет!
Я крепко держал его руку, отец недоумевающе оглядел меня:
— Джо! Что с тобой, Джо!
— Я не оступлюсь, папа! Ты не можешь меня оставить здесь, слышишь! Я не болен! Пусть все это знают! Забери меня отсюда, пожалуйста. Я знаю, что это всё она. Это всё икона!
Отец слегка оттолкнул меня, но не сопротивляся моей хватке. Я чуть не вцепился ему в руку, но тут меня окружили сотрудники.
— Мистер Керри! – кричали они мне, — Вернитесь в палату! Сейчас же!
Но я их не слушал, заглушая своими криками:
— Ты бросаешь меня? Почему? Решил, что я и правда болен? Ответь! Почему ты мне не веришь? Не дай мне здесь погибнуть!
Смотритель, видя, что его приказ не действует на меня, подозвал одного помощника, и они схватили меня за руку, пытаясь оттащить от отца. Я вырывался и продолжал кричать на всю больницу:
— Ты не бросишь меня, отец! Я не больной! Ты был прав! И я это докажу! Пустите меня! Пустите!
— Вы не волнуйтесь, сэр, — обратился он к отцу, — Мы управимся. Эндрю, проводите его до холла.
Я продолжал вырываться из их оков, но мои руки были крепко сжаты, как будто на меня надели наручники.
— Нет! Нет! – чуть ли не стонал я, — Папа! Вернись! Не оставляй меня в этом логове! Я здесь умру! Забери меня домой!
Конечно, я был не в силах вести эту неравную борьбу, и вот наконец я, сражённый, сдался, хотя нервы мои были ещё на пределе.
— Ничего, — спокойно приговаривал медбрат, — типичное явление при психическом расстройстве. Повышенная возбуждённость и агрессивность.
Потеряв силу во всём своём теле, я чуть было не свалился на пол, но меня тут же подхватили.
— Думаю, его следует перевести на третий этаж, — сказал другой, — Это слишком серьёзная степень.
Я молчал и ничего не мог с собой поделать, а лишь тяжело дышал и стонал. Я даже не помню, куда меня сначала отвели. Только когда проснулся, я осознал, что нахожусь в другой палате.

Глава Одиннадцатая

Было темно… окно здесь было только одно, и через него просматривался бледный месяц. Встать я попросту не мог, поскольку находился в парализованном состоянии. Медленно повертев головой по сторонам, я осмотрел всю комнату: со мной в одной палате лежали ещё четверо таких же несчастных и обременённых судьбою.
Я хотел было что-то сказать, но даже разговаривать мне было невообразимо трудно; язык мой не шевелился. Ещё и правая пятка вдруг зачесалась. Поднявшись с постели и сняв носок с ноги, я увидел, что на ней был какой-то маленький след, как будто от укола.
«Так я был усыплён, — догадался я, — ну да. Ввели мне инъекцию, а затем притащили сюда. Вот чёрт!»
Теперь всё кончено. Мне отсюда не выйти уже никогда. Отца рядом нет, иконы…
Я машинально провёл руками по груди. Цепочки не было.
— Её нет! – прошептал я, — Икона пропала!
Я завертелся в постели, взбивая подушку, ощупывая одеяло. Не знаю, чем бы это всё кончилось, если бы не один из пациентов, зашедший в эту самую минуту в палату. Я устремил на него любопытный взгляд и сразу увидел в его руке свою иконку с цепочкой.
— Эй! Кто-нибудь может мне сказать, чьё это? – обратился он ко всем присутствовавшим. Но никто не обратил на неё особого внимания.
— Она моя, — произнёс я.
Заметив меня, он подошёл ближе.
— Твоя?
Я кивнул. Немного подержав её в руках, он подал мне иконку. Слава богу, нашлась! Цела и невредима. Правда цепочка порвалась.
— Спасибо.
Тот всё так же неподвижно стоял возле моей постели, с живым интересом глядя на мой амулет.
— Где ты её нашёл? – спросил я его.
— Возле операционной. Я в туалет ходил, а она под ногами валялась.
Он почему-то засмеялся после этих слов.
«Хорошо хоть на саму икону не наступил» — решил я.
Парень ещё долго посмеивался, и замолк только когда направился к своей койке, стоявшей напротив меня. Потом смотрю, что теперь он уставился на меня, и это стало меня раздражать. Я отвернулся к окну, чтобы не пересекаться с его пристальным взглядом.
— А ты у нас, верно, новенький? – сказал он, снова посмеиваясь.
— Ну да, — буркнул я, — а что?
— Да, не очень-то тебе повезло, брат, — он недолго помолчал, а потом добавил, — хорошая у тебя штучка. Где купил?
Сначала я не понял, о какой «штучке» он говорил.
— Ну эта…
— Икона? – пояснил я.
— Ага.
— В одном магазине, — сухо сказал я, желая поскорее закончить этот разговор.
Вскоре в нашей палате всё стихло: сосед мой уже улёгся и, повернувшись набок, заснул. Остальные тоже стали готовиться к ночи. Только один из них лежал в кровати, вздыхал от горя, наблюдая в окне за падающими крупинками снега. И этот один был Джошуа Керри, студент, учившийся на первом курсе Оксфордского Университета, и по стечению совершенно странных обстоятельств оказавшийся в кругу неизлечимых, навечно прикованных к койкам пациентов Кемпен-Уайта.
«Но должен же быть какой-то выход, — проносилось у меня в голове, — какое-то решение. Неужели я здесь навсегда? И так и не выясню причины всех этих больных видений?»
Икона… святой апостол Павел… 1765 год… трагичная история из уст одного священника… пожары в университете и соборе…
Пока что это всего лишь группа несвязанных между собой фактов, которые и предстояло мне обьединить в одно целое, нечто более общее и доступное моему пониманию. Где здесь связь? Конечно, икона здесь имеет значение. Она и первоисточник этих событий. Но что этим она хочет сказать мне?
«Нет, — я внезапно раскрыл глаза и вскочил с постели, — Я не должен здесь оставаться. Однозначно не должен! Не имею права! Если я уже начал прокладывать путь к разгадке, я и должен докончить своё дело. Надо выбраться из Кемпен-Уайта любой ценой!»
С этими рассуждениями я поднялся, надел тапки и решил пройтись по палате, чтобы придумать способ сбежать. Только бы никого не разбудить!
Подойдя к окну, я опустил голову вниз и стал осматривать улицу. Снизу была дорога. Отсюда не лучший способ. Нужен другой выход.
Я осторожно направился к выходу, оглядываясь вокруг. И не поверите! Когда я уже был возле двери, кто-то меня окликнул сзади:
— Хочешь сбежать?
Я в испуге поворотился назад. Опять этот придурашливый паренёк, что отдал мне икону. Что ему не спалось!?
— С чего ты взял? Может, я просто в туалет решил сходить.
— Что-то не похоже, — проворно проговорил он, — тогда бы не крался.
Я не знал, как теперь быть. Хоть бы усыпить его, как меня вчера. Но посмотрев на него внимательно, я вдруг подумал, что ничего не будет, если он станет одним из свидетелей моего побега.
«Он же всё равно сумасшедший. Да и память у него не особо работает».
— Хорошо. Но тогда дай мне слово, что ты не обмолвишься об этом. Ни слова!
— А если выяснят, что тебя нет.
— Придумаешь что-нибудь, — торопливо ответил я, уже выходя к коридору.
Везде тихо. Свет потушен. Тихими шагами я направился от палаты в сторону операционной. Проскочив мимо неё, я завернул направо и, не встретив препятствий, натолкнулся на дверь с надписью «Туалет». Я без труда зашёл внутрь, предварительно захлопнув дверь. Как раз тогда послышались шаги.
«Успел».
Оглядевшись, я увидел небольшое окно над унитазом.
«Это мой шанс».
Аккуратно поднявшись на него, я распахнул окно и был приятно поражён увиденным: под ним проходила водосточная труба. Причём выходила она не на шумную дорогу, а на тихий палисадник. А значит, я мог спокойно спуститься вниз, не став мишенью для охраны.
Высота, конечно, была приличной: третий этаж. Но рассчитав свои силы, я определил, что задача это будет не столь сложной для меня, хотя раньше, конечно, лазить по трубам мне не доводилось.
Наконец я приземлился на двор и, приглядевшись вдаль и увидев выход на улицу, кинулся к нему. Пришлось мне перелезать через длинный металлический забор, ограждавший палисадник от проспекта. И всё это происходило зимой, под Рождество, когда валил снег, а я был буквально в спальной одежде и в тапочках. Но ничего я не замечал: ни посиневших рук, ни пробежавших по телу от холода мурашек, ни слегка окоченевших ног. Я просто бежал сломя голову по заснеженным тротуарам, избегая прохожих и машин. Бежал сам не зная куда. Хотя кто-то мне подсказывал, что идти мне нужно к собору, где я купил икону. Где этот собор искать? Он же в центре?
Я не помню, куда направлялся, где сворачивал, что обходил. Я мчался словно по чьему-то зову, который невозможно услышать. Он словно где-то внутри тебя, в душе, откликается какими-то непонятными вибрациями, и ты следуешь им как под гипнозом. И казалось, я бежал целую вечность, а не несколько часов. Дыхание срывалось, сердце билось отчаянно; я чувствовал, что запыхаюсь, и ноги у меня подкашиваются, но времени оставалось мало.

Глава Двенадцатая

Каким-то немыслимым образом я… очутился на площади. Вокруг ни одной души. Всё замерло. Только стук моего сердца давал мне понять, что жизнь ещё не остановилась. Совсем недалеко виден величественно возвышающийся над Сейнт Пол Черчярдом купол собора Святого Павла. Как я сюда добрался, этот вопрос не ко мне. Может, к моей иконе, лежавшей у меня в кармане.
Едва держась на ногах, я добрался до него. Ни души. Помню, когда я покупал икону, здесь проходила служба, и людей было много.
Но что-то должно было произойти. Это я чувствовал всем телом. Не желая более томить себя неведением, я подошёл к дверям и приоткрыл одну из них, заглянув внутрь. Никого.
Я медленно прошёл к алтарю, осматриваясь вокруг. Было настолько тихо, что мои шаги отдавались гулким эхом по всему кафедральному собору, поднимались в высоту и через какое-то время растворялись в воздухе. И такое странное ощущение, будто я здесь уже бывал.
Казалось, я был здесь совершенно один. Но когда неожиданно сзади меня заскрипела входная дверь в притвор, я понял, что ошибался. Может, кто-то следил за мной? От этих мыслей мне хотелось как можно скорее покинуть стены собора, но почему-то вместо этого я даже не сошёл с места, а просто повернулся назад.
— Хотелось бы мне знать, что привело тебя к Господу? С какой просьбой или, может быть, желанием, ты хочешь обратиться к нему? Ибо завтра его рождение, и звезда Вифлеемова озарит наш свет.
Священник направил на меня свой прямой взгляд, словно ожидая от меня ответа. Его выражение лица было мне столь знакомо, что я в нём сразу узнал того старца, который продал мне икону. Чуть подрагивая от холода, я стал рыться в своём кармане, где она у меня лежала.
— Я давно хотел вам её отдать, если вы понимаете, о чём я, — серьёзно сказал я.
Сначала он (то ли не узнав меня, то ли не поняв, что я имею в виду), принял задумчивый вид. Брови его слегка нахмурились, а на лбу появилась складка. Но не прошло и минуты, как он сказал мне, так же спокойно и загадочно, как прошлый раз.
— Разумеется, сын мой, — он ещё раз утвердительно кивнул, — я понимаю, что ты хочешь сказать.
— Я разгадал вашу тайну, — наконец решился я сказать ему, — Всё в той вещи, что вы мне подарили восьмого числа на ярмарке.
Я достал из кармана иконку, ещё раз взглянул на неё, а затем протянул её священнослужителю, пристально посмотрев ему в глаза.
— Ты возвращаешь мне то, что тебе принадлежит? – спросил меня священник, ничуть не смущённый моими словами. Он лишь прошёлся по своей густой серой бороде и, улыбнувшись, взял икону, — Однако почему ты отдаёшь её мне?
— Потому что я всё понял. Всё то, что я видел и наяву, и во сне, связано с этим предметом. В нём заложена какая-то сила.
— Очень странно вы говорите, сын мой, — строго произнёс священник.
— Почему же? Вы сами утверждали, что в ней есть то, чего мы не можем представить. Не так ли?
Священник преподнёс икону к губам и, что-то втайне произнеся, отошёл к алтарю, куда и сложил её, после чего прошёл в одну из комнат, оставив меня на время наедине со своими мыслями. Спустя какое-то время он вернулся, держа в руках старое потрёпанное пальто с капюшоном.
— Идём, сын мой, — сказал он, подавая мне его, — я покажу тебе место его упокоения.
И я, одевшись по-теплее, безмолвно последовал вслед за ним, выйдя на улицу.

Глава Тринадцатая

Была глубокая поздняя ночь. Снег всё продолжал валить, а временами посвистывал холодный зимний ветер, обдувая мне лицо и щёки.
Мы шли почти полчаса, не останавливаясь. За всё это время нам не встретился ни один человек.
Наконец я и священник дошли до кладбища Банхилл Филдс, располагавшегося в миле от собора Святого Павла.
Мертвенная тишина встречала нас, когда мы вступили на эту безжизненную землю.
Пройдя несколько шагов по окружённой голыми деревцами аллее, священник приостановился и, ничего не говоря, завернул налево, где находилась одинокая, усыпанная снегом могилка.
Став возле неё, он осторожно дотронулся до плиты, очистил рукой от снега и, перекрестившись, стал шёпотом читать молитву.
На холодном надгробном камне было написано:
«Стюарт Гамильтон (12.07.1923-07.09.1940)»
И снизу, мелкими буквами:
«Достойный сын Отечества, павший во время великого пожара в соборе Святого Павла, произошедшего в результате массированных бомбардировок города вражеской авиацией».
Священник, ещё раз перекрестившись, вдруг перевёл свой покойный, созерцательный взгляд на меня.
— Знаешь, что произошло? – ещё более таинственно сказал он.
Видя, что я молчу, внимательно слушая его и пытаясь вникнуть в суть его слов, продолжил:
— Ты прошёл испытание, сын мой. Да… ты прав в одном: ко всему тому причастна эта икона. И ты был близок к истине. Но не смог разгадать главную тайну Господа…
Я в совершенной растерянности уставился на него, не до конца понимая, к чему он клонит.
— Каждый из нас обладает индивидуальностью. Все мы разные. И таков закон мироздания. Но иногда, крайне редко, бывают такие случаи, когда судьбы совершено разных людей во многом сходятся. Вспомни, может, ты найдёшь ключ к истине Божьей.
У меня было такое ощущение, будто я слушал свою исповедь, только из уст другого человека. Я снова прошёлся по прошлым событиям, вернулся в тот день, когда этот священник рассказал мне трагичную историю про одного студента, погибшего во время пожара 1940 года. После этого перед моими глазами, точь в точь как в моём сне, предстала картина, где я бросился спасать икону, но в итоге погиб… так что же получается?
— Стюарт Гамильтон, — в забытие произнёс я, — Джошуа Керри.
Я был поражён: мне удалось совершить открытие. Всё сошлось как в пазлах.
— Но… — озадаченно воскликнул я, — зачем он выбрал меня для испытания. Для чего он внушал мне все эти сны и видения. Поведайте, святой отец?
— Этот вопрос, пожалуй, я оставлю без ответа. Возможно, ты придёшь к нему сам, когда познаешь законы мира сего. Скажу лишь напоследок: люди так устроены, что способны забывать многое. И самое ужасное: забывают хорошее, ценное. Прошло много лет, и всё то, что хотел донести Господь до нас, грешных, кануло в лету. И как ты считаешь, как Отец наш может ещё заставить это помнить и чтить?
Завершив свою длительную речь, священник, произнеся «аминь», развернулся и направился в сторону аллеи. Я всё стоял, опустив голову и закрыв глаза.
«Отец наш небесный, да святится имя твоё, да придёт царствие твоё, да будет воля твоя как на небе, так и на земле. Хлеб насущный дай мне сегодня, и прости мне долги мои, как ты прощаешь их нашим должникам. И не веди нас во искушение, но избавь нас от лукавого. Потому что тебе принадлежит сила Отца, и сына, и святого духа. Аминь…»
Трудно поверить, но впервые я почувствовал прилив чистой энергии. На душе стало теплее и спокойнее, я не чувствовал больше ни страданий, ни горя, ни раздражения: ничего. Только покой и умиротворение.
Простившись с могилкой, я направился к аллее, по которой уже шёл священник. Услышав мои шаги, он обернулся, но больше ничего не говорил мне, а только кивнул головой. Я шёл следом за ним, погрузившись в глубокие размышления. Что теперь ждало меня, я понятия не имел. Ведь мне ещё предстояло многое постичь своим разумом.