Бешенство

Ранним летним утром почему-то все кажется прекрасным. Ты выходишь на улицу и вдыхаешь совершенно новый чистый воздух, от лёгкой прохлады становится даже приятно. Не нравится мне только роса. Вот выходишь ты утром на улицу(и ведь не хочется и штаны одевать, сапоги), проходишь чуть по траве, и все тело в дрожь бросает от этой холодной росы. Пройдёшь метр-два – ноги мокрые. А только остановишься на секунду полюбоваться красотой утра, как тут же атакуют комары да прочая лесная живность. Тут уж не до красоты… Вздрагиваешь, как та лошадь на выпасе, трясешь головой и скорее в дом.

А в доме у меня тоже хорошо! Коридор большой и просторный, так там и кухня стоит. Тумбы старые, холодильник, который уже порядка двадцати лет стоит не рабочим, много высоких полок. Почему-то с возрастом у меня появилась симпатия к этим полочкам. Раньше все кричали мне «Прибей полку! Сделай полку!» А я только кивал уныло, глаза закатывал и делал все так плохо, что через день непременно слышался крик, визг, лязг и полочка опять лежала на полу.
Ещё на кухне у меня стоит лестница– проход на чердак. Ещё в детстве запрещали мне туда лазить. Говорили, что потолок упадет! Но ничего, тайком, бывало, залезал туда, изучал хлам разный, в окошко смотрел. А окно-то так удачно выходило на улицу, что я видел часть нашего огорода да дома, что стоят напротив. Ещё любил я оттуда смотреть на башню. Башня эта – местный феномен. Никто не знал, когда она появилась у нас и зачем она вообще нужна. Она была невысокой, всего четыре-пять метров ввысь. У неё был вход посередине, железная лестница и больше ничего. Стояла эта башня на небольшом холме среди болота. Такое расположение делало её отличным укрытием для животных. Обычно сидели там ужи, ящерицы, ловили мышей коты. Нередко забегали туда молоденькие или раненые олени и лисицы. А однажды я встретил там молодую рысь.

Вот все бы отдал, чтобы сейчас, как тогда, встречать тех прекрасных молодых, плещущих жизнью животных. От людей я отвык. Когда был ребёнком там уже и так людей не оставалось. Жили такие старые бабули и дедули, что к ним даже родственники не приезжали. Молодых семей нас было четыре. На все наше скромное поселение, которое даже деревней назвать стыдно, у меня был один лишь друг. Старше меня на три года. Такой высокий, тонкий, совершенно уродливый малец. Любил он водить меня в лес, на болото. Мы часто брали с ним палки, обвязывали их с двух сторон резинками и вешали на плечо. Брал он свою собаку – совершенно доброго и наивного выжлеца, которого потеряли охотники– и шли мы по любимым нашим диким улицам и кричали, что мы охотники.

Когда нам было уже восемнадцать, мой друг пропал. Он действительно любил охоту и часто начал брать отцовское ружье, чтобы пострелять дичь или что крупнее. Однажды вот так же ушёл летним утром и пропал на три дня.

Я очень хорошо помню тот день. Мама моя стирала белье в тазике, а я сидел на чердаке и смотрел в окно на дорогу, ведущую к башне. И вдруг вдали появилась размытая фигура. Что-то большое мчалось в нашу сторону. Я тогда не удивился, ведь это был наш сосед на коне. Как только он подъехал к башне, я услышал крик: " Помогите!" — на руках у соседа что-то лежало. Мама моя как раз развесила белье. Вешала она его так, что сама и не видела ни соседа, ни башни. Она только махнула мне рукой и приказала помочь соседу. Сейчас я даже рад, что мама этого не видела. Я подходил к этому коню, взмахивающему гривой, скачущий на одном месте и уже тогда понимал, что что-то не так. Да, я точно знал, что он был одним из тех, кого называют «холодная» лошадь. Я прижержал коня за уздечку и только тогда увидел, что на руках у моего соседа был мой друг. Он был укутан в какой-то шарф и весь дрожал. Лицо его я, наверное, запомню на всю жизнь. Оно было чуть ли не зелёным, с впалыми щеками и странным взглядом. Он будто бы ничего не видел перед собой, мотал головой и стонал. Когда мы спустили его с лошади, то он сразу же упал. Поднять моего друга оказалось легко – тело его совсем не имело веса.Он словно рыба открывал свой рот и щелкал языком ." Пить хочет?"– осторожно спросил я у соседа, пока тот успокаивал коня. " Я ему дал воды, а он все выплюнул да укусил! Бешеный что-ль?"– он недовольно закатил глаза и ударил лошадь хлыстом. Я смотрел на своего друга и, казалось, дрожал сам так же сильно, как и он. Не успел я толком ничего придумать, как тут же подоспела мать моего друга. Бледная, с таким же потеряным лицом как у меня, она подхватила сына и потащила до дома. Сама. Я не смог помочь. Мне почему-то стало так мерзко, так противно от того, что я трогал его, что я тут же пошёл домой мыть руки.

– Ну что там? – спросила мама, вытирая пот и лица рукой.
– Да так… охотник вернулся, – с дрожью в голосе ответил я и улыбнулся ей. Лучше бы я не улыбался… На моем бледном испуганном лице улыбка совершенно не смотрелась. Мама это увидела, но вопросов не задавала.

Утром меня разбудили крики: соседка, мать моего друга, настойчиво звала меня. Оказалось, что он отошёл от озноба и болезни, но ни есть ни пить не может. Трясется, шугается всего и зовёт лишь меня. Я тут же оделся я выбежал к другу. Когда я зашёл в их дом, то увидел странную картину: сидит больной на кровати, весь зелёный и какой-то слишком худой, взгляд пустой и странный. На пороге стоит собака да так заливается лаем, что и подойти страшно. А друг мой, совершенно добрый и милый парень, словно кошка, выгнулся весь и бурчит. Смотрит так на эту собаку, будто бы сейчас кинется и перегрызет ей шею. Собаку я тогда прогнал и сел на табуретку, но подальше. Всё же почему-то я не мог сейчас подойти к своему другу. Каким-то бессознательным взглядом посмотрел он на меня, наклонил голову на бок и высунул ногу из под одеяла. Я опустил взгляд и увидел на его бледной конечности некрасивый след от зубов. Все вокруг гноем заплыло, посинело. Друг мой прочистил горло и хотел что-то сказать, да будто не смог. Сипел, стонал, да ничего толком не сказал. Только смотрел на меня своими страшными, напуганными и пустыми глазами. Жуть!

Этой же ночью он умер. Шипел, царапался, кусался, а потом как-то резко замер и упал. Если бы только я знал, что эта его смерть будет началом настоящего ада, то никогда бы не пустил его в лес… украл бы ружье это, намочил бы ему сапоги. Или, ещё лучше, в детстве не играл с ним в охотников!

Эта болезнь, поразившая нашу скромную общину, называется бешенством. Как оказалось, она передаётся через слюну зараженного, а именно через укусы. Так, вскоре умерли практически все. Нас на всю деревню оставалось чуть больше семи человек, включая меня и маму. Мы решили, что раз все зараженные умерли, то можно не бояться.

Тогда я понял, что все беды начинаются с ужасной глупости людей. Я шёл однажды на могилу к своему другу и увидел, что она вырыта. Выругался, ведь копали, казалось, глубоко, но все равно нашлись голодные животные, которые не поленились вырыть эту яму. Я тогда был просто зол, никому не сказал и закопал все обратно. Ушёл в бешенстве. Утром проснулся от крика мамы. Она стояла у нас во дворе на табуретке и отбивалась полотенцем от собаки. Собака же прыгала вокруг, липла к маме, странно визжала, будто бы от радости, махала хвостом. Из пасти её лилась белая пена, а собака все равно прыгала и виляла хвостом. Она казалась какой-то странной… я уже был готов выбежать на улицу, как увидел глаза собаки. Тогда я опешил. Пустые, блеклые, безжизненные и испуганные. До боли знакомый взгляд. Я стоял на пороге и не знал, что делать. Мама видела меня, но на помощь не звала. Она понимала свою ситуацию. Лишь махнула на меня рукой и хрипло вкрикнула: «Домой!» Я послушно закрылся в доме и полез на чердак. Оттуда я долго наблюдал за этой странной борьбой. Собака то ласкалась, то сразу же кидалась на маму. Потом, видимо, зверь устал и попросту лёг под табуреткой, слизывая пену зубами. Мама выдохнула, она подняла голову на крышу, будто бы зная, что я там. Она махнула мне рукой, спустилась и начала уходить, маня за собой животное.

Так пропала мама.

Через пять лет остался только я. Один. Последний человек умер год назад, да и то не от болезни. Это был старый мужичок, который на улицу даже не выходил. Мы ему носили еду обычно, да воду. Но во время эпидемии у нас не было возможности приносить ему еду, так он и умер. Может от старости, может от больного сердца, а может действительно от того, что ел скудную похлебку раз в день.
И сейчас я опять сижу на крыше и смотрю в окно. Уже давно в моём тайном месте завелись ласточки. Они уже совсем не стесняются и могут залететь как через окно, так и через входную дверь. Иногда так оставлю открытым дом, захожу, а на стуле у меня ласточка сидит и смотрит на меня своими глазками-бусинками. Мы с ними почти уж друзья. Никакое другое животное я больше не люблю, ведь до сих пор мне мерещится этот бешеный взгляд и пена из пасти. Нет, это не выдумки и не больная фантазия. Минимум раз в неделю или две я прохожусь по деревне и где-нигде нахожу обезображенные трупы бешеных лисиц, кошек и прочей живности.

Болото два года назад вышло за свои пределы. То ли слишком много дождей у нас, то ли так на него влияет отсутствие человека. Башню впервые за мою жизнь затопило. Издалека, с окошка на крыше, кажется, будто бы там просто зелёная трава, но это не так. Только ступишь в эту траву, как по пояс окажешься в болоте. Где-нигде оно подсыхает и образуются бугры и лужицы, но по ним я тоже ходить опасаюсь. Вообще уже давно ни в лес ни на болото не хожу. Боюсь. Охотой не промышляю — мало ли найду очередное бешеное животное или, ещё хуже, съем заражённую плоть. Жил я все то время на своём огороде. Картошка, немного моркови, капуста… И всё ращу почти у крыльца, чтобы далеко не отходить от дома.

И тут меня почему-то прошибло и я выпрямился. Кажется, что и щеки мои начали пылать огнем от такой моей уверенности в себе. А что, если пойти на болото? Что там, на этой башне? Стало трудно дышать, я упал на колени и схватился за грудь. Страшно! До безумия страшно! Я встал и посмотрел на свои руки. Они дрожали. Закусив губу я быстро поднялся на чердак и посмотрел в окно. Было светло, солнце несчадно палило и пели птички. Ласточки, увидев меня, начали беспокойно пищать, будто бы прогоняя. Я посмотрел на болото и впервые отметив для себя то, что оно всегда было в тени. Да, удачное расположение для болота! Напротив башни рос огромный дуб, а со всех сторон болото и так окружал то лес, то яблоневый сад. Мне опять стало плохо. В ушах звинело от прилива чувств. Я хотел туда!

Я уже шёл по дороге и старался отогнать беспокойные мысли. Дойдя до последнего дома я вдруг обнаружил, что не слышу пения птиц. Обычно их много сидит на том дубу, а сейчас тишь. Отогнав эти бредовые и параноидальные мысли, я решил подойти к башне. В эту жаркую пору болото хорошо так высохло и я, прыгая по кочкам, добрался до железной лестницы. Почему-то это показалось мне таким забавным и радостным, что я усмехнулся. Вспомнил свои старые походы с другом и то, как мы забирались на эту башню, доставали свои деревянные ружья и «стреляли» по зайцам. Я так увлёкся своими мыслями, что не заметил, как зашёл в башню. Там, как и прежде, грелись ящерки и это опять заставило меня улыбнуться. О, я вспомнил эту выжловку, которая ходила с нами на охоту! Такой простодушный и добрый взгляд был у этой милой собаки. Она бегала внизу и давила лапами жаб, а потом хватала их и носила нам. Она забавно бегала за ящерицами и рыла ямы, видимо услышав крота или мышь. А ещё у неё был пронзительно громкий лай! Вот прямо такой, как я слышу сейчас!.. и тут я осекся. Сейчас? Лай? Значит ли это, что рядом собака? Нет, нет, я просто слишком погрузился в свои мысли! Я вышел с башни и выдохнул– никого не было. Поспешно я начал уходить тем же путем, пока не услышал позади жуткое «чвяк». Именно такой звук издаёт болото, когда ты идёшь по нему. Секунды казались часами. Голову я просто не мог повернуть из-за сковавшего меня страха. Это «чвяк» становилось все ближе. Позже к «чвяк» добавилось тяжёлое дыхание, будто бы то, что было позади пробежало много километров. Медленно я повернул голову назад. На меня смотрели эти же глаза, что и у моего друга, такие же, как и у всех в этом районе. Испуганные, блеклые и глупые. Глаза возбужденного животного, которое уже ничего не понимает. Оно то хочет ласки, то хочет убийства. Позади стояла собака, а может и волк. Чёрная, с капающей вниз слюной, она тяжело дышала и была страшно худой. Если бы мы встретились в любой другой ситуации, то я с радостью кинул ей кость. Но сейчас она в ней не нуждалась. Я смотрел на это животное и не знал, что делать. Инстинкт взял верх и я рванул. Оно рвануло следом. Бежать ему было тяжелее чем мне, ведь я спасал свою жизнь, а оно… оно просто бежало.Но вдруг на одну секунду в его тёмных глазах появился огонь. Да, возможно это был лишь блик, но все же. Оно рвануло с новой скоростью ко мне и впилось в руку. Оставив кровавый след, собака попросту отстала. Она совершенно без сопротивления отпустила меня и села у забора. Я остановился. Кровь закипала от страха и злости. Я смотрел на эту чёрную худую собаку, а она смотрела на меня. Её тёмные, глупые глаза казались мне такими умоляющими и грустными, что я заплакал. Она легла на землю в тени. Я лёг рядом. Я смотрел на неё, она на меня. Вмиг она показалась мне такой ласковой, словно щеночек. Высунув опухший язык, она начала лизать свои лапы. Я посмотрел и заметил, что пальцы её были лысыми, словно от раздражения. Она скулила, беспокойно крутилась на месте. Потом встала, отряхнулась. Странным образом животное оббежало меня кругом, а потом снова легло рядом, но уже под мой бок. Она начала вытирать пену, льющуюся из пасти, о мои штаны, а потом вновь встала и легла так, чтобы смотреть мне в глаза. Она всё понимала… До чего же они умные животные! Собака лизала мне руки, убирая кровь. Неужели мы умираем? Но хотя бы наконец мне не так одиноко… Не одиноко и ей. Мы лежим в тени, где должно быть холодно, но от тепла её тела мне даже немного жарко. Где-то высоко в небе запела птица и собака (а может это все таки волк?) подняла свою голову и тихо проскулила. Мы умираем.