Как Дед Мороз на Байкале друзей выручал

Давным-давно это было. Уже никто и не помнит, когда. Старые шаманы говорили, что слышали эту историю от своих дедов, а те – от своих. А самым первым узнал эту историю старый шаман Кэрэкэн Тойон, когда камлал на горе Ехе-Ёрд. Вот он-то и рассказал её людям.
Во времена те стародавние был Байкал уже седым дедушкой. На постое держал он рыб самых разных да зверушек распрекрасных. Резвились в воде рыбки — Омулёк, его подруга Голомянка, а с ними дядька их Хариус. Дружил с ними нерпёнок Гоша. А по берегам Байкала бродили стада козлов да оленей диких, лосей было невиданно, гуляли медведи-проказники, а в дуплах гнёзда свои пчёлы обустраивали. Птиц певчих – немерено было.
Был у Байкала старинный друг – Дед Мороз. Дружили они с детства самого. Вот только виделись редко – уж больно жарко было Деду Морозу в шубе и валенках. Не мог он долго гостевать у друга своего. Приедет на оленях на недельку-другую, да и снова домой собирается – на Север. Там ему хорошо было. Посему год целый почти и жил он на Севере, среди медведей белых да моржей толстокожих.
Однажды люди какие-то на Байкале объявились. Откуда пришли – не знает никто. Птицы полевые не знают, звери лесные не слышали. И рыбы не видели, чтобы плыл на лодке человек какой.
Вышел их старшой, Мандалайка, на берег и кричит:
— Эй, дядько, зовут-то тебя как?
— Байкалом кличут, милок, Байкалом, – отвечает ему дедушка Байкал.
— Поживём мы у тебя маленько. Стерпишь-то нас?
— Да чего ж терпеть, коли люди вы разумные да степенные. Живите на
здоровье.
Так и стали жить они на берегу Байкала. Огонь развели. Да не костерок маленький, а пожарище жаркое. Прыгают вокруг огня, кривляются. Чёрные от сажи стали, грязные. Копчёные, как будто.
Не хотели работать люди эти, хлеб да соль в поте лица добывать. Стали провиант у зверья отбирать да грабежом заниматься. Медведь косолапый малину да ежевику собирал, жирок на зиму нагуливал. Так они его палками из малинника погнали, едва бока не намяли. Сами всю малину с ежевикой сожрали, а кусты поломали.
Земляничку лесную всю уничтожили, не уродит она в году-то следующем. Траву повытоптали. Козлам да оленям жевать нечего стало, а потому ушли они в места глухие, безлюдные.
Когда всё под ногами у себя уничтожили людишки эти копчёные, на деревья они полезли. А там орешки лесные растут питательные, да пчёлы дикие медок припасли. Вот где поживиться-то можно! Все орешки они ободрали, птичкам ничего не оставили. Улетели птицы лесные, куда глаза глядят.
Захотелось людям отведать мёда лесного дикого. А как подобраться к нему? Дупло-то с медком высоко, и охраняют его пчёлы боевые. Сутки круглые службу несут. Только сунься туда гость непрошенный — мигом закусают, в решето превратят. Никто не решался за мёдом слазить, боялись все.
Тогда выбрал Мандалайка мужичонку самого тщедушного и приказал ему за мёдом лезть. Тот не хотел, плакал, в ногах валялся, умолял не посылать его к пчёлам. Но Мандалайка был непреклонен. Он сказал, что если мужик откажется за мёдом лезть, его пожарят на костре и съедят, потому как не было у людей продуктов.
— Ты худой и маленький, в дупло пролезешь, — сказал Мандалайка, — а мы подсобим, – и засмеялся смехом дурным.
Подвели мужика того к дереву, где дупло с мёдом было, руки вокруг дерева растянули. Три мужика к заду ему палки приставили и давай его вверх толкать. Так и дотолкали до дупла. Всполошились тут пчёлы, начали вокруг мужичонки кружить. Жужжат, гудят, так и норовят ужалить. Ну, думает мужик, конец мне пришёл, заедят сейчас. Если здесь не сожрут, то на земле точно зажарят. Что лучше, ещё не известно.
Кружили, кружили пчёлы, да так ни одна его и не ужалила. Только соберётся пчела его укусить, подлетит, нацелится, как вдруг в сторону улетает и не суётся больше. «Что за чудеса, — думает мужичок, — неужто боятся они меня»? Так просидел он на дереве время какое-то, и ни одна пчела его не укусила. Осмелел тогда мужик, обнаглел, стал в дупло лезть да мёд руками загребать. А Мандалайка кричит ему:
— Ушат держи, в ушат мёд сваливай. Всё забирай, чтоб ничего не оставалось.
Притащили мужики ушат, что побольше других был, и на веревке к дуплу подняли.
— Эх, уважу тебя, Мандалаюшка, — кричит ему мужик, — пировать сегодня будем. Медка-то здесь навалом, — а сам плюёт тихонько в сторону да слова обидные и ругательные про Мандалайку бормочет.
Весь мёд забрал мужичок, ничего не оставил, соты все поломал, разграбил всё бессовестно и безбожно. И ни одна пчела его не ужалила. В чём секрет, спросите вы. Да всё очень просто. Воняло сильно от мужичка копчёного. А пчёлы этого ой как не любят. Так и разграбили людишки все жилища пчелиные. Собрались тогда пчёлы в рои и улетели от людей подальше, в чащи лесные да таёжные.
Прошло время какое-то недолгое, закончился мёд у людей. Нового-то нет. Нет и ягоды лесной, нет ореха. Ничего нет. Решили тогда люди к Байкалу пойти, провианту попросить. Вышел Мандалайка на берег и кричит:
— Эй, дядько Байкал! А ну-ка, дай нам рыбки твоей, да пожирнее. Зашумел Байкал, заволновался:
— Ты пошто это, человек несмышлёный, дерева да кустарники, да места ягодные загубил, зверя, птицу да пчёл работных по миру пустил? А теперь уже и к рыбам моим подбираешься, загубить их желаешь? Не дам я их в обиду. Не бывать по-твоему.
— Дядько Байкал! Дай рыбки маленько. А нет, так продай. Расплатимся когда-нибудь.
Ещё больше Байкал заволновался, почернел:
— Нет, человек, совесть потерявший. Не предаю и не продаю я друзей своих. Это мой тебе ответ последний.
— Ну, смотри, дядько Байкал. Не пожалел бы ты потом, старикашка, — и Мандалайка с гордо задранным носом ушел в лес.
А в это время далеко на Севере собирался Дед Мороз в дорогу, в гости к другу своему старинному Байкалу. Собрал поклажу, гостинцев мешок, запряг оленей и двинулся в путь. Далёкий путь ему предстоял, нелёгкий. Всю тундру проехать надо, порядок навести. Чтобы трава вся северная, ягода да цветочки зимой не замерзли, убаюкать их нужно и снежком припорошить. А в тайге медведей-безобразников лохматых морозцем крепким по берлогам разогнать, чтоб не шатались зимой попусту и не задрали кого. Птиц перелётных поторопить, чтоб летели скорее в страны тёплые, не то замёрзнут. Других скотов да зверей по хатам их зимним разогнать, чтоб на морозе не помёрзли.
Взял в дорогу Дед Мороз посох волшебный. Ударит им о землю один раз – лёгкий морозец придёт, заиндевеет всё вокруг, притихнет, трава зелёная инеем покроется. Ударит второй раз – покрепчает мороз, защиплет за носы и уши, да за хвосты куцые. Того и гляди, отморозишь чего. Снег пойдёт. Третий раз ударит – затрещит мороз лютый, кусачий, пурга начнётся чёрная — зги божьей не видать.
Едет Дед Мороз по тундре, по лесам да по горам и песенку поёт:

По диким просторам Сибири
Гуляет владыка-мороз.
Зима наша лучшая в мире,
Вам скажет любой эскимос.

А впереди сороки летят белобокие и тарахтят во всё горло: «Зима идёт! Мороз!». Слышит их галдёж зверьё и птица и спешит быстрее по норам да по дуплам укрыться, от холода да пурги схорониться.
Проехал Дед Мороз тундру приполярную – зима там наступила. Мороз колючий, пурга. Проехал тайгу эвенкийскую и горы якутские – и там зима. Близко Байкал уже. Сороки на хвостах своих принесли весточку зверью прибайкальскому, что мороз приближается. Вот и дедушка Байкал услышав новость, обрадовался, встретится скоро с другом старым.
Ждёт Байкал Деда Мороза, волнуется, волны крутые о скалы бьются, брызгами разлетаются. А Мандалайка тем временем в кустах сидит, за рыбами следит и думает, как бы изловить их. Приказал он мужикам дерево потолще завалить и лодку выдолбить. Получилась лодка. Выточили мужики затем вёсла и копья острые и поплыли рыбу добывать.
Подплыли они тихонько к местам тем, где Омулёк с Голомянкой да с дядькой их Хариусом отдыхали, и начали в них копьями тыкать. Да не тут-то было. Мимо всё. Уворачивается рыба от копий, в глубину уходит. Так ни с чем и вернулись. Мандалайка кричит, ругается. Мол, бестолочь, остолопы. Рыбу глупую изловить не умеете. А сам думает, как бы рыбу поймать.
Два дня думал, потом собрал мужиков и баб и говорит им:
— А ну-ка, рвите на себе волосья.
Те взвыли в один голос:
— Да что ты, Мандалаюшка, благодетель! Как же без волосьев мы будем, замёрзнем, околеем.
А волосья-то у них густые, длинные и как будто салом смазаны. Закутаешься в них – и шубы не надо. А Мандалайка не унимается, ещё пуще прежнего раздухарился:
— Рвите волосья, иначе нашлю на вас силу колдовскую, бесовскую, нечистую. В огне гореть будете, мучиться.
Испугались люди, волос кучу целую надрали. Потом свили из волос нити тонкие, прочные, а из нитей сети связали.
Погрузили мужики сети в лодку и поплыли по Байкалу туда, где рыбка плескалась. Растянули сети, а сами на лодке возле берега за камнем большим спрятались и караулят. Час ждут, два. Нет никого. Как вдруг заходила сеть, задёргалась, по воде круги пошли, брызги полетели.
Присмотрелись они, а это Омулёк с Голомянкой да дядька их Хариус в сети запутались и вырваться не могут. Обрадовались мужики, погребли к сетям. Весёлые, песни поют.
Говорит тогда дядька Хариус Омульку:
— Давай, Омулёк, племяш мой, Голомянушке-то поможем, из сетей её вызволим. Маленькая она, юркая. Легче ей будет спастись и в глубину уйти. А мы с тобой здесь на погибель нашу останемся. Не судьба, видно, жировать нам на воле.
Согласился Омулёк. Стали они вдвоём Голомянку из сетей выпутывать. Глядь, а тут нерпёнок Гоша подплывает и кричит:
— Ребята, еле успел. Давайте Голомянку спасём, а потом я и вас выпутаю.
А мужики на лодке подплывают всё ближе и ближе, уже и колья приготовили.
Дедушка Байкал в это время вздремнул маленько и не слышал ничего. А когда проснулся от шума и возни, сразу всё понял, разволновался, разгневался. Волны высокие, крутые покатились на скалы прибрежные, разбиваясь на тысячи брызг, тучи чёрные пошли по небу, ветер завыл неистово, шторм начался. Загудел Байкал голосом трубным, глубинным:
— Баргузин-ветер, сын мой младший, прилетай, помощь твоя нужна. Налети ураганом неистовым, прогони злодеев окаянных.
— Слышу тебя, отец. Лечу, — раздалось где-то в вышине.
А лодка в это время приближалась к сетям. Увидели мужики нерпёнка, обрадовались. Будет им на ужин мясо жирное, а Мандалайке — шапка царская.
Но выпутали, наконец-таки, друзья Голомянку из сетей и заставили её в глубину уйти. Хотела она остаться и Омулька с Хариусом вызволить. Да какой с неё толк! Маленькая совсем. А Омулёк с дядькой Хариусом запутались основательно. Никак не может Гоша освободить их.
Прилетел тут Баргузин-ветер и давай на лодку дуть да к берегу её отгонять. А мужики-то вёслами гребут, упираются, не хотят на берег без добычи возвращаться. Волны бьют в борта лодки, ветер её гонит, а мужики всё упорствуют. Так и боролись они друг с другом. Никто не мог пересилить.
Тут подъезжает к Байкалу Дед Мороз.
— Что нахмурился да невесел, друг ты мой старинный, — спрашивает, — али обидели тебя людишки эти бесстыжие? Давай-ка подсоблю.
Ударил Дед Мороз посохом своим волшебным о землю один раз – морозцем лёгким повеяло, скалы да камни прибрежные инеем покрылись. Ударил второй раз – крепче мороз стал. Брызги, что от волн на скалы да камни летели, замёрзли и в громадные сосульки превратились. Вода замерзать начала, и вскоре лодка в лёд вмёрзла. Ни туда, ни сюда сдвинуться не может. Мужики замёрзли без волос-то, выскочили на лёд и к берегу побежали. А вылезти на берег не могут – везде сосульки огромные частоколом стоят. Бегали-бегали, еле нашли дырку, чтоб пролезть можно было.
В это время Омулёк с дядькой Хариусом выпутались-таки из сетей и ушли в глубину, а нерпёнок на льду остался. Лежит, отдыхает, на снегопад смотрит, любуется.
А сбежавшие из лодки мужики тем временем отогрелись у костра, и Мандалайка снова их на промысел посылает:
— Видели, балбесы, нерпёнок на льду остался, а кругом ни одной полыньи нет. Бежать ему некуда. Поймаем мы его сейчас без труда.
Взяли они колья и стали тихонько к нерпёнку подбираться. Совсем близко подошли, наброситься уже хотели, как вдруг Гоша учуял их и дал дёру, что есть мочи. А мужики за ним. Да куда там! Человек быстрее бегает, чем тюлень.
Стали мужики его догонять. Увидел это Дед Мороз, ударил посохом о землю третий раз. Затрещал мороз лютый, пурга сильная началась. Стали мужики отставать понемногу, но всё одно, бегут за Гошей, изловить хотят. А мороз всё сильнее и сильнее. Стал лёд у них под ногами трескаться. Да трещины-то неглубокие, не провалишься. А потому побежали они дальше. Того и гляди, поймают нерпёнка.
Увидел это дедушка Байкал и загудел голосом своим трубным, глубинным:
— Богатырь великий, Хамар-Дабан, только ты помочь сможешь. Силы-то у тебя предостаточно будет. Подо льдом я, тесно мне, трудно шевелиться. Поверни меня с боку на бок.
— Слушаюсь, дедушка. Подставляй бока, — отвечал богатырь Хамар-Дабан.
Собрал он силы свои немереные и стал вертеть дедушку Байкала с боку на бок. Закряхтел Байкал, заохал, лёд трескаться начал, а льдины друг на друга полезли. Большие полыньи да промоины образовались. В одну из них и нырнул нерпёнок Гоша. А там его уже друзья поджидали – Омулёк, Голомянка и дядька их Хариус.
Спрашивает у них Дед Мороз:
— Не холодно ли Вам, ребятишки, в воде сидеть-то, не зябните?
— Нет, — отвечают они, — дедушка, не холодно.
А мужики покрутились немного да и вернулись на берег. Вскоре ушли эти люди копчёные куда-то. Мороз их, видно, согнал. Может, в тёплые края подались, а может, золото в пещерах копать стали. Никто этого не знает. Аккурат, под Новый год всё это произошло.
С тех пор приходит мороз на Байкал под Новый год. Покрывается Байкал льдом толстым, чистым и прозрачным, а по льду трещинки в разные стороны разбегаются. Скалы да камни прибрежные в сосульки наряжаются. Баргузин-ветер задувает, снег белой пургой клубится. А со стороны восточной величественный горный хребет Хамар-Дабан возвышается. Случаются и землетрясения на Байкале. Тогда ворочается лёд на озере, трескается, тесно ему, а потом полыньи да промоины образуются. Там и нерпа обитает, и рыба всякая подплывает свежего воздуха глотнуть.
Вот так и повелось со времён тех давних и до наших дней.