Скрипач и Пугало

Зачин
Я – старый сказочник. Много повидал на своем веку, очень много. Все вижу, все подмечаю. Что подмечаю, о том складываю сказки. Брожу по белому свету со старой сумой на плече. А в ней клад. «Э-э-э, да ты старик-богач!» — скажет кто-то. — «Не боишься с богатством бродить по дорогам?» А я отвечу: « У каждого свое богатство, не каждому мое и пригодится. Клад мой хранится на дне сумы, в разноцветных камешках, в которых прячутся сказки».
«Мудрено говоришь. Да разве могут быть в камнях сказки?» — удивится кто-то. А я отвечу: «Чтобы разглядеть сказку, надо иметь зрение прозорливое, ум бесхитростный, да сердце открытое. Время от времени достаю я свои камешки и выбрасываю впереди себя на дорогу: смотрю, что за причудливый узор из них выложится. Вот и сейчас бросил. Глянь-ка! Кажется, это похоже на скрипку. А вот эти, поодаль? Как будто шляпа, а под ней крестовина какая-то? Да это же пугало! Вот ведь, как хитро узор выложился. Да делать нечего. Сложу-ка я новую сказку. Вот эти сказки — и есть мое богатство».

Жил-был на свете скрипач. До того был беспечен скрипач, что играл он только веселую и радостную музыку, и там где он был, тут же начиналось веселье и пляски. Каждое утро он забирался на крышу ратуши, что стояла на центральной площади города, и начинал играть на скрипке. Он играл о том, как прекрасно начинающееся утро, и как прекрасно солнце, которое только-только начинает золотить крыши домов, и как прекрасно пение птиц. Под его музыку город оживал: ремесленники начинали ловко раскладывать свой товар, цветочницы составляли восхитительные букеты, а у пекаря получались самые вкусные и ароматные булочки. Но одного не знал скрипач: как сыграть грусть? Как, например, сыграть осень или хотя бы дождь? Да! Обычный летний дождь он играть умел. Ему казалось очень забавным, что когда светит солнце и вдруг откуда-то сверху гремит гром, и с неба начинает литься вода, то ребятишки весело и радостно хохочут, сверкая босыми ногами по лужам. Но как сыграть осенний дождь? Как сыграть хмурое утро или завывающий, пробирающий насквозь ветер? Этого скрипач не знал, поэтому осенью по утрам на крыше он не играл вовсе. Он был настолько весел и беззаботен, что грусть казалась ему каким-то пустяком. Ведь как он рассуждал: если я буду играть грустную мелодию, то могу расчувствоваться и заплакать, а слезы – это не для меня! Тогда я не буду слыть самым веселым скрипачом в городе. И кто меня будет любить и приглашать играть на праздниках, если я буду раскисать по каждому поводу? Люди любят веселье, и я буду им его дарить.
Однажды осенью, беспечный ветер-хулиган принес и бросил на центральной площади пугало! Самое что ни на есть настоящее пугало, безжалостно вырванное с землей из чьего-то сада. От сильного ветра оно поистрепалось, а старое тряпье свисало с покосившихся палок клочьями. Самым необыкновенным в этом пугале было то, что на старой мешковине, набитой соломой и служившей вместо головы, были кем-то выведены глаза. Глаза были настолько хорошо прорисованы, и в них светилась такая тихая грусть и доброта, что, наверняка, здесь поработал искусный мастер – художник. Необычным было и то, что по краю тряпья были привешены маленькие серебряные колокольчики. У первого ремесленника, который пришел поутру торговать на площадь, не поднялась рука выбросить пугало, когда он увидал эти глаза и колокольчики. Тогда он поднял пугало, оправил его как следует, воткнул в цветочную клумбу, что была неподалеку, и сказал:
— А теперь ты будешь стоять здесь. Видно, что тебя сделали с любовью! Так оставайся же на радость ребятишкам, — с этими словами ремесленник пошел в лавку, а пугало осталось стоять на своем новом месте.
Как только подул слабый ветерок, то тут же вся площадь наполнилась хрустальным, мелодичным звоном серебряных колокольчиков, который был настолько хорош, что жители стали открывать ставни и прислушиваться. Ничего подобного прежде в этом городе не слышали. Колокольчики играли то весело, то заунывно, то задорно, а то и совсем уж грустно и печально, и переливчатый их звон напоминал музыку ветра и сияние солнца, и все, чем так щедро одаривала природа в это утро.
Долетел переливчатый звон колокольчиков и до скрипача. Проснувшись ранним утром, он решил первым делом отправиться на площадь, чтобы купить к завтраку вкусных горячих булочек. Как только он сошел с крыльца своего дома, так тут же до его слуха донесся удивительный перезвон.
Подгоняемый любопытством, скрипач вскоре очутился на площади, где уже собрался народ. Горожане стояли неподалеку от клумбы и что-то громко обсуждали. На клумбе скрипач увидел старое, обтрепанное пугало, увешанное серебряными колокольчиками. Каково же было его удивление, когда он понял, что мелодия доносится именно отсюда.
Рядом с пугалом стояла женщина с младенцем на руках. Малыш тянулся к серебряным колокольчикам, а в руках держал большую румяную баранку. Вдруг, баранка выпала из его маленьких ручонок, и ребенок заплакал. Малыш плакал так горько, что его плач мог бы растопить самое ожесточенное сердце, и в этот момент, как по мановению волшебной палочки, серебряные колокольчики вдруг застонали и заплакали, вторя младенцу. Чтобы успокоить малыша, мать сунула в его руки новую баранку, и ребенок тут же перестал плакать, широко улыбнулся и сунул баранку в рот. В тот же миг колокольчики резко оборвали свой стон и начали радостно звенеть, как будто радуясь вместе с ребенком.
— А ведь пугало-то непростое! — пронесся шепот в толпе. – Как будто бы знает у кого, что на сердце. Давайте-ка его испытаем.
Первым к пугалу подошел торговец, разбивший по неосторожности свой самый дорогой кувшин. Он был расстроен и страшно зол на себя из-за неуклюжести, и хотя не показывал виду, но в душе называл себя растяпой. Колокольчики яростно зазвонили, как будто на улице был не яркий солнечный день, а настоящая буря. Все засмеялись, а торговец только махнул рукой, засмеялся со всеми, и на сердце у него стало легче. Затем к пугалу подошла молодая мать, счастливая своими детьми, и пугало зазвонило радость и счастье.
Подошел черед скрипача. Он почему-то не торопился подходить к пугалу, а, наоборот, встал поодаль, как будто не решаясь.
— Как странно!- подумал Скрипач. – Мне страшно подойти к пугалу. Чего я боюсь?
— Давай, давай! Не робей! – стали раздаваться возгласы в толпе.
А кто-то даже крикнул:
— Да это же самый веселый скрипач в городе. Всем известно, что у него на душе. Вот мы сейчас попляшем! — и некоторые даже приготовились пуститься в пляс.
Преодолев робость, скрипач подошел к пугалу. Колокольчики вдруг замолчали, как будто на что-то настраиваясь, и наступила тишина.
Люди стали перешептываться: никак пугало испортилось, как жаль, а ведь так развлекало их все утро. И вдруг, неожиданно прервав тишину, колокольчики заиграли печально и тоскливо, заплакали и застонали, и у каждого, кто это слышал, на глазах засветились слезы.
— Ты врешь, Пугало! — воскликнул скрипач, в ярости сжав кулаки. – Все знают, что я самый веселый скрипач в городе. Ты мне просто завидуешь, потому что не умеешь играть так же хорошо, как и я!
Но пугало его не слушало, а только по-прежнему играло грусть, потому что так уж оно было устроено – играть настоящую мелодию сердца. Все были удивлены произошедшим, и никто больше не захотел подходить к пугалу. Только дети начали резвиться рядом и дергать за колокольчики, и те сразу же отзывались задорным переливом.
Скрипач был удивлен не меньше других, но был слишком горд, чтобы показать свои чувства другим. Он низко склонил голову и зашагал поскорей прочь. Он торопился спрятаться в своем доме. Как только он переступил порог, как слезы, словно два маленьких ручейка, брызнули из его глаз.
— Как странно, – подумал Скрипач. – Отчего я плачу? Может быть, я потерял верного друга? Есть ли у меня верный друг? – он оглядел комнату, и его взгляд наткнулся на скрипку. — Она и есть мой единственный друг… Счастлив ли я? Кого я отогрел своей музыкой? – но в ответ была тишина. Тишина в его сердце.
Слезы текли и текли несколько дней и ночей подряд, как будто бы внутри давно уже хранилось целое озеро из слез и оно только того и ждало, чтобы вырваться наружу.
В первый день промок сюртук скрипача, во-второй – намокли его башмаки. На третий день скрипка, лежавшая на коленях, тонко и пронзительно пискнула, как маленький зверек, загнанный в клетку. Она промокла и решила пожаловаться. Скрипач вдруг опомнился и подумал, что излишняя влага очень вредна для его любимой скрипки, и он совсем не хочет, чтобы она испортилась, ведь это его единственный друг.
— Однако, хватит горевать, — сказал он себе. – Выйдем в сад. Солнце и ветер сделают свою работу и высушат тебя, — с этими словами он аккуратно вынес скрипку наружу.
С площади по-прежнему доносился мелодичный звон серебряных колокольчиков и смех детворы. Там бурлила жизнь. Скрипач почувствовал, что его нестерпимо тянет туда, но выйти за калитку он не решился.
— Что-то про меня теперь будут говорить в городе, — подумал он. – Смотрите, это идет тот самый скрипач, который так ловко водил нас за нос. Мы-то думали, он — весельчак и ему все нипочем. Оказывается, он совсем не тот, за кого себя выдавал! — поэтому он решил дождаться темноты.
Вечером, когда весь город стал засыпать, скрипач взял свою скрипку и тихонько вышел на улицу. На небе уже светила луна, и она услужливо освещала дорогу. Скрипач шел на площадь: в его сердце было только одно очень сильное желание, которое заставило его выйти из дома.
Пугало стояло на том же месте и смотрело своими прекрасными глазами, немного грустными и удивительно добрыми, а когда скрипач подошел поближе, то встретило его приветливым перезвоном колокольчиков.
— Динь-дили-дон, динь-дили-дон, — тихонько зазвенели колокольчики, как будто радуясь, что с кем-то можно поговорить в столь поздний час. В ответ скрипач поклонился и тихо сказал:
— Уважаемое Пугало! Тот, кто тебя сделал, был очень искусным мастером. Ему были доступны тайные струны человеческой души, и он доверил эту тайну тебе. Ты право: я, действительно, не самый веселый скрипач в городе, но я скрывал это даже от самого себя. Прошу тебя, научи меня играть так же, как ты. Я хочу, чтобы моя скрипка пела, как душа ребенка: когда мне весело, чтобы она звенела счастьем и радостью, а когда грустно, плакала вместе со мной. Я хочу уметь играть грустный дождик и звонкий, веселый ручеек, трепетание бабочки и полет ястреба, закат солнца, ненастную бурю и одиночество.
— Динь – дили — дон, — ответило пугало, тихонечко зазвенев, как будто соглашаясь и приглашая попробовать.
Скрипач погладил рукой скрипку, взмахнул смычком и тронул струну. Первый звук разорвал тишину и был похож на крик раненой чайки, а следующая нота прозвучала надтреснуто и фальшиво. Скрипка не слушалась: она промокла, а мало того, не привыкла играть ничего, кроме веселья. Скрипач расстроился и вдруг понял, что не так просто начать говорить о том, о чем так долго молчал. Он взглянул на пугало и встретил добрый, понимающий взгляд нарисованных глаз, как будто приглашавший попробовать снова. Скрипач опять тронул струны смычком, и опять у него не получилось сыграть то, что было на сердце. В отчаянии он захотел сломать смычок, но в эту минуту осторожно начали позвякивать колокольчики, утешая и приглашая попробовать снова. Скрипач стал пробовать снова и снова, и скрипка стала откликаться: сначала робко и несмело, но затем все громче и увереннее. Наконец, музыка колокольчиков и скрипки слились в единое целое и заполнили собой все пространство.
В эту ночь скрипач и пугало играли обо всем на свете: о радости жизни и об одиночества, об обиде и злости, о разочаровании и восторге. И, конечно же, в эту ночь никто не спал, разве только младенцы. Горожане осторожно открывали окна навстречу музыке и слушали ее, только теперь уже никто не плакал, потому что, если в музыке и слышалась грусть, то затем она обязательно сменялась восторгом и счастьем. И, если у кого и появлялись слезы так только от тихой радости, что в эту ночь скрипач научился играть мелодию своего сердца.
На небе ласково светила луна и улыбались звезды, а где-то далеко-далеко во Вселенной загорелась новая звезда, ведь так всегда бывает, когда кто-то на земле находит дорогу к своему сердцу.