Возвращение на Кавказ

Мы возвращаемся на Кавказ. Уже мелькали сопки пред Уралья. Насмотревшись, наглядевшись из окна вагона на необъятные земли, города, сёла, огромные степи, только сейчас поняли, как велика наша земля! Прожив в глухой сибирской деревеньке все эти годы, и ежедневно видя одних и тех же людей и одну и ту же местность — мы теперь были поражены многообразием меняющихся картин природы и местности, тысяч новых людей и событий! Я был в восторге и захлёбывался от всего увиденного. Брата же Шурку вся эта грохочущая жизнь подавила. Он угрюмо молчал и не слезал с третьей полки.
На станциях я бегал за кипятком. Мне нравилось наливать в чайник из трубок и кранов стены обжигающий кипяток и приносить в вагон. Здорово же придумали люди! На каждой станции была маленькая будка с вывеской «Кипяток». Бери, сколько хочешь и пей, заваривай чай! Но кипятка нам надо было много, в основном, для другой цели. Мать разводила кипяток с холодной водой в ванночке и обмывала, обтирала вечно кричащего грудного братика Серёжку. От волнения и беспокойства, да и плохого питания, у неё пропало молоко и малыша она кормила искусственно, чем попало. В основном, нажуёт чёрного хлеба и в тряпочку, марлю. Серёжка сосёт эту жвачку — кашицу и ничего! Рос ещё один неприхотливый человек – весь в отца! Молоко в то время на станциях продавали очень редко и я, бегая за кипятком, всегда пробегал вдоль поезда и первый покупал его, если оно появлялось.

Как – то поезд стоял всего три минуты. Увидел торговку с молоком. Я, как назло, выбежал без денег, не ожидал, что на такой маленькой станции будет кто – то продавать молоко. Забежал в вагон, взял деньги у матери, подбежал к торговке.
— Молоко с холодушкой!
— предупредила она меня, но я ничего не понял и отдал деньги. Из кринки она вылила молоко в подставленный мной чайник. Вдруг из кринки туда же плюхнулся какой – то предмет. Я подумал – камень! Бойкая тетка ловко потянула за суровую нитку, привязанную к горлышку кринки, и, к моему ужасу, вытянула из молока оторопело моргающую лягушку, привязанную другим концом нитки за лапку. Поезд уже тронулся, а я всё стоял, поражённый увиденным. Тётка захохотала:
— Не бойся, хлопец! Лягушка не вредная. Мы её бросаем в молоко, чтобы оно не прокисло! Она выделяет холод! Пей на здоровье!
Наконец очнулся, что есть силы, побежал к своему вагону. Понял, что не догоню – поезд набирал скорость. Молоко, конечно, не бросил, чуть только расплескал. Приловчился, с помощью проводницы ухватился за поручни последнего вагона. Услышал крик торговки:
— Молодец, хлопчик! Расторопный какой! Желаю удачи!
В вагоне только сейчас стало страшно — а если бы отстал? Ведь пропаду! Минут через пять пришёл в свой вагон. Мать уже в слезах, Филипп ругается с проводником, Шурка тоже беспокойно смотрит в окна, даже слез с третьей полки! Увидели меня – все обрадовались. Филипп Васильевич сгоряча дал тумака, а Шурка, в какой уже раз, захныкал:
— Мама! Давай на следующей станции выйдем. Давай вернёмся! Куда мы едем? Кто нас ждёт?
Мать молчала, а Серёжка взахлёб пил молоко с холодушкой – лягушкой. Я брезгливо отвернулся и решил никому не говорить за лягушку, а то ещё побьют…

Тут пошли красивые места, и я с восторгом начал смотреть в окно. Был горд и счастлив. Столько нового, столько увиденного, а сколько событий! Эх, жаль, не видят Вдовинские друзья всего этого! И я решил написать им письмо. Листов пять тетрадных исписал, захлёбываясь от восторга и счастья! Описал всю дорогу, все красоты страны, пассажиров, станции. Особенно остановился на лягушке – холодушке и как чуть не отстал. Упомянул, как ловко обманул комаров в Кокошино, забравшись на самый верх огромной берёзы. На ветру их сносило, а Шурка внизу страдал от их укусов, но поленился лезть ко мне, сколько его не звал. Письмо послал на следующей большой станции, подписав конверт: « НСО, Пихтовский р-н, пос. Вдовино, Чадаеву Косте».

Наконец, ночью приехали в Москву. Огромный вокзал поразил меня. Длиннющие очереди за билетами, неумолчный шум, грохот, забитые людьми и чемоданами длинные скамьи, диковинные разные люди. Всё это навалилось на нас, всё это пугало. Орущий беспрерывно Серёжка, постоянно плаксивая мать, запуганный Шурка, забившийся в вещи и никуда не хотевший отойти даже на шаг. В довершение всего, начал метаться и орать отчим. У него от всех треволнений разболелись зубы, и вскочил огромный флюс.
Филипп с матерью «с горем пополам» всё – таки купили билеты на Кисловодск. Поезд отходил через десять часов. Мы сидели голодные на узлах в зале ожидания, по которому ходил человек с рупором и громко объявлял:
— Граждане – пассажиры! Приглашаю желающих поехать, пойти на экскурсию! Вы посетите столицу Советского Союза Москву! Вы проедете на самом красивом метро в мире, вы увидите Красную площадь, Кремль и Мавзолей Владимира Ильича Ленина! Стоимость экскурсии семьдесят копеек!
Я загорелся:
— Мам! Пусти меня с Шуркой на экскурсию! Когда ещё мы будем в Москве? Ведь это всё, как сказка! Только в киножурналах я видел Москву. А тут наяву всё это!
Мать с Филиппом категорически отказали. А тут ещё совсем потухший Шурка начал канючить:
— Я ни за что не пойду! Ты что, хочешь заблудиться? Мало тебе поезда?
— Ну не пойдёшь, и не ходи, бирюк проклятый. Тебе бы только сидеть, как кроту в норке! Мама! Филипп Васильевич! Я вас Богом прошу, отпустите меня. Дайте семьдесят копеек!
Мать не уступала. Я продолжал клянчить ещё настойчивее, т. к. видел, что группа людей около человека с рупором уже была готова отправляться. Всё – таки довёл мать до гнева, слёз, и она сдалась! Дала мне деньги, и я с радостью присоединился к толпе. Человек с рупором передал нас человеку с газетным свёртком в руке, а сам начал набирать новую группу. Экскурсовод собрал нас и объяснил:
— Товарищи! Москва большая и в ней легко заблудиться! Будьте внимательны, не отставайте! Я буду периодически поднимать в толпе высоко газету, и махать ею! Следите! Пошли!

Мы пешком двинулись к метро. Оно зачаровало, подавило меня! Это было чудо! Как люди могли додуматься до такого? Глаза у меня просто разбежались – сколько всего нового? Вышли из метро – народу тьма! А здания — то какие! Громады! Люди плотной стеной сновали туда, сюда.
Я чуть загляделся на красивые витрины и… потерял свою группу! Шурка оказался прав! Никому до меня нет дела, никто не останавливается, и я в ужасе понял, что не найду даже вокзала! Какой – то тип всё – таки остановился и на мой вопрос:
— Дяденька! Где вокзал? Как пройти, проехать к нему?
— ответил:
— Какой вокзал, спрашиваю? У нас же их девять!
Это меня поразило! Я — то думал, что в Москве один вокзал! Как пожалел в эту минуту, что пошёл на эту экскурсию!
И вдруг, как луч надежды, далеко впереди, перед поворотом, мелькнул в толпе свёрток! Я кинулся вперёд изо всех сил, работая локтями, сшибая и задевая всех! Наконец! Ура! Наши! Радости не было предела!

Больше не отставал, прилепившись к человеку со свёртком газет. Всё, о чём читал, слышал, смотрел в кино, вот оно — перед глазами! Красная площадь, Кремль, Мавзолей, набережная Москвы – реки, собор Василия Блаженного, ГУМ и многое другое.
Когда экскурсия закончилась, и мы приехали на вокзал — я взахлёб рассказывал Шурке об увиденном. Все слушали с интересом, притихли даже Серёжка и отчим…

Через день были в Липецке, точнее, в десяти километрах от него в посёлке горняков. Здесь жили родители отчима, и он решил посетить их после многолетней разлуки. Филипп упросил мать, и она заранее написала из Вдовино, что заедем к ним. Посёлок располагался в голой степи. Здесь добывали железную руду для заводов Липецка. Двухэтажные бараки, абсолютное отсутствие воды – нет ни речки, ни озерка, отсутствие какой – либо зелени. Всё мне не нравилось здесь! Я говорил Шурке:
— Как сейчас мы далеко от наших мест, и как там было красиво, а здесь — какая унылая природа! И почему здесь живут люди? Почему не переезжают на Шегарку? Вот дураки!

Отец отчима, тоже усатый, кряжистый, морщинистый, загорелый, настоящий степняк – хазар! Курил он только крепчайший самосад, который выращивал в палисаднике перед бараком. Мать Пастухова – тихая, незаметная, всё время возилась с тремя детьми сестры Филиппа – Нюрки. Полная Нюрка в халате и её муж Иван, с красивым благородным лицом – вот и вся родня Пастухова. Вся тройка (отец, сын и зять) встретившись, начали беспрерывно глушить крепчайший самогон, настоянный на табаке. Причём отец Филиппа не отставал от молодых, был ещё здоров и силён. Кормили нас очень плохо. Один раз в день давали тюрю (хлеб с квасом).
Наконец, матери удалось со скандалом и слезами прервать кутёж Пастухова, т. к. самогон не иссякал, а флюс исчез. Притворяться ему уже не имело смысла, и мы тронулись в путь.
И вот уже показались горы. Мы опять на Кавказе!