7 (Глава 7)

Мне снился сон, будто меня кто-то похитил и я очутился в вертолёте, летящем высоко над сине-зелёной травой навстречу поднимающейся из-за горизонта огромной планете. За штурвалом никого не было, вертолёт был на автопилоте. Тангента радиостанции потрескивала, и из неё доносился голос моего отца:
— Коля, ты где? Отзовись! Сынок, с тобой всё в порядке?»
Я схватил тангенту, нажал сбоку на клавишу и закричал в неё:
— Папа, я здесь — в вертолёте, на другой планете! — Сынок, что там? Рассказывай, что видишь! — стал настойчиво просить отец.
— Вижу поле сине-зелёной травы, будто море. Вдалеке лес. Мы летим навстречу какой-то планете, — она занимает полнеба, она очень большая, пап! Где я нахожусь?
— Ты на Луне, сынок! Просто ты на Луне.
— Но та планета на небе не похожа на землю, она совсем не такая.
— Ты на другой Луне, не на нашей.
— И что же мне делать?
— Прыгай! Прыгай вниз!
В этот момент вертолёт снизился и полетел прямо над поверхностью земли, задевая траву кончиками шасси. Я посмотрел вниз, прыгать было страшно, но в следующий момент чья-то рука меня схватила за загривок и резко потянула назад, внутрь вертолёта. И я упал на спину, но упал не в салон вертолёта, как ожидал, а на траву той самой поляны. Трава смягчила удар, и мне совсем не было больно. Вертолёт был уже далеко, и вскоре он исчез из виду. Я вскочил на ноги, обернулся и увидел рядом с собой дерево с оранжевой корой и изумрудно-зелёными листьями. Листва дерева вдруг зашуршала, и оттуда вылетел Серёга. Из спины у него росли крылья, как у бабочек: перламутрово-синего цвета, с малиновыми завитушками. Он подлетел ко мне, маша своими крыльями, смотрел на меня странным взглядом и говорил протяжным голосом: «Усьма! Ликнись! Руг!» И время от времени пытался на меня плюнуть, но всё никак не мог попасть. Я стал рвать траву пучками и швырять в него, чтобы отпугнуть. Трава попала ему в рот, и он замолчал, сплюнул её, и в следующий момент подлетел к дереву, отодрал руками от него огромный кусок коры, и начал её неожиданно грызть. Я в недоумении смотрел на Серёгу. Не веря глазам, я начал тереть их своими кулаками и… проснулся.
По довольному лицу Серёги, который вальяжно развалился на травке, закинув левую руку за голову, а правую ногу на левую, в то же время правой рукой небрежно держа несколько сорванных травинок и ловя на лету капельки арбузного сока, я понял, что проснулся он уже давно. На то, что он выпил уже не один стакан того самого «арбузного сока», указывал внушительных размеров воздушный поток сине-зелёных пучков, будто стая маленьких летательных аппаратов готовилась к вылету в открытый космос. Рядом были большие проплешины в травяном ковре, оставшиеся после «утреннего чаепития» Серёги. Мы обменялись приветствиями, и я подполз к этим проплешинам, чтобы глянуть, какая на этой планете почва, земля.
К моему удивлению, поверхность поляны была каменистая, почвы или чего-то похожего на землю не было. Трава росла прямо на камне, одном большом камне, размером, возможно, с поляну или вообще с планету. Каменистая поверхность была неровной, будто бы ершистой. Я нагнулся ниже и разглядел, что практически вся поверхность утыкана чешуйками голубоватого цвета. «Кажется, это называется слюдой», — мелькнуло у меня в голове, доставая из памяти какое-то почти забытое воспоминание о большом многослойном, словно из сотен гибких пластиночек, прозрачном камне в каком-то музее, куда меня водила однажды мама, чтобы показать скелет мамонта. Кое-где, на местах, где чешуйки отсутствовали, цвет скалистой поверхности был розовым, почти до красного, с желтоватыми пятнами. Также там встречались и хорошо знакомые мне кристаллики кварца или что-то похожее на него. На родной планете (мне ещё не привычно было называть так свой дом) кварц мне встречался повсюду: в песке на берегах речек, во всех музеях, посвящённых Сибирскому краю. Однажды мы зашли в какую-то картинную галерею, и даже там возле входа лежал здоровый булыган с большой кварцевой жилой в нём, а рядом красовалась табличка: «Какой-то там камень с кварцевой жилой какого-то происхождения, обнаруженный где-то». В общем, кварц был для меня узнаваем.
Совсем скоро я заметил, что открытые пространства, оставленные Кузьмой в качестве платы за утоление своей жажды, начали высыхать и цвет голубоватых чешуек стал меняться на сизый, до серого. Корни растений выглядели тоже не так привычно. Трава будто бы росла не снизу, как у нас, пробивая себе путь наружу, а, наоборот, сверху, запуская свои маленькие, тоненькие корешочки в микротрещинки в поисках воды где-то там — на глубине под камнем, а может, даже в самом камне. У каждой травинки видны были у основания небольшие утолщения, будто луковицы, а от них выходили практически невидимые волосинки-корешки. Это как если бы у нас на огороде мы раскидали луковицы по земле, не присыпая их даже, и они пустили бы в землю корни, получая оттуда все необходимые для роста минералы, витамины и воду, а кверху потянулись бы зелёные луковые стрелки, которые я так люблю есть со сметаной и хлебом. Воспоминание о хлебе со сметаной отозвались у меня урчанием в верхней части живота. Я взялся рукой за рядом растущий пучок травы и медленно потянул за него, наблюдая за корешками. Луковицы приподнялись, и стали видны те самые волосинки-корешки. На этот раз они были голубоватого цвета. Я вырвал пучок, и корешки уже через секунду стали прозрачными, практически неразличимыми на воздухе. «Всё ясно! — подумал я. — Корешки прозрачные, и очень хорошо видно, как они качают наверх, словно маленькие насосы, голубую жидкость, которую мы уже стали называть арбузным соком».
— Да! Я тоже смотрел и удивился, — раздался вдруг неожиданно голос Кузьмы возле меня.
Я так был увлечён рассматриванием тех самых проплешин, что совсем забыл о том, что я здесь не один.
— Правда? Ты тоже смотрел? — спросил я удивлённо.
— Угу! — кивнул отрешённо он и отошёл в сторону, с интересом разглядывая лес, стоявший перед нами стеной.
Я никак не ожидал, что мой спутник, мой новый друг, который даже в моих снах пытается плюнуть кому-нибудь на голову (не хотелось вспоминать, что на этот раз голова была моей, даже хоть и всего лишь во сне), вдруг стал интересоваться сутью вещей. Неужели ему стало интересно, как устроена эта планета?
— То есть ты тоже заметил, что её здесь нет? — уже с проявленным интересом и уважением в голосе уточнил я у Серёги про землю, ожидая услышать в ответ такие словечки, в его стиле, как «каменюга», «булыжник» или даже просто «скала».
— Да их никого там нет! Я уже тут всё исползал — без толку! Пусто!
Я совсем растерялся, не поняв, о ком он говорил во множественном числе?
— Кого — их нет? — переспросил я удивлённо.
— Насекомых, — пожав слегка плечами, ответил Кузьма. — Ни одного насекомого нет. Ни муравьёв, ни кузнечиков, ни жучков, ни паучков. Только мы и та стая птиц с крыльями бабочек, которые кружили возле тебя.
А ведь он был прав! Как я такое мог упустить из виду? Насекомых не было. И птиц мы не видели. Огромные бабочки только. И всё. А что же тогда за щебет птиц, который окружал нас с самого нашего появления здесь? Я только сейчас обратил внимание (и опять благодаря Кузьме), что щебет птиц, который мы постоянно слышали, раздавался именно из леса, а по поляне он просто разносился эхом. Птицы не вылетали на поляну. От этой мысли мне стало немного страшновато: вдруг на поляне таится какая-то опасность и птицы об этом хорошо знают, а мы тут спокойно отдыхаем и не спешим уйти с неё, не спешим спрятаться в лес.
— А ещё — Солнце другое, — как бы между прочим добавил Серёга. — И есть хочется.
Я поглядел на небо, повертел головой в поисках источника света и увидел его — маленькое, яркое, фиолетовое с синевой Солнце. Оно казалось гораздо меньше нашего Солнца, раза в три, но в памяти сразу всплыл образ моего отца, год назад, когда мы ездили всей семьёй на какой-то слёт профессиональных астрономов и просто любителей наблюдать за звёздами (на слёте таких называли романтиками), организованный Иркутским планетарием. Это было тогда целое приключение: поездка на поезде, ночёвка в палатке, песни под гитару возле костра, десятки телескопов, направленных в ночное небо, фильмы с проектора про звёзды, полевая кухня… было здорово! Память мне напомнила, как отец стоял, чуть приобняв меня правой рукой, а левой показывал на какую-то звезду и говорил: «Нет, Колёк! Она не меньше. Она гораздо больше, чем та, что справа от неё. Она просто очень далеко. Намного дальше этой. Поэтому нам кажется, что она меньше, — вот и всё».
— Синее Солнце, — произнёс я вслух теперь уже очевидный факт, — так вот почему тут такой странный свет.
В животе у меня опять заурчало, и я рассмеялся, вспомнив свой сон.
— Знаешь, что мне сегодня приснилось? — веселясь, спросил я Кузьму. — Будто у тебя были крылья, как у тех вчерашних бабочек, и ты ел кору дерева — уплетал за обе щёки!
Смех меня начинал разбирать всё больше и больше — видимо, сказывались нервы. Но Кузьма на этот раз остался спокоен, даже не насупился в своей манере, а посмотрел на меня внимательно и спросил:
— Как заяц, что ли? Кору стал есть, как заяц?
От сравнения его с зайцем меня понесло ещё больше — я уже схватился за живот и не мог остановиться от хохота. На Кузьму с крыльями бабочки я уже посмотрел. Теперь же моя фантазия нарисовала его с заячьими ушами, сидящим на корточках и грызущим кору дерева, то и дело оглядываясь назад, вдруг его застанет за этим делом какой-нибудь хищник. Серёга в это время будто решил воплотить мои фантазии в жизнь, подошёл к ближайшему дереву и попробовал у него отодрать кору. Кора отошла легко, будто кусок вафли, даже цвет был похож. Серёга осторожно откусил кусочек, пожевал. Потом, вроде как прислушиваясь к своим ощущениям, откусил кусок больше, жевнул, резко его выплюнул и с выпученными глазами, какими-то невнятными криками, с этой самой корой в руке, размахивая ей, как дубиной, кинулся ко мне. Мой смех сошёл на нет, и я резко принял оборонительную позу. Сомнений нет: яд коры пробрался Серёге в мозг и он сошёл с ума. Другого объяснения не может и быть. Чтобы его спасти, надо было как-то для начала его вырубить, пока он сам меня не вырубил своей дубиной, а потом уже думать, как его лечить. Возможно, яд имеет кратковременный эффект и ему надо всего лишь отоспаться.
В такой ситуации, близкой к моей смерти, я ещё не бывал. Никто ещё не бежал на меня с оружием в руках, чтобы мне навредить. Но чувство самосохранения и страх сделали своё дело безупречно. Включилась защитная реакция, и, как только Серёга подбежал ко мне, эмоционально бормоча что-то невнятное и указывая на дубину, я, неожиданно для самого себя, врезал ему со всего маху. Удар пришёлся по нижней челюсти и был таким сильным, что Серёга будто даже подлетел немного кверху, а потом рухнул без сознания, не выпуская из руки свой большой кусок коры. Честно признаюсь, в первые секунды после этого удара, я почувствовал себя каким-то супергероем. Ну, типа, Коля — стальной кулак. Или что-то в этом роде. Но бесчувственное тело Серёги заставило меня вернуться к реальности. Я не знал, за что мне волноваться больше? За то, что Серёга очнётся и захочет меня в ответ отмутузить? Или за то, что Серёгин мозг теперь не вернётся в исходное состояние и он останется бешеным на всю жизнь, а мне здесь бесконечно скитаться в одиночестве? Я сел рядом и стал ждать.
Серёга очнулся буквально через пару минут. Хотя, может, и больше, а может, и меньше — я от волнения совсем потерял чувство времени. Он приподнялся на одном локте, поискал взглядом кору, которую я предусмотрительно откинул в сторону, не найдя, уставился на меня и сказал:
— Ты чего дерёшься-то? Совсем, что ли, от голода умом двинулся? Где кора? Я же чего к тебе бежал-то! Мы спасены! Понимаешь, Колян! Мы — спасены! У коры вкус лепёшки! Её можно есть! У нас есть еда и у нас есть вода! Живём, Колян!
Ещё через минуту мы уже сидели оба у кромки леса и уплетали за обе щёки кору этих на самом деле восхитительных деревьев на самой необычной планете, которую я даже в самых своих смелых фантазиях и вообразить бы не смог.