Гром

Клубника в лесу в этот год народилась как специально. Её запах и запах пряной травы манил в лес голодных детей. Еле пережили зиму. Никаких запасов еды, как раньше, не сохранилось. Мать достала из мешка последнюю картошку, полузамерзшую, полугнилую. Поделить ее на четверых, нет на троих, сама уж как-нибудь.
— Ванюш! – кликнула старшего. – Возьми девчат и в лес идите по клубнику. Корзинку возьми, да панамки, проследи, чтоб надели, а то солнце с утра жарит невмочь.
Ванятка окликнул сестер; скоро собрался: нахлобучил отцовский картуз, взял большую палку, отвязал Грома и выдвинулся во главе своего небольшого отряда. Сестренки еле поспевали за ним. Мать долго глядела из окна, пока белые панамки не скрылись за углом водонапорной башни.
На зеленой поляне яблоку негде было упасть от спелой клубники. Корзина наполовину была заполнена ароматной ягодой. Дети отдыхали, жарились на щедром солнце. Собака часто дышала, высунув язык. Вдруг пес поднял уши, насторожился. Приподнялся на все четыре лапы и громко залаял. Ванятка подбежал к собаке и приказал ей замолчать. Но бедный пес не унимался. Будто предчувствуя неминуемую беду, он разрывался от негодования и обиды. К поляне приближался звук. Дети очень хорошо знали этот звук еще с осени. Налеты нацистских наемников на мотоциклах на их деревню были стабильными с немецкой точностью раз в неделю. Мать прятала детей в погребе. Как уцелел Гром при таких обстоятельствах?
Дети выбежали из леса на дорогу. Ванюша держал в одной руке корзинку, другой – за ручку младшую Маняшу. Дуняша бежала сама. Девочки плакали от ужаса, но старший брат, стиснув зубы, упрямо вел их к матери, к избе, в укрытие.
Вот и башня. Но рёв мотоциклов приближался. Уже были слышны пьяные выкрики бендеровцев – полицаев третьего рейха. Было понятно, что они выехали на очередную забаву. Матери из окна стало слышно, как лает их пес, как кричат дети, ржание и русский мат полицаев. Потом раздались выстрелы. Огромные клубы дорожной пыли закрыли наполовину водонапорную башню, так, что стала видна лишь ее вершина. Мать бежала навстречу этой пыли, зная, что где-то там, вот-вот сейчас выбегут ее дети – целые и невредимые. Но из пыли вынырнул мотоцикл, потом другой, потом третий. Они ездили по кругу, крича, стреляя в воздух и пугая того, кто оставался в этом круге.
Гром уже лаял надорвавшимися связками. Он стоял и своим огромным собачьим телом прикрывал сбившихся в кучку детей. Потом, видимо, чтоб увести от них беду, добрый могучий пес рванулся к первому попавшемуся мотоциклу и вцепился мертвой хваткой за сапог одного из бендеровцев. Раздался визг укушенного, а потом — выстрелы из немецкого автомата и собака упала в пыль. Уже бездыханная, но не побежденная. С громким матом и криками мотоциклисты развернули свои машины и уехали дальше по деревне «наводить порядок».
У матери подкосились ноги. Сил не было идти, и она поползла на четвереньках, молча скуля, кусая губы и закатывая глаза. Пыль понемногу оседала и мать страшилась того, что предстояло ей увидеть.
Первое, что она увидела сквозь пелену немых слез, были две детские панамки, которые шевелились медленно, прямо у земли в хаотичном движении.
Когда пыль рассеялась и мать доползла, её глазам предстала счастливая по смыслу и оттого еще более страшная картина: Ванятка сидел на коленях перед головой убитого Грома и молча вытирал слезы с лица, грязном от пыли и страшным от пережитого ужаса. Дуняша и Маняша, сняв свои панамки, водили ими по телу простреленного в нескольких местах пса, там, где то и дело выступала кровь. Они практически лежали на нем, и просили своими тоненькими голосочками: «Гьёмуська, не умияй!» Но скоро белые панамки стали красными. Мать схватила младшую на руки, Дуняшину ручку зацепила за свой подол, кивнула сыну и двинулась к дому.
Ночью она вышла на дорогу, взгромоздила труп собаки на мешковину и дотащила его до своего огорода, где уже выкопала яму.