На берегу

Они сидели на веранде большого дома. Сразу перед домом простирался бесконечный, пустынный в это время года пляж, к которому из океана параллельными грядами выбегала длинная зыбь, закручивалась белыми валиками и с шипением погибала. Он сидел в кресле, накрыв колени пледом и потягивал красное вино. Он был загорелый и худой. Она сидела рядом и читала книгу. Волосы падали на её лицо. Крики чаек и шум волн странным образом усиливали тишину.
Он долго на неё смотрел, у него в глазах светилась нежность, а потом спросил:
— Что ты читаешь?
Он повернула голову, отвела тонкой рукой волосы, и на него глянули синие от моря глаза
— Это Фаулс…
— Что именно?
-Ebony tower
— О-о,… Читал… Обожаю твой английский акцент. И вообше, изысканная ты женшина… Фaулс так много и умно говорит о живописи, что у меня возникает чувство неполноценности. Я предпочитаю Грина. Он проще, и у него бездна юмора. Помнишь о пожилом кандидате в президенты? Его жена ещё хотела подать прошение министру социального обеспечения Гаити в период Дювалье? Герой роман увидел этого министра убитым в бассейне отеля. Президентская пара вышла на балкон насладиться природой, и супруга сказала: «Смотри, там бедный бездомный сидит, надо ему подать». Героя романа так и подмывало крикнуть: «Подайте ему ваше прошение, это как раз министр социального обеспечения!...» До сих пор помню, что позавидовал, когда это прочитал. Чего-то такое я должен был написать, но опоздал лет на тридцать.
— Завидовать нехорошо, особенно с таким опозданием. Но ты не беспокойся, ты много чего такого написал. Хочешь, я принесу тебе Грина?
— Да я уже читал, надо же обсудить, наконец…
— Я, кстати, Грина тоже люблю. В детстве зачитывалась.
— Я же говорю, изысканная ты женщина. И комплименты у тебя изысканные.
Она засмеялась.
— Извини, это случайно получилось. Так тебе Грина принести? У нас там на полке над камином как раз «Комедианты» есть. На английском, конечно.
— Хочешь, чтобы я помолчал, да? С кем же мне ещё разговаривать? Хорошо, тогда позови Сьюзан, если она уже, конечно, приготовила ужин. Я о литературе с ней поговорю.
— Не трудись, я уже с ней говорила. Её любимая книга «Гарри Поттер». У неё в кухне все томики есть. Тебе принести?
— Я вижу, ты готова на любые жертвы. А ведь, действительно надо бы почитать. И Дэна Брауна. Успех-то какой у коллег по перу. Но… лучше пока не надо. Отложу удовольствие. Тогда Сьюзан можешь не звать. Не хочется обнаруживать своё невежество.
Они замолчали. Она углубилась в книгу, а он продолжал её разглядывать. Потом он сказал:
— Мне нравятся твои веснушки. Зря ты ведёшь с ними борьбу.
Она посмотрела на него и серьёзно ответила:
— Если они тебе нравятся, я оставлю свои тщетные попытки.
— Очень хорошо – оставь их специально для меня.
Он помолчал, глядя на неё, и вдруг сказал дрогнувшим голосом:
— Я вот сижу, смотрю на тебя и до сих пор не могу поверить, что ты со мной.
Она повернулась к нему, потом встала, обошла вокруг него, обхватила его руками, её волосы упали ему на грудь, прижалась щекой к его щеке и сказала:
— Странный ты какой-то… С кем же я ещё могу быть.
Он взял её руку обеими руками и, закрыв глаза, прижал к губам. И вдруг отвёл её руку и начал тяжело кашлять, достал из кармана ингалятор и сделал с ним несколько вздохов. Она с мукой на него смотрела, потом села, смотря в книгу невидящими глазами. Сидящий в кресле мужчина справился, наконец, с кашлем, посидел молча глядя на море, а потом сказал бодро:
— Пожалуй, я возьму подзорную трубу.
Пляж был пуст, только очень далеко двигалась одинокая фигура. Постепенно человек приблизился и остановился перед их домом, глядя в океан и сложив руки за спиной. Потом он повернулся и взглянул на их дом. Черты его лица на таком расстоянии было не разобрать.
Она взглянула на человека на пляже, грустно усмехнулась и ответила:
— Любопытный ты всё-таки. Наверное, за это-то я тебя и люблю.
— Будешь тут любопытным. Весь день ни души. А любишь ты меня не за это, а за то, что тебя любит такой замечательный, талантливый и интересный старичок. Однако ты же знаешь, что я всем твоим высокоумным друзьям сто очков вперёд дам в горах или в море, когда поправлюсь.
Он вглядывался в далёкого прохожего.
— А люди – это, между прочим, самое интересное и есть.
Она ответила, не глядя на него и свесив каштановые волосы в книгу.
— Ага. Хемингуей даже любил за ними подглядывать в замочную скважину.
— Я лично до этого всё-таки не опускался. Как раз через замочную скважину ничего нового не увидишь.
Она засмеялась и снова посмотрела на него, отводя волосы рукой. Глаза у неё темнели вместе с морем.
— Может быть, ты как-нибудь по-другому подглядывал, откуда мне знать?
— Всё ты про меня знаешь, дорогая. Я уже описал всё, что раньше подглядел. Надеюсь, ты это всё прочитала. Теперь у меня творческая пауза. Вот — в настояшее время приходится познавать мир через подзорную трубу. Чуствую себя Гулливером. Притащу-ка я её, а то он уйдет, и я умру как истинный творец от недостатка информации, а не от бронхита.
— Сиди, пожалуйста, я принесу. И накройся — ветер.
Она прикатила подзорную трубу и отрегулировала её высоту. Он допил вино и взялся за окуляр.
— Мерси, мадам. Так… посмотрим на тебя, незнакомец. Отвернулся, к сожалению… Ничего, подождём… Смотри-ка, он начал раздеваться… Никак купаться вздумал?.. А вода-то ниже семидесяти. Странный парень. Да он совсем молодой, судя по фигуре. Неужто впрямь купаться будет? Остался в трусах… И на том спасибо… Странно, когда на пляже много народу, никакого желания разглядывать народ не возникает. Одиночки намного интереснее. Какой-то парадокс… Толпа состоит из одиночек, а почему-то толпа остаётся толпой и никакого интереса не представляет. Цыплячьи крылышки в гриле. Вот ещё – девочки и мальчики, машущие поднятыми ручками на концертах поп-музыки. Напоминает мне тазик с червячками. Вместо пропорционального умножения впечатлений – скука. Социальная арифметика… Вот что Маркс проморгал. Ты меня не слушаешь… Как это горько… Вместо того, чтобы записывать мои максимы…
Человек на берегу не торопился, прохаживался по пляжу, потом стал подбирать камни и кидать их в воду.
— Гм… Купаться он вроде не собирается. Зачем же разделся? Вот он повернулся… Эге, да он совсем не молодой – за пятьдесят будет. Виски седые… Небось в джим ходит, ишь какой торс. Давид какой-то просто..., впрочем, я ещё тоже – о-го-го. Неизвестно, кто лучше… Опять ты меня не слушаешь.
Он помахал рукой. Человек на пляже его заметил и тоже стал ему махать.
— Ну же, поприветствуй его. Как это у твоего Булгакова – «королева в восхишении!» Сейчас он к тебе прибежит целовать колено. Встань, пожалуйста, а то он тебя не увидит.
Она приподнялась и, снисходительно улыбаясь, подняла руку и покачала ладонью.
— Ну, вот видишь, он сразу заулыбался. Даму увидел… Боже, он ещё раскланивается. Наверное, европеец. Американцы не умеют, кланяются как официанты. Я, конечно, умею… Собственно, я и не американец… Черт знает, кто я..., скорее всего как родился русским, так и остался… А знаешь, он симпатичный, хоть и странноватый какой-то. Так… пошёл в воду. Неужели купаться всё-таки надумал? Да, судя по всему решительно настроился. Ну что ж… Люди в конце концов и в ледяной воде купаются, через Ла Манш плавают… Посмотрим, как он долго протянет. Поплыл… накрыло его с головой,… хорошо плывёт однако. И далеко он так собрался?… Прекрасно плывет! Кролем лучше всего в такую волну плыть.
— Ты уж, конечно, эксперт.
— Ты по своей молодости пропустила тот величественный период, когда я выступал за сборную университета по плаванию в эстафете. Эстафету я, правда, завалил. Так что в плавании я как раз разбираюсь… Как и в многих других вещах.
— Мне сдаётся, что эту фразу я от тебя каждый день слышу по разным поводам.
— Ну что делать, если я такой универсал… Привыкай… Его уже почти не видно, только руки иногда мелькают. Всё в том же темпе, вот что интересно.
— Что, он ещё не повернул назад?
— По-моему, нет… Точно — нет… В Португалию, видимо, направился. Подумаешь! Какие-то четыре тысячи мили, и вот она, Португалия…. Боже, какую я слушал певицу в Лиссабоне, представь себе – в ресторане. Слушал – и смотрел на неё при этом.
— Очень красивая была певица?
— Ревнуешь? Какое счастье…. Наконец-то!…
— Что, он возвращается?
— Да не вижу я его.
— А почему ты сказал «наконец-то»?
— Я сказал? А… наконец-то ты меня ревнуешь… Где же он?
— Так ты слушал певицу или больше смотрел?
— … Вообще-то и то и другое, а может быть и третье..., но тебя это не касается, ты тогда, кажется, ещё не родилась… чего-то я его не вижу. А… вот мелькнули руки. Не буду теперь трубу двигать, а то потом не найду. У меня есть идея – пошли Сьюзан на пляж, когда он вернётся, пусть она его пригласит на ужин. Да и парочка виски ему не повредит.
— Если вернется – пошлю.
— Что значит «если»? Шуточки у тебя однако…
— Я вижу он тебя заинтересовал.
— Ещё бы… Первый раз такое вижу. Главное, чтобы тебя не заинтересовал этот пловец. А то окажется – какой идиот – сам заманил.
Он продолжал вглядываться в океан, а она накинула на себя шаль и углубилась в книгу. Солнце за их спиной снижалось. Океан начал темнеть, и прибой расшумелся не на шутку. Водяная пыль стала залетать на террасу.
— Знаешь, ты права. Там течение на юг, его может сильно снести. Впрочем, это поближе к городу, где, наверное, и живёт этот Мартин Иден…, придуманный не очень талантливым писателем герой, который никогда не вызывал у меня малейшей симпатии. Читала?
— Читала.
— Этот экземпляр, не знаю, герой – не герой, но чокнутый. Вылезет на берег, – а штанов нет. И нас нет. Останется без виски. Так ему и надо, навигатору.
— Ты его не видишь?
— Нет. Прошло больше часа. Я прикинул, что за это время он должен был проплыть не меньше двух миль. Может, он в свою гостиницу прямо поплыл? И штанами пренебрег.
Она закрыла книгу.
— Ну, и где же он?
— Что тут увидишь… Наблюдения подошли к концу.
Он встала и подошла к перилам. Волосы её трепал поднявшийся ветер. Платье вокруг неё билось и облегало тонкое тело. Он оторвался от подзорной трубы и от моря и стал смотреть на неё. Она стояла неподвижно и вглядывалaсь в море. Потом повернулась.
— Я, пожалуй, позвоню в полицию.
Он очнулся.
— Зачем? ..., впрочем, ты права. Я скажу, что он у нас украл почтовый ящик. Пусть его полиция поймает и к нам в гости приведёт.
— Мне кажется, с ним что-то случилось, а ты всё шутишь.
— Ну… он так хорошо плыл… Я бы не утонул за это время. Правда, какого дьявола он полез плавать так далеко, под вечер и в холодной воде. Я думал – экстремалист какой-то.
— Не знаю ни про каких экстремалистов, мне очень беспокойно, а мы тут всё тянем.
— Хорошо, ты, конечно, права дорогая, извини, я сейчас принесу телефон.
Он стал освобождаться от пледа.
— Я быстрее…
Она принесла телефон
— Включи спикер. И говори с ним ты, а то он чего доброго меня не поймёт.
Она набрала номер.
— Officer?
Раздался гулкий голос
— Virginia Beach Police Department, Seargent McCane speaking. How can I help you Ma’am?
— Hallo, Mr McCane, I am Anna *** from 1010, Ocean Front. I am afraid I have to report a drown case.
— Oh, hallo, Mrs ***, are you sure? Any details you wish to report?
— Oh, sure. That’s a man who went out for a dip quite a time ago. He seemed to us such a perfect swimmer but he has not been back from the sea until now.
— You know that guy, Ma’am? How long he’s been out at sea?
— We never saw him before, just a stranger on a beach. He has been out swimming for more than one hour now.
— Damn, the water is pretty cold, just around 64 F, I am afraid it’s hopeless.
— Yes, sir, that’s what worries us too.
— Why didn’t you give us a call earlier?
— Well, we couldn’t really expect him to be drowned, he looked a perfectly skillful swimmer.
— Sounds reasonable enough, let’s not waste time, could you please keep an eye on the beach area before our rescue team has arrived?
— Oh, sure, sir.
— Well, thanks for your cooperation, Ma’am, the patrol boat will be at your place in no time. Don’t you worry, Ma’am, bye.
Солнце садилось и быстро темнело. Через несколько минут подьехала машина, полицейские пошли на берег и стали ходить, светя фонариками. В океане раздался рёв мотора и длинный луч света от прожектора стал прыгать по волнам.
Мужчина взял телефон и позвонил.
— Hallo, Mr McCane? It’s another call from 1010, Ocean Front. Just a few considerations, if you don’t mind. I believe your officers are searching a wrong place. They should carry on their search at the far end of house traverse, and the best way would be to search the traverse through from one end to another. They should also be very careful not to hit him in case he is coming back. He might have been carried away for half a mile to the south by sea current. So, they must search that area too.
— Thanks Mr***, I’ve got your point. Our patrol helicopter is taking off shortly.
Застрекотал вертолёт и тоже стал шарить прожектором. По пляжу пробежала песчаная машина на дутых шинах.
Поиски продолжались всю ночь. Хозяева дома спать не ложились. Они сидели у камина. Он сказал медленно:
— Произошло что-то страшное… Мне тошно от своих шуточек. Он в это время тонул. Странное ощущение — как будто умер очень близкий мне человек.
Она посмотрела ему в лицо. Глаза у неё были большие, серые и тревожные.
— Правда? У меня тоже такое ощущение. Я здесь больше не смогу оставаться. Поедем завтра в город.
— Да, конечно, милая, уедем отсюда.
— Давай сегодня. Как ты себя чувствуешь?
— Я себя чувствую прекрасно, дорогая. Конечно, поедем сегодня. Прости меня, я бываю иногда таким бревном.

Под утро к ним пришёл инспектор и стал задавать вопросы, аккуратно записывая ответы в записную книжку. Попросил разрешение войти ещё один полицейский и принёс прозрачный пакет с одеждой. Инспектор открыл мешок и стал ловко обследовать карманы. Документов в одежде не оказалось. Но нашлась записная книжка. Полицейский вытряхнул книжку на стол и стал её перелистывать. Книжка была пустая, лишь несколько страниц было исписано красивым чётким почерком. Инспектор прочитал написанное, хмыкнул и сказал:
— What a mess! Well…, anyway, it was good of him to leave that message.
— Do you know who he is?
— Oh…, yes. He is your compatriot. Scientist. He lived in a hotel.
— And what was it all about?
— I cannot tell you right now, sir. Sorry about that.
Инспектор вышел на улицу. Там, несмотря на раннее время, уже дожидались фотографы. Засверкали вспышки.
— No comments,– сказал он привычно, сел в машину и уехал, увозя с собой одежду пропавшего.

Позже текст записки раздобыли репортеры и опубликовали. Записка была, разумеется, написана на английском языке. Вот точный её перевод.

К тому времени, когда Вы будете это читать, я уже, вероятно, утону. Я приношу глубочайшие извинения тем, кому доставлю хлопоты своей смертью. Я постараюсь уплыть подальше, и мою плоть кто-нибудь там в конце концов съест. Круговорот веществ в природе, сформулированный Гамлетом. Но не уверен, что моё объеденное тело не прибьёт обратно к берегу, так что его, возможно, придётся и хоронить. В случае такой неудачи прошу то, что останется, — кремировать. Родственников, которых может заинтересовать это событие, у меня нет, состояния также не имеется. Мои документы, лаптоп и кое-что ещё я оставил в гостинице. Лаптоп – пустой, я жертвую его ближайшей школе. Полагаю, что вы найдёте в гостинице отпечатки пальцев, которые вы можете сравнить с оригиналами, которые заботливая Америка много раз у меня снимала. За гостиницу я уплатил. Если меня не найдут, я буду, вероятно, числиться в числе пропавших. Уверяю Вас, я не пропал, я утонул – поверьте профессионалу. Но это — ваше дело. Никто обо мне не вспомнит.
Очень некрасиво звучит по-английски слово «самоубийство», однако официально заяляю, что именно это я и сделал. Это вовсе не акт отчаяния, ничто меня особенно не тревожит. Разумеется, я делаю это после основательных размышлений о высоких материях. Стыдно признаться, но в конечном итоге я понял, что делаю это от скуки. Я долго размышлял о конкретном способе расставания с жизнью и выбрал на мой взгляд самый эстетичный. Все другие: мозги, кровь, грязь, высунутый язык, запахи, — меня не увлекли. Примеру известного героя Джека Лондона (скакнуть за борт в открытом океане) я не мог последовать ввиду отсутствия денег на такой круиз, хотя очень хотелось посидеть на корабле в баре и потанцевать напоследок с красивой женщиной. Однако занимать в банке по этому случаю было как-то неловко. В конце концов, я подумал, что избранный мной этот способ в наши дни тоже связан с изрядной суматохой и затратами. Наверное, мой нынешний береговой вариант, оставаясь столь же эффективным, более экономичен Я решил, что какую-никакую пользу обществу (даже двум) я всё-таки принёс, так что могу и попривередничать.
Всё, что я ещё хочу сказать по поводу этого грустного для меня события, можно найти в рукописи, которую я оставил в гостинице. Воспользовавшись любезным разрешением портье, я её ночью напечатал. В лаптопе я её стёр, потому что электронная память ненадёжна, а рукoписи, как известно, не горят. Это письмо я уже предусмотрительно вставил в качестве эпилога к моему роману.