Письмо священнику

Многоуважаемый отец Иоанн, несколько слов о том, почему отправляю Вам это письмо.
Напоминаю: последняя суббота прошлого месяца, шикарная гостиная с французскими окнами за изящными шторами, персидский ковёр, камин облицованный изразцами ручной работы, испанские диваны и кресла. Погрузившись в них, компания немолодых людей слушает Вас, нашего Пастыря.
Я сидела справа от хозяина дома, рядом с Матушкой, лёгкой и светящейся изнутри, шёпотом, успокаивающей замечательно здоровеньких и жизнерадостных детишек.
Смиренная Ваша доброжелательность, «бархатный» голос, искреннее желание прийти на помощь тронули собравшихся.
— Каждый смертный, рано или поздно, оказывается перед потребностью очиститься от грехов, — всё ещё стучало у меня в висках, когда вернулась домой, — в Новом Завете сказано: «Грех есть беззаконие»…
На седьмом десятке лет не пора ли подумать о покаянии?
Перед экраном ноутбука удостоверилась, что ни одной из десяти заповедей не забыла, принялась вспоминать, которую из них нарушала особенно часто.
Получилось, что восьмую: «не укради».
Не странно ли для дамы с высшим образованием, имеющей большой стаж работы, хорошую семью, порядочных друзей?
День за днём пришлось восстанавливать в памяти и переносить в компьютер события лет, о которых, не знаю точно, хотела бы забыть, или, наоборот, отчётливо помнить.
Написанное разделила на эпизоды, первый относится к раннему детству.
Если у Вас достаточно будет терпения дочитать письмо, в конце найдёте вопросы, на который прошу дать ответ.
Адрес электронной почты взяла с сайта храма, настоятелем которого Вы являетесь.

Грех первый
С восьмой заповедью внутри, батюшка, мне не суждено было родиться. В далёкие времена, когда я была маленькой, истину «не укради» вводили детям не через голову, а с противоположной стороны.
Вот, как это случилось со мной.
Отмечали какой-то праздник у маминого брата. Шумные тосты, звон рюмок. Взрослые усадили меня в кабинете за письменный стол, покрытой зелёным сукном, велели рисовать портрет упитанного пожилого кота Василия, моего любимца. Увы, он не отвечал мне взаимностью и предпочитал отсиживаться на высоком книжном шкафу, как только я переступала порог этой квартиры.
С венского стула на столешницу я переместила толстоватую, в те времена, попу, чтобы не только глазами, но и руками исследовать все предметы: чернильницу, в виде фарфорового, полусидящего на маленьком диванчике, Пушкина, старинную настольную лампу с треснувшим стеклянным абажуром, стопку атласов города, страны и мира, керамический стакан с карандашами.
Потрогала всё, полистала картинки загадочных стран, опробовала на чистых листах бумаги, как рисуют остро заточенные карандаши, убедилась на нескольких примерах, что, если сильно нажимать, грифель ломается. Тут-то и попался в руки незнакомый предмет, пришлось криком призвать взрослых. Меня сняли со стола и показали, как пользоваться «открытием».
Вещь, похожая на маленький брусок, потрясла начинающего художника. Оказалось, с помощью этой штуки отпадала надобность рисовать новое изображения Василия, после того, как испортила предыдущее. Теперь его можно было исправлять! Это была, всего на всего, стирательная резинка, ластик, до той поры мне неизвестная.
Жёлтые глаза кота, не отрываясь, наблюдали за источником беспокойства, будто бы он позировал. Качество портрета не предполагаю обсуждать, речь пойдёт о резинке, которую положила в карман платьица, когда мама велела собираться домой.
Не набравшись, ещё, опыта в «злодеяниях» различного рода, забыла о ней напрочь. Дома мама помогала раздеться перед сном, и «сокровище» выпало на пол. Подняв резинку, вспомнив эмоции по её поводу, мама всё поняла, и с помощью ремня объяснила, что чужое брать нельзя. Прибегала к этому способу воспитания она довольно редко, но получилось так доходчиво, что, клянусь, много лет о каком-то притязании на то, что мне не принадлежит, не помышляла. Заповедь эта крепко засела в голове, хотя, о религии в то время не думала.
Что же должно было произойти, батюшка, если после многих лет, почти, праведной жизни пришлось изменить своим принципам?

Другие времена
В квартире холодно, в холодильнике пусто, кадык мужа выпирает на удлинившейся шее.
Если сэкономить на лекарствах, умрут старушки: мама и её старшая сестра, если отправить дочерей-студенток работать, единственное достойно оплачиваемое место — «панель». Ни на пенсию, ни на стипендию прожить невозможно. Где взять деньги?
На столе чай, булка и варенье из морошки, собирали на болоте. Нужно заметить, мы не фанаты вегетарианских диет.
У меня на предприятии зарплату задерживают. Филиал фирмы, где трудился муж, принадлежал Эстонии и отпал вместе с ней.
С жителями страны приключилась метаморфоза: заповедей больше не соблюдают, нарушают не только «не укради», но, даже, «не убий».
Обстановка такая, что мы не обсуждаем, как взять банк, по единственной причине: считаем, что каждым делом должны заниматься профессионалы. Мою инициативу в этом направлении мама подавила в пятилетнем возрасте. Наши специальности из других областей и больше не востребованы.
Звонок телефона, снимаю трубку, незнакомый женский голос ссылается на имя человека, с которым сталкивалась по службе. Предлагает работу, зарплату. Трудно поверить.
— Куда приехать?
— На завод.
Сообщает адрес. Другой конец города, более часа езды. Впрочем, в данных условиях это значения не имеет.

Два кладбища, завод, директор
Дребезжащий троллейбус, таких не встретишь в центре города, развозит пассажиров от метро по городским окраинам, где туристских маршрутов не проложено. За кованой оградой — поваленные кресты, разрушенные могилы, присыпанные снегом, последнее прибежище горожан. Миновали, подпрыгнув на сидениях, рельсы, то ли брошенные, то ли редко используемые, и выехали на улицы промышленной зоны.
Грязные бетонные заборы с неприличными надписями, погнутые ворота, фасады зданий с чёрными окнами. Территория кладбища производств — много больше, чем кладбище людей.
Выхожу на четвёртой остановке. Забор, ворота, беспородная собака ждёт подаяния, кончики ушей упали вперёд, окрасом напоминает овчарку, один бок измазан соляркой или мазутом. Обхожу нищего в собачей шкуре, попадаю в маленькую проходную.
Пожилой охранник в тулупе, распадающейся шапке-ушанке и перчатках, обрезанных на кончиках пальцев, похожий на только что встреченного пса, переносит данные из паспорта в журнал, звонит по телефону. Меня встретят. Ступаю на территорию.
Красно-чёрные кирпичи здания отсырели и крошатся. Окна третьего, последнего этажа закрыты сосульками, окна первого погружены в сугробы. Круто, даже, для тех лет коммунальной анархии. Кое-где, клубится пар. Завод, значит, живой.
Сильное впечатление производит широкая неровная трещина в стене, образованная разъехавшимися кирпичами, тянущаяся от сугроба до сосулек. На пути её три окна, одно над другим, рамы перекосились, створки не помещаются в проёмы, и, лишь прикрывают их. Интересно, кто там работает в мороз?
Навстречу выходит женщина, начальник отдела кадров, в пуховом платке и поношенном ватнике, улыбается ласково. Лет, вероятно, сколько и мне. В здании она красиво скидывает платок на плечи, встряхивает головой, замечаю в ушах дорогие серьги из красного золота, кажется, с изумрудами, они подходят к карим глазам с зеленоватым вкраплением и модной стрижке на каштановых волосах, но нелепо выглядят на фоне грубого ватника.
Снимать дублёнку не рекомендует, в помещениях завода прохладно. Виноваты трубы на чердаке, покрытие их сгнило, тепло уходит вверх, обогревая кровлю, в радиаторы кабинетов и цехов вода поступает, почти, холодной.
«Тубы, разумеется, виноваты… Зачем пригласили, если нет средств на отопление предприятия? Как быть с трещиной? Кто трудится в помещениях с незакрытыми окнами?» – сплошные вопросы.
Поднимаемся на третий этаж. Широкий коридор, люди в толстых свитерах ручной вязки или в ватниках, как геологи зимой в советских фильмах про тайгу, только возраст у них такой, что искать полезные ископаемые вряд ли смогли бы. Приятная дама, проводив меня до приёмной директора, кокетливо прощается и исчезает.
В приёмной тепло — электрический конвектор, скидываю дублёнку. Минут пятнадцать ожидания. К секретарю заходят работники с вопросами, каждый из которых всё более проясняет состояние завода. Приглашают в кабинет.
Директор похож на крысу-кучера из старого кинофильма «Золушка», но в очках, крупный, имеющий приличную полноту в области живота и зада, и большой нос, сужающийся к кончику. Гладкие волосы, залысины — от висков. Знакомимся.
Чувствую, что напрасно тащилась в эту «тмутаракань».
Кучер в очках и современном костюме приглашает меня за стол для посетителей, торцом приставленный к его, усаживается сам. Секретарь приносит кофе, нужно заметить, высококачественный. Узнаю, кто рекомендовал меня. За работу на прежнем месте краснеть не приходится, слышу, что на заводе проблемы с бухгалтерией.
«Не только с бухгалтерией», — хочется возразить, но жду, что последует дальше.
Учёт ведётся плохо, директор хочет перевести его на компьютер, спрашивает, сколько мне понадобится времени для этого и цену.
«Он не шутит?»
А вслух:
— Год.
Слишком короткий срок, но, если работы «хозяину» покажутся затянутыми, договор может сорваться, озвучиваю ориентировочную сумму, там не только моя зарплата, но и программистов с прежнего места работы, которых собираюсь привлечь. Трещина — трещиной, но придётся рискнуть.
А далее слышу фразу, с которой, батюшка, начались нарушения мной закона не только Божьего, но и уголовного.
— Согласен, только, найдите какую-нибудь печать, нужна для выплаты вам, как организации, сумм через кассу и договоритесь с обналичивающей фирмой, иногда придётся посылать деньги в банк. Составьте договор у главного бухгалтера, получите аванс.
— Простите, — глупая и честная (ах, мама), я должна довести до сведения заказчика ещё одну статью затрат, договор может не состояться, но взять деньги, не выяснив главного, не могу, — Вы понимаете, что на каждое рабочее место бухгалтера потребуется персональный компьютер и принтер?
— Да, да, свяжетесь с отделом снабжения, укажете, где купить, и оговорите смету с главным бухгалтером.
«Пообещали, не значит, дали», — ищу, потревоженная, другой кабинет.

Липовая печать, обналичка, откат
Работает масляный радиатор. За столом женщина, довольно полная, лет сорока, в трикотажном, чёрном, припахивающим нафталином, платье. На плечи накинута серая кофта из деревенской колючей пряжи. Тёмно-русые волосы завиты, торчат, неживые, как пружинки. Ей бы на грядке стоять, распугивать птиц. Зовут — Евлампия Сидоровна.
«Есть ли в городе ещё один подобный главный бухгалтер?» – едва сдерживаю улыбку.
Знакомимся. Евлампия Сидоровна — бывший расчётчик зарплаты в зверосовхозе, имела хороший дом и огород. Значит, насчёт грядок я не ошиблась. Совхоз разорился, она с мужем и детьми переехала в пригород, в строение, похожее на сарай. Всё лето муж готовил жилище к зиме, она окончила курсы главных бухгалтеров и устроилась на этот завод. Без опыта работы в другие места не брали, а здесь зарплата очень низкая.
Объясняю суть соглашения, спрашиваю, есть ли замечания. Она меня немного боится, просит самой сформулировать положения договора, понимаю, что излагать мысли на бумаге не привыкла, прошу составить смету.
Пухлая рука с толстым обручальным кольцом опускается на клавиши калькулятора. «В слепую», как у пианиста, исполняющего виртуозную пьесу, бегают пальцы по кнопкам во время разговора, полученные цифры записывает на бумаге и передаёт мне.
— Вы уверены, что не ошиблись? — спрашиваю, ошеломлённая, скоростью работы и способностью выполнять несколько дел одновременно.
— Да.
Дома проверила смету, ошибок не было. «Высший пилотаж», работает на калькуляторе быстрее, чем считает компьютер!
Получаю в кассе аванс за первый этап работ. Свершилось! Часть денег, в кабинете, возвращаю главному бухгалтеру. Без её деятельного участия мне не справиться. Она смотрит испуганно, губы беззвучно складывают слово:
— Спасибо.
Есть друг и соратник для работы!
Впереди много срочных дел.
На территории рынка, в маленьком помещении с дешёвыми обоями и кафельной печкой, бывшей жилой комнате, где пахнет золой и клеем, заказываю печать мифической фирмы с названием «Авангард», придумала, пока ехала в метро. По всему видно, «контора» эта, как и «Авангард», не существует для налоговых инспекторов.
Вечером договариваюсь с программистами.
Созваниваюсь со старинным приятелем, ему, после нескольких лет работы главным конструктором оружия, предложили возглавить одно из отделений банка, недавно организованного руководителями Военно-промышленного комплекса. Обещает «связать» меня с человеком, занимающимся, вместе с ним «обналичкой», говорит с домашнего телефона шёпотом, иносказательно, но я понимаю его.
Покупаю курицу и лекарства, еду к маме и тёте, готовлю наваристый бульон с лапшой. В коммунальной квартире запахло хорошей едой, стало уютней, даже, теплей. Вечером у мамы случился приступ печени, а у тёти — понос, старушки давно не пробовали полноценной пищи, возможно, она им больше не нужна. Родились перед революцией, росли во время разрухи и голода, взрослели в период неудачной коллективизации, дальше война, блокада, потом, снова, разруха и социалистический дефицит. Их жизнь — сплошной пост, батюшка, кроме полного отсутствия еды во время осады города. За восемьдесят лет так и не успели, как следует, поесть. Теперь вопрос полноценного питания отпал.
Отсчитываю деньги дочерям на самое необходимое. Остаётся меньше, чем надлежит истратить на программистов, необходимо найти дополнительные суммы. В голове искра: «Счёт на закупку компьютеров».
Захожу в цифровой магазин, там чеки и кассы, договориться не получится.
По рекламным газетам, валяющимся в почтовых ящиках и у станции метро, нахожу адреса фирм, торгующих компьютерной техникой «по безналу». Заглядываю в ту, что недалеко от моего дома. Знакомлюсь с продавцом, вёртким темноволосым молодым человеком с большим здравым смыслом в глазах, хорошо одетым, причёсанным в парикмахерской. На лбу капельки пота от необходимости постоянно крутиться между покупателями и хозяевами, готов отдать «откат», если появится заказ на партию товара. У программистов я уже узнала, какие комплектующие можно заменить, чтобы понизить цену «компов», не изменив существенно качества. Разница тоже пойдёт в «откат».
На следующий день я снова в здании с треснувшей стеной и гигантскими сосульками, передаю в отдел снабжения счета.
Недели через полторы технику привозят на завод. Подключаю к сети, собираю испуганных бухгалтерш в ватниках, пуховых платках, медленно двигающихся, с застывшими пальцами и закоченевшими мыслями. Нужно обучить их работе с мышкой, клавиатурой, ознакомить с интерфейсом. Они смотрят со страхом то на меня, то на будущее средство их труда, надеялись до самой старости дремать около калькуляторов и деревянных счёт.
Прошу сесть за компьютер. Выдвигается вперёд женщина, лет тридцати пяти, взгляд — подозрительно преданный. Не люблю, когда люди вместо добросовестной работы пытаются услужить.
— Можно я буду записывать? – спрашивает энтузиастка.
Поясняю, что подготовила для каждого инструкцию, распечатанную на бумаге.
— Но я хочу записывать!
— Хорошо, садитесь, вот здесь, — пододвигаю ей стул, — чтобы было удобно.
Женщина садится, вытаскивает из пачки чистый лист бумаги, и аккуратно, каллиграфическим почерком, очень медленно, все стоят и ждут, выводит:
«Инструкция по работе с программой. Пункт первый: сажусь на стул так, чтобы было удобно».
Бедная Евлампия Сидоровна, и бедная я! Как работать с таким контингентом? Закругляю инструктаж, устанавливаю на компьютеры самые простые игры: «Тетрис» и «Lines», показываю, осваивают, на удивление, быстро. Играют азартно, страх перед компьютером прошёл.
Вечером у «сообразительного мальчика» получаю «откат», не обманул, надеется на «дальнейшее сотрудничество».
Расходы и доходы сравнялись. Что дальше?
Работа, часов по двенадцать в день, утром на заводе с бухгалтерами, вечером и в выходные дни дома с программистами. О четвёртой заповеди: «всегда помни о дне выходном» не подумала ни разу.
Евлампия Сидоровна до позднего вечера забивала в компьютер справочную информацию, заодно проверяла её и «строила» подчинённых. Я регулярно «отстёгивала» ей часть денег, полученных в кассе, у шефа в кабинете или у приятеля в банке.
Год пролетел мгновенно. Справились. Несколько бухгалтеров уволились, остальные пересели за компьютер. Семья моя потихоньку выбиралась из нужды, Евлампия Сидоровна купила костюм, подстриглась не дома, а в парикмахерской, и в сорок три года поступила учиться в институт на вечернее отделение, требования к «главным» становились жёстче. Когда она всё успевала, имея двух детей, живя в пригороде и добираясь до города электричкой, было не понятно. «Есть женщины в русских селеньях…»
Качество заводской продукции не изменилось, зарплата работников тоже. Трубы на чердаке продолжали отапливать крышу. Трещину в стене не заделали.
Мы компьютеризировали: учёт станков, их следовало выбросить из-за морального и физического износа, учёт материалов, которые портили рабочие на этих станках, базу данных немногочисленной, валяющейся на складах, продукции, расчёт копеечной зарплаты. Зачем всё это?
Могу предположить, что директор хотел отследить распределение денег, получаемых из бюджета. Основную часть «вливаний» оставлял себе, пропуская через фирмы-однодневки. Пожаловался мне, что «Москва» забирает десять процентов в виде наличных.

Неожиданное предложение, сортир, столовая
Договор исчерпан. Я в директорском кабинете пью хороший кофе, на столе бутерброды с сёмгой и красной икрой. Это означает, что шеф доволен? Нужно бы продолжать работы: связать компьютерной сетью отделы и цеха, корректировать программы, разработать новые. Слышу, что деньги на это «хозяин» тратить не будет. Куда идти? Ничего в стране не изменилось.
Шеф смотрит мне в глаза, психолог и бизнесмен от бюджета, это чаепитие, не просто так, собирается организовать на заводе IT-отдел, предлагает стать начальником, называет размер зарплаты, как у всех сотрудников завода. Унизительно! Не должна соглашаться! Но где начинать заново? Планировала усовершенствовать программы и продавать другим фирмам, не хватило времени. Зачем бросать труд целого года? Отвечаю: «Да», а про себя надеюсь, что — ненадолго.
Отдел кадров на первом этаже, холодно, как на улице. Приятная женщина в ватнике и с серьгами для светского раута показывает штатное расписание IT-отдела: несколько вакансий программистов и одна инженера-электронщика. Среди моих знакомых работать за такую зарплату никто не станет. Прошу обратиться в центр занятости.
Заставляю себя смириться с тем, что я — сотрудник завода, а это — не то, что прийти на фирму, выполнить работу, уйти и забыть всё, что там видел.
Под отдел выделили узкую комнату на третьем этаже, бывший склад с пустыми грязными стеллажами. Обещали убрать и подмести.
В комнате тяжёлый воздух, спрашиваю у помощника директора по общим вопросам, показывающего помещение, мужчины лет пятидесяти пяти с прилизанными волосами, слишком любезного, готового всем угодить, что за приборы хранились, почему от них такой «аромат». Оказалось, запах не от приборов, а от станков этажом ниже, в них используется дурно пахнущее масло. Вентиляция в цехах отсутствует, проветривание зимой не проводят, холодно. Смрадный дух сквозь перекрытия просачивается вверх.
— Как же рабочие существуют по восемь часов каждый день?
Скользкий человек улыбается и пожимает плечами, мол, не мы же с вами там работаем.
Вынесли стеллажи, подмели, открылся линолеум. Верхний слой его с рисунком сразу же отстал от основания и завернулся в трубочку напротив двери. Каждый человек, входящий в комнату, спотыкались об него.
Интригующий вопрос, кто работает зимой за полуоткрытыми окнами и трещиной в стене, разъяснился в первый же день моего пребывания на заводе, когда пошла в туалет. Открыла, победив жёсткую пружину, половину громадной двери, на которой написано: «Ж», и попала в другое измерение. Несмотря на окружающие стены, там гуляет ветер, по полу шуршат сухие листья или вьётся метель из снежной крупы, всё то, что залетело со двора.
Потолок и стены грязно-жёлтые, масляная краска лопнула, под ней серая штукатурка — дизайн от неоднократных протечек, унитазы серо-оранжевые. Раковины для мытья рук в чёрных пятнах из-за отколовшейся эмали. Среди кранов, только, один тоскливо выпускает, не останавливаясь, тонкую струю холодной воды. Батареи парового отопления отключены, чтобы не лопнули, если в них замёрзнет вода. В первый раз, я не сразу вспомнила, зачем зашла.
У директора свой туалет недалеко от кабинета, идёт туда, держа в руках ключ, выходя, закрывает.
В столовой опасно пахнет чем-то, имитирующим еду. Начальница, по совместительству, — любовница шефа, «тандем», неоднократно встреченный мной на предприятиях клиентов, похожих на этот завод. Возможно, с социализма тянулась привычка руководства объединяться и обкрадывать сотрудников по всем направлениям.
На обед — жидкий суп с подмороженной или подгнившей сладковатой картошкой, котлета из булки с добавлением технического фарша, его завозили в те годы, кажется, из южной Америки, салат из тёртой морковки или нарезанной свежей капусты, обильно политые уксусом, без растительного масла. Раздатчицей служит унылая девушка, взвешивающая синеватое, пюре, то добавляя, то убирая лишние граммы.
«Хозяйка заведения» — возбуждена, с горящими глазами, обесцвеченные волосы завиты, как у пуделя, лицо в гриме, светлая блуза с глубоким вырезом, кокетливый передничек. Ноги пятидесятилетней женщины не хороши, но на высоченных каблуках они выставлены на продажу из-под короткой юбки. Нормально готовить не получается, только торговать, обвешивать и обманывать.
До собственных ли грехов, батюшка, тем, кто работает на таком предприятии?

Первый сотрудник
Появилась кандидатка в отдел. С таким лицом не устраиваются на работу, а увольняются после многих лет непосильного труда. В глазах — безнадёжность. Лет на десять старше меня. Поговорили. Ушла, а тоска и безысходность зависли в комнате.
«Хочешь получить хороших работников и, чтобы они были веселые при таком окладе?» – удивляюсь себе.
За окном и в туалете пурга, уставшие от голодной жизни и унижения люди преклонного возраста делают вид, что трудятся, перемещаясь шаркающей походкой за дверью.
Не ошиблась ли я, согласившись остаться здесь? Не следовало это время посвятить поиску работы для себя?
На пороге комнаты следующий соискатель, девушка. Светло-карие глаза похожи на янтарь, поймавший, солнечный блик, сверкают в неуютной комнате с серыми стенами и единственным окном в мрачное февральское небо, которое кирпичная труба на противоположной стороне улицы пытается заштриховать чёрным дымом.
Худенькая, высокая, стройная, волосы пышные, в «прикиде» более, чем скромном.
Знакомимся. Слушаю про недавно оконченный университет по специальности «прикладная математика».
Образование подходящее, только, немного она растрёпанная, и беспокойная.
— У меня недостаток, никогда не писала программ на этом языке, — честно признаётся девушка и кладёт на стол справку из службы занятости, нужно зафиксировать отказ.
— Так освоите, — возражаю, не хочется отпускать, приятным разнообразием смотрится янтарные лучи на беспросветном заводе, — в этом возрасте легко даётся, вернее, берётся, новое, особенно, если учесть подготовку в институте.
— Да, — отвечает девушка, — но есть еще один очень большой недостаток, — краснеет и замолкает.
Что же, это? Я ошиблась, предполагая, простоту и безыскусственность? Откуда тревожность в глазах? На пальце обручальное кольцо, но по тонкой фигурке нельзя предположить, что она беременна, да и не было тогда правила сообщать об этом, женщины жаждали получить оплачиваемый декретный отпуск.
— У меня, понимаете ли, полуторогодовалый сын, — будто сознаётся в огромном грехе.
— Разве, это преступление?
— Нет, конечно, но на всех предприятиях, куда пыталась устроиться, отказывали из-за этого…
— А, я принимаю.
Призрачна надежда, получить хорошего работника в виде молодой матери. Почему так сказала? Не знаю. Думаю, велел Бог.
— А если сын заболеет? – неуверенно спрашивает янтарная мать.
— Получишь бюллетень, и за счет завода будешь его лечить.
— А, директор разрешит?
— Оклад твой не велик, спрашивать его не станем.
Так определилась я с первым сотрудником, Лесей, обрадованной, даже, мизерным деньгам. Открытым остался вопрос, кто же будет писать программы.
Выручил талант Леси дружить со всем миром в сложное время и всех любить. Среди множества друзей и знакомых она отыскала программистов, удивив прыткостью меня и начальницу отдела кадров. Сама же, молодая мать, идею «лечить ребёнка за счёт завода» реализовала полностью и появлялась на работе редко.

Данила
— Стипендия стремится к нулю, с учётом роста цен, — представляла Леся математическим языком финансовое положение аспиранта, бывшего своего однокурсника, — не хватает, даже, на комплексный обед с мнимой мясной частью в студенческой столовке, родители живут в другом городе, помогать не могут.
Вязанная шапка чёрного цвета, натянутая до бровей, популярная среди работяг и гастарбайтеров, очки, потерявший цвет, плащ на синтепоне, был когда-то бежевым или жёлтым, начало марта, легко одет.
Такое лицо…. Наденьте эту шапку и плащ на Эдварда Сноудена, Била Гейтса или Ходорковского. Всё равно никто не подумает, что перед ним водитель маршрутки или сантехник.
Аккуратно побрит, в отутюженном костюме с галстуком. Под костюмом — кофта тёмно-бордового цвета ручной вязки, видимо, очень тёплая.
Слушал внимательно, не перебивая, ни одной эмоции, не задавал лишних вопросов, рассматривал рабочие места бухгалтеров на экране дисплея, погрузился в документацию к языку программирования. Я обратилась к нему, желая пояснить что-то или дополнить рассказ, не услышал. Похоже, если работает, отвлечь невозможно. О таком сотруднике можно, только, мечтать. Но что я могу предложить, кроме маленького оклада?
Неожиданно нашлось что. Пообещала приобрести компьютер в той комплектации, которую сам определит, в разумных пределах, конечно. По едва уловимой искре в глазах поняла, что ни в общежитии, ни в ВУЗе техники, необходимой для диссертации, нет. Договорились: начинать работу ему удобно после обеда (с утра – на занятиях), а уходить с завода будет поздно вечером.
Я обманом вынудила директора оплатить, обещанную аспиранту, «игрушку». Очевидным было, что некоторые возможности «монстра» заводу не нужны и никогда не потребуются.
Для предприятия Данила оказался находкой. Ежедневно к нам выстраивалась очередь из сотрудников других отделов с вопросами. Разработчики приборов ссылались на его мнение в ходе совещаний у директора. Решал любые IT – проблемы, помог даже, в работе с Автокадом, конструкторской программой, которую не изучал никогда.
После первой зарплаты, такой же как у всех, стал уклоняться от консультаций.
Я просила шефа увеличить оклад Даниле или назначить премию. Крыса-кучер, паталогически, не мог платить достойную зарплату своим подчинённым. Специалисты увольнялись, оставались те, кому в других местах «ловить» нечего.
По лицу Данилы нельзя было понять, производят ли на него впечатление эти отказы, но, однажды, позвонила секретарь, шеф просил присутствовать рано утром на совещании с заказчиками аппаратуры.
— Передайте директору, что у меня в планах завтра съездить на Сенной рынок за дешёвыми продуктами, — получила ответ.
Больше к директору молодого человека не звали.
Удерживал его на заводе мощный компьютер, на котором по вечерам трудился над диссертацией.

Влад
Инженера-электронщика привела начальница отдела кадров, заполнив эту, единственную, вакансию.
Влад оказался представителем «трудовой династии»: дед его работал на этом заводе, потом отец, оба умерли не старыми, я не спрашивала по какой причине. Искать другое место для молодого человека было невозможной фантазией. Окончил среднее специальное учебное заведение и попал к нам, фанат вычислительной техники. Если требовалось срочно починить компьютер в каком-нибудь отделе, просиживал до позднего вечера.
Просила начальников отделов подписать служебные записки по поводу разовых премий за переработку. Результат — такой же, как с Данилой. Обижаться у мягкого стеснительного Влада не получалось. Не сотрудник, а мечта для директора.

Сева, Кирилл
Шанса получить второго аспиранта не было, Леся продолжила поиски программистов среди студентов.
Дверь распахнулась, наклонив голову, чтобы не удариться о косяк, шагнул в комнату двухметровый красавец Кирилл. Познакомился с Лесей на «птичьем» рынке.
За ним протиснулся «невысокий» однокурсник Сева, один метр, восемьдесят пять сантиметров. Первый был брюнетом с густыми бровями, второй — блондином в очках на узком лице, приветливо и снисходительно улыбающийся всем, очень уверенный в себе. Познакомились.
Сева мечтал проектировать торпеды, а Кирилл — строить корабли, только заработать с этими специальностями было негде, ушли со второго курса «Корабелки», чтобы осваивать программное обеспечение.
Приняла в отдел обоих. Директор придерживался правила относительно штата сотрудников: «числом поболее, ценою подешевле». Пока аспирант не покинул завод, ребята должны учиться у него.
Красавец Кирилл с белозубой улыбкой и весёлыми глазами находил жизнь прекрасной, относился к людям с нежностью и никогда никуда не спешил. Несложные работы выполнял быстро. После этого расслаблялся, вытянув через всю комнату длиннющие ноги, получая удовольствие от себя и окружающих. Напрягаться над вещами, которые не дались сразу, не умел. Слышала, что по выходным дням помогает строить суда в яхт-клубе, возможно, парень ошибся, резко отказавшись от изначально выбранной специальности.
Севу не хотели отпускать из института, декан просил родителей повлиять на сына. Интерес к проблеме для этого молодого человека начинался с вопроса, который не смог решить сходу, в глазах появлялся азарт. Изучал не только программирование, но и бухгалтерию, и все аспекты управления предприятием.
Месяца два прошло после устройства приятелей, Даниле понадобилось уехать домой. Пришлось отпустить. Мы нуждались в нём больше, чем он в нас.
Оставалось надеяться на много обещающего, но не многоопытного Севу.
— Прорвёмся, — произнёс, мне казалось, излишне самонадеянный человек. Программа начала сбоить.
Два дня, с утра до позднего вечера, искали ошибку. Евлампия Сидоровна нервничала, требовала отчёт. Сева остался работать ночью. Утром увидела расстроенное лицо, не получилось, стыдно передо мной. Час, другой, вернулось прежнее выражение спокойной уверенности в себе, показал правильный результат и отправился спать.
«С таким человеком в разведку идти не страшно, — пришло мне в голову, — только для следующих подвигов он выберет шефа, который будет платить нормальные деньги за труд».
С этих пор, чувствовала: Сева ищет хорошо оплачиваемую работу, и нет сомнения, что найдёт. Данила пропадал в университете. Кирилл «плавал в облаках» и строил яхты на берегу. Нужен ещё программист.

Ося
Он держался так, будто не было больной ноги, которую на каждом шаге подтягивал к здоровой, а на левой руке, прижатой к туловищу, как на крючке от вешалки, не висел полиэтиленовый мешок с документами. Среднего роста, худенький, непропорционально длинная шея, смуглый, жёсткие чёрные волосы. Тихий интеллигентный не здоровый мальчик.
Леся отыскала его в клубе любителей поэзии, она читала там собственные стихи.
Грассируя букву «р», Ося честно признался, что, хотя закончил институт по специальности «математические расчёты в экономике», опыта работы не имеет. Его намерение: получить практику, соответствующую запись в трудовой книжке и найти место с достойной зарплатой. Уселся за компьютер, надел наушники, ушёл в работу и в музыку.
Шеф, по моему требованию, выделил под сервер соседнюю комнатку, следовало переместить мебель и технику. Мы предположили, что инвалид не будет участвовать в переселении, но ошиблись. Наравне со всеми таскал стулья и столы, управляясь одной рукой, помогая другой, переставлял системные блоки, мониторы, принтеры. Закончили работу, побледнел, на лице выступила испарина, я испугалась, что упадёт в обморок. Подойти и предложить помощь не решилась, чувствовала, что обидится.
Если Данила казался бухгалтершам «заумным», а Сева не стеснялся показывать, что знает больше, от Оси пользователи получали только то, о чём просили, и предпочитали иметь дело, именно, с ним.
Сформировался молодой IT-отдел, инородный орган в остывающем теле завода. Следовало искать дополнительные заработки, предлагая наши услуги другим фирмам.

В поисках денег
Днём я покидала завод на час или два. Обзванивала и обходила, оставшиеся неразрушенными, производства вокруг нас. Удалось найти клиентов и понравиться им. Нас рекомендовали друзьям и знакомым. Отдел приступил к тиражированию и внедрению программ на предприятиях в разных концах города.
Если заказчикам требовалось починить компьютер, установить новую версию операционной системы, избавиться от вирусов, привлекали Влада. Небольшие организации, в штате которых не было электронщика, предпочитали иметь дело с ним и после окончания наших работ. Подкупали порядочность и обязательность.
Один из клиентов занимался платёжными терминалами и игровыми автоматами, принял Влада на работу чинить терминалы. На службу Влад приходил на час раньше, днём выезжал в сторонние организации, вечерами работал с заводкой техникой.
Батюшка, конечно, я отдавала себе отчёт о том, что нарушаю трудовой распорядок и принуждаю к этому подчинённых. Прошу Вас, читайте дальше.

Гостиница, воровство
Под окнами IT-отдела началось и закончилось строительство мини-гостиницы, небольшого одноэтажного здания на несколько номеров с подсобными помещениями, типа столовой, кладовой и холла. Её назначение — ублажение московских начальников, распорядителей бюджета.
«Зачем москвичам жить в гнилой промзоне, между кладбищем и вонючим каналом, если в центре города из окна можно увидеть Зимний дворец, Исаакий или коней на Аничковом мосту?» – удивлялась я, проявляя неприличную, для своего возраста, не испорченность.
То, что в номера гостям подавались коньяк, икра и девушки, знали все на заводе, а история, случившаяся с «человеком, похожим на прокурора», произошла позднее. Тогда и стало очевидным, что, риск, быть пойманным или заснятым с проститутками в Англетере, много выше, чем на предприятии, куда вход по пропускам.
Средств на то, чтобы заделать трещину в здании, поменять трубы на чердаке и отремонтировать сортир не нашлось.
Оголодавшие сотрудники искали случай ограбить завод, каждый на своём месте, в меру испорченности: рабочие вытачивали «на сторону» детали на станках из материалов завода, конструктора на дорогом плоттере распечатывали плакаты для какой-то рекламной фирмы, отдел снабжения по документам принимал одну номенклатуру, а на деле приходовал другую.
Ночью воры, по крыше через форточку, проникли в кабинет директора, взломали сейф, украли наличные деньги, набор дорогих коньяков и новенький ноутбук, который шеф приготовил в подарок зятю. Мы с Владом его покупали.
К этому времени у нас было много сторонних заказчиков: небольшие магазины, аптеки, оптовые фирмы, мелкие производства, типа колбасного или пельменного.

Контроль
Грянуло известие: директор придумал установить автоматизированную проходную для контроля за пребыванием сотрудников на рабочих местах.
Вздрогнули. Халтуры и прочие «походы на сторону» отменялись. Выбрать компьютерную угрозу поручили нашему отделу, то есть мне и Владу.
Просто купить дешёвую технику по высокой цене и получить у поставщика разницу мы не могли себе позволить. Нам же её и обслуживать.
Главный инженер завода приобрёл сверхдорогое оборудование для высушивания древесины. Зачем оно на приборостроительном предприятии, не ясно, известно, только, что директор в это время строил себе дачу. Через неделю высушивания, неизвестно откуда взявшихся, досок оборудование испортилось. Главный инженер объяснил, что купил «б/у» в целях экономии, стали проверять платёжные документы, сумма оказалась выше, чем у нового. Шеф не стал требовать возврата денег, боялся, вероятно, что при расследовании вскроются его собственные грехи, как и истинное назначение сушильного аппарата, просто уволил «по собственному желанию».
Проходную купили, стоила она немало. Для нас проблема заключалась в том, что ни в одну из таких систем нельзя было войти, чтобы как-то изменить данные.
Прошёл месяц. Получили информацию из проходной, распечатали, результаты наших посещений завода… Немая сцена. Писать заявление на увольнение?
После некоторого молчания, Сева взял распечатку, покрутил в руках, сел за компьютер, и, в течение нескольких минут, создал в текстовом редакторе такую же, но с другими цифрами. Пошла со всеми документами, и с Севиным «творением» к шефу. Подлога не заметили, не догадались проанализировать и сравнить итоги.
Не доверяя подчинённым, директор пригласил на совещание разработчиков программы контроля пропусков, хотел узнать, можно ли проникнуть в систему, чтобы изменить данные. Выяснилось, что исключено, шеф успокоился.
Пока он это выяснял, ребята в табличном редакторе соорудили программу, где изменение цифр отражалось не только в одном документе, но и во всех других, которых это изменение касалось. Мы получали цифры из проходной, и ежемесячно на их основе создавали для шефа новые таблицы, которые устраивали бы нас.

Антоха
Проходная — отнимала много времени, потому что отслеживать её работу следовало ежедневно. Влад не справлялся с ремонтом возросшего числа техники завода и клиентов. Мне удалось убедить шефа в необходимости ещё одного сотрудника, как уже говорила, он легко увеличивал штат, не слишком заботясь о качестве набранного персонала, критерий — дешевизна.
Начальница отдела кадров прислала Антоху, парня без специального образования, прошедшего после службы в армии курсы обучения по ремонту вычислительной техники.
«Для проходной, возможно, сойдёт, — подумала я, поговорив с ним, — но не больше».
Антон изъяснялся на русском языке с трудом, только простыми предложениями, набирал текст на компьютере растопыренными пальцами, делая невероятные ошибки, предметы, оказывающиеся у него в руках, выпадали на пол. «Удачное» приобретение.
От серых глаз с прямыми светлыми ресницами, и, неизвестно по какой причине, радостным взглядом, от жёстких соломенных волос, торчащих на затылке веером, от нелепой улыбки веяло такой простотой, которая, касательно работы, мне казалась хуже воровства.
Ребята не надсмехались, относились с уважением, он, единственный из всех, служил в армии.
Как-то в сильный мороз, когда заводской туалет порос инеем, и, чтобы пойти туда, недостаточно было тёплого свитера и ватника, требовалось обязательно надеть шапку, кто-то спросил Антошку:
— В Сибири, где ты служил, небось, еще холоднее было?
— Ниже сорока.
— А, туалеты, где расположены, приходилось выбегать на мороз?
— На морозе… иногда спали, в снегу, — сформулировал, запинаясь, Антоха.
Спросила ребят, почему он не такой, как все, и получила весёлый ответ:
— Папа у него «металлист».
«Странно тяжёлая музыка отражается на детях. Как случилось, что парень пошёл служить?» – размышляла я.
Известна была такса в военкомате за «откос» от армии или в поликлиниках за соответствующую справку, такса эта определялась не в рублях, а в валюте, как нефть, газ или золото. Мои подруги, продавали последнее, забирались в долги, лишь бы, откупиться.
Я неправильно поняла ребят. Папа у Антохи оказался алкоголиком, который добывает деньги, срезая, выламывая, воруя на дачных участках, на железной дороге предметы из металла.
— Давно папа выпивает? – спросила я, некоторые подозрения насчет зачатия не выходили из головы.
— С рождения… трезвым… не видел.
Когда на работе отмечали праздники, Антон становился дурачком после первого глотка, и ребята, ласково, старались уберечь его от второго.
Весной Кирилл и Сева собрались в ВУЗ на факультет информационных систем.
— Возьмите с собой Антоху, — предложила я.
— Да..., Елена Васильевна, я… экзамены не сдам, – застеснялся Антон.
— А, ребята на что?
— По русскому ни одного слова правильно не напишу.
— Ребята проверят и исправят.
Начал серьёзно готовиться к экзаменам и поступил. Конкурс отсутствовал, друзья помогли.
Халтур у него не было, всё свободное время посвящал занятиям. Вечером слышу:
— Идёте в институт?
— У меня сегодня свидание, — произносит красавец.
— Не интересно, слабый преподаватель по этому предмету, в прошлый раз мне было за него стыдно, — отвечает Сева.
— Смотрите, — комментирую, — через несколько лет Антошка закончит университет и станет вашим начальником.
Из троих, только Антоха получил диплом этого ВУЗа. «Потомственный алкоголизм» дал осечку. Недавно, «В контакте», обнаружила, что бывший мой «неперспективный» сотрудник работает сетевым администратором в гостинице.
Была, всё-таки, батюшка, реальная польза от завода: высшее образование Антохи, больничный лист Леси. Директор стал миллионером.
Что касается продукции, то простой прибор буссоль, разновидность компаса, изготовленный на этом предприятии, неправильно показывал стороны света.

Существо
Обаятельный Кира, ни с кем, не посоветовавшись, постучал в дверь, недалеко от директорского кабинета. Вошёл.
За столом — человек неопределенного возраста. Цвет лица серый, черты размыты, ассиметричные морщины, слипшиеся волосы до плеч. Дряблый, бесхребетный, полноватый. На двери вывеска: «Председатель профкома».
В неполные двадцать, мой сотрудник попросил путевку в пионерский лагерь для двух сыновей.
— И сколько же Вашим детям лет?
— Семь и десять, — был ответ, удививший хозяина кабинета, и развеселивший бухгалтерш, кладовщиц, «плановичек» и прочий женский контингент завода, неравнодушный к мужской красоте. До них, неизвестно как, дошёл диалог.
Страстный роман Кирилла с продавщицей корма для рыбок завершился свадьбой, как только ему исполнилось 18. Невесте было тридцать. От первого брака, после гибели мужа, у женщины осталось двое мальчиков. Кирилл считал, что без его, «отцовского», участия ребята не вырастут, что женщина никогда не поймёт мальчишку. Собирал для детей компьютеры из комплектующих, излишки которых отдавал ему Влад. Два раза выносил с завода старые мониторы, которые мне удалось «списать», в громадной спортивной сумке. То ли рост его производил впечатление на охранников, то ли добрая улыбка, но открыть сумку не попросили.
Существо, располагавшее жидкое тело в стуле, могло бы обеспокоиться о проветривании цехов, о качестве еды в столовой, о туалете, но молчало. За то, что творилось на заводе, оно должно было ответить перед людьми и перед Богом.

«Особистка»
От янтарной девушки никто не ждал результата работы, да и на работе она обычно отсутствовала. Мальчик, едва пошёл в детский сад, поделилась со мной новостью: ждёт второго ребёнка, надеется, что будет девочка. Когда детей стало двое, Леся постоянно пребывала на больничном.
Рассказала: ей присылают мёд из казачьей станицы, она перемалывает его в мясорубке вместе со столетником, выращенном на подоконнике. Это были витамины для укрепления иммунитета, конфеты, и фрукты для детей.
Отыскала на предприятии ещё один способ добывания денег. Кроме небольших приборов, завод производил предметы широкого потребления: отвёртки, стамески, дверные петли и прочее.
Леся оптом скупала продукцию, подъезжал муж, грузили товар в машину, развозили по магазинам и вещевым рынкам, предлагая более высокую цену.
Единственный человек, с которым девушка пребывала в постоянной конфронтации, была заводская «особистка», требующая от всех дисциплины и чёткости. Для легкой, по жизни, Леси эти понятия оказались слишком тяжеловесными.
Тамара Фёдоровна – «цербер» предприятия, особый отдел в лице единственного сотрудника, периодически показывала «хозяину» «добычу»: фамилии, убежавших раньше времени с работы или обедающих не в свой перерыв, номера цехов или отделов, где забыли опечатать дверь, выключить на ночь свет, где рабочие вечером изготавливали продукцию на сторону и прочее.
Леся опаздывала на работу, неправильно оформляла документы на вынос товара с завода и потеряла печать, когда последняя выходила из нашего помещения.
Печать нашлась на следующий день. Охранники, не заметившие, как лезли воры через форточку к директору в кабинет, позволившие Кириллу вынести мониторы, проявили бдительность на этот раз, обнаружили, что на двери нашего отдела висит бирка с оттиском социалистической пятикопеечной монеты, которую Лесе подсунули вместо сдачи.
Больше у меня оправданий перед руководством не было, ей грозило увольнение. Где она заработает деньги, имея двух малолетних детей? Оставалась надежда на бесхитростное обаяние девочки.
— Иди, и скажи Тамаре Федоровне, что увольняю тебя, что оправданий твоих слышать не хочу, плачь, проси, — учила я её.
Леся ушла. Минут через тридцать раздался телефонный звонок. Тамара Федоровна приглашала меня к себе.
— Елена Васильевна, дружок, я Вас понимаю, вы сердитесь на Лесю, но какая хорошая девочка.
— Не хочу этого слышать.
— Голубушка, прошу Вас, оставьте её в отделе, ну куда идти с двумя детьми?
— И не уговаривайте, она мне надоела своей расхлябанностью, — последнее слово — елей на душу «особистки».
— Под мою ответственность, а?
— Ну, если под Вашу, согласна.
Передо мной сидела пожилая женщина, пенсия такая, что приходилось исполнять «заказ»: «ловить мышей» на заводе. Мы с Тамарой Фёдоровной подружились с тех пор и обсуждали, разбушевавшейся у нее, гастрит, холецистит и дороговизну лекарств.
Изготовление фальшивок

Антоха совсем обнищал с крохотной зарплатой техника, запойным папашей и безответной матерью, изготовил, втихаря, на цветном принтере проездной билет. Контролеры в троллейбусе подделки не заметили, сканер и цветной принтер приобретали мы с Владом из числа лучших в городе. Стопку бумаги, на которой распечатали проездной, закупали для изготовления рекламы приборов завода.
После Антохи, такой же документ сделали все ребята для себя, подруг и родственников. Прошёл месяц, и за проездными к нам потянулась та небольшая часть завода, которая не имела льготный проезд по причине пенсионного возраста.
Идея напечатать приглашение в дом культуры принадлежала Севе. В городе гастролировала популярная музыкальная группа, билеты на концерт имели «неподъёмную» цену. Скинувшись, приобрели один, он имел несколько степеней защиты, изготовить копию взялся Кирилл, проявил непривычную сосредоточенность и терпение. Экземпляр получился — супер. Миновали контролеров успешно.
Посещение концертов за счёт завода вошло в правило. Однажды, ребята напечатали входных билетов больше, чем нужно, лишние попробовали продать. На следующий день, со смехом, показали мне фальшивые пятисотрублевые купюры, которыми с ними расплатились в давке перед входом на концерт.
Я предупредила их, что продажа поддельных билетов — уголовное преступление.
В это время из отпуска вернулись директор и начальница столовой, оба загорелые, отдыхали на Багамах.

Тарасик
С Надей, знакомой по старому месту службы, столкнулась неожиданно около метро. Обменялись опытом и впечатлениями и приготовились бежать дальше, как, вдруг, Надя пожаловалась: они с мужем не справляются с шестнадцатилетним сыном, Тарасиком, из техникума ушел, бездельничает, попал в плохую компанию.
— Ищу, куда бы его пристроить на работу, — сказала, как бы спрашивая, не возьму ли я сына на завод.
После поступления в институт мне удалось перевести Антоху с должности техника в инженеры без всякого на то основания, с одной целью: стимулировать стремление получить высшее образование, взглянуть на бытие отца с позиции достойного человека. Вакансия техника освободилась. Я предложила Наде прислать мальчика.
Так получили мы эльфа по имени Тарасик. Тоненький, невысокий, светлый, почти прозрачный, курносый, похожий на дух, но дух опасный, не лесов или полей, как его собратья прошлых лет, а жестокого города, заполненного наркотой, порнографией, проституцией малолетних.
К своим шестнадцати, он узнал и попробовал больше, чем хотелось бы его родителям, да и мне, как его начальнику, признаться, тоже. Смотрел на человека, и не верил, такой опыт во взгляде, что не приведи Господь.
Являлся на работу в синей или красной бейсболке, козырьком на затылке, в одном ухе — две серьги. Футболка или свитер — свободного покроя, джинсы едва держались на тоненьком тельце, штанины расходились в области колен.
«Права ли я была, что приняла во взрослый коллектив испорченного ребёнка? Приблизила или отдалила печальный финал?» — спрашиваю себя, по сей день.
Мальчик принимал работу за игру. Мы подключили его к проходной, оттуда получал, и задорно правил результаты посещений завода сотрудниками. Мы отмечали, как рабочий день, прогул матери, которая вывозила ребёнка в пионерский лагерь за город, уважаемого всеми старого инженера-конструктора, он, чтобы прокормить семью, выполнял на компьютере чертежи для небольшой мебельной фирмы и доставлял их заказчику. Несколько человек посетили выставку новых технологий, а директор отпустил туда только их начальника.
Недели три мальчик сканировал тексты, получая вознаграждение от Кирилла, тот где-то «надыбал» эту халтуру. Печатал Тарасик, искренне веселясь, проездные для заводчан, себя, мамы, папы и приятелей.
Не достигшему 18 лет, ему полагалось работать на час меньше, но он, даже, оставался после работы. Как я догадывалась, по вечерам мои сотрудники позволяли себе поиграть на «компах». Тарасик был единственным человеком, кому время пребывания на предприятии приходилось корректировать в сторону уменьшения, делал он это сам. Как и остальным, по ведомости выдавала ему «чёрные» деньги, получаемые в «тяжёлые» для предприятия дни у директора «из кармана» на весь отдел.
Проще говоря, мальчик с головой окунулся в особенности нашей работы, опережая, в смысле сообразительности, Антоху, который понимал не сразу, но, как впоследствии выяснилось, помнил дольше других, причём с подробностями, на которые остальные не обратили внимания.
Необязательность Тарасика, несерьёзное отношение ко всякому заданию напрягали взрослых, особенно, меня. Посылая выполнять какую-то работу, не было уверенности, что дойдет, мог зависнуть около, заинтересовавшего его, допотопного станка, легко разговорившись с удивлённым рабочим, пойти обмениваться диском с компьютерной игрой или начать дрессировку молодой собаки, прибившейся к охранникам в проходной. Все время приходилось отслеживать распущенного ребенка. Я легко рассталась бы с ним, но Надю не хотелось расстраивать.
Она часто звонила мне домой, удивлялась, с каким восторгом отзывается сын о сотрудниках отдела.
Летом и в межсезонье, если не было холодов, в обеденный перерыв ребята боксировали во дворе, расчистив место для «ринга» среди лебеды, крапивы и одуванчиков. Территория убиралась, лишь, в одном месте: между проходной и входом в здание.
Тарасик тоже выскакивал во двор поиграть в бокс, хорохорился, прыгал вокруг старших товарищей, размахивал тонкими ручками, изображая смертельный удар или нокаут.
Потом, помывшись до пояса, молодые люди заливали кипятком лапшу «Ролтон», у любовницы директора не обедали.
Тарасик стал приносить из дома лапшу. Было видно, что ребят он обожает, особенно Кирилла, крутился вокруг него, как третий сын, удивляясь, как у его кумира получается собирать на себя внимание окружающих, а он, пока, всем, только, досаждал. Из глаз мальчика стала уходить «порча».
Надя благодарила за сына, и приходилось держать в коллективе это «дитя», но произошло ЧП.
Войдя в комнату после обеда, (задержалась у клиента), я заметила, что лица сотрудников мрачные.
— В чём дело?
Влад объяснил, запинаясь, что из ящика его стола пропали дорогой винчестер и новая видеокарта. Обычно, комплектующие убирались в специальный шкаф под замок, электронщик не сделал этого, утром собирался установить их в другом отделе. Пропаж у нас до этих пор не случалось. Нам с Владом предстояло возместить потерянное за свой счёт.
— Кто, вы думаете? — спросила я, хотя, ответ был известен.
Молчание.
— Мальчик, — выдавил из себя Влад.
— Вы уверены? Сюда столько людей по вечерам приходит. Вы понимаете, что это обвинение?
Нужно сказать, что после работы наш отдел, иногда, превращался в нечто, вроде клуба. Немногочисленные молодые сотрудники из других подразделений, заглядывавли поговорить про компьютеры, переписать новые программы, игры, получить проездной билет.
— Да, да, — голоса остальных в поддержку Влада, — мы уверены.
Мальчик, то есть Тарасик, не вышел на работу, грипп.
Вечером позвонила Наде, рассказала о происшествии, о том, как ребята расстроены. Через некоторое время раздался ответный звонок:
— Елена Васильевна, он вернет винчестер. Я не понимаю, что случилось, прежде не брал чужого.
Сердце моё вздрогнуло, неужели, к той криминальной информации, которую мальчик накопил к 16 годам, мы добавили свою порцию?
— А про видеокарту, сказал, ничего не знает, — продолжала Надя.
Нужно объяснить, что видеокарта в компьютере определяла качество изображения на мониторе. Заменить видеокарту, означало получить игру более высокого уровня. Я полагала, что и её взял Тарасик, ему хотелось потренироваться дома и блеснуть на вечернем состязании отдела.
На следующий день снова пришлось звонить Наде, она, опять, объяснялась с Тарасиком, и он, наконец, признался.
— Елена Васильевна, ему очень стыдно перед ребятами, так их подвел, плачет, обещает, такого не повторится больше. Только не выгоняйте его, пожалуйста, прошу Вас!
— Хорошо, — пришлось со вздохом согласиться, — раз обещал, что не повторится, пусть поправляется и выходит на работу.
Утром объявила, что Тарасик вернет видеокарту, раскаивается, просит остаться в нашем коллективе.
— Посмотрим, как он себя покажет, — закончила, но в ответ получила недоумённое молчание.
Прошедший с честью «огни и медные трубы» в армии, и, уже получивший некоторое образование, Антоха, что-то попытался объяснить, но у него получилось только: «А, да, э».
Закрыл вопрос Данила:
— Извините, Елена Васильевна, мы не хотим больше оглядываться друг на друга, и думать, кто из нас вор.
Заметила, что у Севы, когда он сердится, глаза становятся стеклянными.
Ося снял наушники, тоже удивлённый скорым возвращением тинейджера.
Вероятно, нужно было объяснить им, что это жестоко — выгнать ребёнка, что он жаждал, всего-то на всего, блеснуть, хотя бы раз, в вечернем турнире. Но, даже, о том, что мне известно про игры, не хотелось говорить.
— Я поняла, ребята, спасибо за откровенность.
Пришлось объясняться с Надей по телефону.
— Пусть будет ему урок, так решил коллектив, ничего нельзя изменить, Тарасик должен запомнить это на всю жизнь.
В голове тут же всплыл злосчастный ластик и мамина тяжёлая рука.
Но не всё повторяется, как нам хотелось бы. Через некоторое время Надя рассказала, что попыталась устроить сына на работу к своим клиентам, но оттуда мальчик сбежал, плакал, просился к нам. Больше ей не звонила, чтобы не «сыпать соль на рану».
Потом, от общих знакомых по прежнему месту службы услышала, что, прибившись к компании, где принимали наркотики, нанюхавшись или уколовшись, наш эльф вышел в окно с пятнадцатого этажа многоквартирного дома, навсегда упорхнув из мира живых.
По сию пору раздумываю: есть ли доля моей вины в гибели ребёнка? Воистину, батюшка, на себе испытала, что дорога в ад выстлана благими намерениями.
Я ничего не сказала ребятам о гибели Тарасика. Они тут не причём. Мы брали у завода всё, что могли, пример подавал директор, играли в те игры, которые предложила страна. У шестнадцатилетнего подростка в голове перепутались действительность, компьютерные «стрелялки», поступки и ответственность взрослых людей, он украл у тех, кому доверял и кого любил.

Прощай, завод
В рекламной газете мне встретилось предложение работы. Хозяин фирмы называл это место должностью финансового директора, а, на самом деле, ему нужен был бухгалтер для учёта теневых операций, «чёрных» денег и неучтённого товара в компьютере.
Придя по объявлению в здание на одной из центральных улиц города увидела в вестибюле соискателей: солидных мужчин с портфелями. У меня в руках была маленькая сумочка, мобильный телефон и зонт, некогда обдумывать, как произвести впечатление.
Мужчины прошли собеседование, покинули кабинет работодателя, настала моя очередь.
Директор, он же хозяин, молодой человек, лет тридцати, симпатичный, с большими ушами, перпендикулярными к голове, как у Чебурашки, и потому, выглядевший обаятельным и наивным, принялся расспрашивать об опыте работы, задавать каверзные вопросы. Получив ответы, он посетовал на неудачные попытки автоматизировать учёт и планирование «белых» и «чёрных» товаров и денег.
Имея за плечами опыт внедрения подобных задач на многих предприятиях города, я предложила организовать работу. Он спросил, смогу ли я добиться результата работая так, как прикажет он. Пришлось ответить правду: «Нет, и никто не сможет», встала для прощания, не желая терять время на вздорного человека.
Через день позвонила секретарь этого «мальчика», он приглашал на работу. Предложенный оклад равнялся тому, который я имела на заводе, умноженному на шесть. Это не была «белая» зарплата, как, впрочем, у многих в то время.
С новым хозяином, первое впечатление о наивности которого оказалось ошибочным, было не просто, но никогда мне не приходило в голову получить «откат» за покупку техники или воспользоваться как-то ещё его доверием, хотя, в руках оказывались большие суммы «чёрного нала».
Помню день увольнения с завода, в отделе оставались Ося, Влад и Антоха.
Данила готовился к защите диссертации, Сева перешёл на высокооплачиваемую должность в столице, Кира уехал на собеседование по поводу нового места работы.
Влад топтался на месте, растерявшийся и расстроенный, уходить с завода не собирался, приработки на стороне были стабильными, а перемен в жизни не переносил. Антохе предстояло ещё учиться и уволиться после получения диплома.
Я коснулась Осиного плеча, он оторвал взгляд от монитора, снял наушники, на меня смотрели большущие выпуклые чёрные, почти со слезами, глаза. Дружный коллектив распался.

Грешники сегодня
Батюшка, несколько слов о том, как сложилась дальнейшая жизнь людей, которые грешили на этом предприятии.
Кроме двух детей, которых выхаживала Леся, числясь в нашем отделе, у неё появилось еще трое. Старший сын, у постели которого мать провела много времени «за счет завода», теперь уже взрослый и зарабатывает сам.
Стеснительный Влад, изменил свою жизнь и создал семью. Изменил жизнь, но не изменил месту работы, из бывшего IT-отдела, он, единственный, и сегодня, там трудится. Мы общаемся, иногда, по Скайпу или по телефону. Я не спрашиваю у него отремонтировали ли сортир и заделали ли щель в стене, не хочу расстраиваться.
Сева — начальник отдела информационных технологий крупной иностранной компании, ведущей бизнес по всему миру, у него три сына. Нетерпеливый, очень способный Сева окончил платный институт ускоренного обучения за полтора года. На защите диплома ему предложили доработать и оформить работу, как кандидатскую диссертацию.
Я спросила планирует ли он покупку новой квартиры в связи с расширением семейства и получила ответ, что планирует, но пока не знает, в какой стране, у него несколько предложений от хозяев. Я догадалась, что Россия в число рассматриваемых вариантов не входит.
У меломана Оси: жена-пианистка, должность программиста в банке, один ребёнок и живая музыка дома. Слышала, что подросшего сына отправил учиться в Израиль.
Кирилл не получил высшего образования и не определился со специальностью. Торгует то автомобилями, то запчастями.
Скудна информация о Даниле, известно, что подался в Штаты, в социальных сетях появляется редко. Официально не женат, приезжал навещать родителей, пробыл в России несколько месяцев, рассматривал возможность возвращения. Поискал место, поговорил с приятелями и уехал назад.
Евлампия Сидоровна ушла с завода. Навела порядок в бухгалтерии, отчёты в налоговую службу стали безупречными, но директор отказался повышать зарплату.
Мне известны все её перемещения, потому что, получив должность главного бухгалтера в другом месте, она приглашала нас устанавливать программы. За столом главного бухгалтера сидела достойно одетая дама, с аккуратной модной причёской, в очках, чуть съезжающих на кончик носа, уважающая себя и свой труд.
Несколько слов о женщине с серьгами, необыкновенно приятном человеке, выглядевшем на фоне озабоченных сотрудников завода странно, с безмятежным выражением лица и спокойной приветливой улыбкой. Они с мужем, бизнесменом, приехали в наш город из Сибири, купили квартиру у метро, недалеко от завода, и, не желая скучать дома, женщина устроилась к нашему шефу. Полученные деньги не так интересовали её, как должность – начальник, возможность общаться с людьми и нравиться всем.
Что касается друга, «банкира», который помогал мне с обналичкой, а я ему «подбрасывала» клиентов из числа наших заказчиков, то мы познакомились с Вами в его доме. Когда конструировал оружие для защиты родины, жил в панельной многоэтажке, в тесной квартире, заработал язву в командировках и стенокардию, как результат неудачных испытаний. Вторая половина его трудовой жизни ушла на обслуживание бюджетных денег на расчётных счетах предприятий ВПК, и мы с Вами могли наблюдать результат.
Шефа выгнали, но, как мне сказали, не за то, что вор, а за то, что хотел взять не по рангу. К министерству, в нашем городе, было приписано еще одно похожее предприятие, их решили объединить. Рука Москвы у директора того заводика оказалась крепче, чем у нашего, назначили руководить его. Крыса-кучер сопротивлялся, но, однажды, в голубом мерседесе он раздраженно ожидал, когда нерасторопные «стражники» подобострастно откроют ворота, однако, вышел начальник охраны и сказал, что его пропуск больше недействителен. Предприятия так и не объединили. Пострадал шеф не сильно, в интернете вижу его, как владельца многих активов. А то, что не заметно «простому глазу», наверное, много больше.

Вопросы
Батюшка, я нарушала Божьи заповеди и законы страны. Сейчас сажают в тюрьму за прошлые грехи, а по какому принципу, непонятно. Иногда, думаю, какую статью мне могли бы «пришить»? Неуплата налогов, подделка документов, злоупотребление рабочим положением, использование фальшивых печатей, создание фиктивной фирмы, обналичивание денег, и так далее и тому подобное.
Знала бы мама… Нет больше моей строгой воспитательницы, отработавшей на военном заводе в годы блокады «от звонка до звонка», нет и её сестры, коммунистки, охранявшей на зенитной батарее небо города. Им, слава богу, не довелось узнать, какими способами добывала деньги на еду и лекарства их своенравная дочь и племянница. Не уверена, что бабушки согласились бы принять помощь, если бы правда дошла до них.
Не знаю, батюшка, возраст ли тому виной или влияние марксистко-ленинской философии, которой много лет забивали нам голову, но не спасение собственной души тревожит меня.
Из пяти человек, включая Лесю, которые хотели стать программистами, получилось у троих.
Один трудится в Штатах, второй своего ребёнка отправил в другую страну, третий собирается уезжать.
Из окон моей квартиры видна песочница, в которой строят куличики малыши. Смотрю и думаю:
«Кто-то из них имеет прекрасную голову, талант, получит достойное образование, научиться эффективно работать. Сможет ли это поколение зарабатывать нормально не за границей, а дома, и не нарушать законов ни человеческих, ни Божьих?»
Заповедей я не соблюдала, а греха за собой не чувствую, ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)