Любовь и подруги. Часть 5. Заключительная (Глава 5)

Шло время. Начиналась перестройка! Чёртова перестройка! Сколько горя она принесла людям, особенно, живущим в азиатских республиках. Это большая тема, серьёзная. Не буду её пока касаться. В Таджикистане стало неспокойно, даже опасно. Надо было подумывать, куда из Душанбе переезжать.
И нашему семейству и семье Греты сподручнее всего было переезжать в Ленинград или в Ленинградскую область. У моего мужа в Луге жила мать с сестрой и её семьёй, У Греты подруга родителей Ирина Вячеславовна завещала свою квартиру Грете. Но нам в Луге места не было. И Грета не смогла жить в этой квартире. Они с Толей поступили, как подсказывала им совесть, то есть отдарили квартиру Ирины Вячеславовны внучке, которую сын бросил, уйдя в другую семью. Вот Глуховы таким образом загладили вину своего сына.
Так или иначе, но мы стали часто приезжать в Ленинград в надежде, что, продав свои большие квартиры в Душанбе, мы сможем какие-нибудь маленькие купить в Ленинграде или области. Тем более, что наш старший сын жил в Ленинграде, и нам хотелось быть ближе к нему. Итак, мы с мужем и Грета частенько собирались у Люси. Во всяком случае не пропускали ни одного её дня рождения., когда собиралась вся большая компания. А после смерти нашей подруги Ларисы, что приезжала на Гретин юбилей, к этим встречам все стали относиться особенно трепетно: ведь в любой момент мы можем потерять ещё кого-нибудь. Возраст! Да и среди нас практически не было уже здоровых. Поэтому, встречи старались не пропускать.
Толя никогда не участвовал в этих встречах. Ни тогда, когда жили в Душанбе, ни тогда, когда оттуда уехали. В последнее время Толя сильно сдал. Ещё бы! Он привык работать при правительстве. А теперь правительства, как такового, не стало. Президент Махкамов, умный, талантливый, бескорыстный вынужден был подать в отставку в надежде прекратить беспорядки. Однако борьба за власть только их усугубила. Анатолий Иванович оказался не у дел. Хорошо, что хоть пенсию оформили. Толя впал в депрессию: лёг и не хотел вставать, ссылаясь на недомогание. Сын, врач, недавно окончивший обучение в мединституте, и невестка, работали в скорой помощи. Как они его не обследовали, ничего серьёзного найти не смогли. Решили: «пусть посимулирует, отлежится, и всё будет хорошо».
Однако этого не произошло. Дети разъехались: старший – в Сибирь, младший – в Калининград.
Обстановка всё ухудшалась. Глуховы решили ехать к младшему сыну, благо тем от скорой помощи выделили квартиру, где, как писал сын, места всем хватит. Толя взбодрился и весь погрузился в предотъездую суету. Можно считать, что им повезло. По площади квартира была вполне достаточная, но её пришлось переделывать под жилое помещение, ибо этот дом ранее был то ли библиотекой, то ли ещё каким-то зданием общественного назначения. Толик работал с большим усердием. Сын, как мог, помогал ему. Помогала и Грета, беря на себя заботы по кухне, по дому, и приличную физическую нагрузку по ремонту.
Жизнь входила в норму. Теперь, живя поблизости от Ленинграда, Грета часто приезжала к бывшей невестке, чтобы повидаться с внучкой. Останавливалась она обычно у Люсеньки. Толик же после окончания основных работ по устройству жилья вдруг снова захандрил. Стал много лежать, жалуясь на недомогание. Сын, которого мы считали врачом от Бога, у отца ничего не находил. Грета же, предполагая, что это связано с тоской о прежней жизни, о друзьях, работе, уговорила его съездить в гости к Люсе, пожить там, побродить по Ленинграду, по пригородам, тем более, что Люсина дача – прежний родительский дом, была в Петергофе.
Наконец, Толик согласился при условии, чтобы никаких больших встреч не организовывалось. Мы к тому времени тоже уже жили в Ленинградской области, неподалёку от сына. Вот с нами он охотно встретился. Встретился он и с нашими друзьями: комната 306 в общежитии, где он так любил бывать. Встретились у Гали, как обычно. Нас тогда в Ленинграде было пятеро из двенадцати. Да приехала из Нарвы Лида-Дорожинка. Да мой муж, да Грета с Толей. Компания собралась большая, весёлая. Толик был в ударе. Много и очень интересно, забавно рассказывал. Мы окунулись в юность! Как здОрово! Мы сидели за столом, совершенно не ощущая теперешнего возраста. Как славно повидались! Даже помолодели!
Однако со своими однокурсниками Толик категорически отказался встречаться. Как-то они с Гретой приехали к Люсе. В это же время приехала Надюша. Уж не знаю: подстроила ли эту встречу Люсенька или это случайное стечение обстоятельств. Встреча прошла так же, как проходили подобные встречи в Душанбе. То есть Толик в основном брал на себя кухонные заботы, приготавливая что-нибудь из таджикской кухни. Вёл себя сдержано, но вполне адекватно. Ну, и как и тогда, Люся шепнула мне, что «лёд тронулся».
Теперь, собирая друзей на свой день рождения, она уговарила приехать и Толика. Вот и состоялась встреча тех, кто когда-то предал его. «Лучшие друзья»! Однако никто никак этого не показывал. Все были рады встрече. Всё в далёком прошлом! Все держались как обычно. Толя за стол практически не садился: он хлопотал по кухне. Горячее было приготовлено им. Он его разливал, или раскладывал по тарелкам. Объяснял, как лучше то или иное блюдо есть, чем приправлять. Потом уносил тарелки, освобождая место для Люсиного знаменитого торта. Он наклонялся к Люсе, тихо спрашивая подавать ли уже чай, или какие подавать чашечки, то есть, от какого сервиза. Всё это он проделывал как настоящий высококвалифицированный официант: не заметно, не навязчиво. Чистая обслуга. В общих беседах совершенно не участвовал.
Надюша довольно часто стала приезжать к Люсе. Гостила у неё по неделе и больше. Частенько наведывались и Толя с Гретой. Днём Люся таскала Надю по достопримечательностям, а Толя с Гретой ездили по своим делам. В большой компании, да за застольями на душевные темы не поговоришь, так что мы с Алексеем почти ничего о жизни Нади не знали. Она, оказывается, не очень её афишировала. «Всё отлично, всё хорошо!» Да и, действительно, зачем людям настроение портить. Встреча должна быть радостной. А жизнь у неё была более чем безрадостной. Мало того, что сын совсем спился, так теперь стали пить и внуки.
Денег на то, чтобы прокормить столько здоровых мужиков, да ещё и напоить их, естественно, не хватало. Она брала работу, чтобы подработать. Муж Лёня, тоже брал дополнительно работу. Время перестроечное, тяжёлое. Хорошо, что у него была заказчица – женщина, с которой он когда-то вместе работал. Как-то она позвонила, и, узнав, что работа закончена, просила Лёню ей принести. Жила она рядом, то есть в соседнем дворе. Лёня взял чертежи и пошёл. Надя почему-то стала смотреть ему вслед, чего прежде не делала. Вот он скрылся за поворотом. Она отошла от окна и, буквально, через несколько минут раздался звонок. Она открыла дверь, на пороге стоял запыхавшийся мальчик.
— Тёть Надя, ваш муж упал, лежит на снегу. Говорят, он умер!!!
Надя в чём была, выскочила на улицу. Сразу за поворотом стояла скорая. Врачи зафиксировали смерть и теперь ждали её и перевозку. Я об этом узнала, когда приехала на девять дней. Ни сын, ни внуки не пришли помянуть отца и деда. Они «глушили горе» по-своему.
Вот тут-то я и узнала об её страшном горе, о её тяжёлой судьбе, о её страданиях. Нет, она не жаловалась, просто рассказывала факты. А факты ужасающие: Ни работать, ни учиться не хотят. Вечно, по — пьяни, ввязываются в драки, которые не всегда безобидно кончаются. Бывает так, что, кому-то из них приходилось и тюремный срок отбывать.
А после смерти мужа, стало совсем невмоготу выдерживать их домогательства, требования денег на водку не только для себя, но и для своих «возлюбленных». Поэтому, она заменила замки, чтобы они не могли распродать остатки имущества, а сама уезжала к Люсе укрепить немного нервную систему, отдохнуть от постоянных стрессов. Потом её приезды резко оборвались. Люся мне ничего не рассказывала.

Как-то я ехала к сыну в Москву, ну и решила заехать в Горький навестить подругу. Когда я позвонила ей, чтобы сообщить номер поезда, то почувствовала нехорошую прохладцу. Явно её не очень – то хотелось меня видеть. Но… дело сделано. Еду. Она встретила меня без обычного шумного восторга, без своей милой улыбки, без ямочек на щёчках. Оно и понятно: мужа схоронила недавно, а следом, оказывается и брата. Какая уж тут улыбка! Но оказалось что это не все её горести, свалившиеся на её бедную измученную душу. А случилось вот что….

Не успела, как следует, оправиться от смерти Лёни, как ей сообщили, что умер сын. Она помчалась на квартиру сына. Зрелище, что она увидела, повергло её в шок. Сын со своей сожительницей лежали в луже из различных нечистот. Запах стоял ужасный. Она не смогла заставить себя подойти к сыну. Это было сверх её возможностей, сверх её сил. Врачи сразу поставили диагноз – передозировка. Значит, он ещё и наркотики принимал. Она посмотрела на внуков. Те стояли совершенно будто неживые. Смотрели на отца какими-то незрячими глазами. Надя их в таком состоянии никогда не видела.

Позже она пыталась анализировать своё состояние в тот страшный момент. В ней боролись одновременно несколько чувств. Умер сын! Умер Лёша, Лёшенька! Горе матери трудно передать. Но тут горе как-то переплелось с какой-то непонятной радостью. Немыслимо! Что это? «Да, умер сынок, умер, — говорила она себе, но, а разве он жил? Разве это была жизнь? Не пил бы, так, может быть, и ребята бы не спились». Слёз не было! Сухие глаза! Ей было стыдно перед собой. Мать же!
Она всё пыталась понять, что же внутри неё происходит? Наконец, ей показалось, что она поняла себя. Да, у неё появилась надежда, что своею смертью Лёша спасёт своих сыновей. Зрелище, которое увидели ребята, было столь ужасающим, что, представив себя только на секунду на месте отца, валявшегося в той вонючей жиже, никакой водки не захочется. И Надя наивно думала, что всё, все её муки позади: ребята возьмутся за ум, пойдут работать или учиться.

Уж она всё для них сделает, поможет. После похорон они были тихими, тихими. С бабушкой не разговаривали, да и друг с другом, видимо, тоже. На поминках, очень и очень скромных, они не пили. Так показалось Наде. Надежда на новую, другую жизнь стала крепнуть. Уж она стала наводить справки у друзей по работе: кто, чем может помочь внукам. К ней вернулся прежний деятельный характер. Но…. прошёл месяц. А тут подошло сорок дней. О! Как же не помянуть отца! Ну и помянули. Только поминки затянулись на всю оставшуюся жизнь. Когда она мне это поведала, поведала спокойно, обречённо, я просто не знала, что ей сказать. Да и надо ли что-то говорить? А вот, как поддержать? Чем помочь? Чем? Мы долго сидели, не зажигая света, и молчали, молчали, молчали.

Вдруг Надюша встрепенулась, обняла меня, даже улыбнулась.
— Ой, я совсем стала плохой хозяйкой. Ничего не купила к твоему приезду, ничего не приготовила. Я, почему-то думала, что ты не приедешь. Странно, ведь ты с вокзала звонила. Я была уверена, что ты не приедешь: я же плохо с тобой говорила, грубо, кажется. Прости меня. Я сейчас яичницу приготовлю, салатик сделаем!.. Я ничего теперь не готовлю. Как-то перебиваюсь: то пирожок, то яичко. Иногда к Любочке схожу. Или она мне что-нибудь принесёт. Помнишь Любочку? Как она в твоего Сашку влюбилась?! Жалко, что Сашина жена заревновала, написала Любе жёсткое письмо с требованием оставить Сашу в покое. Саша какое-то время писал, видимо жена ему ничего не сказала, но Любочка не отвечала, обиделась. Очень переживала.

Воспоминания о прошлом немного оживили её. Вспомнили горы, водопад, сель, что застал их с Люсенькой в горах. Спать легли далеко за полночь. В планы Нади входило завтра показать мне Горький с его примечательностями. А вечерком устроить праздничный ужин: с вкусным вином, вкусными закусками и с тортиком. Только погасили свет, как Надюша уснула. Уснула сразу, видимо, давно толком не спала. Зато мне не спалось: мысли, мысли. Я думала о горькой судьбе бедной женщины. О её мужестве, умении эти страшные беды переносить стойко, очень стойко. Я бы так не смогла. Я бы сломалась. И ещё! Куда же смотрит господь Бог? За что карает добрых, хороших людей? Почему не помогает? Что-то в этом мире не так. А что? Прости, господи мои грешные мысли. Прости! Прости, пожалуйста, Надюшины прегрешения: вольные и невольные. Да и какие вольные прегрешения у неё могут быть. Она добрая, отзывчивая, готовая всем и во всём
помогать людям. Недаром она и в нашей комнате была всеобщей любимицей и впоследствии, на работе. Так за что ей такие муки?

Через день мы распрощались. На вокзале она призналась мне, что боялась моего приезда и не хотела его. А теперь она очень рада, что я на это решилась. Ей стало много легче. Мы обнимались, целовались, плакали, смеялись, пока проводница не позвала меня в вагон. До отъезда поезда оставалось полминуты. Вот и всё! Что-то ещё будет? Бедная моя, Надюша! Мне вспомнились стихи Мирры Лохвицкой:

И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини,-

Умей страдать!
Мирра Лохвицкая, 1895
И она страдала, страдала с величием богини. Не каждому это дано.

Надя вернулась снова к поездкам в Ленинград. Только Толик перестал приезжать. Не приехал даже на Люсин семидесятилетний юбилей. Грета говорила, что он обленился, делать ничего не хочет, всё лежит и лежит, убеждая всех домочадцев, что очень болен. Однако, аппетит у него хороший. Вот только требует, чтобы ему приносили еду в кровать. А иногда он на ночь ставит себе утку, утверждая, что ему опасно ночью ходить в туалет, ибо он может упасть. Вспоминая его юношеские фантазии, Грета относилась к его причудам спокойно. Сын с невесткой тоже, ибо не находили признаков серьёзного заболевания. Я же говорила Грете, что это серьёзные симптомы, которые говорят о серьёзном депрессивном состоянии. Дело в том, что я сама пережила нечто подобное, и вышла из него с большим трудом. Да и вышла ли …? Мне казалось, что я его понимаю.

Вот уже и у Греты юбилей! Она в нашей комнате была «запевалой», то есть с неё каждый год начинались новые дни рождения. Я решилась поехать к ней в Калининград! Муж не смог поехать: он был болен – рак. Поехала и Люсенька. Надя не приехала. Приехали родственники из Москвы. Грета всех сумела разместить. Толик встал. Правда, никакой активности не проявлял, но и внимания к себе не требовал. Был, как бы немного отчуждён. После пары праздничных дней, гости разъехались, а я осталась ещё на три или четыре дня. Теперь можно было спокойно побродить по городу, по магазинам с Гретой.

Вечерами, мы вспоминали студенческие годы, курьёзные случаи. Толик принимал активное участие в вечерних посиделках, хотя у Греты было мало времени, ибо она уж так загрузила себя, что ей и продыхнуть-то было некогда. Зачем? Невестка обижалась на неё, так как та не давала ей возможности помочь хотя бы с мытьём посуды. Жаловалась мне, жалела свекровь. Зато мы с Толиком отводили душу. Он ожил. Когда он узнал, что я стала писать рассказы, и мне для иллюстраций нужны фотографии гор и наших походов, он предложил найти плёнки – негативы, того замечательного похода на Маргузорские озёра. (См. «Мумиё» Лариса Азимджанова Проза.ру).

Грета обалдела, когда увидела, что её совершенно беспомощный супруг вытащил из кладовки лестницу, залез на антресоли, вытащил оттуда несколько коробок и стал искать нужные плёнки. Она пальчиком позвала меня на кухню.
— Ну, что? Видишь? Симулянт! Очень ему нравится, когда вокруг него суетятся, выражают сочувствие, заботятся. Не изменила его жизнь! Каким был в студенчестве, таким и остался.
Тут раздался голос Толика.
— Ура! Нашёл! Только плёнка не качественная. Большинство кадров вообще не получилось. Бери, может, что и извлечёшь.
Так же шустро он водрузил всё на место, в том числе и лестницу, которую Грета пыталась сама поставить в кладовку…

— А это что же ты не убрал? – спросила Грета, указывая на громадную лампу – специальную при фотографировании.
Толик хитро подмигнул мне. Начал что-то устанавливать, крепить плед к верёвочкам, привязанным к оконному карнизу с одной стороны и к гвоздю на дверях — с другой.
— А, — догадалась Грета. – Он хочет нас сфотографировать на память. Молодец, Толя! Давай помогу.
Задник готов. Он усадил меня. Направил свет. Велел смотреть туда, потом сюда. Быть серьёзной, улыбнуться, засмеяться. Потом поколдовал над Гретой, потом с нами обеими. Потом, приладил штатив, и снял нас втроём. Тоже: и так, и этак. Вдруг Грета в ужасе кинулась на кухню. Скоро должны придти сын с невесткой и внучка, а у неё ужин не готов. Мы с Толиком ринулись ей помогать. Уф! Успели во время. Ужинали весело, оживлённо. Толик говорит, что ему уже не справиться с проявкой плёнки и, тем более, с печатаньем фотографий. Никита его успокоил: теперь отдаёшь в ООО какое-нибудь и получаешь готовенькое. СЕрвиз!!! А на другой день я уехала. Это была единственная поездка к друзьям, ибо потом начались сложности с визами, паспортами и прочим. Грете можно к нам ездить, так как у неё здесь родственники, а нам к ней…??? Позже, Грета мне рассказала, что Толик после моего отъезда ещё несколько дней проявлял какую-то активность, потом лёг и не вставал почти пять лет, то есть, до смерти. А Никита так до сих пор и не отдал плёнку в ООО. Жаль! С тех пор прошло пятнадцать лет.

Шло время. Надя приезжала теперь к Люсе только летом, когда у внучки были каникулы. Периодически она «отдыхала» от внуков. Это, когда они сидели в тюрьме. Собирались у Люси теперь только на её дни рождения. А потом и эти встречи пришлось прекратить: умер Слава, инсульт разбил Риту, Грета стала плохо видеть, трудно ездить далеко. Грустно! Но, что поделаешь. Мой муж уже доживал последние деньки. Как-то Грета позвонила Гале и сообщила, что Толик умер, и она не может дозвониться до меня. Галя попросила её мне ни в крем случае не звонить, ибо она сама это сделает. Дело в том, что мой муж всегда первым брал трубку, а ему эту новость сейчас знать не нужно. Однако Грета её не послушалась и позвонила. Я была на кухне. Вхожу в комнату, а муж смотрит на меня странным взглядом. Лицо серое, землистое. Я решила, что он умирает. Подбегаю.
— Что с тобой? Что с тобой? Тебе плохо? Да скажи же, что с тобой!!!
И он каким-то страшным шёпотом говорит мне: «Глухов умер! Толик!» И заплакал. «Теперь моя очередь» Потом взял мою руку и положил к себе на сердце. Он так всегда делал, когда сердце болело: ему казалось, что я снимаю боль. Я не понимала, зачем Грета сказала Алексею. Зачем? А, когда мне позвонила Галя сообщить неприятную новость и узнала про то, как Грета сообщила её Алексею, то была просто поражена.

— Я же её просила. Я объясняла. Что же она так? – расстраивалась Галя.
— Что делать? Такая у нас подруга.
А через две недели умер и Алексей. Теперь мы все – вдовушки!

P. S.
Недавно мы переговаривались с Надей. Внуки вышли из тюрьмы: Один раньше, другой – позже. Один из них взялся-таки за ум. Бросил пить. Уехал в Ленинград от прежних друзей. Устроился на работу, женился. Доволен своей новой жизнью. Второй — вышел недавно. Ещё не определился. Надюша надеется на лучшее. Да, что там говорить – она это заслужила.