Времена года/Весна

Весна или цыганка Ника

Часть первая

В поезде Казань-Москва было безлюдно. Его возможные пассажиры отмечали праздник Победы, а те, кому все-таки довелось взять билет с отправлением на 9 мая, осуществляли тем самым свою заветную мечту: прокатиться до Москвы в купе за небольшую стоимость. Среди таких счастливчиков был семилетний Матвей и его мама Светлана.

Вот это шик! – воскликнул Матвей, открывая створку купе, находившегося недалеко от туалета.

Уронив сумки, он с разбега бросился на койку и закувыркался от радости.

– Сегодня ночью мы живем здесь! Это наш дом!
Матвей, перестань! Сейчас что-нибудь сломаешь и нас выселят отсюда, – решила остепенить озорника чуть уставшая женщина.
А мы сейчас закроемся здесь и будем отстреливаться. Я тебя защищу до Москвы!
Ах вот как… Только до Москвы, а потом защита заканчивается? – улыбнулась светловолосая молодая мама.
Ей было уже за тридцать. От нее исходила грустная тишина. Всё она делала неспешно, но правильно. Скромная одежда, лицо покрыто легкими штрихами косметики, волосы с приятным ароматом жасмина. Всё просто, но простой Светлану никто бы назвать не решился. В ней было какое-то редкое благородство, какая-то элитность.

Её семилетний разбойник внешне очень был похож на мать, но по сути своей являлся её противоположностью. Медлительность была его врагом, скромность обходила его стороной, а с тишиной он и вообще не был знаком. При всём их различии мать и сын как-то удивительно хорошо смотрелись вместе и казались очень гармоничной парой.

Как было бы здорово, если бы до Москвы нас никто не потревожил. У нас был бы свой дом на колесах, – мечтательно сказала Светлана.
Я не буду спать ночью, – ответил Матвей, глядя в окно вагона. – Я буду считать фонари.
Если ты сегодня спать не будешь, завтра уж точно все фонари твоими будут, – уже смеясь, ответила мама.
Мама, мама, а вон там пирожки продают. Ты же хотела купить, пойдем выйдем. Я хочу пирожки! Ну пожалуйста...., – заныл капризник, увидев двух пенсионерок, одиноко балансирующих на перроне.
Какие пирожки, Матвей, минуты через три поезд отправляется. Вот проморгаем отправление и останешься с пирожками в Казани у бабушки. И что тогда?
Мама, мамочка, ну пожалуйста, я так хочу пирожки с капустой. Мы быстро, мы успеем, – заныл обожатель пирожков.
Мертвого из могилы достанешь. Ладно, пулей тогда. Одна нога здесь, другая там. Возьми мой мобильный на всякий случай.

И они бросились к выходу, как спринтеры на олимпиаде после выстрела. Пирожки заманчиво пахли. Их хотелось съесть оптом. И еще накупить в Москву. В Москве таких не пекут. Такие вкусные бывают только в том городе, где ты родился.

Сколько тебе взять? – обратилась Светлана к сыну.
Три, нет четыре, – выпустив на волю жадность, ответил сын.
Да ты что! С голодухи что ли? Дайте нам, пожалуйста четыре, – протягивая сторублевую купюру хозяйке пирожков, сказала Светлана. – Тебе пару и мне пару.

Матвей с огромными от благодарности глазами принимал бесценный целофановый пакет с горячим содержимым.

Мама, мама, возьми еще семечки, – взмолился Матвей.

В тот самый момент, когда Светлана расплачивалась с вокзальными продавщицами, на мешок с пирожками, который не крепко держался в костлявой ручонке Матвея, посягнула местная дворняжка. Собака наперед просчитала ситуацию и, дождавшись нужного момента, когда обладатель с привлекательным содержимым рассеял последнее внимание, вырвала пирожки из рук мальчика и бросилась под вагон поезда. Матвей был ошеломлен местными нравами и, опознав врага в собачьей шкуре, ничего лучше не придумал, как отомстить за содеянное, запустив в обидчика маминым телефоном. Но вор не был наказан даже таким отчаянным шагом. Телефон упал между рельсами, разбившись вдребезги, а привокзальная воришка, комфортно развалившись под вагоном, неспешно прожевывала ароматную добычу.

В голове Светланы звучал гонг китайских шаманов. Пирожки, телефон, собака, отправление поезда! Что делать?! Ей не оставляли выбора. Увидев как проводница машет красным флажком, Светлана схватила сына за шиворот и рванула к вагону.

Раздолбай несчастный, – выйдя из себя, закричала от обиды Светлана. – Нужны они были очень твои пирожки! Не слушаешь никогда никого! Настырный какой! Хочу, хочу! Вот, без телефона остались! – с огромной досадой в голосе журила она Матвея.
Прости, мама, я не хотел, я забыл, что это телефон. Я хотел ее наказать. Так получилось, – захлебывался от слез виновник происшествия. Ему было обиднее за пирожки, чем за новый Samsung. „Как иногда не справедлива жизнь“,– думал он.

Вернувшись в купе, они обнаружили еще один сюрприз. Мечта ехать вдвоем до Москвы была украдена с пирожками. В купе находился третий пассажир. Он стоял спиной к вошедшим и разбирал спортивную сумку. Когда незнакомец повернулся к вспотевшим от перронной драмы Матвею и Светлане, в поезд вошла ВЕСНА. Его изумрудные глаза принесли её на густых ресницах. Он был совершенен… Такие рождаются крайне редко. Очень высокий, стройный полубог,
инопланетный гость, заблудившийся житель эпохи эллинов, скиталец Атлантиды. Ничего подобного Светлана за свою жизнь не видела, не знала и вообразить не могла.

Матвей, – начал первым знакомство борец с вокзальными собаками. Совершенно по-взрослому он протянул руку для пожатия ангелу с изумрудами вместо глаз.
Иван, – ответил незнакомец.

Ангелы приходят, чтобы включить свет в чулане ослепшей души, поцеловать красотой и заставить скучать по потерянному раю. После знакомства с Иваном все быстренько забыли суетные разговоры о пирожках, телефонах, вокзальных суках и приступили неторопливо вкушать прекрасное.
Светлана вдруг вспомнила о женской чести и о неприличии любоваться так долго мужским лицом. Она опустила глаза, в надежде найти какой-то предмет на полу, но не найдя такового, вновь вернулась в изумрудный омут.

Светлана, – вдруг вспомнив, что не сказала как зовут, наконец, произнесла растерявшаяся женщина.
Слава Богу! Случилось, – упрекнул Матвей. – А то я жду, жду, уже хотел сам сказать: „Светлана“.
Значит едем вместе до Москвы, – обрадовался окончанию неловкой паузы Иван.
Да, до Москвы, – тоже обрадовалась завязавшемуся разговору Светлана.

С ней так давно не случалось ничего подобного. Робеть при виде молодого парня! Да он так молод, что еще чуть-чуть и в сыновья сгодится. Надо взять себя в руки.

А Вы где работаете? – помогал робким взрослым Матвей.
Я фильмы снимаю, – ответил Иван, словно положил козырного туза.
Вот это класс! – закричал Матвей, умирая от любопытства. – И Вы всех актеров знаете? Вас по телевизору показывают?
Нет, Матвей, я не так знаменит, как ты думаешь, но актеров знаю.
Вот бы мне так! Вырасту, тоже пойду в кино.
Да сынок, таких как ты, только в кино. Ты сегодня на отлично первый экзамен сдал.

И они начали наперебой рассказывать случай с привокзальной собакой. Купе тряслось от смеха и экзальтаций Матвея. Он и впрямь почувствовал себя звездой. Всё внимание было приковано к нему. Светлана хохотала от души. Катализатор её радости сидел напротив и не сводил с женщины глаз.
С каждой секундой притяжение между Иваном и Светланой росло. За следующие два часа они изучили мимику и жесты друг друга и поделились кратким содержанием своей личной истории. Светлана рассказала о поездке к матери в Казань, о её работе в редакции глянцевого журнала, о своем разводе и о не простой жизни в столице. Иван глотал каждое её слово или делал вид, что глотал, но так или иначе он не сводил с неё глаз, как художник, изучающий свою модель перед началом работы. Говорил он о себе немного, только то, что живет в Питере, работает на две столицы, знает много интересных людей, хотя ему всего двадцать четыре. Любит баскетбол, китайский язык, а еще весну, особенно когда начинается абрикосовый снегопад. Его рассказ завораживал Светлану. Она смотрелась в него как в зеркало, в отражение того, кем бы она хотела быть. Моментами ей становилось грустно от мысли, что столько в её жизни было так глупо упущено.

Он молод, а значит счастлив, – думала она. – Мы счастливы лишь когда молоды, – стучало вторым голосом в голове. – Не нужно ничего начинать, – синкопировало в третьем. Иван смотрел на неё глазами теленка. – Потом будет очень больно, не нужно, не нужно, – гудело у неё в ухе. А в другом ухе кто-то шептал: „Посмотри как он великолепен! Жизнь, она сейчас! Потом будешь кусать локти. Такие подарки падают с небес не каждый день. Посмотри как он смотрит на тебя. Ты что ничего не видишь?“

Когда Матвей уснул, Светлана и Иван вышли из купе, не говоря ни слова. Они знали, что будет потом. День Победы подарил им безлюдность тамбура и отсутствие ненужных свидетелей. Они целовались до утра, познавая своё богоподобие, захлебывались красотой и весенним запахом утреннего покоя.

Когда пришла пора расставаться Иван сказал Матвею:
– Пообещай, что будешь заботиться о маме до двадцатого мая, а потом я приеду к вам и ты пойдешь в отпуск.
Слушаюсь, товарищ главный командир, – отрапортовал новоиспеченный телохранитель. Иван обнял их обоих. – Приеду после съёмок в Питере, двадцатого, – и он положил драгоценный кусочек бумаги с адресом Светланы в карман куртки.
В тридцать пять и ты еще веришь в сказки? – прошептали у левого плеча влюбленной женщины.
С такими глазами не врут, – пронеслось у правого уха.

Часть вторая

Света, зайди к шефу. Он всё утро тебя ищет. Страшно злой. Говорит, что ты два дня была недоступна, – прозвучало первым для Светланы на следующее утро после сказки в поезде.
Начинается, – подумала Светлана. – Что на этот раз не так? Неужели будет продолжение истории с собакой?!

Послеотпускная Светлана неохотно вошла в кабинет шефа.

Добрый день, Андрей Казимирович.
Значит так, – без обоюдного приветствия начал ожиревший от хорошей жизни директор. – Мы с Вами живем в двадцать первом веке. Не так ли?
Так..., – не зная что сказать на такое заявление, шепнула Светлана.
Живем быстро, думаем быстро, РЕАГИРУЕМ быстро. Вы понимаете о чем я?
Не совсем.
С вашими темпами, уважаемая, нам не сработаться.
А что случилось?– наконец набравшись смелости, спросила сбитая с толку женщина.
Что случилось? Вы меня спрашиваете? Вы были недоступны два дня. Я звонил Вам вчера, позавчера. Вы не отвечаете! Это не профессионально! – орал потный Казимирович.
Андрей Казимирович, у меня мобильный украли, – начала защищаться подчиненная.

В такой ситуации правда о собаке могла бы поднять температуру разговора до недопустимых пределов.

Меня это не касается. Вы должны были ответить мне. Мне нужна была еще одна статья к сегодняшнему утру. СРОЧНО! Вы понимаете что такое срочно?
Но ведь мы с Вами договорились, – продолжала Светлана, совсем убитая тоном шефа. – У меня был официальный отпуск до десятого включительно. Мы же с Вами договорились, что я еду к маме, она после больницы.
Какая мама! Хочешь работать, забудь об отпуске. Особенно если дело касается эксклюзивного выпуска. В любом случае всё уже слишком поздно для Вас. Мне помог другой редактор. Он и будет работать вместо Вас.
А я? – испуганно спросила потерпевшая.
Вы? Какой вопрос. Вы уволены! Секретарь подготовит зарплату за 10 дней. Желаю удачи!

Светлана не могла пошевельнуться от услышанного. Всё в кабинете шефа было обездвиженно. В глазах потемнело, как бывает от сильных скачков температуры в феврале. У униженной не получилось попрощаться. Она повернулась, опираясь на рядом стоящие стулья, чтобы не упасть от головокружения, и тихо вышла из кабинета.
Осведомленная секретарша поспешила предложить чай с дорогими конфетами, как плату за моральный ущерб.

Светлана, угощайтесь. Вчера накупила дорогих конфет. И чай вскипел.
Спасибо, Оля. Не могу. Меня сейчас вырвет, – и Светлана побежала в сторону туалета.

Она долго рыдала в кабинке со сломанным замком, потом долго приводила себя в порядок. Её не интересовало то, что она теперь без работы. Единственное, что волновало Светлану, это: где найти деньги, чтобы заплатить за квартиру? За съём нужно платить на днях, а зарплату её украли, как пирожки на вокзале. Только пёс был больше и звали его Казимирович. „Мы конечно можем пожить и у Марины, и у Ольги“, – металось в голове с грязными от размазанной косметики глазами. „Нет, мне нужно найти деньги. Он приедет двадцатого. Он знает только этот адрес. Какая глупость! Я дала ему только почтовый адрес и ничего больше. И ещё эта собака...“

У Матвея первый день в столице прошел куда удачнее маминого. Он рад был вернуться в любимый класс, умудрился стать примером для многих в глазах классной руководительницы, получил пятерку по плаванию и стал обладателем второго десерта, отсутствующего в этот день одноклассника. Всё шло путём. В приподнятом настроении Матвей возвращался домой, знакомясь с весенней Москвой. Солнце не жалело сил на всю живность, суетящуюся под ним и уставшую от холодов. Абрикосы и вишни гордились свадебными платьями.

Недалеко от подъезда дома, где жил Матвей, сидела незнакомая женщина. Она была одета по зимнему. Рядом с ней безутешно плакала женщина помоложе. Она что-то рассказывала своей старшей подруге. Успокоившись, та, что помладше, вытащила из кармана пальто фотографию и протянула её своей соседке. Потом они молчали в два голоса. Минуты через две женщина в зимнем сказала несколько слов хозяйке фото, после чего та вытерла платком слезы, высморкалась и больше уже не плакала. Матвей понял, что всё будет хорошо.

Вернувшись из школы, сын обнаружил маму дома. Лицо её было заплакано. Она то и дело звонила подругам и рассказывала подробности утреннего кошмара. Светлана не реагировала на Матвея и его проявления заботы. Она не заметила того, что он сам в этот вечер приготовил на двоих ужин, сам вымыл посуду, сам собрал портфель на завтра и сам лег в кровать. В этот вечер он стал взрослым и приступил к должности, что получил от Ивана в поезде. Задавать вопросы он боялся. Если нужно, она сама ему всё расскажет. Так бывает у взрослых…

На следующее утро Светлана объяснила сыну её присутствие дома.

Сынок, я больше не работаю. Меня уволили.

И её глаза снова увлажнились.

Нам наверное скоро придется уехать отсюда. Нам нечем платить за следующий месяц. Нужно что-то придумать, иначе…, – и она остановилась на вдохе.
Иначе Ваня нас не найдет, – со знанием дела закончил фразу Матвей.
Ты думаешь, что он приедет? – смотря на Матвея как на инопланетянина, спросила Светлана.
Я бы приехал…

Возвращаясь из школы, Матвей храбро шел на встречу с незнакомкой. Женщина, читающая по фотографиям, снова сидела на скамейке в компании двух десятков голубей.

А Вы цыганка, да?
Почему ты так решил? – спросила женщина.
Ну, цыганки всегда людям жизнь по фотографиям рассказывают.
Если так, то тогда цыганка.
А как Вас зовут, – неудовлетворенный неполным ответом продолжал Матвей.

Женщина посмотрела на асфальт, где мелом было написано: “НИКА, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!“с восклицательным знаком, загаженным голубиными слабостями.

Пусть будет Ника, – ответила она.
Ника, вот это да! А у меня собаку в деревне так звали! А Вы не похожи совсем на цыганку. У цыганок, – не унимался Матвей, – у них всегда большие золотые серьги в ушах, а у Вас нет.
А ты откуда такой умный взялся?
Я от бабушки приехал, но мама говорит, что мы скоро отсюда уедем.
Ага, – улыбаясь, кивала головой женщина.
Вот видишь, Матвей, ты тоже, как цыган. Скитаешься с квартиры на квартиру. Значит мы – родственники!
А Вы всех насквозь видите?
Как насквозь? – засмеялась Ника.
Ну Вы всё про всех знаете?
Не всё, Матвеюшка, но иногда могу помочь.
А Вы про маму мою можете сказать? Она у меня не очень счастливая. Я думаю, что она Ваню с поезда любит, а он уехал.
А как ты думаешь, – заинтересовалась Ника, – за что она его любит? Молодой, наверное, красивый?
Молодой? Нет… Он же выше мамы, значит старше!

Женщина залилась смехом.

Значит вот этот старичок, – показала она на дедушку вдали, – он тебе ровесник?

Поняв, что что-то не сходится в расчетах, Матвей сделал вывод:

Наверное, он её только не на много старше, а может быть они одинаковые.
Помолчав чуток, Матвей спросил Нику:
А Вы можете сказать приедет он к маме или она теперь всё время будет по ночам плакать? – и он вытащил мамину фотографию из портфеля.
Не переживай, Матвеюшка, – сказала Ника пару минут спустя. – Твоя мама – счастливая женщина. Были у неё сложности, вижу. Но впереди теперь только хорошее: и любовь большая, и место новое.
Значит он приедет? Ваня приедет за ней?
Ну если это тот, кто её старше, потому что выше, то может и он. Вижу, что знакомство свежее.
Это хорошо, – вздохнул облегченно Матвей. Он широко улыбнулся, показав неровный забор зубов. – Мама больше не будет плакать и мы будем спать спокойно. Ваня, думаю, что хороший человек, иначе мама бы так не плакала.

Ника улыбнулась в ответ.

Ты знаешь, Матвей, это как повезет. Иногда женщины встречают и не очень хороших дядь и все равно плачут по ночам.
Да, вот папа нас бросил, а мама тоже плакала. А Вы всё всё про людей знаете?
Смотри туда, – начала объяснять Ника, – вон тот киоск видишь?
Вижу, – ответил Матвей.
Видишь какая у него лестница, окно, вывеска? Это нам видно и понятно отсюда. А вот сколько пустых бутылок за лестницей стоит, и кто за закрытой дверью в нем толкается – этого мы отсюда сказать не можем. Мы это увидим, когда подойдем поближе или войдем в киоск. Только когда мы пойдем туда вместе, ты может быть будешь считать по дороге машины, а я смотреть на названия улиц. Какой человек, такой и путь сложится.

Матвей не очень понимал о чем идет речь, скосил глаза от перенапряжения и уставился на закаканный голубями восклицательный знак. Размышления о высоком были нарушены появлением двух полицейских. Приблизившись к Нике, один из них включил рабочий тон.

Старший лейтенант полиции Майоров, – начал первый.
Добрый день, уважаемая, – продолжил второй.
Вижу на Вас мои предупреждения не действуют, – сказал Майоров. – На Ваш адрес, уважаемая, было выслано письмо, с подробностями о правилах ведения частного предпринимательства. Вы не берете во внимание факт материального обогащения на публичной территории. Налоги нужно платить, уважаемая.
Или скорее делиться, – без малейшего волнения сказала Ника.
Вы как разговариваете с полицейскими? – в два голоса заорали стражи порядка.
Какое предпринимательство? – уже громко бросила Ника. – У меня что тут магазин или ларек? С чего Вы взяли, что я тут зарабатываю? Сидя на лавочке?
С чего я взял? – орал Майоров. – Вас всех нужно за решетку! Экстрасенсов, гадалок, цыганок – всех! Вы – зараза на теле человеческом! Дурманите, выманываете деньги, крадете детей, рассказываете хрен знает что, а потом особняки себе строите. Шарлатаны проклятые! Придет день, и я вас всех урою! Значит так, – чуть успокоившись, сказал Майоров, – или ты налоги платишь, или чтобы духу твоего здесь не было. А нет, отведу в отделение. И никакой гипноз тогда не поможет.

Они, наверное, тебе завидуют, – сказал Матвей, когда буря стихла.

Он следил за полицейскими, расстреливая их по очереди лопающимся от раздутости пузырем жевательной резинки.

Завидуют? – еще не совсем оправившись от стресса, спросила Ника. – Чему же завидовать?
Ты больше людей спасла, чем они. Ты тоже, как полицейский. Они палкой машут и дорогу машинам показывают, а ты дорогу по фотографиям знаешь.
В кого ты такой умный? – уже забыв об инциденте, спросила Ника.
Не знаю. Мама говорит, что в папу, а я папу не помню и думаю, что в маму.
Кем стать хочешь?
Я? Или актером или спортсменом. Спортсмены всегда много летают на самолетах и много видят. Я недавно соревнования по телевизору смотрел, они такие все сильные. Там столько японов и китаев было!
Японцев и китайцев, наверное? – закатываясь от смеха, спросила Ника.
Ну да, они.
Уморил ты меня сегодня, Матвеюшка, иди-ка ты домой, тебе уроки еще учить надо. Да и мне пора.
А Вы где живете?
В таборе, наверное. Где по-твоему цыгане живут? – ликовала Ника.
Слово табор Матвей не знал. Тамбур, слышал несколько раз в поезде. Поэтому адрес проживания Ники он так и не разобрал. „Получается она в поезде живет?“– думал Матвей.

Но пока он думал, Ника испарилась где-то за киоском.

Часть третья

Матвей не мог заснуть в этот вечер. Он все думал о Нике. Как можно знать наперед что произойдет? И ещё ему хотелось понять о чем таком странном говорили полицейские. Мысли путались в детской головке, не отпуская мальчугана на покой. Слова всё танцевали под ворчание голубей: Ника, спортсмены, тамбур, киоск, фотография и какое-то предпринимательство.

Светлана лежала с открытыми глазами и слушала через окно комнаты уже полуживые шумы машин, прощающихся после вечернего пивка подростков и чей-то затянувшийся телефонный разговор у подъезда, проходящий как по кабелю через её уши. „Почему дождь затянулся так надолго? Когда ей наконец повезет и она начнет жить и дышать полной грудью?“ В голове проступал развод с Андреем, его хамские пожелания найти личного счастья с ребенком на руках. Потом вспомнилась неделя у мамы, тревоги за её состояние, незаконное увольнение. „Сколько ещё? За что всё это? Ей не выписано счастья? На её долю этого не полагается? Как бы я хотела смотреть на мир его изумрудными глазами! Удивляться, верить в будущее. Ванечка, научи меня радоваться“, – шептала Светлана. В душу вдруг на миг заглянуло солнце. Она вспомнила о сказке в поезде. Потом снова набежали сомнения:“Нет, это не про меня. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой“.

Матвей услышал мамино всхлипывание. Светлана была уверена, что мальчик спит и дала волю слезам.

Мама, мамочка, не плачь. Всё будет хорошо. Ваня приедет скоро. Цыганка Ника сказала, что он приедет и мы будем жить вместе в другом городе.

Светлана тут же забыла про слезы.

Тихо, тихо, сынок. Проснулся. Тебе цыганка приснилась? Засыпай, засыпай, давай. Нет тут никакой цыганки. Если бы это было так, – шептала она в сторону.

На следующий день Матвей уже бежал к своей подруге из школы. В его голове не возникало и мысли о том, что встречи не состоится. Ника, по уставу Матвея, должна была всегда сидеть на скамейке.

Здравствуйте, это Вам, – протянул мороженое Матвей. – Я купил его там, в ларьке. Размеры белых сливочных усов росли над его верхней губой с небывалой скоростью.
Спасибо, Матвеюшка, ты очень добрый мальчик. Как прошел день? Как школа?
Всё хорошо. Получил все числа, которые есть. Пять по физкультуре, четыре по математике, тройку за чтение и два за поведение.
А что так? Почему по чтению три и за что двойку схватил?
Да не умею я по слогам читать. Трудно мне слова делить. Я давно читаю быстро, а в школе нельзя быстро. Раз все по слогам читают и я должен.
Ага, а за поведение почему два?
Случайно вышло. Нёс я в класс от директора журнал и зашел в туалет. Пока я штаны снимал, журнал у меня в унитаз упал. Вообщем плохо всё вышло и оценки все потекли. Тут такое началось! Я же не специально, а она мне – „ДВА!“
Это у тебя каждый день такие проишествия? Или сегодня день особенный?
Да что Вы, это всё пустяки, – вылизывая деревянную палочку от эскимо, гордился Матвей. – Вот мальчик из 1 Б вчера муху проглотил. Сидел, говорил, ел, муха рядом летала. А потом она на него полетела, а он нет чтобы рот закрыть, наоборот её впустил и проглотил. Он долго плакал, потом даже скорую вызывали.
Весело у вас, что сказать, – любовалась забавным мальчуганом Ника. – Холодно как-то стало, мороженого объелись. Домой пора.
Не хочу домой. Дома уроки ждут. А с Вами приятно говорить. А Вы возьмите мой портфель, сядьте на него, так теплее будет.

Женщина не могла отказать Матвею и поставила портфель за спину. Матвей продолжал рассказывать уморительные истории про одноклассников. Его открытость и редкая непосредственность были лучшими подарками для любого слушателя.

Вдалеке показались очертания мужской фигуры. Это был старший лейтенант Майоров. Фигура сначала была очень размыта солнечными лучами, потом появились подробности мужского костюма и человек в раздраженном духе. Такие как Майоров не умели понять причину своего раздражения. Они мучались какофонией души от замечаний старшего по званию и диссонансными коликами недовольной жены. Благозвучного разрешения проблем им находить не удавалось, поэтому они засоряли космос истерическими кластерами вроде: „Сейчас ты у меня поговоришь!“ или „По тебе 115ая плачет!“

Увидев Майорова издалека, Ника мигом поняла, что вечер славным не будет. Она потянулась за портфелем Матвея и быстро сунула в него целлофановый пакет с непонятным содержимым. Матвей этого не видел, так как был занят голубями. После съеденного мороженого мальчику нечего было предложить голодным птахам кроме деревянной палочки. От этого ему было неловко и он сидел тихо.

Опять ты здесь! – начал без приветствия Майоров. Не понимаешь значит! Я ведь по-хорошему тебя просил больше не слоняться тут. Тебе плевать на то, что я тебе говорю? – уже орал в полный голос страж порядка. – Пошли в участок! Пошли, я сказал! Терпение моё лопнуло. Если найду у тебя сейчас деньги, то сразу пойдешь по статье. Я тебя предупреждал!

Матвей не знал что делать. Мама всегда учила его тому, что если что-то не так, то обращаться нужно к полицейскому. А теперь? Кого звать на помощь?
И он бросился на полицейского с кулаками.

Дядя, дядя, отпусти Нику! Она не виновата! Она хорошая, она людям помогает.

Майров беленился от ярости:

Так, пацан, а ну пошел домой! Иди, иди я сказал. А то старуху определю в тюрьму и за тобой вернусь!
Ника ничего не могла сказать. Она корчилась от боли. Майоров уводил её вдаль от детской площадки, надев на руки наручники. Всё внутри него орало от восторга победы.
Матвей стоял потрясенный около пустой скамейки. Он не понимал, что теперь делать. Мир разломился на две половинки: „ДО“ и „ПОСЛЕ“. Дядя, у которого нужно было просить помощи, уводил его Нику. Он постоял ещё с минуту, потом заплакал и пошел домой.

Слушай, Майоров, – начала Ника, выждав, когда победитель успокоится. – Ты теряешь время. Пока ты здесь со мной возишься, жена твоя в опасности. Беги домой и как можно быстрее. Не поверишь мне, найдешь её убитой.
Освободиться вздумала! Ха-ха! Я твой план просёк. Могла бы что-нибудь и поинтереснее придумать. Бездарненько вышло, уважаемая.

Лицо его горело, он нервно дышал, по телу время от времени пробегала конвульсия. Вдруг карман его брюк затарахтел. Звонила жена:

Вадик, я не знаю что делать. Пришла домой, а дверь в квартиру открыта. Стул к двери приставлен изнутри. Ты где? Я боюсь входить.
ЛЮ-ДА! – заорал в трубку Майоров. Беги оттуда, не вздумай входить в квартиру. Умоляю беги!

Ничего не говоря, Майоров снял наручники с руки Ники и бросился бежать. У него не было времени подумать, что делать с задержанной. Пробежав немного, он оглянулся. В его взгляде уже не было угроз. Он желал лишь одного – получить ответ в глазах Ники, что он успеет и никто не пострадает. Ника стояла и приводила себя в порядок от последствий какофонии Майорова. Она знала, что он успеет и одобрительно кивала головой в ответ. Когда Майоров испарился вдали, Ника вздохнула:

Что ж так опростоволосилась сегодня, Настасья Павловна? И на старуху бывает проруха! Эх внучок, внучок! Не получишь ты железной дороги к дню рождению. Теперь уж на Новый год только увидимся.

Матвей вернулся домой заплаканный. Светлана долго выпытывала от сына причину его необычного состояния. Из разорванных всхлипываний вроде: „Не правду ты рассказывала! Полицейские – это наши враги. Нику увели в тюрьму,“– ничего более ясного понять не удавалось. Он не ел в этот вечер и заснул, не раздевшись. Когда буря в доме стихла, Светлана открыла портфель, в надежде понять причины трагедии. Первое, на что наткнулась её рука, был целлофановый пакет. В пакете лежали деньги. Денег было ровно столько, сколько нужно было заплатить за квартиру.

Весь следующий день они провели в поисках цыганки Ники. Разумеется никто из местных её под этим именем не знал. Двадцатого мая в их дверь позвонили. В этот момент Светлана любовалась майским снегопадом. Белизна абрикосов и вишен слепила глаза. Она открывала дверь с его именем на губах.

„ Цыганка сказала, что он приедет“,– стучало в голове у Светланы.

На пороге стоял Иван с букетом белых тюльпанов. Он улыбался, как первоклассник, получивший впервые пять, и не решался войти в квартиру.

„ Неужели такое бывает?“ – думала она.
Ура! – кричал Матвей, выбегая из туалета. – Ваня, мы скоро поедем в другой город!
Откуда ты знаешь? – удивился Иван. – Мы действительно все скоро поедем в Петербург, – и он показал билеты на поезд.

Матвей прыгнул к Ивану на руки и они закрутились в танце. Светлана села на стул и тихо заплакала.