Скульптор

Мрамор. Холодный. Безжизненный. Бездушный. Она снится мне во снах. Мраморная статуя. Девушка. Её нежные руки, мягкие волосы, теплые карие глаза, все это — превращается в камень. Каждую ночь.
Я просыпаюсь в своей мастерской. За окном брезжит рассвет, а лучи солнца плавно скользят по древесному полу. Когда я уснул? Не помню. Я работал всю ночь, нужно было успеть. Работа скульптора — это все, что у меня есть. с тех пор, как умерла моя любовь, я день и ночь работаю, вырубая из холодного камня прекрасные образы. В этот раз я трудился над статуей для одного очень богатого господина. Статуя получилась превосходная, она была точь в точь, как заказчик. Но ни удовольствия, ни банального удовлетворения мне это не доставило. Что-то было не так.
Раньше, когда я творил в этой комнате, после полудня приходила она и приносила мне горячие булочки и сыр. Мы проводили немного времени вместе, потом она уходила домой, заниматься делами, а я оставался в мастерской, счастливый, солнечный, и продолжал работать до позднего вечера. Затем я возвращался домой, мы вместе ужинали, после мы садились у камина и просто разговаривали. Моя жизнь была полна света и тепла. А сейчас вместо моего сердца — мраморный камень.
Каждый мой день — это не жизнь. Я просто просыпаюсь и существую. Не помню, когда последний раз я выходил отсюда. Если бы не жена бакалейщика, я бы умер с голоду. Деньги у меня есть, но сил, чтобы выйти — нет. Я не живу в нашем доме. Я не был там с тех пор, как она скончалась. Я помню её угасающие глаза. До последнего вздоха я держал её руку. Но лихорадка унесла её, навсегда уничтожив моё сердце.
Я мчался через весь город, расталкивая людей, натыкаясь на прилавки. От чего я бежал? Не знаю. От горя, от боли, от страданий. От смерти. Слезы застилали мне глаза, а крик перекрывал горло. Я не мог остановиться, я не мог бежать дальше. Мне хотелось умереть. Больше я никогда не произносил её имени.
Со временем, просидев в мастерской около трех недель, поднимаясь с пола, только чтобы выпить воды и съесть булочку, принесенную женой бакалейщика, я начал понемногу приходить в себя. Я выплеснул горе в творчество. С тех пор только мрамор в моей душе. Я беру инструменты и создаю образы. Но эти статуи ледяные не только с наружи, но и изнутри.
Я решил. Эта статуя — последняя. Я решил уйти. Уйти к ней, к теплу, к спокойствию, к безмятежности. Мне не хочется жить без неё, а потому есть лишь один выход.
Мои мысли прервал стук в дверь. Скрипнув за моей спиной, она отварилась и стукнулась о стену. Я был уверен, что это Марта снова принесла мне булочку и яблоко. Обычно я не обращаю внимание на неё, но в этот раз что-то заставило меня повернуться и сказать ей спасибо. Только это была не Марта. Там вообще никого не было. «Сквозняк» — подумал я. Закрыв дверь, я снова взял инструмент и продолжил работу. В голове витали печальные мысли, а за окном светило яркое-яркое солнце. Как противоречива бывает жизнь. Мой взгляд упал на пыльное оконное стекло. Я не поверил своим глазам. Там, внизу, стояла она. Одетая в нежно-голубое платье, с корзинкой в руках, она стояла у лавки со специями. Мое сердце сделало сальто, все посыпалось из рук. Прислонившись к стене, я скатился по ней к полу, зажимая рот руками, чтобы не закричать. Нет, нет, нет. Этого просто не может быть. Это не возможно! Так не бывает! Я был в ярости. Мое зрение играет со мной в злую шутку. Это не могла быть она. В этом платье я видел её последний раз. Моё сознание выключилось.
Когда я открыл глаза, уже был поздний вечер. Солнце было у самого края горизонта, озаряя улицы розовато-алым цветом. Тени домов укрывали людей, не спеша идущих к себе домой, к своим семьям. Я лежал на полу мастерской и пытался осознать, что произошло. Нет, этого не могло быть. Я глубоко вдохнул, встал, взял в руки инструмент и продолжил работу над каменным лицом, не смотря на свою кричащую о помощи душу. Я снова проработал всю ночь, уснув лишь под утро.
Проснувшись утром, взглянув на свое творение я понял: Я закончил. Это значит лишь одно. Пора. Сегодня я поеду с этой статуей к господину, затем вернусь домой и совершу то, что должен был сделать давно. Я увижусь с ней. Я знаю, что она зовет меня.
Впервые за три месяца я выхожу на улицу. Ничего не изменилось. Словно кто-то нажал паузу, когда я заходил домой последний раз. Аккуратно спуская статую вниз, я думал лишь об одном: «Пора». Когда все было погружено в повозку, я отправился. Дорога предстояла не далекая, всего-то сорок минут от города. Сегодня я решил насладиться последним днем. Я любовался знакомыми местами, где мы проводили вместе время, где гуляли, болтали, смеялись. Я знаю, что скоро её увижу. Я чувствовал это.
Внезапно, проезжая мимо швейной лавки, я увидел её. Вновь. Я резко остановил лошадь и уставился на неё. Девушка, все с той же корзинкой в руках, в том же платье, покупала ленты. Её мягкие каштановые волосы развевал легкий ветерок, в лучах полуденного солнца они словно искрились золотом. Неожиданно она повернулась, словно почувствовав мой взгляд на себе. Я не знал, что и думать. Это была она. Мое сердце это чувствовало. Но разум, или все, что от него осталось, говорил, что это невозможно. Взглянув еще раз на меня, она отвернулась и ушла. Люди начали возмущаться, что я перекрыл повозкой всю дорогу, по этому мне ничего не оставалось, кроме как дернуть поводья и поехать дальше.
Всю дорогу я думал. Почему она является мне? Быть может, она зовет меня? Или хочет что-то сказать? И вообще, она ли это? Быть может, это мой больной разум все придумал? Все, что я сейчас чувствую, — это горечь утраты. Мне её не хватает.
Спустя время, впереди на холме показался замок. Полуденное солнце все еще ярко освещало дорогу, когда я въезжал в небольшую рощу. Мне нравится в лесу: здесь тихо, спокойно… Я ехал вреди деревьев, кустов и думал о том, какой счастливой была моя жизнь. Каждый день я просыпался в объятиях любимой, каждый день мы вместе ходили на городской рынок, покупали овощи, мясо, а иногда рыбу, после обеда, мы обычно поднимались на холм на окраине города, садились под большим, раскидистым дубом и, кушая булочки с сыром и черникой, смотрели на облака. Каждый день я был счастлив. «Пора» — говорю я себе.
Только я услышал треск дерева, как повозка накренилась, а колесо покатилось в сторону и скрылось в зарослях плюща.
— Черт! — выругался я.
Стало ясно, что колесо сломано. Этого мне не хватало! Громко дыша от плохо скрываемой злости, я слез с повозки и начал рыться в зарослях в поисках колеса. Так или иначе, мне было необходимо привезти статую хозяину. Уставший, расстроенный, я принялся чинить телегу. Просидев на земле около полутора часов, я все же сумел более-менее достойно прицепить поломанную деталь. Собравшись уже было закончить и вновь продолжить свой путь, я поднял голову и мое сердце вновь забилось чаще. Там, впереди, где лесная тропинка соединялась с торговой дорогой, шла девушка, чья неземная красота была знакома мне до мельчайших деталей: запах её каштановых волос, тепло карих глаз, нежность её рук. Вновь привидевшись мне, я ощутил прежнее тепло. Она обернулась, но в этот раз не испугалась, а на оборот, улыбнулась и ушла в даль. Я, потеряв все силы от смятения, сел у телеги. Мне нужно было немного времени отдохнуть. Зачем она является мне? Приходит во сне, а теперь и наяву. Нет ничего больнее: видеть её и понимать, что её нет.
К закату я добираюсь до замка. Красивый дубовый мост, перекинутый через небольшую реку, величественный стены, великолепное убранство внутри, — все это заставляет меня ощутить своё ничтожество.
— Лука, друг мой! Я ждал тебя к обеду, что случилось? — раздался громкий голос господина, спускающегося по парадной лестнице с распростертыми руками. Подойдя ко мне, мы обнялись, словно старые друзья. Я работаю на этого человека уже более пятнадцати лет, но ничего про него не знаю. Не думаю, что мы друзья.
— Телега сломалась, — сухо отвечаю я. Желания, как, впрочем, и сил, говорить вовсе нет.
— Проходи, дружище. Я велю подать чай. Ты верно голоден? Сейчас принесут. Фабрицио!
— Нет, спасибо большое за гостеприимство, но я не хочу задерживаться.
— Хорошо. Тогда перейдем сразу к делу. Пойдем посмотрим на твою работу.
Мы прошли через длинную картинную галерею в большую богато обставленную комнату с бархатными диванами и камином, чья длина почти вровень с моей кроватью. Статую господина уже успели установить на постамент, и теперь она возвышалась у большого окна, выходящего в сад. Рядом с ней стояла еще одна статуя поменьше, накрытая простыней.
— Восхитительно. Ты вновь превзошел самого себя. Я доволен работой.
— Спасибо большое, мне, как мастеру, очень лестно слышать это. Позвольте поинтересоваться, что за скульптура стоит рядом с Вашей?
— Ах да. У меня будет к тебе просьба. Это статуя моей дочери: единственной и горячо любимой. К сожалению, она начала разрушаться, и мне нужно все твое мастерство, чтобы восстановить её. Справишься?
— Думаю, что смогу, мастер. Но с начала мне нужно взглянуть на неё. Оценить ущерб и объем работы. Могу я снять ткань?
— Делай, что нужно.
Я медленно подошел к статуе. Не знаю, но почему то я волновался: мое сердце стало биться чаще, а ладони задрожали. Одним плавным движением я потянул простыню на себя. Ткань, легкая, невесомая, открыла то, что она надежно скрывала.
В легких не осталось воздуха, я схватился за сердце и упал на колени. Вторая рука, почти безжизненная, непослушная потянулась к прекрасному изваянию, чьи ледяные черты ранили меня в самое сердце. «Пора», — успел подумать я.
— Мэри… — прошептал я.

Это были его последние слова. Тело скульптора, молодого и красивого, лежало бесчувственным мешком на полу. Мраморная статуя прекрасной дочери господина, одни в один похожую на возлюбленную скульптора, стояла в свете алых лучей закатного солнца. Мраморная вуаль прикрывала её нежное, до боли знакомое, лицо.
«Пора»…