Лабиринты Мнемозины. Часть вторая. Саласпилс.

— Когда наш сын кончил школу и поехал в Ленинград поступать в Академию Художеств, то мы не предполагали, что для поступления туда, нужна очень и очень хорошая подготовка. Короче, у него даже документы не приняли: необходимо было предоставить работы: карандашные, масляные, причём, определённым образом, оформленные. Порасстраивались. Хотели его определить в наш институт, ЛИСИ на архитектурный факультет. И документы у него взяли и даже льготы у него были, так как родители этот институт кончали. Но, он экзамены по рисунку и живописи сдал, причём, успешно, а перед математикой забрал документы. Ну, дурачок, конечно. Однако делать нечего, определили его в ПТУ, чтоб он мог ходить на подготовительные курсы в училище им. Мухиной. До начала учебного года оставалось время, а муж еще не насладился машиной, которую недавно прибрели, и потому решил проехать по ближайшим историческим местам. Взяли его маму, сыновей и отправились в Новгород, Псков. Посетили Псковско — Печерскую Лавру.
Переночевали где-то в степи, неподалёку от Лавры. Насладились колокольным звоном в вечернем воздухе. А утром поехали в Ригу. Нам повезло: мы попали в Домский собор, полюбовались витражами и прослушали какую-то ораторию или симфонию, посвящённую жертвам войны. Душераздирающее произведение: стоны, вздохи, причитания и снова стоны. Вышли под впечатлением. Немного — пришибленные. И тут же решили поехать в Саласпилс, отдать дань памяти его узникам.
Это близко от Риги. Всего километров 18-20. Машины ставят почти у самой дороги. Дальше вымощенная дорожка ведёт к входу на территорию мемориала. Дорожка проходит как бы в сосновом лесу, только «лес» больше похож на сквер. Вокруг сосен ухоженная травка. Идти прилично. Немного пройдя, вдали можно увидеть бетонную стенку – вход на территорию бывшего концлагеря. Муж говорит: «Как умно задумано: пока идёшь по этой дорожке к мемориалу, организм настраиваться на восприятие того, что там нас ждёт». Подошли к бетонной стене с узким проходом. На стене надпись на латышском языке: «За этими воротами стонет земля». А ворота называют «воротами смерти». У ворот толпилась небольшая группа людей. Подошла гид, и пригласила нас пройти в ворота. Я, когда проходила, что-то под ложечкой засосало. Такого я не испытывала, когда мы в Польше посещали Освенцим. Какое-то напряжение нависло над нами. Люди притихли. При необходимости переговаривались шёпотом. За группой увязался какой-то мужчина, явно не экскурсант. Свекровь постаралась быть ближе к экскурсоводу, т. к. она маленькая росточком, но очень любознательная. Ей не хотелось бы что-то пропустить или не увидеть. И ребята где-то в центре толпы. А муж всегда последний, крайний. Я, как дурочка, стараюсь быть с ним рядом. В общем, мы на чуть-чуть отстали от своей группы. К нам подходит тот мужчина и говорит:
— Слушайте меня. Что они могут рассказать? Сухие цифры. А я вам расскажу, как было на самом деле. Разрешите представиться. Называет имя, отчество, фамилию. Я бывший узник этого концлагеря. Я здесь пробыл все три года. Всё видел. Чудом остался жив. Пройдёмте со мной.
И он повёл нас с Сергеем в общем-то следом за гидом.
— Вот эти фундаменты возвели на месте бывших бараков. Вот в этом бараке я и находился, после того, как меня перевели из детского барака. Для детского барака я был уже переросток. Мне было 13 лет.
Я прикинула, что он на 5-6 лет старше нас, выглядит, как 60-летний. Прямой, худощавый.
Он стал подробно рассказывать, что ему пришлось пережить в детском бараке. Детей морили голодом, травили какими-то ядовитыми препаратами, а, самое страшное: выкачивали из детей кровь для немецких солдат.
— Дети гибли десятками в день. Некоторые трупики сжигали, некоторые хоронили, то есть бросали в яму. Иногда детишки были ещё живы, но из них крови уже не выкачаешь. Я могу это повторить под любой присягой. Мне самому приходилось этим заниматься. Узники рыли эти ямы. Многих детей кидали в грузовики; кидали, как цыплят: за ножки и …в кузов. Потом куда-то вывозили. Сколько детей погибло – это гиды знают.
Потом он предлагал догнать и послушать гида: «здесь они говорят всё правильно». Потом показывал, в каком он бараке был. Рассказывал, как узники, которые сами еле держались на ногах, его выхаживали.
— А вот в этом бараке обитали евреи, а в этом — в основном белорусы. А я иногда бегал от барака к бараку, передавал, чтоб держались. Поддерживал.
Потом он рассказывал, что это вот барак, где готовили еду. Рассказывал какие-то ужасы, связанные с этим. Подошли к бывшему детскому бараку. Тут он стал смахивать слезу, извиняться, что не может сдержаться. Много рассказывал, очень эмоционально о своих сокамерниках. Потом опять предложил догнать группу. Группу гид подвела к метроному, вмонтированному в тело гранитной плиты огромного размера. Слышался стук метронома, отсчитывающий секунды, имитируя биение сердца – пульс.
— Это бьётся сердце узников лагеря погибших от пыток, голода и страданий.
Да! Впечатляет. Группа пошла дольше, а мужчина задержал нас.
— Приложите ухо к граниту, прислушайтесь.
Ой! Вот теперь точно билось сильное чье-то сердце. Звук не был похож на тот, что мы только что слышали. Это был совсем другой звук: гулкий, с шумком, характерным при прослушивании сердца фонендоскопом. Настоящий звук настоящего сердца, только очень мощный. Говорят, что звук сердца, идущий из-под земли, слышен в любой части комплекса. Не знаю, как другие, но мы с Сергеем его слышали, даже, когда вышли из территории мемориала. Когда мы стали отходить от метронома, оглянулись, а нашего сопровождающего уже нет рядом. Исчез, как сквозь землю провалился. Покрутились, повертелись и пошли догонять группу, направляющуюся в сторону скульптурного комплекса. Это – грубоотёсанные, сделанные из грубого бетона, думаю, железобетона фигуры. Эти каменные махины, будто выросли из земли. Они не производят впечатления скульптур, которые мы привыкли видеть выполненными в бронзе. Это – что-то мощное. Фигуры составляют ансамбль: «Несломленный», «Униженная», «Солидарность» — это группа людей, «Rot Front» — бетонный исполин с поднятой рукой, сжатой в кулак, «Мать» — бетонное изваяние женщины, за подол, которой прячутся дети. Ну и ещё пара фигур. Сначала мне показалось, что они художественной ценности не представляют. Понимаешь, стоят бетонные глыбы, лица ничего не выражают, поистине «каменные лица». И фигуры неподвижные, как окаменевшие. Вот только «Несломленный» немного в динамике, вроде как хочет подняться. Однако в целом комплекс впечатляет и, что совсем удивительно, он так запал в душу, что я его и сейчас вижу чётко. Не стёрся из памяти.
— Ой! Галя, прости, я отвлеклась
— Да, что ты! Мне так интересно. Я, ведь, из города никуда не выезжала, ничего не видела.
— Ну, как-нибудь придёшь ко мне в гости, мы покажем тебе и слайды и фотографии. У нас много интересного. Но я хотела рассказать об этом мужчине. Итак, когда стали расходиться, мы подошли к экскурсоводу.
— Извините, вы не знаете, что это был за мужчина? Водил нас, все рассказывал. Говорит, что он бывший узник Саласпилса.
— Да. Это наш внештатный экскурсовод. Он, действительно, провел здесь весь период существования лагеря и чудом остался жив. Таких – единицы. Но, почему-то, с ним однажды что-то случилось. Он решил так: «Почему, я остался жив? Потому, что моя миссия рассказывать людям правду об узниках этого лагеря». Он бросил работу и стал водить свои экскурсии. Приходит рано, как на службу, садится у входа и ждёт. Когда набирается группа, и мы ведём её на территорию, он выбирает из группы «жертву» и водит её, рассказывая о пережитом. Он уже стал хорошим психологом. Выбирает такого человека, который бы не смог ему отказать, который будет его слушать, а не ходить с группой. Вообще-то он всё говорит правильно, только несколько узко по сравнению с нашими сведениями. Администрация хотела ему запретить эту самодеятельность, но он сильно заболел. Врачи его наблюдали и пришли к выводу, что у него где-то в мозгу, в каком-то участке, связанным с ПАМЯТЬЮ, произошёл сбой. Его зациклило на этом этапе жизни. Теперь, до конца своих дней, он будет изо — дня в день рассказывать людям одно и то же. Практически, ничего не меняя, как актёр роль. Если его этого лишить, он умрёт. Наша администрация решила, уж, если вынес концлагерь, то грех теперь лишать его жизни. Больше его не трогают, и он счастлив. Такая история!
Мы поблагодарили её, и пошли на выход. А там, так же как и раньше, сидел этот мужчина и ждал очередную «жертву». Сергей подошёл к нему, пожал ему руку, попрощался, и мы уехали. Да! Лабиринты этой хитрой женщины, Мнемозины, неисповедимы. Она иногда такое вытворяет, что и понять-то трудно.
На Галю этот рассказ произвёл большое впечатление.
— Теперь я поняла отчима. Ему, наверно, было тяжелей, чем этому дядьке. Он, ведь, понимал, что — это у него такая болезнь, но справиться с ней не мог.
Мы ещё немного поговорили: о её детях — дочери и сыне. Сына и внуков она любила, а с дочерью не ладила. Я ей посоветовала пересмотреть свои обиды на дочь. Она пообещала, и мы расстались.