ПАЛАТА №....Часть третья.

Я два с половиной года жила в деревне, чтоб дать возможность мужу без своего давления принять окончательное решение. Потом сломала ногу: очень серьёзный оказался перелом, и я вернулась, загипсованная под брючину. Когда часть гипса сняли, я стала выходить на улицу и встретила свою одноклассницу. То, что Рая мне поведала, ввело меня в шоковое состояние.

Люда – наш бессменный комсорг, талантливая рентгенолог…спилась! Почему? У неё же была отличная семья. Сын талантливый врач, муж любящий, обожающий её.
— В том-то и проблема, — говорит Рая. – Муж у Людки – таджик. А сейчас смешанные браки не в чести. Людку уволили. Муж – тоже врач, используя свои связи, еле-еле устроил её на работу в санаторий. Знаешь, в конце ущелья, где дорога проходит под акведуком? Я не знала, что там есть санаторий. Сын уехал к родственникам жены и не пишет. Почти год никаких сведений. Запрос писала – пока без ответа. Муж пытается её всеми силами вылечить. Пока тоже не удаётся. Удивляюсь: как можно так вот сразу стать алкоголичкой?
— Да. Может раньше выпивала?

— Не знаю. А у Галки тоже крыша враз поехала. Помнишь, наши встречи? Всё она за любовь тосты поднимала? Каждый раз рассказывала, как они с мужем познакомились, как многие годы любят друг друга. Помнишь, с дочкой она прекратила всякие отношения после того, как та в третий раз вышла замуж? Считала её морально неустойчивой. А Ольге просто не везло на мужиков. Зато сына, его жену и внука она обожала. Теперь сын уехал в Россию, и она затосковала. Жизнь с любимым мужем без сына оказалась в тягость. Она отказалась есть. Муж положил её в психушку, где она через три месяца скончалась.

— Ужас, какой, Рая! Она же было такая пышущая здоровьем? А как Таисия поживает?
— Вот с Таей всё хорошо. Они, как схоронили отца, всем большим семейством: и Соня с мужем, и Сима с семьёй – все уехали в Израиль. Хорошо евреям и немцам: они везде нужны, их везде ждут. А вот нас в России никто не ждёт. Особенно, пенсионеров. Ой, знаешь: Тониного деверя – Юркиного брата чуть не сожгли. Облили машину и его бензином и подожгли. Володя успел чудом выхватить документы и выскочить из машины. Он уже полыхал, когда моджахеды перестали за ним гнаться. Он скинул пиджак, стал валяться, чтоб потушить рубашку. Но трава сухая и он сжёг часть спины. Сейчас в Кара-Боло лежит.

А Ирка со всеми родственниками уехала в Германию. Им там в аренду дали двух этажную домину. Фото прислала. Второй этаж пустили под гостиницу. Там женщины хозяйничают. В торце – офис. Там – мужчины. Остальная часть отведена под жильё и обслуживающие помещения: кухню, столовую и прочее. Довольны.
А Нину избили. Засунули в кювет с поломанной ногой. Нога срослась, но короче стала сантиметров на 8. Ходит вся перекрюченная. Жалуется, что внутри до сих пор всё болит. Я думаю: она долго не протянет. А у тебя как дела? Почему на костылях?
— Да я просто в гололёд упала и неудачно сломала ногу. Теперь вот половину гипса убрали, надо делом заниматься. У нас в Гипрострое был пожар. У меня сгорели документы, отданные для оформления на работу. Теперь вот надо их восстанавливать.
А у тебя как дела?

— Я пытаюсь развестись с мужем и уехать в Питер к родственникам. Но он оказался необыкновенно жадным: не можем поделить имущество. То согласится, то опять меняет требования. Хорошо, что хоть поделили основное: мне квартира, ему – машина. Теперь с мелочёвкой будем разбираться. Деньги нужны: жильё приобретать. Ой! Ещё не все новости сказала.
— Рая, опять плохие? Я уже не выдержу.
— Да, плохие! А откуда хорошим-то взяться? У Людки Жулиной мужа убили. Не понятно: за что. Кореец? Осталась с двумя сыновьями. Второй-то совсем маленький – последыш. Неожиданное счастье было! Им уж дедушкой с бабушкой надо бы быть, а тут… на тебе! А у Володьки – нашего друга, весельчака сын повесился. Вот был ужас! Его в Армию забирали. А с кем воевать нашим ребятам? С моджахедами? Так они все моджахеды. Днём — интернационал в борьбе с этими подонками, а по ночам они и сами подонки. Ну, не все, конечно. Надо было сына в Россию отправить. Чего тянул? Молодой! Там бы устроился где-нибудь на стройке. Сам Володька сразу получил инфаркт и умер.
— Всё, Рая! Всё! Оставь до следующей встречи. Я уже и стоять устала на одной ноге. Будешь мимо идти, загляни. Я тебя ячменным кофе угощу. Вкусятина! Муж придумал. Ну, пока!

И мы расстались, и больше не встретились. Как она там, в Питере? И я ведь там скоро буду. Обязательно, буду! Долго ещё я жила под тяжестью этих кошмарных новостей. Потом свои горести и беды, свои проблемы привели меня в это замечательное заведение, именуемое в народе «Дурдом».
Снова палата, снова сонливость. Снова боль в спине. И мысли, мысли, мысли! Мозг не отдыхает. Дома я начала писать стишки: обращения к Серёже с жалостью и просьбой решить быстрее наш вопрос, и к Богу с просьбой о смерти. Ни то, ни другое с места не двигалось. Написание стихов уже вошло в необходимость. Они помогали мне бороться со своим горем. А в психушке даже писать негде. На коленях, сидя на табуретке? В столовой почему-то сидеть не разрешалось. А там хорошие стулья. Там столы. Я спросила у сестры- хозяйки: почему из столовой гоняют? Оказалось всё просто. Народ мешает после еды всё убирать, а у них мало времени: надо успеть подготовиться к обеду, потом – к ужину.

Я обратилась к Алле.
— Алла, давайте после обеда потихоньку, не торопясь, аккуратненько перенесём грязную посуду на кухню. Раздатчица протрёт столы и они – наши. Как вы? И время пройдёт быстрее. Да, я понимаю: нам трудновато будет, но у нас много времени.
Она согласилась, и мы после обеда потихоньку перетаскали всё в моечную. К нам присоединились ещё две женщины. Я разложила свои бумажки и начала сочинять. Алла сидела рядом и смотрела. Сидеть удобно: руки на столе. Можно облокотиться, подперев тяжёлую голову. Уже облегчение. Одна женщина принесла вязанье. Она новенькая – её ещё сонливость не одолела.

Алла периодически спрашивает меня: Ну, как? Получается, что ни будь? Я прочитываю ей пару, тройку четверостиший. Она, милая женщина, хвалит. Удивляется, как это у меня так рифмованно получается? Да ещё и со смыслом? Да ещё и за душу берёт? Её послушать: так я — просто талант. Это есть такие замечательные люди, которые восторгаются всем тем, что сами не умеют делать. К таким относилась и Алла. Мне это очень нравилось, вдохновляло.

Ежедневно врач вызывала на собеседование нас. Мне показалось, что меня она вызывает чаще других. Мои мозги сразу переходят на негативное объяснение: «значит, я самая безнадёжная, мне надо уделять больше внимания». Потом мнение изменилось в мою пользу: «я самый надёжный пациент, которого можно легко вылечить». Потом, я совсем себя настроила на выгодное для себя положение: «ей нравятся мои стихи. Она ведь каждый раз спрашивает, есть ли что-то новенькое? Слушает очень внимательно. Иногда перечитывает и всегда рекомендует продолжать писать. Однако, своего мнения не говорит. Почему? Загадка».

А никакой загадки и нет. Просто, она считает, что собеседования, доверительные разговоры, убеждения и прочее – более действенны, чем лекарства. Для неё главное: найти ниточку, что связала бы её с пациентом. А там она будет за эту ниточку тянуть по разным методикам, и в конечном итоге вытянет больного.

«Бедный Серёжа! Помочь чем не знаю:
Любовь твоя душу мою бередит.
Я жить не хочу и о смерти мечтаю,
Чтоб был ты свободен, пусть Бог мне простит…»

Прочитала она это моё стихотворение. Оно длинное, видимо, и нудное. Это ведь только маленький отрывок. Ещё раз перечитала. Потом и другие на эту же тему.
— А почему вы всё о нём печётесь? Он любим молодой женщиной, счастлив. Только без вас его счастье не может быть полным. Вы ему нужны. Зачем, не знаю, но точно знаю, что, нужны. Иначе он уже давно ушёл бы к ней. И это было бы и правильнее, и лучше для обоих, и порядочнее. Вам о себе нужно подумать. Нельзя столь длительное время находиться в состоянии стресса. Нельзя. Вам нужна встряска. Подумаем. Идите и сочините, что ни будь более оптимистичное.
—
….Увы! Рассветов больше не встречать.
Предательство твоё всё гложет, гложет.
На мне лежит безмолвия печать.
И пусть скорее умереть мне Бог поможет!..
— Ну, что ж Вы так! Вам нужна встряска. И хорошая встряска. Я вам предлагаю, как следует оттаскать её за волосы.
— Вы что такое говорите? Я что? Базарная баба?
— Именно так вы и должны поступить. Как базарная баба. К чёрту вашу гнилую интеллигентность! Вы обманутая жена из-за кого? Столько лет! Сколько? А! 16 лет! 16 лет она мучает вас и его. Прямо на глазах у всех сотрудников её и оттреплите. Если он заступится за неё и уйдёт к ней – значит, так тому и быть. Если вам всё простит и останется с вами, то она его не простит, если действительно любит. Или, если есть хоть грамм самолюбия. В любом случае: будет поставлена хоть какая-то точка. Да! Если она обратится в суд, мы вам дадим справку о невменяемости. Смелее!
Я задумалась и всё представляла, как я это смогу проделать. И поняла, что не смогу. «А почему не смогу? – думала я.- Надо смочь». Настроение у меня изменилось. Я стала готовиться, настраивать себя на такой «подвиг». А почему бы и нет! Я вспомнила, как меня успокаивали друзья, работающие с ней в одной комнате. «Не может у них ничего быть с Сергеем Михайловичем, — говорили они мне. – Она любит Володю, просто млеет. И он ей симпатизирует. Только, если его жена Ольга хоть чуть-чуть что-то заподозрит, то снимет с неё скальп. Вот Володька и трусит». «А чем я хуже или лучше этой самой Ольги?» — думала я.
Появились другие стихи.

Мне надоела собственная боль.
Мне надоела собственная жалость.
Она, как всё съедающая моль,
Изъела душу. Сил уж не осталось…

Чуть позже:

…Больше плакать, страдать я не буду.
Я ведь женщина, значит – сильна.
Хоть тебя никогда не забуду,
Но я вырвусь из тяжкого сна.

Справлюсь я и с болезнью и с горем,
Буду снова бодра, весела.
Сброшу в пропасть я мусора горы:
Я ведь женщина, значит – сильна!..

— Ну, вот! Другое дело! Домой вас отпускаю смело! О, Господи! С вами не соскучишься. Уж и я стала стихами изъясняться. С вами жалко расставаться. Нет! Надо же! Ха-ха! Посмотрите, что со мной делается? Ну, так завтра я вас выпишу. Готовьтесь! Морально, я имею в виду, — добавила она, видя моё удивлённое лицо.
Что-то не очень хочется домой. Я уж притерпелась к неудобствам здешним. Опять же: какое-никакое, а общение. А дома? Думать, где он? С ней? И я поплелась домой. «Надо Сережу предупредить: наверно завтра дома буду обедать» — думала я.