Глава I (Глава 1)

Юкио Касима Охота на овец 2. Третий путь ч. I

(Перевод с русского)
Утопия

Whether 'tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous ortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing end them?»
William Shakespeare: «Hamlet»*

Стратагема №12: «Увести овцу легкой рукой».
Сущность: постоянная и всесторонняя
психологическая готовность использовать для
обретения преимущества любые шансы»
Харро фон Зенгер. «Стратагемы".
О китайском искусстве жить и выживать», т.1

Часть I

В сумерках пространство двора, образованного жилыми многоэтажными домами, выглядело как кладбище автомобилей. Надвигавшаяся темнота стирала возрастные и стоимостные различия между транспортными средствами, оставляя в качестве ориентиров для определения степени престижности их марок, лишь размеры и формы.
Салон одного из обитателей этого «кладбища» на мгновение затлел тусклым светом и снова принял необитаемый вид. Через некоторое время дверь авто со стороны водителя отворилась, и в сумрак открытого пространства, уже помеченного дворовыми фонарями, ступила нога вероятного владельца машины. Затем появился и сам хозяин уже в полный рост.
Нездоровый желтый свет фонарей скорее разжиживал надвигавшуюся темноту, чем освещал местность, сводя все изобилие красок дневного мироздания к единообразного цвета контурам артефактов и прочей natura morta, составляющим дворовой пейзаж.

Не оглядываясь по сторонам, владелец транспортного средства автоматически проделал нехитрые операции по герметизации машины на время предстоящего отсутствия, и направился по пешеходной дорожке вглубь двора.
Его окружали жилые строения с характерным для первых лет перехода к «рыночной экономике» буйством архитектурных излишеств в виде башенок, надстроек, пристроек.

*Быть или не быть — таков вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством?

Этот жилой комплекс был построен на заре овладения державой капиталистическими методами хозяйствования – держава овладевала этими методами грубо и в извращенной форме — и тогда на фоне однообразной архитектуры советского периода, этот «шансон в камне» выглядел респектабельно и в то же время романтично, хотя квартиры в домах этого комплекса доступны были членам общества далеким от романтики.
Поднявшиеся на волне перемен, на экономическую высоту, позволявшую смотреть с высока на свое недавнее прошлое, они тосковали по отсутствию аристократической составляющей в своих биографиях с их замками, салонами, приемами.
Многое из материальных атрибутов аристократизма было доступно им сегодня, но за что бы они ни брались, все превращалось в оргию.
Архитектура, этого параисторического стиля, очевидно, тешила его обитателей.
Мужчина шел, глядя перед собой. Окружавшие многоэтажные жилые здания однообразные в своей эксклюзивности, Его не интересовали. Иногда Он был вынужден сходить на проезжую часть, минуя припаркованные практически на пешеходной дорожке авто. На некоторых участках пути траектория его движения была похожа на узор некоего замысловатого танца.
На день текущий двор уже не вмещал всех имеющих потребность и желающих здесь парковаться. Очевидно, по этой причине те, кого он не вмещал, парковались как попало и где придется. Количество автотранспорта на душу столичного населения выросло явно не пропорционально росту валового национального продукта.
Однако на лице идущего не отражалось какой либо примитивной мещанской эмоцией по поводу ситуации с изобилием металлических самоходных изделий, диктовавшим ему траекторию пути.
Удалившись на некоторое расстояние от оставленного транспорта, он оглянулся в его сторону, словно оценивая возможность в некоторой временной перспективе выбраться из этого лабиринта. И неторопливо возобновил движение по тротуару мимо многоэтажных строений в соседний двор.
За те годы, что этот жилой комплекс просуществовал со дня своего порождения, дворы приняли обжитый вид. И эта обжитость наложила свой нивелирующий отпечаток на первобытную респектабельность его.
Деревья уж покачивали ветвями своими на уровне четвертого – пятого этажей, некоторые разрослись и выше, стремясь достигнуть подобно обитателям этой эксклюзивной жилой площадки до небес «с их солнцем и луной». И даже отсутствие неотъемлемой составляющей дворовых угодий жилых комплексов советского периода — мелких архитектурных форм — лавочек перед подъездами домов, намекающее косвенно на статус жильцов – мол, этим сидеть здесь некогда — не спасало от общего впечатления периферийности.
Миграция лиц социально значимых в это время происходила уже в загородные зоны (в хорошем смысле слова), либо в центр столицы.
Мужчина шел неторопливо, не спуская взгляда с того близкого горизонта, где от огибавшей комплекс автомобильной дороги был въезд во двор, по которому Он шел.
Вдруг Он прибавил в шаге и, миновав, один из подъездов дома, вдоль которого шел, свернул с тротуара, остановился на плохо освещенном фрагменте заасфальтированной площадки перед домом. В это время с улицы во двор въехали одна за другой на некотором расстоянии две черные машины.
На заре местного капитализма в предпочтении черных цветов для своих авто, вышедшими на свет новыми «публичными людьми» было что-то от мести бывшей номенклатуре. Черный окрас «Чаек», ЗИЛов – в те былинные времена говорил о практически недостижимом для смертных уровне общественной значимости владельцев.
Доступность черных «Волг» была также весьма ограничена, их получали партийно-хозяйственная и научная номенклатура, заслуживающие доверия граждане — за заслуги перед Родиной, в том числе во время пребывания за рубежом, за ними «охотились» лица кавказской национальности. Теоретически же доступные обывателю марки автомашин ни ассортиментом моделей, ни разнообразием цветовых решений не отличались. Их однообразие могло бы нагнать тоску на сегодняшнего продвинутого автолюбителя. А уж черный окрас тех «народных» транспортных средств выглядел бы совершенно нелепо. Представьте-ка себе черный «Запорожец»… Дальнейшее развитие этой сферы обслуживания потребностей и вкусов состоятельной публики могло бы вызвать обморок у «простеца» советской эпохи, подобному тем, каковые имели место в свое время, согласно диссидентским мифам, у прилавков колбасных изделий где-нибудь на Западе — от капиталистического изобилия продукции.
Нынче изобилие в этой стране тоже имело место и значительно опережало пришествие капитализма. Дефициты были изжиты, витрины магазинов, бутиков, были доступны каждому даже при наличии отсутствия денежных знаков. Раскрой глаза пошире и потребляй, потребляй, потребляй…. Потребление постепенно становилось фактически гражданским долгом населения.
Никаких спецраспределителей. Теперь доступ к спецраспределителям, был замещен возможностью присваивать денежные знаки, пребывая в тени (скорее в лучезарном свете) структур всех трех ветвей власти тянущегося вверх (и переплетающегося ветвями где-то там вверху) древа молодой демократии.

«Две машины», — безмысленно констатировал мужчина. Он что-то вроде этого и предожидал – на этой неделе открылась очередная сессия парламента. Встречи и консультации, продолжавшиеся за стенами высокого учреждения, по своей значимости и результативности зачастую превышали творимое в его стенах.
После месячного пребывания в отпуске, Депутат не мог надышаться всей этой суетой. Вот и сейчас, уже добравшись до своего жилища, он никак не мог расстаться с …. С кем? Сейчас увидим. Мужчина был уверен, что новое лицо едва ли появится из салона черных «автоплэйбоев». Тень, его скрывавшая, не позволяла разглядеть содержание тех манипуляций, которые Он неторопливо проделал руками с какими-то негабаритными предметами. Наконец, Он прикоснулся к уху, слегка распахнул пиджак и замер.
Задняя дверь первой машины приоткрылась, но из нее никто не вышел. Мужчина, стоявший метрах в восьмидесяти от нее, снова прикоснулся к уху. Двери же второй машины открылись, и она выпустила из своего чрева двух человек мужского полу. Оба были примерно одной комплекции, с одинаковыми стрижками. Одеты они тоже были примерно одинаково, если не считать некоторых различий в цвете их костюмов. Один из них направился к первой — к «мерсу», а второй остался у открытой дверцы «кубика». Общение же лиц находившихся в «Мерседесе» продолжалось еще минут десять.
Молодой человек легкой, по спортивному игривой, походкой подошел к приоткрытой двери «мерса» и раскрыл ее шире. Первым из машины появилось грузноватое тело Депутата: короткая стрижка, очки, темный костюм и однотонный цветной галстук, на лице отпечаток важности несуществующих дел. С места, где расположился мужчина, было видно, как Депутат, опираясь правой рукой на сиденье, и наклонив вперед государственную голову, чтобы уберечь ее от соприкосновенья с металлом кузова, стал ногой на асфальт. Не обратив внимания на попытку «мальчика» помочь ему, он сам полностью высвободил свое грузноватое политическое тело из объятий красавца «Мерседеса». За ним последовал высокий худощавый седой человек. Он вышел на другую сторону, не дожидаясь, пока в результате манипуляций со своим телом его сосед выберется наружу, не торопясь, обошел капот машины и присоединился к выбравшемуся, наконец, наружу Депутату.
«Любимый, прихвати мой портфель, пожалуйста!»- обратился Депутат к молодому человеку, открывавшему дверь машины, после чего, перехватив недоумевающий взгляд седого, громко засмеялся. «Ха-ха-ха! Не боись! С ориентацией у меня все в порядке. Как в политической жизни, так и в жизни половой…!– он хлопнул того слегка по плечу по плечу. – Это у него фамилия такая!» И снова засмеялся: «Что, не знаешь этого анекдота?»
Манеру Депутата рассказывать анекдоты наблюдавший за сценой мужчина знал прекрасно. По манере рассказа и по завершающим его жестам, Он мог практически безошибочно определить статус слушателя анекдотов по отношению к рассказчику. Сегодняшний слушатель был равен по положению Депутату. Так, плюс-минус…. Об этом свидетельствовал элемент не броской фамильярности, которым Депутат завершил анекдот.
Рассказывая анекдоты «младшим» коллегам – не по возрасту, по положению – он преподносил их как басни с моралью. Очень часто в ответ на заискивающий смех слушателя этой категории, завершал по-отечески: «Вот так-то». И похлопывая при этом слушателя по плечу, намекал тем самым на свое благорасположение. Иным Депутат не дарил своей улыбки в завершающей фазе анекдота, а печально либо даже угрожающе, кивал головой, подтверждая сказанное. Делай выводы.
Они постояли еще минут десять, обмениваясь общими фразами. О делах больше ни слова сказано не было. Затем последовали традиционные облегченные, без поцелуев, объятия со столь же легким похлопыванием по плечу – встреча была закончена. В политических кругах традиция встреч и прощаний, чужих друг другу, а подчас и враждебно настроенных людей посредством объятий шла то ли со времен застоя, то ли от ритуала «Коза Ностра». Этот ритуал неизменно присутствует и в нашей сегодняшней жизни, стоит только присмотреться.
Во время этой завершающей фазы общения государственных мужей, сопровождающий Депутата «мальчик» зашел в подъезд и, через несколько минут вышел, оставшись стоять у входа. Наблюдающий эту сцену мужчина отметил про себя, что «защита» Депутата далеко не всегда проявляет такую бдительность. Собственно «мальчики» даже не часто сопровождают его домой. Давно не виделись? В отпуске Депутат пребывал без секретарей и охраны.
Депутат был нетрезв, это было заметно, и «мальчик» поспешил ему навстречу, предлагая руку в помощь, но тот выразился в его адрес грубоватой шуткой, и, демонстрируя полное владение своим телом, прошествовал к подъезду сам.
У входа в подъезд он остановился, дал распоряжения «мальчику» на завтрашний день, и шаг за шагом исчез в подъезде.
Улыбка с лица коллеги сошла, сразу же после того, как Депутат отвернулся, чтобы идти домой.
Весьма характерная для этих персонажей перемена, отметил про себя наблюдающий. В искренности их не упрекнешь. Он привычно и профессионально отметил эту игру мышц лица коллеги Депутата, из улыбки сложившуюся в выражение озабоченности.
Коллега, не торопясь, пошел к своему «кубику». Машина Депутата постояла еще некоторое время, после того как он зашел в подъезд, и, дождавшись «мальчика», который ловко юркнул в салон через заднюю дверцу, тронулась по кругу к выезду на шоссе.
Проводив ее взглядом, мужчина, тоже не спеша, вернулся к стоявшему в соседнем дворе автомобилю.
Машина, покачнувшись, начала медленно подниматься вверх. Он не успел удивиться, как Его взгляду из окна автомобиля уже предстали крыши домов. Скорость подъема увеличилась, и Он занервничал. Ни руль, и никакие доступные системы управления никак не реагировали на Его попытки взять движение под контроль. Город внизу уже сливался в рассеянное светлое пятно, тускнеющее к периферии и наконец, совершенно окруженное ночной тьмой. Где-то на горизонте видимого вспыхивали подобно фейерверку разноцветные огни. Усилия овладеть ситуацией не принесли результатов — были бесполезны, и Он откинулся на спинку кресла. От Него ничего не зависело. В этот момент Он почувствовал страх. Страх не за свою жизнь, страх пред неуправляемостью, страх от предстоящей утраты привычного. А может и не страх, а разочарование, что все так заканчивается. И в тот же момент подъем остановился. Он снова посмотрел вниз. Различить что-либо было практически не возможно, только яркие огни где-то на горизонте все еще вспыхивали: изумрудные, рубиновые, желтые…. Ничто не держало его машину в воздухе. Самое время рухнуть вниз – на землю.
Но машина вдруг качнулась и начала скользить вниз, все ускоряя свое движение. Теперь Он почувствовал разочарование, на этот раз в себе: достаточно ощутить чувство близкое к страху и ты уже на земле. Никто не заставит тебя принять неизведанное.
Город уже тянул к Нему улицы как руки. Он уже начал узнавать их знакомую вязь. Наконец, передние колеса мягко пришли в соприкосновение с асфальтом дороги, еще один толчок и все четыре колеса уже несут его в понятном ему направлении.
Темнота с закрытыми глазами отличалась от темноты с открытыми глазами. Этот вывод был результатом неоднократных наблюдений… результатом, повторявшимся со стабильностью доброкачественного эксперимента.
Темнота, которая встречала Его ночью при неожиданном пробуждении и та, из которой Он должен был вынырнуть в свет утра, разнились эмоциональным откликом.
Нередко утром Его посещала надежда, к этому времени уже утратившая какую-либо плоть, и не соотносившаяся ни с какими реалиями, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Это была некая вневременная надежда, утратившая общечеловеческую суть и служившая лишь отправной точкой для Его возвращения в сегодня. Он просыпался и, еще не открыв глаз, прислушивался, не слышно ли ровного дыхания рядом, или не доносится ли будничный бытовой шум из соседних помещений квартиры. Хоть что-нибудь, что говорило бы о том, что Он не один, что все пережитое некогда было лишь дурным сном.
После пробуждения, уже расставшись со своей ежедневной утренней ущербной надеждой, Он лежал еще некоторое время с закрытыми глазами, восстанавливая себя.
Мысли, ощущения и чувства, с которыми Он просыпался утром, не были продолжением вчерашних. С пробуждением Ему снова надо было возрождать пережитое вчера, связать его с тем, что было раньше. И так день за днем, день за днем…. Со временем выполнение этой обязательной процедуры требовало от Него не больше усилий, чем для пяти ритуальных физических упражнений, которые Он также выполнял каждое утро после подъема.
Он должен был обеспечивать преемственность чувств, которые вели Его по жизни, с тех пор как Он остался один. Это пламя в себе поддерживать непрерывно было невозможно. Можно было лишь снова и снова воспламеняться. И снова оно уходило, гасло, оставляя обожженные формы.
Никогда следующий момент жизни не вытекал из предшествующего. То, чем Он был сейчас, не было причиной того, чем Он будет в следующий момент, а тем более на следующий день. Сегодняшнее скорее отменяло вчерашнее, чем продолжало его.… Иначе и быть не могло после целой ночи блуждания по другим мирам.
Это Он четко усвоил после того дня, внешняя дань которому красная метка на календаре.
Глаза закрыты, пока хаотическое, вялое состояние сознания не собирается в некую точку. Все собранное вместе начинает резонировать в Нем по уже проложенным за годы колеям воображения и мысли, укладываясь во вполне определенное присутствие соответствующих слов, терминов, сюжетов, тем.
Эта точка была окружена разными словами и образами, событиями: естественным — неестественным, реализованным — не реализованным, произошедшим – не случившимся. И этой точкой была смерть, но пока не Его.
Придя к этой точке, Он возвращался к привычному режиму жизни: все снова осознано, восстановлено. Непонятное прояснялось, появлялись нужные слова, в которых можно было выразить суть. Суть того, что было вчера и неизбежно будет сегодня. Суть, унаследованная от того дня…
За прошедшие годы Он научился ощущать условность того, что называлось временем, но видел также и его безусловную работу. Все мысли и чувства тех дней подверглись энтропии. Он по-прежнему по утрам добивался возвращения мыслей, приводивших Его в состояние полу абстрактной готовности к дню сегодняшнему. Чувства же, должные сопровождать эти мысли, надо было возрождать в себе каждый день, это требовало большего напряжения. И они возвращались. Хотя поклясться, что чувствует, Он не мог.