Глава 4 (Глава 4)

Стихи.ру

Авторы Произведения Рецензии Поиск Магазин О портале Ваша страница Кабинет автора

Часть IV

На следующий день, после произошедшего, оН по своей инициативе имел разговор с шефом, которому сказал, что нормальная жизнь у нЕГО пока не получается и, что оН не хочет дождаться того момента, когда еМУ просто предложат уйти. Предложение было встречено с пониманием и даже облегчением. Дела свои оН сдал очень быстро.
В это же время оН продал свою трехкомнатную квартиру и купил более скромную однокомнатную в стороне от центра. Процедура продажи, а затем и купли неожиданно вызвал у нЕГО отвращение от проявления сторонами процесса какой-то мелочности: мелкие выгоды, ни к чему не приводящие хитрости, незначительные уступки, жалобы на собой разумеющееся. Вполне деловой подход.
В итоге, оН, конечно, продал дешевле, чем мог бы по ценам того времени, а купил дороже, но разница все равно была более, чем заметной. Позже оН возвращался мыслями к этим не слишком удачным своим операциям с недвижимостью, но анализу подлежали не просчеты. Об этом оН никогда не думал. Уже тогда присутствовало понимание, что происходящее, объективная его оценка и еГО восприятие были отличны. На самом деле он понимал — все то, что еМУ виделось мелочным, неприятным в том процессе, вполне отражало утлость жизни его участников, из которой еГО самого вырвало, и вполне вероятно, с корнем, произошедшее с семьей. В этом процессе, в сопровождавших его мелких уловках, хитростях, недомолвках не было ничего неожиданного, унижающего или позорящего участников. Все это было человеческое, слишком человеческое, чтобы презирать….
Но, к тому времени, когда оН оказался способен отделить в себе рациональную оценку от эмоционального восприятия Он уже стал другим.
В квартиру, которую оН переехал после тех событий, были перевезены все необходимые вещи, но не более того. Прочую мебель и разные мелочи оН отдал родственникам, и это была его последняя встреча с ними.
…………………………………………………………………………………
На то, чтобы скорее «разбросать», чем расставить по приличествующим ему местам привезенный скарб, у неГО ушла не одна неделя. «Дизайном» своей квартиры оН занимался большей частью по утрам, потому как по вечерам, уже отягощенным «принятой на грудь» дозой спиртного был поглощен другими сюжетами.
Напитки не отличались разнообразием — это была дешевая водка, которую оН покупал в близлежащих магазинах. И так как закупки делались ежедневно, то ради конспирации своего пристрастия, оН посещал их по очереди. В супермаркете постоянно оплачивал покупки у разных кассиров. На кассе не поднимал глаз, словно ожидая встретить понимающую улыбку наблюдательных работников торговли. Мысль о том, что еГО слабость будет замечена и станет предметом обсуждения, была еМУ не переносима.
Соседям тоже старался не попадаться на глаза. И если, возвращаясь домой, после покупок, или бесцельно шатания по улицам, подходя к подъезду, замечал восседавших на лавочках при подъезде жильцов, то кружил неподалеку, в ожидании, когда они разойдутся.
еГО опасения были явно преувеличены. Появление нового жильца занимало умы обитателей подъезда крайне не долго, интерес к неМУ был дискретным.
оН сам это осознавал, но поведения своего изменить не стремился и не мог.
Понемногу все еГО имущество было расставлено, уложено и повешено в места и емкости более или менее пригодные для выполнения ими своих «функциональных обязанностей». Мысли о ремонте или других мероприятиях по улучшению быта не появлялись.
…………………………………………………………………………………
В скромной однокомнатной квартире оН был среди своих «призраков»… Это слово иногда всплывало в том сложном переплетении воспоминаний, размышлений и фантазий, которым оН предавался все это время. Но оно никогда не выносилось внутренними течениями, по которым все перечисленные процессы подталкивали его наружу, в ту пограничную, но все еще внутреннюю область, где эти лишенные ясности, на уровне ощущений и смутных образов, виденья разрешались символами второй сигнальной системы. В слове «призрак» было что-то обидное для ушедших из еГО жизни. Позднее оН увидит в этом переходе от физического ощущения потери в новый ее статус – в потерю метафизическую, в потерю, которую нельзя ни забыть, ни избавиться от мыслей о ней, а лишь ее исполнить. Сочетание «исполнить потерю» – звучало не нормативно, потребовало бы разъяснений для стороннего, не принадлежавшего его пространству человека – выражайтесь проще — но оН принял его, еще до того как стал Наблюдателем. Еще до того как еГО пространство обустроилось во вселенную.
Призраками становились не только ушедшие, но и чувства, переживания, мысли, предметы тех дней.
Предметы же обстановки, перенесенные иМ с той квартиры, были скромны по количеству и достаточно дорогими по цене. Будучи приобретенными еще «тогда» для долгой и счастливой семейной жизни после переезда во вновь купленное жилище, они казались больно замысловатыми для этой неухоженной квартиры. И так как пространство нового жилища ограничивалось одной комнатой вместо трех, для которых предназначалась эта мебель, приобретавшаяся в «гарнитурах»: спальном, кухонном, детском, то отдельные предметы выхваченные из тех гарнитуров в новой обстановке неухоженной квартиры выглядели неуместно и эклектично.
оН долго присматривался к модному дивану из гостиной «той» квартиры. Здесь придвинутый к стене, заклеенной вытертыми, потерявшими краску обоями, утратив свое гарнитурное окружение, диван выглядел обиженным, оскорбленным в своих лучших вещных чувствах. Вещь, единственной целью существования которой было служение достойным людям в окружении таких же достойных собратьев по сфере услуг, для которых она была предназначена своим порождением, должна был чувствовать себя деклассированным элементом. И оН ощущал эти рефлексии неживой материи, находя в них нечто родственное себе. Вполне сознавая их надуманность, присаживаясь или готовясь ко сну, иногда похлопывал диван по его плоти, приговаривая: «Ну-ну… Все будет хорошо». Хотя прекрасно знал, что ничего хорошо уже не будет, оН лгал. Дивану.
Постепенно свыкаясь с создаваемым без особой фантазии и усилий пространством, оН обживал его.
………………………………………………………………………………
Некоторое время он жил на средства, которые остались после еГО операций с квартирами. Основной формой еГО жизни в этот период являлось выживание. Так долго продолжаться не могло. Единственной реальностью для нЕГО оставалась месть, при этом еМУ, постоянно нетрезвому, пребывающему в кровавых фантазиях в этой реальности места не было. Но кто тогда все это осуществит? Иногда приходила ясность, она скорее мелькала, но не оставалась. После таких осветлений пути своего, оН мучительно пытался восстановить, что же еМУ привиделось, откуда пришел зов? Нельзя ли расширить это мгновение ясности?… Может быть, в них нечто другое, а не только отмщение? Иногда же наоборот цель виделась еМУ столь отчетливо, что становилось страшно от того, что выступало в его сознании в обнаженном виде, без компенсаций, извинений и алиби. Но с будущими угрызениями совести оН справится, еМУ так виделось.
……………………………………………………………………………………
Сны стали занимать в еГО существовании все больше места. Если жизнь начинает подчиняется только последовательности дурного сна, то сон привлекает отсутствием необходимости в осмыслении произошедшего в его лабиринтах. Первое время по утрам оН пытался как-то соотнести увиденное во сне с перспективами своего пути.
Судя по всему, дорога еМУ предстояла длинная, но не широкая. Сны постепенно становились все однообразнее. Перед тем как лечь в постель оН настраивался на пространство своих горизонтов. Сны становились все однообразнее. В них появилась кровь и боль. оН даже расчленял кого-то, но, просыпаясь, понимал, что расчленение еМУ видится, так же как и подавляющему большинству людей, совершенно не приемлемым и по праву пользуется дурной славой среди них. К тому же оно довольно жестко пресекается под влиянием общественного мнения, Уголовный Кодекс был не в счет. Впрочем, в светлое время суток и вплоть до ухода в сон, оН не испытывал желания совершить то, что оН считал должным, по отношению к своим «подопечным», с какой-то особой физиологической жестокостью. Тогда что? Впрочем, далеко не все сны оН мог вспомнить в образах и динамике, которую можно было бы выразить в вербальном поле.
Однажды еГО приговорили к смертной казни через повешенье. За что, не объяснили. Исполнять не торопились, свободой в том пространстве не ограничивали. Привезли какой-то жидкий супчик, которым надо было накормить еГО перед казнью. Пояснили, что это еГО употребление должно облегчить страдания (физические мучения), от того, что еМУ предстоит. Ибо, как пояснили, еГО отец мучился после аналогичной процедуры в связи со спазмами в мозгу. оН боялся, и предпринял попытку скрыться, чем все там закончилось, вспомнить не мог. Но выжил — проснувшись.
………………………………………………………………………………
Другой, из запомнившихся снов, был очень ярким. оН бежал от враждебного сонного горизонта, от которого отделилась бесформенная тень в погоне за ним, неся угрозу пробуждению. Бежал быстро, без присущей снам ватности в ногах, преисполненный привычным, не встречающим сопротивления страхом. Вдруг в ощущениях появилось нечто новое: оН почувствовал, что страх еГО столь велик, что оН сметет любого, кто попадется еМУ на пути в беге еГО. Страх превращался в силу.
…Если в направлении твоего движения страх нарастает, то значит ты на правильном пути…
Страх уходил, трансформировался, и в беге своем оН почувствовал, или даже почуял скорее, вдруг с «гибельным восторгом» предвкушение столкновения с кем-то или чем-то, попавшемся у него на пути. „Я смету все, что случайно ли, умышленно ли покусится на мое право жить в беге и страхе. Либо „меня”, наконец, догонят и тогда…. И тогда страх ли это?»
После этого сна оН снова поехал на поиски Чужого. Зачем он нужен был еМУ пояснить сам себе – больше было некому — он не мог. Остановку ту нашел – далеко же еГО занесло в тот день. Рядом был рынок. оН ходил по нему, всматриваясь в неухоженные лица части его обитателей. Выбирая по внешнему виду какие-то соответствия образу Чужого, приставал к ним с вопросами о нем, описывал, покупал для дипломатичности напиток, надеясь, что оН восстановит память собеседников – реципиентов. Но все было напрасно. В конце концов, Чужой тоже мог оказаться на той остановке случайно.
В дальнейшем, когда еГО путь прояснился еМУ, если такое вообще возможно, — не оставить в себе и для себя неясными не единой взаимосвязи,- оН возвращался к тому дню, когда встретил и услышал Чужого, и встреча с которым, как это могло бы выглядеть со стороны, стала точкой отсчета всех еГО последующих действий и состояний. Собственно не сама встреча, а слова прозвучавшие на ней. Хотя оН и понимал, что состояние не может зародиться только из разговора.
………………………………………………………………………………
Пить было легко. Легко без внутреннего сопротивления привести себя в состояние, когда стакан вот-вот выпадет из рук.
После перемен произошедших со дня встречи с Чужим к чувству стыда, который оН испытывал непрерывно перед окружающими его людьми за свое жалкое пристрастие и за состояния, в которые оН приводил себя ежедневно в результате этого пристрастия, добавилось чувство тревожности, что оН опаздывает куда-то; кого-то, кто так рассчитывал на него, подводит, и сам оН… Что сам? Прилагая усилия к осознанию своих состояний, оН перестал находить им оправдание. Ни физические ощущения, ни моральное состояние после этих алкогольных сессий не вело к отвлечению, к отдохновению от мыслей о произошедшем. Не вело никуда.
Мысли в этом направлении уже не оставляли еГО. Теперь иногда стакан «выпадал» у него из рук, прежде чем кисть привычно охватывала его стеклянную плоть.
……………………………………………………………………………………………
В детстве он пережил довольно болезненно осознание, что больше не может остаться в тишине, даже закрыв глаза в темной комнате перед сном. До этого было так тихо и уютно, как только закроешь глаза. Он помнил ту комнату, улицу на которой она располагалась, город, и даже диван, на котором он лежал. Ощущение это не проникало постепенно, оно появилось вдруг. Поначалу, это было очень утомительно — все время о чем-то думать. Даже не так. Все время о чем-то Думалось.
Между ним и сознанием его произошло нечто похоже на то, что случилось между Адамом и Евой, после того как тот вкусил плода с древа. Но если там все было по обоюдному согласию — то, что случилось с ним было насилием. Постепенно произошло, нечто вроде того, что умным словом называется адаптация. Но жизнь стала другой. Штука в том, что вспоминая о том состоянии невинности с ностальгией и сожалением, вернуться в него уже не хотелось.
…………………………………………………………………………………………………
Это постоянное присутствие мыслей о «Никуда», постепенно начало сводить к менее значимым дозам стимуляцию состояний алкоголем, к которой еГО вела не врожденная склонность, но пережитое падение. оН переходил из состояния в состояние, медленно, болезненно и без борьбы. Новая точка отсчета его дальнейших взаимоотношений с еГО действительностью более не требовала такой стимуляции.
Преодоление осознанием этой слабости, сопровождалось и размышлениями о действительности: что такое действительность вообще, и еГО действительность в частности? Знает ли оН, что такое действительность?
На какие вопросы ему надо ответить, чтобы понять, что такое действительность? Знать, как она устроена? Вопрос сформулирован, безусловно, правильно, но иные тратят на это жизнь, так и не приведя своих наблюдений и выводов в согласие с самим собой. Времени у неЕГО столько не было.
Не доведя до ума ответ на первый вопрос, оН переходил к тому, что оказывалось, во-вторых.
Кому служит эта действительность, и служит ли она кому-нибудь вообще? Есть ли ей до кого-либо из в ней пребывающих дело, и к нЕМУ, в частности? Что с ней, с действительностью, а значит и с нИМ будет в ближайшем будущем?
Надежды на разрешение этих вопросов эмпирический опыт наблюдения за окружающими людьми, прячущими свои устремления за свою внешнюю обычность, не оставлял.
Отсутствие прикладного значения в ответах на эти вопросы, на первый взгляд, было очевидным. Но механизм, запущенный еще с мифологических времен детства, не давал кануть в глубины бессознательного, как индивидуального, так и коллективного, тому, что обозначилось как проблема в еГО сознанием. Место этих вопросов и ответов на них в еГО дальнейшей жизни ему придется осознать позже, и в значительной степени без участия символов второй сигнальной системы.
……………………………………………………………………………………………
Не без внутреннего усилия оН сначала перестал делать запасы алкоголя дома. Но, выходя на улицу, все-таки не сдерживался, пропускал сотку — другую. Приходя домой, метался – хотелось закрепить состояние, в котором пребывал после уличного употребления.
Дома это противостояние несколько облегчалось привычкой к порядку. Даже в период наиболее глубоких запоев, оН всегда, просыпаясь утром, с удовлетворением обнаруживал, что ни на кухне, где происходило злоупотребление, ни в комнате, где, возможно, общение с алкоголем продолжалось, не осталось следов еГО нечестия. Посуда была вымыта, продукты в холодильнике, на столе ни крошки – словно ничего и не было, что напомнило бы о вчерашней уступке.
…………………………………………………………………………………
Несмотря на отсутствие необходимости, попытался вставать рано утром, начал даже бегать. Но самочувствие от этого не улучшалось – приходилось слишком рано вставать, чтобы не попадаться на глаза соседям – оН, по-прежнему, стеснялся этого, хотя еГО пьянство, отнюдь не было столь наглядным для них, как для него самого. И вообще, мнением о себе окружающих оН практически перестал интересоваться, но знал, что если о нЕМ будут думать плохо, это будет обременительно для неГО.
оН не высыпался. Ложился подремать днем. Пребывание в тревожном состоянии полудремы не несло ни отдыха, ни отвлечения.
Но еГО не обустроенный мир мести, начал постепенно терять свои канонические черты.
…………………………………………………………………………………
Как то переборов себя, после длительных молчаливых диалогов, позвонил своему бывшему Генеральному. Ответила секретарша. оН назвал себя, заранее представляя, что еМУ ответят отказом, или фразой вежливо отказ заменяющей. Но к еГО удивлению, еГО соединили. оН, поздоровавшись, изложил суть своей просьбы, заранее соглашаясь с более, чем вероятным отказом. В разговоре не скрывал ничего, личную тему не затрагивал. Сказал, что хотел бы получить работу, на какую-то должность не претендует, просто хочет занять время, намерен, работать добросовестно. Странно, но еМУ показалось, что Генеральный откликнулся, мягко выражаясь, с приязнью, похоже было даже на некоторую радость или скорее облегчение, которые еМУ почудились в интонациях Генерального. Словно тот носил какой-то груз своей причастности к тому, что случилось с нИМ, и теперь этот звонок освободил его от этого груза.
Через три дня из приемной ранее не знакомой еМУ компании перезвонили и сообщили время и место где еМУ надо быть для собеседования. После звонка оН открыл шкаф с одеждой…
Как ни странно, но еГО гардероб выглядел вполне приемлемо для собеседования достаточно высокого уровня. Высокого уровня…. Это была мысль, появившаяся у нЕГО в месте для того предназначенном. Что имелось в виду под выражением «высокого уровня»? На какой-то момент, он словно запнулся, не понимая, что он этим словосочетанием хотел определить. Но потом все вернулось на свои места. Уровни, иерархии и прочие термины, обозначающие завоевания человечества для надежной ориентации в мире людей, вернулись.
Итак, еГО гардероб выглядел вполне приемлемо для собеседования достаточно высокого уровня. Разве, что мода за этот год… полтора? два? изменилась.
Затем, подойдя к зеркалу, оН с некоторой опаской попытался рассмотреть возникшее напротив изображение. За это время оН видел себя лишь иногда, когда брился, например, но для этой процедуры оН даже не включал свет в ванной комнате, еМУ надо было уловить лишь контуры того объекта, в соприкосновении с которыми станок придавал еГО лицу вполне терпимый в обществе вид. В глаза отражению оН старался не заглядывать. И уж конечно, еМУ было не до следов старения, которые должны были усугубляться образом жизни. Впрочем, это был не образ жизни, а лишь способ выживания, и назвать его достойным было нельзя.
К тихому своему удовлетворению оН обнаружил, что прошедший период – время, когда оН не по-человечески относился к своей плоти – не оставил неизгладимых следов на лице. Разве, что усталый взгляд. Взгляд, в котором нет ни смирения, ни надежды…
Как результат этого досмотра, оН проникся уважением к своей плоти, не бросившей своего хозяина в непотребном состоянии на произвол судьбы. В зеркале отразилась едва обозначенная мышцами лица, отвыкшими от выражения подобных эмоций, улыбка – соглашение было заключено.
…………………………………………………………………………………
Снова началась рутинная жизнь. Дорога на работу, дорога домой…. Эта упорядоченность, предопределенность будней, к которой надо было снова привыкать привносила, при пробуждении ощущения сиротливости, обособленности от всего, что ждало его в жизни внеположной еГО реальности. И это ощущение было непреодолимо обычными уловками — мыслями о семье, о предстоящих мелких радостях, о результатах своих трудов и сопровождавших все это сложностях.
Физическое состояние тоже оставляло желать лучшего. Попытки озадачить свою плоть утренними экзекуциями в форме бега с началом работы давали отрицательный результат. К рискам опоздания на новую работу — оН понимал, что к нему будут внимательно присматриваться — добавлялся не свежий вид, как результат недосыпания.
Однажды после ночи, наполненной осколками нелепых видений, постоянных пробуждений, приведя себя в относительный порядок – даже бреясь, старался не смотреть в зеркало, представляя себе, что еГО там ожидает — он вышел на работу задолго до установленного времени. Не смотря на ранний час, жизнь на улицах уже пришла в движение. Поочередно уделяя внимание то попутной недвижимости и окружающему ее движению, то серому асфальту под ногам, оН не заметил, как прошел одну за другой две ближайшие остановки. И уже, обнаружив свою оплошность, следуя инстинктивному движению исправить ее, повернулся назад – от второй из пропущенных остановок он ушел еще не далеко – вдруг задержался и взглянул на часы. До начала его рабочего дня было еще около двух часов. оН постоял так некоторое время, провожая взглядом проходивший мимо транспорт, возможно, даже поскреб указательным пальцем у виска, придавая процессу выбора вариантов дальнейшего движения канонический характер, после чего повернулся и неторопливо зашагал пешком на работу. Больше общественным транспортом на работу он не добирался никогда.
Вместо бега по утрам с постоянной оглядкой на время, толкотню в общественном транспорте, оН после легкого завтрака шел на работу пешком.
Со временем появилось взросшее на ниве пешеходных прогулок чувства превосходства над многими и многими людьми, проталкивающимися в троллейбусы, автобусы, маршрутки, метро. Более того, утренние пробки счастливых обладателей автотранспортных средств разного уровня престижа тоже стали у неГО вскоре вызывать аналогичные чувства. Эти чувства так всходили, что оН вынужден был отнестись к ним критически. Эти чувства стали уже походить на некое злорадство, поводом к которому виделось переживаемое ощущение ничем, кроме независимости от транспортных средств, превосходства над спешащими «братьями и сестрами».
еМУ уже виделось, как с некоторым преувеличением оно перерастает в патологию. Тратить на это слишком много времени и мыслей во время прогулки, которая занимала у неГО полтора часа, было утомительно.
Впрочем, автомобильные «пробки» как следствие некоей техногенной неуправляемости людьми своего мирка появились позже.
Но именно в чувствах связанных с еГО свободным пешеходным перемещением на фоне мятущихся соплеменников, хоть и оснащенных прогрессивными средствами передвижения, начала формироваться мысль о том, что их будничная бытовая несвобода, определяемая ежедневными потребностями, пожалуй, даже глубже его несвободы от … оН не называл свои неопределенные ожидания и устремления ни навязчивой идеей, ни наваждением, ни жаждой. Они не сводились ни к какому определению, и уже вышли за рамки желания элементарно практикуемой мести. Любые существующие слова для определения его устремлений были «чудовищем обмана».
В словах появился какой-то не точный или общий смысл, в котором оН не нуждался. Все, что касалось еГО чувств, ощущений и устремлений в связи с его целями постепенно утрачивало привычную для подобных ситуаций выразительность. «Запах» крови уже не будоражил еГО фантазии.