1 (Глава 1)

Мужчина присел на краешек стула в гостиной и задумался. Но ни одна мысль, как он ни старался, не приходила ему в голову. Сознание было пусто. В бессилии родить мысль он заерзал на стуле. Что делать. Пора было ложиться. Близилась ночь, обещавшая утомительную бессонницу. Жалобно вздохнув, мужчина прошел в спальню и лег на свою половину широкой кровати. Его половина была половиной лишь на словах, — лежавшая на постели женщина, вытянулась поперек кровати, оставив своему мужчине свободное место лишь на самом краю необъятной кровати. Была бы она так же необъятна, как кровать, но нет, ростом невеличка, худа как щепка, да еще похрапывала с тонким посвистыванием.
Тишина ночи, звеневшая в ушах мужчины, открыла ему призрачность существования наяву, когда все спит. Примостившись у самой головы своей бесценной половины, он поймал себя на мысли, что она плещется в его сознании как лосось, идущий на нерест. Он искренне обрадовался удаче, что мысль, наконец-то, забила ключом, то есть, в его сознание образовалась ментальная скважина, из которой заструилась чистая мысль.
Он подумал о том, что есть не только чистый, метафизический идеальный разум, без примеси чувственности, но и чистая, метафизическая, идеальная мысль. Что это за мысль такая? Это мысль как явление самой идеи, если та есть ее сущность. Проще говоря, его посетила идея. Когда говорят, что родилась идея, это следует понимать буквально, в том смысле, что человек разродился от бремени раздумий идеей, что она вошла в его плоть и кровь представлений и переживаний и вышла из них, измененной только по видимости, по явлению, по представлению, а по сути осталась той же самой, идеальной. Есть ли она свет от источника света – идеального существа, ангела, духа из духовного мира или она есть сам этот дух? Есть ли идея – явление духа или сам дух, явлением которого сознания мыслящего есть его мысль? Трудно ответить на этот непростой вопрос. Сразу просится на ум догадка, гипотеза о том, что ангел светит идеей, освещая мысли человека, привлекая к ним его внимание (интенцию). Поэтому лучше сказать, что идея есть функция духа, его действие на интеллект человека, на его разумную душу, на самосознание. Это чистый свет ангелов, свет сияния познания херувимов и свет пламени любви серафимов, если переходить на теологический язык. Ведь идеальное познание есть любовь. Подумав об этом мужчина, нежно обнял свою женщину и закрыл глаза, ожидая спокойной ночи и приятных сновидений.
Однако ночь была беспокойная, и ему снились кошмары. Во сне он бежал от кого-то страшного по узкому коридору, который все больше сужался, пока он не застрял в нем, с трудом переводя дыхание, задыхался, переживая повторно муки выхода на свет при рождении. Наконец, он проснулся и открыл глаза. Это, в самом деле, было новое рождение, только не плоти, а сознания. Сначала он не помнил себя, потом, все же, припомнил. Припоминание есть повторное рождение Я. Я своенравно и ответственно за упрямство своего, нет, не обладателя, как многие думают, а представителя. Как правило, люди неумело, неразумно пользуются собой, совершая глупости. Кто в этом виноват? Разумеется, личное Я как лицо, олицетворение характера.
Пора назвать мужчину личным именем. Его звали Петром. Мужчине имя было к лицу. Женщину звали Екатериной. Укороченное «Катя» шло ей больше. Поэтому если они были вместе, их звали «Петя» и «Катя». Они не были зарегистрированы и повенчаны, и состояли, как им хотелось, лишь в гражданском браке. Когда знакомые спрашивали: «Почему?», то они отвечали, что предпочитают свободу от человеческих условностей и обязательств. Нельзя сказать, что они любили друг друга, но нельзя было сказать, что они не любили. Петя и Катя нравились друг другу. Петр давно уже решил, чем глагол «нравится» отличается от глагола «любит». Он отличается смыслом. Это не шутка, а правда жизни. Слово «нравится» имеет значение, но не имеет смысла. Напротив, слово «любит» имеет смысл. «Нравится» имеет значение объекта влечения. «Любит» же выражает отношение к нему того, кто занимается этим «любит». Он занимается «этим» со смыслом.
Отношения между Петей и Катей были простыми, и они занимались «этим» с таким же физиологическим значением здорового образа жизни, как питанием, сном и очищением организма от грязи. От всех этих процедур жизни они получали удовольствие, как живые существа. Были ли они счастливы? Сомневаюсь. Они могли быть счастливы, если бы любили друг друга. Было ли им хорошо? Не думаю. Им было неплохо. То, что делал Петя с Катей, ему нравилось больше, чем с другой женщиной. Кате нравилось нравиться больше Пете, чем другим мужчинам. Ей было неплохо от того, что она нравится, а не от того, что она любит. Почему? Наверное, потому, что тот, кого она любила, не любил ее. От того, что она любит, ей было плохо, очень плохо.
Неверно говорят, что мужчина отдается любви, а женщина отдается в любви. Верно, что мужчине нравится брать, а женщине нравится не давать и не отдаваться, а поддаваться, уступать. Слабость уступает силе. И все. Мужчине нравится брать то, что нравится. Женщине нравится нравиться. Другое дело любовь, ведь любви все возрасты и полы покорны, ей отдаются как женщина, так и мужчина. То, что любви отдаются и женщины, и мужчины означает, что они отдаются друг другу. Для них главным является само отношение, и, следом, они в этом отношении, как один/одна, так и другая/другой. В любви они становятся собой благодаря друг другу.
Поэтому Петя, когда проснулся, взял Катю, потому что она понравилась ему. Катя уступила ему, потому что ей нравилось нравиться. Конечно, ей нравилось нравиться Пете больше, чем другому мужчине. Но еще больше ей нравилось просто нравиться, то есть, нравилось не отдаваться, а нравилось нравиться самой себе. При этом она не столько отдавалась, сколько поддавалась Пете. Можно сказать, что в этом живом, нет, не животном, а в еще более простом акте, Петя получил только физическую (физиологическую), утробную разрядку, вроде лягушки или паука. Для Кати же эта физиологическая процедура имела характер еще и животной (кошачьей) любви, ибо предполагала психологическую, эмоциональную разрядку. К сожалению, в их постельной забаве не было места душевной близости.
Знаете, любезный читатель, Петя и Катя помогли нам понять, что не только людям, котам и кошкам, кобелям и сукам, но даже лягушкам и паукам нравится это. Возможно, даже лягушке нравится нравиться лягушке. Правда, она не знает, что она лягушка, а вот Катя знала, что она женщина и поэтому ей нравилось нравиться самой себе. В этом она была не столько кошкой, сколько человеческой женщиной. Другими словами, ее отношение к физиологическим потребностям и животным чувствам было человеческим. Так кто был в этом акте больше человеком? Конечно, Катя. Петя был человеком только на словах.
На самом деле было все сложнее. Петя получил одно физиологическое удовольствие, а не эмоциональное удовлетворение. Поэтому он не удовлетворил свою животную потребность и тем более не получил от акта душевную близость. Поэтому он был несчастным человеком, то есть, узнал себя как человека с отрицательной стороны. Нельзя сказать, что Катя была счастлива. Но она была эгоистически довольна, ибо не только уступила Пете, но и понравилась себе.
Зачем мужчины ведут себя с дамами как кавалеры? Затем, чтобы скрыть не только от них, но и от самих себя, что по отношению к «своим» женщинам они часто бывают не то, что не людьми, но даже не обезьянами, кобелями, котами, а пауками. Типичный «паук» – это Казанова. Но женщинам нравится Казанова, потому что на его фоне легче нравится нравиться себе, своих подругам и соперницам.
Другое дело – дон Жуан. Это более сложный тип мужчины. Он совмещает в себе не только желание и умение брать, что понравится, но и переживание того, что при этом ему нравится нравиться, быть пижоном. Дон Жуан является подавленным геем. Поэтому он изменяет женщине не как «насекомое» Казанова, а как переодетая женщина, которой нравится нравиться не женщине, а самому себе. Он меняет женщин. Он непостоянен в женщинах, но постоянен в самом себе. Он остается самим собой. Он есть в себе, будучи в других. Но является ли он для себя? Он удовлетворяет женщин, но не удовлетворяет себя. Он анти-авто-эротичен. Он не состоятелен как онанист. Он не может быть счастлив наедине с самим собой. Он бежит от себя как от мужчины к женщинам, но ни в одной не находит приюта. Он в каждой находит себе подтверждение, что он мужчина. Так почему не найдет себя в одной? Потому что ему мало всех женщин. Еще раз: почему? Потому что ему не хватает самого себя как женщины, которую как мужчина не может признать. Вот он и бегает от себя как от женщины от одной к другой.
Как можно быть счастливым, но не с самим собой, как эгоистом, то есть, онанистом, а с женщиной, одной, чтобы не в себе, а в ней найти себя? Для этого надо быть в ней не скрытой женщиной, ее соперницей, дон Жуаном, а мужчиной, быть собой в другой для нее как для себя. Такое счастье возможно только в любви, но не к самому себе, а к другому, в случае с мужчиной к другой. В ней, в единственной для тебя женщине, ты становишься самим собой, будучи ей, уже не женщиной, а человеком, личностью. Поэтому женщины так щепетильны, когда настаивают, чтобы к ним относились не как к месту приложения, а как к личности.
Чаще же всего мы имеем дело с тем, что наша половина есть то, посредством чего в ней мы ищем себя, а находит ее к нашему неудовольствию. Для здоровья вредно воздерживаться, но лучше заблаговременно найти свою половину, чтобы получить известное удовольствие с естественной пользой для рода. Поэтому, благоразумный читатель, будь взаимен в удовольствии, — это не только приятно, но и полезно, ибо не убавит, но только прибавит количество чувства и повысит его качество. И все же такого удовольствия недостаточно для появления любви.
Нам, мужчинам, нужна женщина, чтобы быть счастливым, но не онанистом, а мужчиной по отношению к женщине уже не столько как к женщине, а сколько как к человеку, чтобы она сделала нас тем самым человеком. Женщина нужна мужчине, чтобы ему стать человеком. Это обычный способ очеловечивания мужчины. Тот же самый способ очеловечивания характерен для женщины. Женщина благодаря мужчине становится женщиной. По преимуществу это женский путь. Но есть и другой способ очеловечивания. Он связан уже не с половым чувством, а с умом. Это путь для избранных. Поэтому наедине с самим собой может быть счастлив не онанист, но тот, кто в себе нашел себя не для себя, а для всех. Кстати, онанист – самое несчастное существо, потому что он обречен на одиночество не только на человеческом уровне, но даже на уровне просто живого существа. Его одиночество и несчастье тотально. Поэтому он одинок даже с самим собой. Для обычного человека одиночество смертельно опасно. Онанизм есть бессильное средство покончить с ним. Одиночество может выдержать только необычный человек, то есть, человек, который уже не хочет, и не обязательно он импотент. Он может, но не хочет. Почему? Потому что облагородил свою животную страсть до такого уровня, что это уже не страсть, а интеллектуальная любовь к Богу. Пример тому – Спиноза. Однако вернемся к обычным людям. То, что было сказано выше не означает, что мужчины и женщины должны искать избавление от одиночества в полигамии.
Не следует делать вывод, что полигамные мужчины скрытые геи, а однолюбы (любители не себя, но единственной женщины) – это настоящие мужчины. Да, среди полигамных мужчин встречаются подавленные геи, то есть, такие геи, которые не знают, что они геи, настолько они умело это скрывают от самих себя или им не хватает ума, чтобы это понять. Но есть среди них и так называемые «насекомые», и «земноводные», и «пресмыкающиеся», и даже водятся «млекопитающие», например, «коты», «кобели» и «обезьяны». Но все они как люди несчастны, хотя многие из них не подозревают об этом. Особенно несчастны те из них, что страдают от любви к более, чем одной женщине. Почему же они страдают? Просто потому, что любят больше, чем одну женщину, разрываются между ними. Нам, потомкам Адама, естественнее любить одну женщину, похожую на Еву.
Кстати, среди мужчин меньше геев, чем среди женщин лесбиянок, так же как среди мужчин больше полигамных «самцов», чем среди женщин полигамных «самок». Это объясняется тривиальной физиологией и примитивной анатомией этих живых существ. Даже несмотря на то, что половое влечение у женщины, в отличие от животной самки, не ограничено сроком, она все равно вынуждена из-за беременности и ради материнства связывать свою судьбу с одним мужчиной. Но это никак не влияет на ее влечение к себе подобным по полу.
Другое дело мужчины. Они постоянно хотят женщину и поэтому с точки зрения желания им все равно, кто она и сколько ее, то есть, сколько женщин. Их желание ограничивается только количеством семенной жидкости. Но это так только, если смотреть на мужчину как на самца. Если нет женщин, то они удовлетворяются сами. Но таким образом не бывает полной разрядки. Большая разрядка может быть при отсутствии женщины с присутствующим мужчиной. Но такой секс является грязным. Наличие презерватива не делает такой половой акт «чистым». Он «грязный» уже с точки зрения не натуральной, а культурной гигиены. Это, во-первых. И, во-вторых, это противоречит самому принципу мужского доминирования, — оказаться в положении «крытой самки». Здесь речь идет о чисто животных отношениях. Поэтому среди обычных мужчин положение пассивного гея является неприемлемым, а активного гея — грязным. И, как правило, обычные мужчины такими делами не занимаются.
У геев есть патологическое влечение к грязи. Вообще, у всех живых существ занимающихся сексом, присутствует это влечение, но только оно подавляется и не является патологическим, потому что умеренно либо инстинктом, либо рассудком, то есть, подавляется. Откуда это влечение к грязи? Странный вопрос. Естественно, от жизни, ибо жизнь есть грязная вещь. Поэтому она всю жизнь, всю себя очищает от живущих. У геев, в отличие от всех других существ, это влечение является неумеренным. Кстати, оно мешает влечению к очищению огненным духом грязи жизни, так как идеализирует грязь, то есть извращает духовное, является его превращенной формой. Геев в большей степени, чем лесбиянок, интересует чистота грязи, то есть, чистое удовольствие без последствий в виде продолжения рода. Поэтому многие комментаторы, будучи скрытыми и даже откровенными геями и лесбиянками, неверно истолковывают платоническую любовь как любовь геев, или, если бы Платон был женщиной, то лесбиянок. Платоническая любовь – это любовь индуцированного сублимацией (сублимированного) импотента к фригидной женщине. Ему неважно, что он любит «холодную» женщину, ибо его интересует не она сама как реальная, неудовлетворенная им женщина, а ее идеальный образ. Его он вынашивает в своей душе, собственным взором проницая плоть реальной женщины в поисках неуловимого женского идеала. Он импотент потому, что для него реальна идеальная женщина, а не женщина из плоти и крови. Казалось бы, нет ничего проще, — найди идеал в реальной женщине и не обращай на ее недостатки никакого внимания. Но нет, мужчина-романтик лучше станет импотентом, чем будет искать в той, что есть, то, чего нет, но может стать, если искать в ней, а не вне ее. Зачем человеку правда, ведь не ложь, а правда убивает. Ложь же дается слабому человеку для спасения в утешении.
Но словосочетанием «платоническая любовь» можно называть и другую модель межличностных отношений. Следует понимать, что под этим наименованием скрывается не теория любви Платона, а сложившееся в истории публичное мнение либо о ней, либо о практике любви, имевшей место хождения в стенах Академии между Платоном и его учениками-академиками, ставшей парадигмой любовных отношений между академиками как учениками Платона и их учениками. Что это за теория и практика? Теория любви Платона – это теория философского эроса, то есть, философия любви. Что такое философия любви? Это философия философии, ибо философия есть любовь. Любовь к чему? Любовь к идее. Что такое идея? Это идеальное существо. Значит, философия есть любовь к идеальному существу или любовь к идеалу, каким может быть существо в идеале, по своей идее. В качестве примера можно взять речь Диотимы в диалоге «Пир». В этой речи в качестве образца философа выступает Эрот как существо, восходящее в своем стремлении от бедности (Пенни) к богатству (Поросу).
То есть, философ по идее, в идеале является существом недостатка, стремящимся к его восполнению. Восполнению чего? Конечно, ума, разума, мудрости. Тогда философия есть познание как стремление к мудрости в качестве цели. Философией занимается философ. Он любит философию в том смысле, что ему нравится, ему интересно заниматься ей. Но такая любовь служебная. Она требуется как средство для достижения цели, она служит любовной уловкой, предназначенной для уловления истины. Философ любит философию. Он любит философию как «Философию», которая может привести его в рай, как провела Данте в «Божественной Комедии». Философия его любимая. Благодаря ей как любимой любящий любит дух в качестве истины. Его любимая – Философия – является идеей истины. Любя идею, философ в мысли любит по идее саму истину. В виде истины ему является сам Дух. Если философия практически есть любовь к мудрости, то философия философии есть теория любовного праксиса. И в этом смысле она является теоретической практикой – любованием, созерцанием, интеллектуальной интуицией истины.
Вот к каким выводам пришел Петр после того, как Катя пришлась по нраву, понравилась ему, как он любил. К сожалению, он любил не любовь, а удовольствие. Обыкновенно после любовного мероприятия сознание Петра прояснялось, и голова работала лучше. И в самом деле, приятно от приятного времяпровождения. Хотя этому замечанию противоречит поговорка, что «за все хорошее принято платить», расплачиваться. В случае с Петей это звучало бы так: «от приятного времяпровождения было неприятно». Но нет, Петру было приятно. Он чувствовал себя хорошо, потому что после напряжения расслабился. Такие минуты благодатны для анализа, но пусты для творчества, ибо, несмотря на ясность в голове, нет привычной для воздержания мании преследования объекта влечения. Часто он как морковка осла манит идти вперед по дороге предвкушаемого наслаждения, добавляющего к жизни щепотку соли для остроты переживания. В такие минуты разум может снять излишнее напряжение, облагородив животную страсть, придав ей иное направление, не вниз, а вверх, иную стратегию поведения, не приближая объект влечения, а удаляя его от себя, тем самым очищая и кристаллизуя эту страсть, порой переплавляя ее в чисто человеческое чувство.
Петру, еще не ведавшему привычного для других людей чувства любви, в размышлении стал представляться ее призрачный образ. Но нет, он ускользал от его расслабленного эпикурейским удовольствием внимания, обещая в будущем открыть ему новое измерение любовной страсти.