Лекарство от скуки

Вы обращали когда-нибудь внимание на то,
как вы относитесь к насекомому, которого намереваетесь убить?
Подумайте, что вы чувствуете в тот момент, когда заносите руку для последнего удара.
Кто вы – палач или Бог? Не очень значимое рассуждение, не правда ли?
А если в отношении людей?..

— Зачем я это делаю? Понятия не имею. Это вопрос, которым я постоянно задаюсь, но на который не могу дать ответа. Не в состоянии найти объяснение своему поведению. Да и уместно ли вообще говорить о возможности объяснить подобное? Я не знаю, что со мной происходит. Не могу дать точное определение своего состояния. Может быть, я просто сошел с ума? А, может, нет. Затрудняюсь сказать. Я понимаю, что такие поступки не свойственны нормальному человеку, осознаю, что переступаю все возможные грани разумного, допустимого, и, в то же время, не могу остановить это безумие, не могу прекратить творить то, чем я занимаюсь уже достаточно продолжительное время.
— Что именно я вытворяю? Я убиваю людей. Вот уже многие годы. Как бы чудовищно это не звучало, но это так. Убиваю людей. Вот так вот запросто. Невинных людей, своих соседей, что живут со мной рядом в коттеджном посёлке под названием Стоунбрук. Милый маленький сельский городишка с населением всего каких-то пять тысяч человек. Однако, и оно, это немногочисленное население, благодаря мне становится все меньше и меньше и меньше. Медленно, но верно.
— Как я это делаю? Я травлю их. Также безжалостно, как многие травят тараканов, заполонивших дом, грызунов, сожравших урожай и докучающих своим присутствием, разнося всякую заразу, клопов и термитов, одолевающих по ночам и много чего ещё.
Я могу ответить на любой ваш вопрос, за исключением одного своего — «Зачем я это делаю?».
Я отравил свою соседку миссис Эбрамс. Забавная была старушенция. Всё время пыталась всучить мне свою рассаду, да и не только мне одному. Мистера Бартона — местного почтальона. Потом своего коллегу Адама. Как-то случайно и нелепо вышло. Затем детей семьи Паркер. Чудовищное стечение обстоятельств! Потом была семья Мортимер и семья Форман. Опять-таки моё ближайшее окружение. Потом ещё несколько лиц, которых я едва знал. Затем ещё и ещё и ещё… Знакомые и не очень, круг непосредственного общения и вовсе неизвестные люди.
Не знаю точно, скольких я загубил. Ужасное множество…
А на скольких похоронах я побывал… Не счесть. Просто не счесть. Знаете, как-то странно изображать удивление от случившегося, когда до тебя доходят эти известия. А скорбеть по усопшему, вообще кажется сущей глупостью, принимая во внимание, что именно я виновник этого всего.
— Испытывал ли я когда-либо раскаяние, жалость, сострадание, муки совести? – Нет. Ни разу. Я вообще не чувствую ничего от этого. Ровным счетом ничего. Я чудовище. Я охотник. Я зверь.
Я химик. Причём не только по образованию и профессии, но и по жизни. Наверное, в этом кроется суть всего происходящего. Меня всю жизнь безудержно интересовали все протекающие в нас, в окружающей среде процессы. Было до безумия важно понять то, как все эти мельчайшие, ничтожные частицы, наполняющие нас и все вокруг, способны образовывать связи и соединения, делиться и множиться, распадаться и создавать новое. Я упорно шёл к своей цели — пониманию всего скрытого от моего сознания, но столь горячо желанного и необходимого.
Я поступил в медицинский университет, с отличием закончил его, устроился в исследовательский центр при клинике. Тут то и началась моя новая жизнь. Та, о которой я мечтал на протяжении долгих лет, та, к которой я с упорством шёл и стремился. Несмотря на необъятный спектр материалов для изучения и исследований, неподдельный, искренний интерес у меня вызывало лишь одно направление в химии — яды. Над чем бы я ни работал, что бы ни изучал, эта отрасль науки не давала покоя, вновь и вновь разжигая сознание, маня окунуться в мир ещё не познанного, пойти на поводу увлечений.
Мне было непостижимо то, как сок какого-то растения или иные неорганические химические соединения могут вызвать гибель живых организмов, полное или частичное разрушение тканей.
Мне нужно было это познать. Помню, как каждую свободную минуту посвящал этому делу. Я расщиплял молекулы, анализировал элементы химической цепи, вычислял системы и алгоритмы взаимодействия структурных соединений. Но самое интересное зрелище представало передо мной во время экспериментов. Это не сравнится ни с одной, пусть колоссально сложной и трудоемкой теоретической работой. Это практика, это наглядность, это результат.
Чего только я не творил, каких только экспериментов не ставил. Спазмы, параличи, слепота, нервные сокращения, некрозы, смерть — то великое множество исходов моих опытов. Ты можешь заставить что-то замереть, а потом вернуться к жизни, от тебя зависит дальнейшая судьба того или иного организма, ты решаешь, будет ли он жить…
Видимо, в какой-то момент я заигрался в Творца, перегнул палку в приключении под названием «Почувствуй себя Богом», а остановиться уже не смог. Все мои опыты с лабораторными крысами, мышами, лягушками, тараканами мне вскоре надоели, так как не давали мне больше развиваться, не позволяли двигаться вперёд, являясь лишь рабочим материалом для подтверждения уже полученных результатов и совершенных открытий. А у меня было так много планов, столько всего нужно было ещё проверить…
В тот период я работал над одним веществом — сильнейшим ядом, формулу которого я составил сам. Я долго к этому шёл, много сил было вложено в эту работу. И вот, наконец, я получил то, чего так упорно добивался, к чему стремился столько времени.
Мощный нейролептик, угнетающий нервную систему и парализующий сердечную мышцу. Это вещество не имело противоядия из-за своей колоссальной разрушительной силы — попадая в кровь, оно безжалостно разрушало все на своём пути. Сонливость и слабость сменялись сном, а затем смертью. Яд, словно ласковый и коварный хищник, выжидал свою жертву, чтобы напасть. Но его целью было не безжалостно разодрать добычу в клочья, а бережно и ласково утянуть в темноту, растворить в вечности. Мягкая лапа смерти — именно так я назвал свое изобретение.
Помню, как мои подопытные медленно угасали, как яд обволакивал, угнетал их обречённое сознание, как они закрывали глаза, чтобы больше никогда не проснуться.
— А что если....? — пронеслось в голове, в тот миг, когда мой взгляд случайно упал на стоявшую на столе бутылку молока.
— Даже не смей думать об этом!!!
— А кто узнает… Как это вычислить!?
— Как ты можешь!? Это не шутки!
— И все же…
Это стало последним моим шагом за черту. Именно в момент зарождения в голове этих мыслей, во мне что-то надломилось, что-то окончательно умерло. Я понял это чуть позже — в тот самый момент во мне умер человек. Я почувствовал, что не смогу отступить от принятого решения, что желание пойти дальше сильнее меня, моих принципов, традиций.
Наш городишка славится своими фермерскими продуктами. Натуральные сыры, творог, мясо, молоко… Молоко…
Стоунбрук гремел на всю округу молокозаводом «Млечный Путь». Не очень-то оригинально, зато крайне популярно, продуктивно, а главное, востребовано. Не было ни одного дома, который бы не пользовался ежедневной утренней доставкой молока из Млечного Пути. Каждый житель Стоунбрука с шести до семи утра получал свежую продукцию к дверям своего дома. Заказы были на любой вкус и кошелёк — сметана, молоко, сливки, йогурты — чего только люди не покупали. В этот утренний час молочной кухни (так местные называли этот отрезок времени), разносчик подъезжал на своём грузовике к крыльцу дома, забирал пустую посуду, заранее приготовленную хозяевами, и оставлял свежий заказ. Система была отлажена и работала как часы. Словно в библиотеке все жители городка имели свою карточку и счёт в базе данных конторы при заводе, куда вносили ежемесячную плату за тот перечень продуктов, которые рассчитывали получать. И так месяц от месяца, год от года. Молочный абонемент.
Как-то вечером я как обычно вымыл привезенные утром бутылки для того, чтобы выставить их на крыльцо, вытер их и понёс на улицу. Подойдя к двери я вдруг замер.
— Ну не мелочись. Сделай это.
— Нельзя
— Ты же сам этого хочешь. Просто признайся себе. Хочешь. Жаждешь этого. Но никак не можешь решиться.
Я обернулся, покрутил головой из стороны в сторону, постоял немного в тишине, а затем двинулся в кухню. Дойдя до стола, я поставил посуду и вытащил из шкафа свои приборы и колбы. Набрав в пипетку немного моего последнего изобретения, я вылил это в две бутылки и встряхнул каждую. Затем тщательно протёр их кухонным полотенцем снаружи и у горла, убрал штатив с колбами обратно и вынес посуду на крыльцо… Вот так вот просто.
Я не спал всю ночь, все думал о том, что сделал, но так и не вышел забрать посуду. Круговорот мыслей плавно перешёл в сон. Звук будильника вытряхнул меня из кровати, и я со всех ног бросился к выходу. Распахнув дверь, я ощутил прилив свежести – по мне так лучшее начало дня. Утренняя прохлада слегка охладила мое волнение. На улице почти никого не было – лишь пара прохожих вдалеке. На крыльце меня ждал мой привычный утренний набор — бутылка молока и бутылка сливок. Пустой посуды не было. Я забрал привезенное и зашёл в дом. Дойдя до кухни, я поставил все на стол, встал рядом и молча уставился на этот натюрморт.
— И что теперь? Что дальше?
— Не знаю.
— Ты все-таки это сделал!
-…
Я сбился со счета по количеству кружек горячих напитков, что я влил в себя в этот день. Словно пытаясь напиться впрок, я заваривал себе сначала кофе, когда он мне надоел — какао, потом чай. И все это кружка за кружкой, доливая то молока, то сливок, пока они не кончились. Я понимал, что это мои последние бутылки. Последние, что я буду пить.
— Твоя посуда только пошла в ход. Пока неизвестно, что с ней будет, куда она попадет. Да и попадет ли вообще…
Спустя всего сутки, я узнал о гибели нашей садовой феи миссис Эбрамс. Соседка нашла её в доме мёртвой, как обычно зайдя к ней с утра на традиционные посиделки со свежими сплетнями, булочками и горячим кофе.
— Я зашла к ней как обычно утром. Но дверь никто не открыл. Я забеспокоилась, обошла дом, подошла к задним окнам… А она там… — периодически всхлипывая, делилась с местными подруга покойной. — Счастливый конец. Она уснула перед телевизором и так и не проснулась. Коронер сказал, сердце остановилось во сне. Хотя она была еще полна сил и здоровья.
— Сколько ей было лет? – спросил кто-то в ответ.
— Семьдесят восемь.
— Солидно. Но могла бы еще пожить.
Всем нашим маленьким дружным колхозом мы посетили похороны миссис Эбрамс, простившись с ней и проводив ее в последний путь. Потом, немного посидев на поминках, все разошлись по домам.
— И что теперь будет?
— Я не знаю…
— Странно как-то… Ни единого допроса. Никого не вызывали в участок. Неужели тесты ничего не показали!?
— Я думал об этом… Не может быть! Или может!?…
— А ты попробуй ещё раз…
-…
Следующим моя бутылка настигла почтальона — мистера Бартона. Признаюсь, я искренне удивился, когда не обнаружил на крыльце утреннюю газету. Молоко и СМИ доставлялись каждое утро с поразительной пунктуальностью. Часы можно было сверять.
— Странно — подумал я. — Может он болен…
— Или его постиг иной недуг?!.. Посмотрим, что будет в этот раз…
Мистер Бартон пролежал в кустах собственного крыжовника примерно пятнадцать часов. Видимо, после ужина старику захотелось ягод и он пошёл их собирать, даже и не подозревая о том, что это будет его последний выход во двор. На жаре тело изрядно испортилось, и мистер Бартон дал о себе знать своим запахом… Его смерть не вызвала особого волнения и интереса ни среди местных, ни среди правоохранительных органов. Возраст, жара… Классическая картина смерти в саду.
Его хоронили в закрытом гробу. Все как обычно собрались проститься и отдать дань памяти и почтения усопшему.
— Ещё один переехала в нежилой сектор.
— Может быть не по моей вине.
— Будь уверен в этом.
— Да неужели?
— Кто следующий?
-…
Никто в офисе не мог и представить, что отсутствие на работе Адама является не результатом его очередного пьяного загула, а его ночным отходом в мир иной. Адам был известным гулякой, и такие вещи как опоздание или невыход на работу были нормой. Однако, надо отдать должное, Адам был хорош в работе. За это ему все сходило с рук. Но в тот злополучный день Адам удивил всех. Его сотовый не отвечал неприлично длительное время. Слишком длительное, чтобы просто протрезветь после очередной попойки. Вне себя от злости из-за его дерзкой выходки, в очередной аврал на работе, шеф скомандовал:
— Хоть живым, хоть мёртвым, но найдите этого засранца. У нас куча дел!
Как бы иронично и одновременно трагически это не звучало, задание все же было выполнено…
Похороны Адама перевернули весь Стоунбрук. На церемонии прощания в церкви не было свободных мест. Сложилось впечатление, что весь городок собрался проститься с ним.
Площадь перед церковью была похожа на оранжерею — всюду пестрели венки, раскрашивая эту мрачную процессию в яркие цвета, тщетно наполняющие эту бездонную зияющую траурную пропасть яркими красками.
— Вот теперь и проверим, чего ты стоишь. Скоро мы узнаем гений ты или простой злодей, коих великое множество. Всё может открыться.
— Я думал об этом.
— А готов ли ты к этому?
— Пусть все решит случай…
Случай решил, что детям мистера и миссис Паркер уже пора покинуть этот мир. Очередная смерть заглянула в Стоунбрук когда все мирно спали, даже не подозревая какое зло подкралось чтобы напасть.
— Бедняжки… Выпили молочка и уснули навеки.
— Значит его не уничтожить, не смыть с поверхности.
— Бедные маленькие дети. Они просто пили молоко перед сном. Может даже с печеньем…
— Я создал Смерть…
— Смерть создал не ты. Ты лишь пригласил её в гости.
Эта гостья вошла в городок едва слышно, почти незаметно и кротко. Однако, за этой кроткостью крылась чудовищная сила разрушения. Она время от времени заходила то в один, то в другой дом, и была там полноправной хозяйкой, пока никто не замечал ее присутствия. Но ей было скучно в тени. Такая сила не должна оставаться незамеченной. И тогда она пронеслась по Стоунбруку словно ураган. Известия о гибели местных жителей стали возникать все чаще и чаще. Стали поговаривать, что городок прокляли, на людей напал мор или вирусная эпидемия… Местные собирали все подряд.
Я же…так и не мог понять, как именно работает механизм, что я запустил. Я создал вещество, которое убивало, вызывая остановку сердца. Вещество, которое не смывалось с поверхности стеклянной посуды. Я каждое утро вскрывал свою новую бутылку молока, выливал её содержимое в раковину, ополаскивал, и… вливал немного яда на стенку бутылки. Затем просто выносил на крыльцо для обмена.
— А сколько таких бутылок бродит по Стоунбруку?
— Я не знаю.
— Уже очень много. Очень…
— И это ещё не конец…

Спроси меня, я и правда не смогу дать ответ сколько раз я это проделал… Я уже сбился со счета. Один, другой, третий… Это лишь те, что были на слуху. Кто знает, может эти бутылки уже покинули пределы Стоунбрука… Нет гарантии того, что вся тара идет на возврат заводу.
— Сам не боишься, что получишь свою же бутылку?
— Я не пью молоко этого завода. С того самого дня.
— А вдруг она найдет тебя случайно?
— Я думал об этом… Но… Пусть решит случай.

Городок встал на дыбы, когда две семьи подряд были обнаружены мертвыми. Мои ближайшие соседи. Это было колоссальным потрясением для всех. Помню, как их выносили… Эти упакованные в черный полиэтилен тела на носилках, которые санитары одно за другим заносят в карету скорой. Полиция взялась за расследование с особым усердием. Допрашивали всех родственников, соседей, коллег, было произведено вскрытие и назначены анализы и экспертизы на все возможные улики. Но…. Все тщетно. Ничего не нашли. Сердечная недостаточность – именно это заключение раз за разом выдавалось родственникам погибших.

— Каково это, умирать от отравления? Никогда не думал?
— Я не только думал. Я видел. Спокойно. Словно засыпать после тяжелой работы.
— Это только со стороны. А ты уверен, что также и по факту?
— Уверен. Это как микстура. Как лекарство.

Зачем я это делаю? -Понятия не имею. Это вопрос, которым я постоянно задаюсь, но на который не могу дать ответа. Не в состоянии найти объяснение своему поведению. Да и уместно ли вообще говорить о возможности объяснить подобное? Я не знаю, что со мной происходит. Не могу дать точное определение своего состояния. Может быть, я просто сошел с ума? А, может, нет…
Я говорю это себе вслух, проговариваю про себя, кричу своему отражению в зеркале, думаю об этом каждую минуту с перерывом на сон. Но продолжаю… День за днем. Кто я – гений или сумасшедший, Бог, во власти которого чужая жизнь или чудовище, заигравшееся в Бога?

Я создал нечто. Совершенное и уникальное. Я создал лекарство. Лекарство от скуки. Моей скуки…