#38 (Глава 38)

10.

… если что-то и было в Советском Союзе для меня хорошее, то это все благодаря, моему старшему брату. А так, вечные очереди. Очереди за маслом сливочным. Очереди за маслом растительным. Очереди за маргарином, очереди за колбасой, будь она проклята. А очереди, где люди превращались в скот – это очереди за субпродуктами. Кто ностальгирует по Советскому Союзу, пусть вспомнит свой номерок в очереди за субпродуктами, а кто забыл что это такое – я напомню. Это кости. Кости с остатками на них мяса. Куда исчезало само мясо, честно скажу, я в те годы не задумывался. Я больше думал о том, чтобы меня в этой очереди не затоптали, не раздавили жопами и животами орущие и воняющие потом мужики и бабы. Один раз два чьих-то живота меня так стиснули, это были мои Сцила и Харибда, они так сошлись эти скалы-животы, что я подумал ну вот и все, конец мне пришел. Перед глазами все поплыло, а дышать стало вдруг нечем. В миг, как заслонку в печке закрыли! Из последних сил я заорал что было сил. Народ тут же схлынул. Меня вывели из очереди и усадили на бордюр.
В трясущейся от страха ладошке был зажат заветный номерок с порядковым номером очереди. Вскоре пришла моя бабушка Ханна. Я отдал ей номерок и поплелся в школу. Учился я во вторую смену. Отучившись, бежал обратно в очередь, толкая животы и жопы, продирался в толпе, пытаясь отыскать мою бабушку. Менял ее в очереди. И ждал шести часов вечера, когда в этой толчее меня сменит мама, которая мчалась с работы на всех парах.
Мама сменяла меня. Я плелся домой делать домашку. И вот часов в девять домой приходила мама. Она опустила авоську с костями на табурет на кухне, села и заплакала. Отца не было дома. Он был в командировке. Я подошел к маме и спросил, что случилось? Она ответила, что в толпе кто-то ненароком сорвал с нее брошь. Она так и не нашла ее. Попытались наклониться за брошью, но ее чуть не затоптали и не раздавили. Брат стоял бледный в дверях кухни. Глаза его сверкали гневом, а кулаки были сжаты. Мне было лет восемь, а брату соответственно двадцать. Его брюки клеш из крепдешина, прическа а-ля Анжела Девис. Какой он был тогда красивый! Через два дня брат принес и подарил маме красивую брошь в виде рябиновой кисти. Он две ночи разгружал вагоны, занял денег у друзей и купил маме золотую брошь. Мама расплакалась. Она долго отказывалась от броши, говоря, что это очень дорогой подарок. Но брат настоял. Вот такой мой старший брат. Он не бросал слов на ветер, не трепался, он просто шел и делал.
Учился мой старший брат в политехническом на проектно-архитектурном факультете. Учился хорошо и легко. По вечерам шел в парк с друзьями, где они стенка на стенку бились с кубинскими неграми. Негры приезжали к нам учиться в мединституте, а некоторые учились даже на военных летчиков. И негры эти своей экзотикой отбивали девчонок у наших парней. Парни этого терпеть не могли. И вот периодически мой брат, и его друзья, и парни из других районов собирались в банду человек под сто и шли в парк Дружбы, где до полусмерти лупились с неграми.
Обычно это происходило следующим образом — наша банда шла по главной аллее парка, высматривали негров. Ловили одного или двух, били не сильно так, затем отпускали, мол, бегите за подмогой. Ждем тут. Пока негры собирали свою банду, наши парни пили вермут, курили папиросы с каким-то странным запахом, играли на гитарах.
И вот идут плотной стеной кубинские негры. Все как один крепкие, прыгучие, как из каучука! Тут же свисты-пересвисты и наша толпа уже в полной боевой готовности. Без лишних слов и трепа две толпы сходились в бою.
Существовала негласное правило – ни каких ножей и огнестрела! Бились кулаками, кастетами, палками. Но иногда с той или другой стороны закон нарушали. И «скорые» увозили порезанных в драке негров и наших парней. Брат естественно меня не брал на такие «мероприятия», а я не спрашивал разрешения. Просто я всегда следил за своим старшим братом и вот, когда вместо привычных брюк и рубашки, он надевал спортивный костюм и кеды, я уже знал что вечером будет битва! Я следом шел за братом, в моем кармане всегда был перочинный нож. Я, так сказать, прикрывал спину брату, присматривал за ним. Дрался он отлично! Бил руками и ногами, иногда головой в нос. Но однажды прилетело и ему в бровь кастетом. Брат отрубился тут же. Упал, как будто в нем выключили батарейку, а еще лучше сказать, будто он кукла на веревочках и чья-то рука вдруг разом перерезала все эти веревочки. Я бросился к брату. Негр прыгнул на моего брата и ударил его по голове еще раз. В руке негра был зажат кастет. Я налетел на негра и укусил его в плечо. Тот с разворота ударил меня локтем. Удар пришелся в грудь. Словно кувалдой бухнули по мне. Я отлетел на несколько метров, но не отключился. Я полез в карман за ножом, но нож не понадобился, какой-то парень пнул негра со всего маху ногой в нос, когда тот начал вставать, пнул как по мячу. Я слышал, как хрустнул нос. Негр упал на спину. Он был без сознания. Я, кашляя и морщась от боли, пополз на четвереньках к брату. Лицо и голова брата были залиты кровью. Я подумал, что он мертв. Что этот долбанный негр, убил моего старшего брата! Я разрыдался, я тряс брата за руки, бил пощечины по лицу. Орал ему, чтобы он не смел умирать. Где-то завыли милицейские серены. Толпа дерущихся бросилась в россыпную! На аллее остались только те кто не мог встать. Меня увидел Гусь. Я не знал, как его зовут на самом деле. Все его звали Гусем. Он был с нашей улицы, но не из окружения моего брата. Брат был так сказать интеллигентом. Из хорошей семьи, учился в институте, а Гусь принадлежал к рабочему классу. Его родители простые работяги, а сам Гусь кое-как учился в ПТУ. И вот Гусь подбегает ко мне, хватает моего брата, поднимает его, взваливает себе на спину и шипит мне, что надо сваливать! Он реально шипел как гусь, наверное, за эту манеру говорить-шипеть, его и прозвали Гусем.