По лезвию

Ветер мягко и приятно щекотал лицо. Это вызвало непроизвольную улыбку.
Люди внизу были словно муравьи: такие маленькие, вечно куда-то спешащие, а мне теперь спешить было некуда. Когда сжигаешь мосты — обретаешь пленительную и столь манящую свободу. «Свобода» — это не руки, что поддерживают. Это не дуновение ветра, которое вас может подхватит и понести навстречу будущему, словно пушинку. Вернее, не совсем так всё обстоит на самом деле. «Свобода» — это дар и проклятье. И обрести её сложно, и если обрёл — больше ничего не остаётся кроме одного.
Я носком ботинка пнул камешек, и он полетел вниз. Он был настолько маленький, что через пару секунд уже слился со всей картиной мира, что была видна внизу: серые улицы, серые люди, серые машины, невысокие пятиэтажные дома, что тянутся серыми змеями по земле. Неудивительно, что серый маленький камешек так быстро потерялся среди этой палитры, а над головой огромным щитом висело небо, тучи на котором стали лениво расползаться, создавая голубые просветы. Я поднял вверх руку, расставляя пальцы так, что бы между ними виднелись голубые раны облаков.
Вам, наверное, ничего не понятно. Тут стоит начать с начала. Всё это началось во вторник. Утром я собирался в школу…
***

— Мама, не нужно. Я в школе поем, ничего не надо. — я пытался решить, в какой рубашке стоит сегодня пойти: фиолетовой или синей. Выбор тяжёлый, ведь обе подходят мне.
— Ну как же, а как ты будешь? Голодный?
— Не буду я голодный. Сказал же, что в школе поем. — начал возмущаться я. Каждое утро одно и то же.
— Ну и ходи голодный! — не выдержала мама, и вышла из комнаты, хлопнув дверью.
«Отлично», — подумал я.
Я решил одеть фиолетовую рубашку, наскоро застегнул пуговицы, взял рюкзак и вышел. У порога меня остановила мама.
— Ну куда ты в неглаженой-то пойдёшь? — она схватила за рукав. — Давай я быстро поглажу.
Я мягко пытался высвободиться.
— Не нужно. Мама, я опоздаю! — эти слова действовали каждый раз. Её рука выпустила рукав, и я, воспользовавшись случаем, быстро вышел. «Ходи как хочешь!», — крикнула мама мне вдогонку.
Дорога в школу занимала около пятнадцати минут неспешным шагом по «моему» пути. Эти пятнадцать минут были лучшими, что случались каждое утро. А что может быть лучше, чем утренняя прогулка в лесу, где нет людей, где птицы по-утреннему поют и, в целом, жизнь играет свои правила? Правильно, ничего не может быть. Даже воздух тут был немного другим, потому что дорог поблизости не было. Но это был обходной путь, а можно было пойти напрямик по дороге, среди домов и мусора, что валяется на улице повсюду, и при этом дойти за минут семь, восемь, но кто в здравом уме будет выбирать такой путь? Только здесь я мог почувствовать краски этого мира.
Близился май. На улице начинало теплеть, хоть утром и было ещё прохладно — погода всё равно не могла не радовать, но со вчерашнего дня тучи неприятно повисли, закрывая солнце.
Всё это природное, настоящее. Но я-то живу в мире людей. В мире предательств, денежных приоритетов. В мире без смысла. Много лет я пытался найти ответ на вопросы «В чём же смысл моей жизни?», «Зачем я родился?», но сколько бы ни пытался — ответа подходящего не было. Был лишь один: моя жизнь — просто бессмысленная череда совпадений, не более.
Люди в этом мире загрязняют природу — место, среди которого они раскинули свои уродские серые огромные города. Люди в этом мире, вместо дружеской руки — бьют ножом тебя за просьбу о помощи. Они называют это «милосердием», ведь слабый не выживает.
В детстве я прочитал книгу из папиной библиотеки, и она меня захватила. Я в ней мало чего понял, но она странным образом завораживала. В ней главный герой пытался помочь другим людям, но в ответ на это люди лишь смеялись, и били его по лицу, а, в итоге, человек, которого он хотел спасти от наркомании — зарезал его и ограбил. Меня сильно потрясла эта книга. С тех пор я начал замечать то, что настоящая жизнь не особо отличается от книжной. Здесь люди могут убить тебя даже без повода, лишь только если что-то щёлкнет в голове. И в чём же смысл этого? Никакого. Жить ради жизни. Жить ради страданий. Жить ради смерти. Полнейшая бессмыслица, и самый сильный абсурд. Что-то сильно сжималось внутри при мыслях об этом. Будто моё сердце и все внутренности прессовали, одновременно вырывая, оставляя лишь тугую пустоту, а лицо неприятно стягивало. Неприятное ощущение.
Где-то вдалеке дятел проделывал свои странные дела, стуча по дереву. Никогда не понимал этого.
Я посмотрел на время — на часах было почти восемь. Я опаздывал. Пришлось ускорить шаг, что бы не опоздать.
В школе всё идёт своим ходом: кто-то кому-то нравится, кто-то обсуждает что-то бессмысленное, и, будто, никто вообще не замечает окружающего уродства. Я заранее знаю их реакции, и поэтому, чтобы никто не стал презирать, высмеивать, и, уж тем более, жалеть — приходилось притворяться, незаметно подстраиваясь под каждого. Все они были такими напыщенными и глупыми, что не замечали этого, и это только играло мне на руку. Назовут меня «странным», «психом», но главные психи — это они.
Я быстро, поздоровавшись со всеми, прошёл сквозь людскую толпу у входа и сел за своё место у окна. Здесь я улыбался, здесь я шутил. Здесь я «радовался». Хоть и не особо мне нравилось общаться с одноклассниками — был один человек, с которым мне нравилось проводить время. Точнее, когда наступала перемена, без всяких намёков, мы часто просто шли на первый этаж, где не было людей, и где мы просто сидели молча — он часто играл в телефон, а я почти всегда читал книгу. Так и проходил день за днём. Неделя на неделей. Месяц за месяцем. Год за годом…
— Ты смотрел последнюю серию «Грандиса»?
— Нет, а она вышла?
— Да! Посмотри обязательно! В ней…
— Не говори. Ла-ла-ла, я не слушаю!
Смех, обычная беседа ни о чём. Разве можно им сказать о том, почему люди страдают? Почему люди подло поступают? Разве сможет хоть кто-нибудь понять и здраво принять мои слова?
Обычный урок. Обычный день. Я шёл после школы домой, но мне туда не хотелось. Что мне там делать? Играть, смотреть фильм или читать? Всё это не несёт какого-то смысла за собой. Вместо этого я решил просто погулять по столь ненавистному мне городу. С музыкой это было вполне обычное дело.
Лишь среди людей ты обретаешь удивительные способности невидимки. Ведь в серой палитре трудно что-то выделять.
Киоски были заполнены газетами с самыми разными заголовками, но мой взгляд выхватил лишь один: «Чудовищный случай суицида. Молодой, жизнерадостный и добрый парень ушёл из жизни».
«У него хватило сил уйти. Разве может уйти из жизни добровольно жизнерадостный человек? Вряд ли. Мир убивает добро этого мира. Добро не побеждает. Добро умирает. Добровольно уходит из жизни, оставляя вечную борьбу. Умереть… Разве это выход?» — подумал я, но решил особо не зацикливаться на этих мыслях и пошёл дальше.
Через несколько часов, когда на улице уже стемнело — я пошёл домой. На часах было около девяти. Я прошёл мимо родительской комнаты. В приоткрытой двери были видны телевизор и папа, что смотрел перед ним в кресле-качалке. В телевизоре шло какое-то ток-шоу.
«Да он же совсем молодой был! И вот вы говорите, что общество у нас нормальное? Да вы послушайте, он же...» — говорили голоса из телевизора. Люди в передаче обсуждали тот же случай, о котором говорилось в газете.
— Ты видела? Совсем молодой же был… Говорят, отличник, и друзей много. — сказал папа.
— Да всё это из-за дурости! Из-за интернета их. Они же дураки все. А наш не такой разве?
— Да помолчи ты. Нормальный у нас сын.
Я тихо прошёл в свою комнату и прикрыл дверь. Первым делом я всегда включал компьютер, и в это время переодевался.
В интернете большинство сайтов так же пестрили заголовками «о чудовищном случае суицида». Лента была забита самой разной информацией по этой теме: последними новостями, интервью, записями передач, мнениями экспертов, шутками. Люди в комментариях бесконечно размалывали эту новость, делая из стекла лишь пыль. Превращая трагедию в фарс. Только в играх можно было избежать этих новостей.
Через пару часов я понял, что глаза закрываются безвольно, а голова становится всё тяжелее, провисая в сторону, и ничего не оставалось, кроме как ложиться спать. В голове вертелась сегодняшняя информация.
«Разве смерть — это выход? А что тогда выход?».
Я вспомнил слова своего «бывшего» друга, который, по неизвестной мне причине, перестал со мной общаться, и который знал о моих мыслях: «Если ты умрёшь — родители будут переживать сильно, ведь ты один в семье». Наверное, только эта мысль всегда меня и останавливала. Она была стеной в сознании, что бы я не шёл в мыслях «не туда».
***

Утром я всячески старался избавиться от навязчивых мыслей. Я собрался пораньше, что бы погулять по лесу. Мне хотелось отвлечься.
Ранним утром лес будто замирает. Словно застывшая картинка с календарика — даже всемогущий ветер не смеет нарушать эту гармонию. Но всё это лишь с беглого взгляда. С беглого взгляда всё кажется неживым и не таким, каким оно является на самом деле. Если присмотреться — станет видна утренняя работа муравьёв, вечных рабочих. Можно будет заметить толстенькое полосатое брюшко шмеля, под которым провисают цветки при его приземлении. Если особенно присмотреться, то можно заметить птиц, ловко вьющих свои гнёзда медленно, но уверенно.
Наблюдая за этим всем — мысли немного уходят на второй план. Природа странным образом может очищать голову, на время. Но есть тут и обратная сторона, если тебе куда-то нужно — можно не уследить за временем. Так и произошло. Гуляя по лесу я не заметил, как прошло уже два часа. Уроки начались час назад.
«Может, не пойти сегодня? Не стоит, классная и так уже надоела. Ещё и родителям позвонит. Скажу, ездил в поликлинику» — план, используемый уже далеко не в первый раз, мигом всплыл в голове. Главное в этом плане — придти к третьему уроку. Я поспешил.
К моему несчастью, я зашёл ровно в тот момент, когда классная озвучивала что-то на перемене.
— Посмотрите, кто пришёл. — с наигранной иронией сказала она. По классу прошлась волна смешков.
— Я был в поликлинике. — я собрался идти к своему месту.
— Со мной. — скомандовала классная, и я пошёл за ней на коридор. Мы немного отошли от класса.
— Когда ты уже прекратишь? — сказала она. Вновь этот разговор.
— Я был в поликлинике. Вчера у меня сильно болела коленка, хотя нигде не ударялся, и я подумал проверить. — сказал я то, что первым пришло в голову. Самое сложное во лжи — запоминать то, что говоришь.
— А где справка?
— Не выдали. Просто сказали, что это из-за гормонов.
— Да что ты говоришь. Я сегодня позвоню твоим родителям. Ты уже в который раз прогуливаешь.
Надоело. Почему нельзя просто отстать? Она ведь прекрасно знает, что я нигде не был. Она знает, что будет, если позвонит моим родителям. Зачем создавать лишние проблемы, а не просто отстать? Я ведь вру по причине. По причине, которую не мог ей сказать.
Прозвучал звонок.
— Делайте, что хотите. — сказал я, и пошёл в кабинет. Классная недовольно фыркнула.
Тихие расспросы одноклассников. Я отшутился, обозвал классную «дурой» — всё как обычно. Тихое притворство. Одноклассники улыбаются сейчас мне, смеются со мной, но если будут отчитывать — будут смеяться надо мной. Они на моей стороне, пока я один из них, но стоит покинуть её — ты уже «белая ворона», и тут уже твоя репутация играет роль. То, с кем ты чаще всего общаешься. А я стараюсь ни с кем не общаться. Школа — это бал лицемеров.
Классная позвонит. Сегодня будет «весёлый» вечер. Мама снова будет пытаться ограничить мне доступ к компьютеру, а папа будет пытаться её успокоить. В итоге, мама решит проверить мой дневник, увидит там оценки, о которых ей уже скажет до этого классная, и с напускной злостью накажет в виде лишения компьютера. Тут уже ничего не изменить. Всё предрешено. Одно и то же повторялось не в первый раз, и не только у меня. Судя по отрывистым рассказам одноклассников — у некоторых такое тоже встречается.
Сегодня была среда, а, значит, уроков было всего пять. Через два часа я уже снова был свободен. У меня было время побродить по городу перед «экзекуцией». Я прекрасно понимал, что чувствуют люди, которые идут на исполнение смертного приговора — чувство безысходности, потому что ты не можешь ни на что повлиять.
В голове ворочалась вчерашняя новость. Она не отставала, как я ни старался от неё избавиться. Наверное, всё потому, что я не хотел от неё избавляться. Это была близкая мне тема.
«Почему он умер? Жизнерадостные люди не уходят. Хотя, наверное, самые жизнерадостные люди и уходят из жизни. Самые жизнерадостные люди — самые несчастные люди. Жизнь чудовищна несправедлива к тем, кто добр, кто милосерден. Страдания приносит радость жизни, но если чаша страданий перевесит — внутренняя боль выйдет из-под контроля», — пришёл я к странному заключению.
Начинало смеркаться. Нужно было идти домой. Мама начинала звонить, но я специально не поднимал трубку, хоть и знал, что этим только ухудшаю наказание. Увеличиваю «недовольную речь».
Мама никогда не набрасывалась на меня с порога. Она терпеливо ждала у меня комнате. Удивительным образом она всегда приходила в комнату ещё до моего прихода.
Я тихо разделся. Телевизор в комнате родителей молчал. Всё застыло. Эшафот был всего в нескольких шагах.
Так же, мама никогда не набрасывалась на меня сразу. Будто львица, она ждала, пока я начну терять терпение, пока я ослаблю защиту, что бы затем атаковать. Ждала, чтобы вонзить свои клыки в моё уязвлённое неуверенностью и страхом сознание.
Процесс «казни» продлился около часа. Под конец, мама не выдержала, и перешла на крик. Всё это было заранее продумано. Всё это было заранее известно и ей, и мне. Мы оба знали, что я проиграл ровно в тот момент, когда классная решила позвонить маме. Именно в тот момент всё уже было предрешено. Как я и думал — провод от компьютера был надёжно отобран на две недели. Это не было таким катастрофичным. Компьютер — лишь способ убежать от реальности. Теперь же сбегать было некуда. Теперь придётся с ней бороться, как это уже было неоднократно.
Так же, мама узнала про мою неуспеваемость по физике, и «твёрдо» решила найти мне репетитора — я знал, что она не будет никого искать. Это всё было лишь с целью повлиять на меня. Я торжественно, как и много раз до этого, пообещал исправиться, и сделать «всё возможное и невозможное». Всё это было лишь предлогом, что бы закончить. Мы оба не хотели затягивать это, ведь мама тоже знала, что я знаю. Исход был ясен ещё до начала представления.
Мама вышла из комнаты, оставив меня в одиночестве. Я разделся, задёрнул шторы, выключил свет и лёг в кровать. Не хотелось что-либо делать. Приятный мрак окутывал меня, унося прочь. Приятный первичный мрак ослеплённых светом глаз. Пока ещё силуэты предметов не вырисовывались, а, значит, всё было ненастоящим. Разговор с мамой остался где-то позади. Где-то в далёком прошлом.
«Если в жизни нет смысла — какой смысл страдать? Не лучше ли прекратить всё это? Покончить с этим в один момент?».
В голове снова пронеслись слова моего «бывшего» друга.
«А нужен ли я им вообще? Ведь я ничего не хочу от жизни. Я ничего не добьюсь, и приносить только разочарования — не лучше ли просто умереть, что бы не приносить им боль?», — глаза неприятно резануло от подступивших слёз. Если ты понял некоторые мысли — назад дороги нет.
В этот раз всё оказалось немного иначе, чем раньше.
***

Поскольку компьютера не было и ничего меня не отвлекло — смог уснуть я только поздней ночью. Наверное, даже под утро.
Всю ночь я ездил по рельсам мыслей, которые образовывали собой кольцо. Приходя в конце к началу. И так до того самого момента, пока глаза сами не закрылись.
Вставать утром после такого поразительно легко, будто думая ночью — ты всё равно спишь. Вывод этих мыслей был очевидным, и подсознательно я рвался к нему. Всё моё естество рвалось к нему.
«Ну так что же? Выход это или нет?», — пронеслось в голове. Я уже получил ответ на этот вопрос. Было больно признавать, но чем дальше я углублялся — тем легче становилось. Оставалось только придумать условия. Придумать способ.
К счастью, в интернете было полно самой разнообразной информации. Интернет — это целая цифровая свалка. Чего в нём только нет. Стоит лишь правильно сформулировать запрос — вот тебе ответ. В телефоне у меня ещё оставался доступ к сети. Вот тебе мнения людей, вот тебе детальные способы, и даже отзывы «профессионалов дела», и комментарии докторов. Странная штука этот «интернет».
Не стоило вызывать подозрения сегодня, поэтому в школу я пошёл даже немного раньше, и пошёл напрямик. Теперь мне не нужно было отвлекаться утром. Я понимал, почему люди выбирали этот путь напрямик — это путь самоубийц. Духовных самоубийц, которые заточают себя в бетонные коробки, живя одним образом жизни, хотя давно уже погибли внутри. Они уже давно убили себя мысленно. Они уже были свободны от жизни, в некотором смысле — «люди-пустышки», как я их всегда называл.
В школе тоже нужно было вести себя максимально жизнерадостно, стараться не привлекать к себе лишнего внимания. Никто не должен был мне помешать. Поэтому, я сегодня необычайно шутил, бесконечно жаловался на то, «какая мама гадина, отобрала компьютер, и как я вообще буду без него» — и тому подобное. Обычные бессмысленные разговоры. Внешне я улыбался, смеялся, даже необычайно веселился, но внутренне был спокоен. Стоило только остаться одному, как улыбка пропадала, и лицо ничего не выражало.
Изучая и обдумывая информацию из интернета, я пришёл к выводу, что самый лучший способ — это спрыгнуть с крыши. Быстро и, относительно, безболезненно. Пару секунд страха, и ты свободен. При этих мыслях так и хочется добавить "… и ты свободен, следующий". Я усмехнулся.
Сегодня я не ходил на перемены со своим одноклассником-«другом». Я вообще не сидел сегодня с ним, но он никак не обратил на это внимание. Лишь один раз он пристально посмотрел на меня пару секунд, и всё. Может, он понял, но делать что-то не хотел. Что же, жалость мне не нужна.
Я решил снова побродить по городу. Нужно было выбрать подходящее место. Если выбрать маленькое здание — можно выжить, а на высоких зданиях крыша должно быть закрыта.
Когда-то в детстве я часто бывал у бабушки, пока она не умерла — с тех пор ни разу не был там. Она жила в другом районе, в высоком шестнадцатиэтажном доме, и мы часто с друзьями были на крыше. Оттуда открывался вид на весь город.
Странным было то, что крыша всегда была открыта, стоило только пролезть под перилами.
Нужно было убедиться, так ли обстояло дело сейчас.
Полчаса терпения тесного пространства на автобусе, две пересадки, и ты на месте.
С детства тут мало что изменилось: всё те же дворы, квадратом окружённые домами, те же лавочки у подъездов и те же вечные бабушки на них, только всё немного обветшало, краска на площадках протёрлась или откололась, дети сменились.
Детские воспоминания раскрашивали окружение. Сейчас же окрашивать было нечему. Сейчас я видел реальную картину.
Высотка, огромным, бледным, уродливым гигантом стояла среди маленьких серых пятиэтажных домов.
С детства я помнил комбинацию домофона: «3307». Мне всегда казались эти цифры чем-то магически музыкальным. Дверь, приняв правильный код, открылась. Подъезд стал только хуже, как и всё вокруг становилось только хуже: краска стёрлась, появились разные уродливые надписи, написанные маркером для самоутверждения. Возможно, этих людей уже нет на свете, но они навечно запечатлели своё «здесь был...». Лифт, однако, поставили новый. Теперь можно было видеть, на каком этаже он находится. Точнее, можно было раньше. Сейчас эта функция не работала.
Спустя минуту ожидания — дверь открылась, выпуская людей изнутри. Они тихо прошли к выходу, а я зашёл в лифт. Нажал на кнопку, рядом с который была полустёртая цифра «16». Лифт, дёрнувшись, поехал вверх.
В детстве мне каждый раз было страшно подниматься на самый последний этаж. Казалось, будто пол там какой-то слабый, неустойчивый, и что всё может обрушиться в один момент. Сейчас, к своему удивлению, я спокойно и уверенно прошёл к лестничной секции. Сама дверь наверх была закрыта, а вот проём под перилами до сих не заделали. Даже немного облегчили проход, оторвав пару железных прутков. Наверное, на крышу часто лазят не только дети. Я попробовал пролезть — это вышло без особого труда. Поднялся по лестнице — дверь на крышу была закрыта на небольшую щеколду. Я вышел наружу.
Ветер, холодным потоком, ударил в лицо. Сегодня был прохладный день, а здесь, наверху, ветер был ещё сильнее. Такое удивительное чувство, когда ты находишься выше всех. Когда лишь небо — предел, и то, такой далёкий и сомнительный.
Я осмотрелся. До сих пор вид отсюда впечатляет, но уже не было видно весь город. За те годы, что я тут не был — в городе появилось несколько дальних районов, и отсюда их тяжело было увидеть. Зато дворы, что были рядом, были прекрасно видны.
Получив подтверждение, что крыша открыта — я пошёл домой. Не стоило вызывать лишнюю злость мамы, если поздно приду, иначе тяжело будет воплотить свой план. А до завтра ещё нужно дожить.
Всё-таки, я решил немного потянуть с возвращением домой, что бы не ехать в толпе народа, и пошёл на дальнюю остановку. Поехал по другому пути. Там людей обычно было немного днём, а транспорт ходил так же. Через час я уже был дома. Спешить было некуда, особенно сейчас.
По телевизору снова была какая-то передача, темой которой являлось самоубийство того парня. Люди возмущались, называли самые разные причины и обвиняли кого угодно, только не себя, не свою прогнившую человеческую натуру. Я усмехнулся, и пошёл в свою комнату. Никому из этих людей в действительности не жалко этого парня. Они просто устраивают цирк во время чумы, давая «людям-пустышкам» столь нужный в их жизни «вау»-эффект.
Я переоделся. Сегодня не нужно было делать уроки, ведь завтра мне уже нет необходимости идти в школу. Я спокойно написал «прощальное» письмо. Когда решаешься на такой шаг — внутри что-то, что до этого висело на тонком волоске, наконец рвётся, освобождая от лишнего груза. Теперь только лёгкая тоска охватывала меня. В записке я написал всё то, что думал об этом мире. Всё то, что обдумывал долгие годы. Слова из-под руки выходили сами по себе, освобождая мысли. Легко и просто.
Когда ты знаешь наперёд то, что будет — становится так легко. Именно в этот момент ты обретаешь свободу от неопределённости, ведь теперь всё чётко представляется впереди. Именно в этот момент ты обретаешь груз ответственности, потому что нет свободы неопределённости, ведь теперь всё определено. Лишь лёгкая тоска, словно вуаль, окутывает мысли.
Записку я положил в джинсы. Последнее, чего мне захотелось — умереть в любимой одежде: джинсах и лёгкой толстовке с капюшоном, с любимой музыкой в наушниках. Лишь так это будет правильно.
***

Я давно так хорошо не спал. Вчера я лёг рано вечером, и утром тело оказалось таким лёгким. Ещё вчера одежда была заранее подготовлена, и аккуратно уложена на стуле возле стола. Теперь компьютер казался такой пустой и ненужной вещью. Теперь всё казалось таким пустым и ненужным.
Я, не торопясь, оделся. Аккуратно всё застегнул, поправил толстовку. Впервые за много лет я решил причесаться. Покончив с утренними делами — я пошёл навстречу своему решению. Всё казалось таким лёгким, и всё было на своих местах.
Мама, как обычно, ходила туда-сюда, что-то постоянно делая и возмущаясь. Увидев меня — она немного опешила. Не знаю, делал ли я такое раньше, но следовало это сделать хотя бы раз. Я обнял её сильно, ведь больше шанса не было.
— Пока, мама. Я пошёл. — сказал я.
— Что ты такое делаешь? Совсем дурак что ли? — она непонимающе уставилась на меня. Я улыбнулся, и поцеловал её в щёку. Папа вышел из комнаты.
— Пока, папа. — я сам схватил его руку, пожал её, а потом обнял его. После этого развернулся и пошёл к выходу.
— Что это с ним? — спросила мама тихо. — Не нравится мне всё это.
— Не знаю. Может, взрослеет. — ответил папа.
Теперь последний мост был сожжён. Оставалось только последнее дело в моей жизни. Самое важное дело в моей жизни, но всему своей время. А для этого было время не сейчас. Не стоило создавать проблемы школе, ведь сейчас я должен быть там. Если умру сейчас — их обвинят в этом. Поэтому, я решил побродить несколько часов по городу, не спеша дойти пешком до «бабушкиного» дома. Всё равно сегодня всего четыре урока должно было быть. Долго ждать не придётся.
Возможно, впервые я внутреннее был так рад. Проходящие мимо люди с некоторым недоумением смотрели на меня. Кто-то даже перешёптывался, указывая на меня.
Петляя, медленно, но верно, я пришёл туда, куда должен был. Нужное время прошло, и теперь время вообще не имело значения. Теперь я был свободен от него, потеряв ориентацию. Теперь это было лишним.
Я решил немного повременить, ведь спешить было некуда, и сел на лавочку, осматривая место, откуда будет совершён мой последний «полёт», и место, куда должен приземлиться — место, которое освободит меня окончательно.
Не знаю, сколько прошло времени, да и это неважно, но теперь я внутренне был готов. Я встал, и медленно пошёл вперёд к своей судьбе. Набрал «3307» — дверь открылась. Внутри, перед лифтом, стояло два человека. Я встал рядом. Никогда не знаешь, о чём думает человек, который стоит рядом с тобой. Возможно, через полчаса он уже будет мёртв.
Лифт приехал, и мы вошли внутри.
— Вам какой? — спросил высокий человек в длинном чёрном пальто.
— Шестнадцатый. — ответил я.
— На самый верх? Мне на восьмой. А вам? — спросил он другого человека.
— Мне пятый.
— Хорошо.
И так, мы поехали. Я вышел на своём этаже, и медленно подошёл к общему балкону, через который можно было пройти в лестничный блок. Я быстро осмотрел на улицу, и пошёл дальше, вдоль ограждения.
Через несколько минут я уже стоял на крыше, но ещё не поднялся на толстое ограждение. Здесь, в отличие от соседнего такого же здания, почти не было ничего. Только торчало пара антенн.
Сегодня был пасмурный день. Уже неделю, почти всё время, тучи закрывали небосвод, но сейчас я чувствовал, что всё изменится. Так и произошло: по слою серых туч пошел разрывающий голубой шов. Я встал на ограду. Теперь лишь один шаг отделял меня от полной свободы.
Я достал телефон и подсоединил наушники. Музыка приятно разлилась по телу. Мир начал окрашиваться в более яркие краски, а тучи разрывались всё сильнее, освобождая место голубому небу. Я поднял руку и расставил пальцы так, что, казалось, голубое небо находится между пальцев. Весь мир, казалось, радовался моему решению, подтверждал его.
Люди внизу куда-то спешили, что-то делали, о чём-то говорили, чему-то улыбались. Вон, в песочнице, играют несколько малышей. Возможно, в будущем, кто-то из них станет хорошим архитектором. А вот там, в соседнем дворе, несколько мальчиков бегают с палками и кричат — наверное, играют в «войнушку». Каждый в неё играл в своё время.
Несколько людей заметили меня, стоящего перед пропастью — время пришло. Не стоило затягивать с этим. Я медленно выдохнул, вдохнул, снова выдохнул, улыбнулся, и сделал шаг. Сделал шаг к абсолютной свободе.
Воздух поднял мои волосы вверх. Я летел, казалось, целую вечность. Всё вокруг стало таким медленным, будто в фильме. У людей, что стояли внизу и видели меня — медленно искажались лица, преображаясь в гримасу ужаса и страха. Кто-то начинал двигаться вперёд. Не знаю, на что они надеялись, ведь с такой высоты невозможно меня спасти. Наверное, это простой рефлекс, чтобы оправдать своё бездействие. Ведь невозможно было уже что-то сделать. Какая-то женщина закрыла своей рукой маленькую девочку, которая уставилась на меня, открыв рот. Она ещё не понимала, что будет. Наверное, это оставит след в её жизни. Хотелось бы попросить прощения, но уже ничего нельзя было сделать. Думаю, её мама сможет как-то это объяснить. Было такое странное ощущение: я замедлился вместе с миром. Не было такого, как в фильме, когда всё замедлилось, а главный герой двигался всё так же. В жизни всё не так красиво, как в кино. Я улыбнулся. Вот уже приближался тёмный асфальт. В нормальном времени, наверное, прошло всего несколько секунд, но для меня прошло уже намного больше. Наверное, если бы в моей жизни было что-то хорошее — воспоминания пронеслись в голове, но там нечему было появляться. Лишь глухая пустота теперь была в голове. Лишь свобода теперь обременяла меня. Ноги врезались в твёрдый асфальт, и всё оборвалось.