Песнь златовласой русалки (Глава 1)

Издавна, женщин считали лишь инструментом, не важно кем она приходилась: кухаркой или горничной, знатной дамой или самой королевой. С ними не равнялись и не считались с их мнением, к ним относились пренебрежительно, порой лишь держа в доме для своих плотских утех. Конечно, это касалось каждую в разной степени, к примеру, у светских львиц был ряд привилегий: их не могли бить или как-либо жестоко наказывать, не могли продать в рабство, лишь выгодно выдать замуж, часто кормили, да и были у них карманные; простолюдинкам повезло гораздо меньше: их часто били, они работали не покладая рук, их забирали в рабство еще совсем юными, как только они научились ходить, бывало, что девушку выкупали за небольшую сумму денег, а после… даже говорить об этом страшно.
Не было каких-либо контрацептивов, так же как и стерильности, поэтому много было недоношенных детей, от которых сразу избавлялись, выкидывая их, предположим, в гору мусора, а их плач разносился по всей деревни, но каждый — проходил мимо, сами при родах умирали от заражения крови и других болезней. Смертность намного превосходила рождаемость.
Так же было и на кораблях. Моряки, заядлые пьяницы, которые боялись шторма, как боялся новорожденный котенок, у которого отобрали грудь матери. Они были трусами, хотя, в то время, все страшились смерти, считая ее чем-то из круга вон выходящим. Им приходилось отправляться в плаванье, чтобы угодить своим начальникам, да прокормить себя — моряки изредка заводили семью. У них было одно спасение среди бушующего моря: принести в жертву пару невинных девушек; их брали с собой каждый раз, когда команда отправлялась в путь, хотя ходила поговорка: «Если на судне женщина, то оно обязательно пойдет ко дну».
Каждая такая тонула медленно и мучительно, ощущая, как тяжелеет голова, как их мозг постепенно отмирал, чувствуя каждой клеточкой соленую противную влагу, как слипались их волосы; но никогда не достигали дна, ведь за миллиметр до конца они начинали дышать, жадно глотая морской воздух, их руки приобретали перепонки, отрастали плавники и огромный чешуйчатый хвост, который красиво искрился в пучине. Зрение становилось настолько острым, что, поначалу, они расцарапывали свои посиневшие веки до мяса от противных и непривычных ощущений. Их голова раскалывалась, от часто уловимых вибро-волн, превращая мозг в жидкую кашицу. Слух был невероятен, ибо каждая знала, о чем сейчас говорят на поверхности за многие километры, они от страха рвали волосы огромными клочками, стараясь отвлечься от этого. Плавать было чертовски сложно, часто ударялись о камни и запутывались в водорослях — все было в новинку.
Как только девушки привыкали, почти сразу призывая особыми импульсами подобных себе, и, далее, без слов уже готовились к мести.
Так родились прекрасные создания — русалки, которые заманивали своими песнями и хриплым, от соленой воды, голосом мужчин, околдовывая своими чарами, а после — безучастно вгрызаясь в их лица желтыми острыми зубами, утаскивая за собой в непроглядную мглу моря.

***

На окраине портового города Харгеона стоял, покосившийся от времени и осевший от соленой влаги, деревянный дом с яркими красными ставнями и скрипучей тяжелой железной дверью. Он расположился на небольшом янтарно-зеленом, от различных трав, холму, с которого было видно абсолютно все: и беснующееся море, и большой каменный порт, и великое множество могучих кораблей, и домишки, и церквушку, и центральное здание выплаты оброка. Из маленького, но чистого окошка валил приглушенный белыми занавесками тусклый свет. А из небольшой трубы валил черный, как смоль, дым в вечернее красно-оранжевое небо. Этот дом был окружен целой симфонией ярких звуков, раздающихся с разных сторон.

Здесь проживала мало кому известная сирота Люси, работала и трудилась в какой-то захолустной прачечной и, в целом, была довольно своей жизнью. Каждый день, выходя из своего маленького домишки, она вдыхала чистый утренний воздух полной грудью и пела, очень звонко и красиво. Собирала, перед работой, на склоне землянику, а после готовила кушать. Кормила свою потрепанную, ободранную черную кошку и не спеша бежала в город, путаясь в подоле собственного грязно-бордового цвета платья, хотя, оно всегда было чистым и свежим. Приветствовала прохожих лучезарной, чуть-смущенной улыбкой, заглядывала в одну и ту же лавку с фруктами, где брала себе на обед ярко-красное яблоко. На нее засматривались многие, ведь девушка не была обделена природой красотой, которая выражалась во всем: и в длинных золотистых волосах, что всегда были аккуратно подвязаны, и в миловидном лице, которое никогда не было тронуто косметикой, и в худощавой фигурке, но сама Люси никогда не замечала этого, так же как и, что Харгеон — насквозь прогнивший город, и живя в собственном сокровенном мирке. Она любила этот город всем сердцем, всей душой. Никогда не гневалась на то, что в нем очень влажно и часто идет дождь. Упорно трудилась и любила свою работу, несмотря на очень низкую плату, которую ели-ели хватало выплатить очередной оброк. У нее не было ни подруг, ни родителей, ни близких, ни защитников. В толпе всегда маячила ее открытая спина.

В один из таких дней, Люси решила пройтись не спеша, и вышла совсем рано, когда только светало, неторопливо шла по мощенной мостовой и узким извилистым улочкам, тихо напевая песню. Привычно зашла в лавку, здороваясь с ее хозяйкой — старой сварливой женщиной, которая считала каждую монету, привычно купила яблоко, которое светилось наливным красным в свете утренней зорьки, доверчиво подставляя спину, как на голову ей опустился плотный конопляный мешок. Девушка забрыкалась, отбиваясь от, казалось, призрачного некто, но лишь сотрясала воздух своими криками, на которые никто не отозвался, и сотрясала тонкими руками холодный промозглый воздух.

Она не видела, как грузного типа мужчина в полосатой тельняшке бросил пару золотых на сморщенную и изувеченную временем руку той самой старухе, которая тут же куда-то прибрала монетки, сделав вид будто ничего не видела. Не видела, как ее вели по мощеной дороге, как люди равнодушно, изредка сочувствующе смотрели ей в спину. Не видела, как ее подняли на очередной могущественный корабль. Но почувствовала, как они вышли в море; ее сердце сжалось в тугой комок спазма и боли, а тело будто обдало ледяной водой; чувствовала все касания и слышала чью-то отборную брань; ощущала резкие порывы ветра, которые растрепали ее аккуратную несложную косу, как и то, что рядом с ней сидит такая же несчастная душа.
***

В Магнолии в одном из знатных домов, что представляло из себя огромный особняк с множеством резных белоснежных колон, жила юная графиня — избалованная, дерзкая и напыщенная девушка пятнадцати лет от роду. У нее было большое состояние, но холодная и ранимая душа. Родителей у девочки не было, те умерли, утонув в очередном захватывающем круизе. Она не плакала, лишь скупо грустила, вновь и вновь тратя деньги, ведать стараясь именно так заглушить утрату. Девушка редко к кому-то была добра, поэтому ее ненавидела вся прислуга, но молчала — юная госпожа была резка и быстра в своих решениях, сначала делала, потом думала, что часто играло с ней плохую шутку. Джувия, именно так ее звали, ненавидела корабли, терпеть не могла море, но очень любила купаться. Она следила за собой, хоть и лицом была не так прекрасна от роду, все компенсировала фигура и ее холодный, хоть и редко используемый, ум. Юная Локсар не была глупа, лишь вспыльчивой и ранимой натурой. Поэтому большую часть своего свободного от учебы время, проводила в своей личной шикарной ванне, отдаляясь от всего-всего мира, забываясь на несколько часов.

Проводя именно так, в один из дней недели святого Уриила, Джувия не слышала, как на особняк напали морские разбойники — пираты. Ее дом, единственное пристанище, горела ярким пламенем завоевания, кровь убитых залила пол. Из множества окон сочился дым. Вокруг стоял запах гари.

— Кто это тут у нас? — заговорил хамоватого типа парень, его грязные черные волосы висели сосульками, лицо было в саже, ворвавшись в покои графини безудержным вихрем и принялся искать чего-нибудь ценного, да и ее саму.

Джувия не могла пошевелиться из-за страха, обнявшего ее; она тихо всхлипывала прижимая ко рту руки, даже толком не успев одеться. Девушка стояла около раскрытого настежь окна, стараясь слиться с ним.

— Нашел, — едко произнес парень, хищно смотря на ее мокрую фигурку. Она отшатнулась от него, поскользнулась на влажном кафеле, ведь вода продолжала бежать, сильно ударяясь затылком. В глазах в миг заиграли звезды, а около затылка расцвел прекрасный цветок боли.

***

Море ужасно бушевало, пенилось и невероятно изгибалось; огромные волны разбивались о неспокойную гладь с мощными брызгами. Шел дождь, торопливо тонув в воде, звучали раскаты грома, сверкали извилистые молнии. Шторм. Корабль носило из стороны в сторону, на палубу лилась бесконечным потоком соленая вода. Моряки носились по ней, все время поскальзываясь, под отборную брань их капитана, который нервно курил трубку. Пираты. Рядом с ним сидели связанные две девушки, которые безмолвно просили не делать этого.

— Грей! Развяжи и сбрось этих курв за борт, избавимся от балласта! — он старался перекричать эту вакханалию звуков, отдавая этот жестокий приказ.

К нему подошел юноша в обрюзгшей одежде с чувственным перегаром, порывисто снял с голов девушек мешки и напористо стал развязывать их руки.

— Не делайте этого, пожалуйста, — Люси слезно умоляла не скидывать их за борт, ей было чертовски страшно, да и плавать она не умела.

— Ты чего творишь? — вопила Джувия, смахивая со лба прядь, когда ее руки были свободны, отбиваясь от него. — Да ты знаешь кто я? Вы все, вся ваша шайка поплатитесь за это. — бросила она рьяно, девушка пятилась назад, а достигнув бота остановилась и растерянно бросила взгляд сначала на мужчин, а после и на спутницу. — Вы можете переспать с нами обоими, только, прошу не делайте этого.

Грей молчаливо скинул их за борт, совсем без усилий, под гулкий смех его соратников, а после развернулся, отправляясь в каюту. Он сам был не рад этому.

Девушки одновременно упали в воду, их обдало холодом. Люси не стала сопротивляться — не видела смысла, отдаваясь морю; она, закрыв глаза, приняла боль, уже через пару минут обретая чешуйчатый хвост, все так же не издав ни звука. Джувия же барахталась изо всех сил, рьяно борясь с могучими волнами, а позже тонула мучительно и долго. Но у каждой в груди светилось горячее ядрышко ненависти.

Шторм утих, корабль уже был в гавани Галуна, как до чуткого слуха Грея донеслась красивая, грустная песня, а на дальнем камне в тихом и спокойном море сидела красивая златоволосая девушка.