Болезнь (Глава 2)

День за днём мой недуг прогрессировал. Я забыл, когда в последний раз надевал выходное платье, когда моих волос касался гребень, а на губах красовалась алая помада. В такие моменты стирается личность. Не сразу, но постепенно те черты, что ты подчёркнуто носил для мира, теряют яркость и приобретают признаки серости и сырости. Я смотрел в зеркало, но видел лишь тень того, что раньше носило моё имя. Отражение имело скорее собирательный образ каждого прожитого в агонии дня. Мысли потихоньку гасли, их заменяли слова тех, кто окружал. Меня окружал лишь один человек. Раньше меня грела мысль о том, что мы с моим возлюбленным сливаемся воедино не только холодными ночами, но и во время абсолютного бодрствования наши помыслы едины. Теперь меня всё больше пугало то, что я не мог отличить своих желаний и стремлений от его воли.

Мы не всегда находились под воздействием веществ. Нет, иногда нам хватало сил сказать хватит. Но, это было ненадолго – неделю, две мы проводили за распитием всевозможных чаёв, выходили в люди, общались. Тогда казалось, что ад отступил, что сами мы преображены и жизнь начинается заново. Долгие вечерние разговоры приобретали осмысленный характер, дышалось легче. И только улыбка моего любовника по-прежнему была нерадостной. Я лишь надеялся, что в том не было моей вины, что кто-то задолго до меня украл его огонь, а мне просто не хватает иногда воздуха поддерживать угасающий костёр. Это было не так.

Я любил его, но не мог дать этому человеку ровным счётом ничего, так как отчасти и меня лишили света давным-давно.

Мы сидели в полумраке и смотрели очередной откопанный на просторах пиратских сайтов сериал, снятый в мрачной и завораживающей Скандинавии.

— Я тут подумал, может поедем ко мне на родину в Новосибирск? У меня там тётка по отцовской линии, она завещала мне квартиру после смерти. – прервал просмотр моя любовь.

— Ты знаешь, здесь есть те, кто мне дорог. А если мы уедем, то путь назад будет слишком долгим. Я могу не успеть.

— Не навсегда, приедем, я вступлю в наследство, продадим квартиру. – его голос звучал оживлённо.

— Сейчас уезжать в неизвестность? Ты ведь с ней давно не общался. В конце концов, она пока жива. Если есть желание, можешь отправится туда сам на несколько недель, поживёшь с ней, всё обсудите.

— И что мне там делать одному?

— Ты знаешь, я не могу сорваться с места.

— Ой, обсудим позже. – оживлённость сменилась раздражением.

Мой человек любил решать за двоих, не внимая доводам. У меня была причина, которую я не хотел озвучивать в эти благословенные вечера. Я боялся, что окажусь совершенно один в незнакомом городе, без средств, когда в очередной раз наши губы прикоснуться к алкоголю. Это было неизбежно, а следом неизбежна ссора. Наши скандалы были сродни боевым действиям, иногда с применением запрещённого оружия – мы не скупились на слова. А затем в стены летели мобильные телефоны, колонки – всё, что можно было без труда поднять. Иногда, мы не гнушались рукоприкладства. Это обстоятельство не давало мне забыть о том, что меня могут выгнать на ночь глядя. Утром, безусловно, он бы пожалел об этом, и, хотя, меня нельзя было назвать малодушным, я опасался, что до утра могу не дожить. Нет, меня пугала не сама смерть, скорее лишь то, что она будет мучительной. А после, мои родители получат извещение, что я пропал. И тогда она будет мучительной не только для меня.

Наш союз был нерушим и шаток в одночасье. Как корабль во время шторма: то мы бороздили высокие волны, то нас накрывало по самую мачту. Я ждал и ждал, когда же на горизонте забрезжит голубое небо и порывистый ветер сменится на тихий морской бриз, а мысли, что к этому заветному моменту, наше судно разлетится в щепки гнал прочь. Так проходили дни мои, что складывались в долгие годы ожидания и надежд. И я устал, устал настолько, как никогда прежде, но всё ещё, на правах помощника капитана, не мог позволить кораблю пойти на дно.

Мы отложили разговор в долгий ящик, и слова потускнели, как миллионы слов и идей, озвученных в этом доме. Жизнь с моим человеком научила меня главному: нельзя ничего планировать на годы вперёд, скорее даже на месяцы и недели. Эти планы останутся отзвуком эха, если перестать кричать, дымом от потухшей костра, если не поддерживать горение ежесекундно. А кому хватит воздуха в лёгких? Кто найдёт столько хвороста?

Наше общение сводилось к кратким разговорам, вести долгие беседы никто из нас не умел. Так что, за годы совместной жизни мы пересмотрели километры кинолент и были искушёнными зрителями. Порой, обсуждение очередной картины становилось предметом преткновения. Пожалуй, эти споры были одними из самых горячих, особенно, когда в нашем диалоге присутствовала третья сторона – водка. И будь я нечестен с собой, то сказал бы, что эти безумные потасовки на пустом месте возникали из-за бурного характера моего любовника, но это было не так. Инициатором и провокатором в нашей семье было моё неуёмное желание чувствовать. Когда туман с улицы проникает в пустую, задымленную комнату, а завтра не ждёт ничего, возникает желание вкусить жизнь. Сейчас. Сию минуту. Для меня одним из способов захотеть дышать были страх и боль. Порой, погружаясь в дни минувшие, я понимаю, что мы сошлись из-за того, что в нём была страсть к разрушению, а мне непременно надо было понимать, что меня стремятся разрушить, чтобы бороться. Наша пара была, как два фрагмента уродливого паззла – идеально подходили друг другу, но вместе создавали лишь нечто ужасающее.

Мы были рождены в разные эпохи, в разных городах и даже в разных странах. Я не верил в судьбу. Но кто, если не она, нас свела? Сейчас, я уверен, что каждое моё движение, каждое слово и каждый помысел вели к нему.

В тот вечер мы больше не разговаривали. На часах была почти полночь, и очередная серия неплохого драматического сериала подходила к концу. Оборвав главного героя на полуслове, мой возлюбленный отключил телеэкран. Он тяжело вздохнул, поцеловал меня в лоб и, повернувшись ко мне спиной, прошептал пожелания доброй ночи. В полумраке я наблюдал за его силуэтом: размашистые плечи, узкая, почти девичья, талия и широкие бёдра. Свет из коридора пробивался из-за приоткрытой двери и освещал его в темноте. Он был прекрасен. Почти идеален. Меня всегда завораживало то, что даже в полубессознательном состоянии, его лицо хранило немую скорбь. Я обнял своего человека и уткнулся носом в волосы: они источали тонкий аромат ладана. Это был не запах духов или одеколона, нет, это был аромат моего любовника – такой приторный, пьянящий.

— Прости меня. Прости за то, что не отпускаю.

Теперь мне кажется, что я слишком редко просил у него прощения. У меня не было права распоряжаться его жизнью. Но однажды, находясь на пике эйфории, мы подписали контракт, один из тех, под которым не оставил бы свой след сам сатана. Это скрепило нас двоих круговой порукой на долгие годы.

А потом было утро. Утро всё стёрло: слова были забыты, эмоции погребены под тонной суеты. О том, что вчера нас терзали дурные помыслы, напомнила только бутылка алкоголя и стакан воды из-под крана. Так заканчивались светлые дни и начиналось обыденное затяжное застолье, которому не было края, пока наши тела и души не истощались, до того самого заветного «хватит». Мы были больны, и никто не знал происхождение нашего недуга, что съедал заживо двоих влюблённых. Сейчас мне видится причиной его возникновения нереализованная жизнь. Я был прикован к семье узами долга и чувством вины, его сковала любовь ко мне. Иногда меня посещают мысли о том, что в нашей встрече был чей-то великий замысел. Быть может, нам было суждено остаться в этой маленькой неуютной квартире на восьмом этаже, вместе спиться и состариться, умереть в объятиях друг друга и не познать более никакого другого мира, кроме запаха табака и спирта. А может, мы должны были избавить друг друга от сожалений и отчаяния в последней схватке больных рассудком людей.

Я более не знал, что было реальным, а что лишь плодом моего воображения. Страницы календаря давно никто не переворачивал, и, если бы не цифры в углу монитора, вряд ли кто-то из нас знал бы, какой сегодня месяц, год. Всё сплелось воедино. Этот хмельной туман ослепил меня и породил легион демонов, что, питаясь остатками здравомыслия, взрастали и крепли, вселяя ужас в каждого, кто осмелился взглянуть мне в глаза. Именно этот промежуток времени я считал и буду считать своим явным возрождением недуга. Он отступил много лет назад. И все эти годы, для меня было незаметно, что метастазы уже проникли во все клетки организма и разрастаются, поглощая здоровые участки моего эго.

В памяти незапятнанным остался только один день – первое января нашего последнего года. Нет, всего пара часов после полуночи, пока мы были трезвы и влюблены, пока не пришло время нашего последнего совместного застолья, которое длилось, кажется до скончания веков. Я пронесу эту память сквозь отведённые мне года. С кем бы и где бы я ни был, я буду помнить запах табака, сосны и ладана.