Исповедь старой женщины

Вы не представляете себе, как сложно писать о знакомых тебе людях или о тех, кого твои знакомые знали. Тут тебе и критика: тот был не такой, а та так сделать не могла Словом: очень сложно и даже опасно. А тут моя дачная подруга, которая прочитывала мои воспоминания о моих друзьях детства, отрочества, юности, о тех, с кем я вместе много лет проработала вдруг как то спрашивает:
— А почему ты про меня не напишешь рассказ? Ведь у меня судьба тоже сложилась трагично?
— Наташа! Я очень мало о тебе знаю. Я пишу о тех, кого я хорошо знала, с кем я многое пережила, про тех, чью судьбу я наблюдала лично. Я бы даже сказала, что эти рассказы больше обо мне, то есть о моих переживаниях за их судьбу.
— Нет, не понимаю! Мы же с тобой знакомы уж более 20 лет, и я много раз рассказывала тебе о своей жизни, о том как трагически погиб мой муж.
— Да, но меня тогда не было рядом с тобой. Я ничего этого не видела, я не видела твоих страданий. Это для тебя утрата мужа — страшное событие, невосполнимая потеря, горе, а для других? Сейчас такая жестокая жизнь: дома взрываются, в метро взрывы, в театрах гибнут дети. а к пожарам так вообще все привыкли: обыденное явление. Народ очерствел или очерствевает. Им неинтересно про это читать.
— А ты напиши так, чтобы им было интересно. Ты же можешь.
— Хорошо! Я попробую. есть у меня одна мыслишка. Только ты мне снова во всех подробностях всё расскажешь, ладно? Я должна всё это себе представить так, как будто я сама всё видела. Идёт?
На этом и остановились. Лето было трудное для огородников: то проливные дожди, то ещё и ветры добавляются — просто ураганы какие-то, а то длительная жара, засуха. Земля становится как асфальт, не разрыхлить. Поливаешь, вода скатывается, не впитывается. Словом — много времени уходило на работы. Посидеть, побаловаться чайком, повспоминать, поспорить было некогда. Вот уж и осень. Соленья, варенья, маринования. Опять нет времени побеседовать от души. А тут приехала в гости к Наташе из Калининграда сестра с мужем. Они каждый год отпуск проводили у Наташи. Сергей — муж сестры помогал Наташиному зятю строить дом. Тут уж мы с Наташей вообще перестали видеться. Сезон кончился. Разъехались по городским квартирам. У меня в голове застрял наш разговор с Наташей о рассказе. Крутился, крутился и вылился в рассказ. Пока ещё только в голове. Действительно, рассказ вроде бы получается, вот только надо бы кое-какие мелочи, на которые я не обращала особого внимания, сейчас уточнить. Я звоню Наташе и попадаю на праздничный ужин.
— Что за праздник у вас?
— Это не праздник, это — прощальный ужин. Я завтра утром улетаю в Калининград. У меня же теперь своя квартира, и мне тоскливо одной. Таня — сестра пригласила приехать к ним раньше, чем обычно я ездила. Отметим мамин день рождения. У неё же юбилей! 90лет! Представляешь?! Она у нас молодец! Голова ясная, полное самообслуживание! А потом Новый год отмечу там. Скорее всего приеду к марту. Ну, меня тут дергают. Пока. Не скучай.
Так, надо ждать Наташу почти полгода, а у меня уже зуд. Хочется быстрее выплеснуться, иначе потом, когда всё перегорит, писать будет нечего. А жаль! Я отложила мысль о рассказе в долгий ящик. Он мне уже стал казать никчёмным, да и нереальным. У меня в рассказе муж Наташи погибает от шаровой молнии. И чего я за эту версию зацепилась. Выдумка, она и есть выдумка. А я выдумки не люблю. Но и другой версии гибели Алексея тоже не вижу. А, надо выбросить из головы мысль о рассказе. Всё, всё! Спасть, спать! Не спится… вот напасть.
Вечером следующего дня приходит ко мне моя соседка — самая лучшая подруга в мире.
— Ты, что такая? Плохо себя чувствуешь? Не спала? Почему? Да, брось ты свои рассказы. Они тебя раньше времени в могилу сведут. В твоём возрасте (Вера на 10 лет меня моложе) необходимо спать не менее 8-ми часов А ты? Хорошо, если пару часов поспишь — не дело это!
— Вера! Понимаешь, я обещала Наташе про неё написать. Не складывалось! И вдруг меня осенило, что муж погиб из-за шаровой молнии. Я в интернете начиталась, а теперь мне кажется, что это не реально, что я фальшивлю.
— Ну-ка, расскажи подробнее. Интересно, интересно. Я ведь своими глазами видела шаровую молнию!
Меня аж подкинуло! Как?! Как такое могло произойти, и почему она никогда мне об этом не рассказывала. Я так её и спросила.
— Да, не знаю. Разговор об этом как то не заходил, да я уж почти и забыла об этом случае. Знаешь, всё как-то прозаично было. Отмечали какой-то праздник. Пришла Людка, ты её знаешь и ещё одна наша давняя подруга. Выпили, закусили. Фильм какой-то по ТВ должен был начаться, и мы все уселись по одну сторону стола, рядком. Сидим и смотрим. Вдруг в окно влетает ярко светящийся шар. Мы замерли! Шар остановился у края стола, потом мгновенно опустился, взлетел и вылетел. Было чёткое ощущение, что он как бы оттолкнулся от стола и улетел. Зачем прилетал? Было чёт4кое ощущение того, что молния кого то искала, но среди нас не нашла и полетела дальше. Мы немного посидели в шоковом состоянии. Потом посмотрели на угол стола. Там осталось небольшое пятнышко, как будто ставили что-то очень горячее. Стол был без скатерти, покрытый лаком. Никакого запаха от почерневшего лака не было. Если бы не этот след, мы бы решили, что ничего, никакой шаровой молнии и не было. Потом досмотрели фильм, и… знаешь, что странно?.. никогда об этом не вспоминали.
— Ну и ну! Значит, шаровые молнии — реальность?
— Ещё какая! Нас она не тронула, проигнорировала. Почему же муж Наташи сгорел?
— В интернете написано, что нельзя махать руками, отталкивать, хвататься за голову в общем резко двигаться.
— Возможно. Мы ведь от неожиданности не шелохнулись, парализовались. Ну, ладно, пиши, пиши свой рассказ. Я иду в магазин, зашла узнать не надо ли тебе чего-нибудь.
Я поблагодарила мою благодетельницу, сказала, что мне надо, и она ушла, а я решила продолжить писать рассказ. Писала на одном дыхании, не отрываясь. Ну, всё. Не дожидаясь возвращения Наташи, опубликовала его в Прозе. ру. Теперь можно и рассадой заняться — весна!
Прошло время. Дачный сезон в разгаре. Но Наташа постоянно навещает меня, а я почему-то не могу решиться сказать ей, что рассказ — то я написала, и даже опубликовала. День был дождливый, но я пристроила вдоль веранды навес, и теперь можно пить чай на свежем воздухе под звуки дождя, тарахтящего по пластиковой крыше.
— Слушай, Наташа, а я ведь выполнила твою просьбу — написала рассказ про тебя и даже опубликовала без твоего разрешения. Ты как раз уезжала в Калининград, когда я хотела с тобой посоветоваться. Хочешь прочитать? Я для тебя напечатала экземпляр.
— Можно я дома почитаю, вечерком, в спокойной обстановке?
— Да, конечно! Это — твой экземпляр. Захочешь, выбросишь, захочешь — оставишь себе на память.
Наташа забрала рассказ и ушла, пообещав, что завтра придёт и скажет своё мнение. Но ни завтра, ни послезавтра она не пришла. Я заволновалась: неужели настолько обиделась, что и рассказать о своих претензиях не хочет. На третий день она пришла явно не в духе. Чувствовалось, что она намерена со мной решительно расправиться. Я струхнула.
— Наташенька! Прости, если что не так. Всё поправимо. Есть возможность всё исправить, отредактировать! Можно вообще удалить! Успокойся! Чем я так тебя обидела?
Смотрю, лицо немного просветлело, взгляд стал радушнее.
— Да нет! Рассказ неплохой, мне понравился. НО… Но только он не обо мне, а я просила обо мне написать.
— Не поняла! Да ты внимательно читала? Как это не о тебе? Твой характер, твоё тогдашнее отношение к людям, я неправильно описала? Или твои переживания плохо отразила? Давай спокойно разберёмся и я поправлю. Я же тебя предупреждала, что только по рассказу не смогу ничего хорошего написать.
— Да, успокойся. Всё ты правильно описала, но ты же ничего не написала о моих братьях, сёстрах…
— Постой, постой! Я писала о тебе, а они тут при чём? Куда я их вставлю? Какая их роль в этой, твоей трагедии? Твоей личной судьбе? Какая? Что? Они подожгли Лёшу? Нет! Они нашли причину пожара? Нет! Они даже не сочли необходимым заставить следствие работать. А те, вишь, отписались: " пожар произошёл по невыясненным обстоятельствам". Ха! Вот и надо было заставить выяснить обстоятельства.
— Они же не могли, Лариса! Руслан из своей Сибири не выезжает. Он же геолог! Кстати, ему присудили Ленинскую премию, разве это не стоит того, чтобы о нем написать?
— Милая моя! О всех твоих братьях и сестрах можно написать, но это — твоя семья, а не ты. Лауреат Ленинской премии! Да у меня подруга, кстати, тоже в Сибири запроектировала и построила город, за что и получила Ленинскую премию! Ой! Да Сергей — мой муж должен был получить Ленинскую премию за дворец работников Профсоюза. Все документы были отправлены, но… утверждать было некому: СССР не стало. Сёстры были депутатами? Так и я была депутатом горсовета аж два созыва. И таких в стране масса. Ну, что? Это родители у тебя хорошие: воспитали достойных граждан нашей страны, умниц и умников, патриотов. Только к твоей судьбе они непричастны. Извини! Кстати, я бы, пожалуй написала о твоих родителях. Интуитивно чувствую, что это — не совсем обычные были люди. Особенно, видимо, мама. Дай Бог ей ещё много лет пожить. Ты мне потом подробнее расскажешь о них. Хорошо? Ну, так что с рассказом делать? Удалить?
— Я подумаю. Сам рассказ мне нравится. Скоро Таня с Сергеем приедут. Интересно, что они скажут.
Действительно, вскоре приехали гости, да ещё и в бОльшем количестве. То есть кроме Тани с Сергеем приехала ещё старшая сестра Виктория. Ко мне Наташа забегала теперь «на минуточку» узнать, как я себя чувствую и проверить как растут мои овощи в теплицах. Всегдашний контроль! А ещё, чтобы пригласить на обед с шашлычком. Это по выходным, когда приезжала младшая дочь Лида с семьёй и племянница Наташи Ира. О! Как я любила бывать на этих обедах. За огромным столом рассаживались все: и взрослые, и ооочень взрослые и дети. Шумно, весело, радостно! Моя несбывшаяся мечта! После отъезда родственников опять заготовки на зиму. Короткие встречи, на которых я немного узнала о её родителях. На рассказ не тянет. Да и она и я вроде уже и перегорели. И опять она задолго до Нового года уехала в Калининград. К этому времени умерли почти все мои Ленинградские подруги. Не с кем стало и перезваниваться. Соседка Вера тоже стала стремиться избегать одиночества: стала ходить с группой пенсионеров с какими то палками — лечебная ходьба, потом — на какие то занятия по изготовлению маленьких поделок вроде детских игрушек, ещё в какой-то кружок, так что на меня времени уже не хватало. Хорошо ещё, что в гололедицу она снабжала меня продуктами и лекарствами. А я от одиночества начала хиреть. Даже рассказы писать не хотелось. Вроде бы уже обо всех друзьях, знакомых написала, о себе — тоже. Надо бы приготовиться к последнему своему часу: разобраться с бумагами, письмами, фотографиями, чтобы детям потом на это время не тратить, а не хочется. Надо бы и с вещами разобраться: что-то выбросить, что-то пустить в дело, что-то в тряпки, что-то перешить. Нет. Не хочется. Начинает наваливаться депрессия. О!!! Этого не надо! Этого я боюсь! Через это я уже проходила. Нет, нет, надо себя чем то занять. Гадкая старость! Глухота мешает нормально смотреть фильмы, слепота мешает нормально читать книги! Пока хоть работа в ноутбуке отвлекает от грустных мыслей. Скоро начну заниматься рассадой — будет веселее.
Однако, время летит быстро: быстрее, чем хотелось бы. Весна! Весна! Я уже на даче. А вот и моя Наташа. Сейчас мне достанется: «почему там ещё не вскопала? а это почему ещё не высадила? а на это зачем тратила силы и время?» Да, она у меня такая. И заботливая и требовательная. Трудно ей помнить, что я на 22 года её старше. Да и другие меня старушкой не воспринимают. Она посылает за мной внуков: «подите, скажите бабушке Ларисе, что сегодня будем топить баню. Пусть приходит».
— Тёть Лариса! Сегодня бабушка приглашает Вас в баню.
Вот так вот! В этот раз она приехала какая-то тихая, молчаливая. Когда она в первый раз после приезда пришла ко мне, то сразу сказала: «Мы маму похоронили. 91 год! Неожиданная смерть. Ладно. Потом расскажу. Пока не хочется.»
Подожду. Ещё не пришла необходимость выговориться. Посадки, прополки, поливы и отдыхи за чашечкой чая с мятой. Радости и горести от поведения внуков и внучек. Это её, конечно. У меня то уже правнуки, правнучки. Только ко мне они редко наведываются, а Наташа окружена ими. Время шло. Я уже и забыла про её поездку к родственникам, как она вдруг мне говорит.
— Ну, вот! Нет у меня больше мамы. Никак не смирюсь. Вроде как нормально, прожила 91 год, мне так и не дожить до таких лет. Прожила тяжёлую жизнь, то есть её жизнь прошла в тяжёлые времена. Но она никогда ни на что не жаловалась, о прошлом рассказывала скупо, а нам вроде бы и не надо было. А тут она нас всех удивила. Обескуражила. Да!!! Ну и дела! Мы, конечно многое знали и про папу, и про тяжёлые военные годы. Но сейчас мы сами в годах, мышление другое, многое стёрлось из памяти, а она так рассказывала, что многое вспомнилось, многого мы не знали, а кое- что осталось за пределами нашего понимания. Вот, послушай. Правда, складно, как ты, я не умею говорить, но хочется поделиться и узнать твоё мнение.
Рассказ Наташи.
День рождения отметили роскошно, весело. Мама была в ударе. Обычно тихая. молчаливая, тут стала разговорчивой. Вспоминала забавные случаи из моего детства, Таниного, Виктории, Руслана, Юры. Потом осеклась, вспомнив, что Людвига уже нет в живых. Не понятно: почему он умер? Да, он был старше нас — второй ребёнок в семье, 1938 года рождения. Да и был он здоровым человеком. В прошлом футболист, капитан команды, мамина гордость. На пенсии тренировал сборную какую-то. Постоянные разъезды на сборы, на матчи. А тут — постельный режим: прихватил радикулит. У кого его нет!? Но Людвиг уснул и не проснулся. Мама очень переживала. " Неправильно это, чтобы родители хоронили детей." Поэтому она требовала, чтобы все собирались чаще. Вот я и ездила к ним каждый год, а Руслан в основном звонил по телефону.
. Теперь ведь благодать: набрал номер и разговаривай в своё удовольствие сколько хочешь, глядя друг на друга. И детей можно показать и даже чокнуться на торжестве по поводу дня рождения мамы. Чудеса! В этот раз мама потребовала, чтобы Руслан приехал на Новый год. Чтобы этот Новый год встретить всем вместе. И Руслан прилетел. Новый год отметили радостно, весело, но я заметила, что мама как то притихла, замкнулась. Я поделилась своими наблюдениями с Таней.
— Мам! Ты чего такая молчаливая? Устала? Уложить тебя? Отдохнёшь, к чаю позовём! Виктория торт отличный испекла. Ну, что?
— Да, я действительно утомилась и не прочь прилечь. Только организуй так, чтобы там все разместились, мне хочется поговорить. Мне нужно кое что сказать.
Вот все и разместились вокруг кровати. Сидим, молчим. Чувствуем, что мама хочет нам сказать что-то очень важное, но тянет. То ли решиться не может, собраться с духом, то ли просто не знает с чего лучше начать. Напряжение возрастает. Я чувствую, что кто-нибудь сейчас скажет: «Ну, давай, мама, не тяни кота за хвост». Мама, видимо тоже это,. почувствовала, попросила подправить подушки. Тяжело вздохнула.
— Послушайте, мои дорогие! Я хочу сообщить вам очень важную, для меня очень важную весть. Мне это сделать очень трудно. Но… нужно. Не торопите и не перебивайте. ОХ! Помоги Господь.
Мы переглянулись. Мама не была верующей и Бога никогда не поминала.
— Я прошу у вас прощения. — Она подняла руку, останавливая наш вопрос. — Ваша мама -(долгая пауза. Ваша мама — убийца! Да, я убила…
— Кого? — вырвался общий выдох. — Кого?
— Ребёнка. Маленького ребёночка. — Мама заплакала, но продолжала говорить теперь уже как — то быстро, быстро, боясь остановиться. — Я не знаю его, не знаю, но знаю, что смерть какого-то ребёночка на моей совести. Я всю жизнь прожила с этой болью, с угрызениями совести. Пыталась даже пойти в церковь, покаяться, поговорить со священником. Ведь ходят люди, каются, исповедуются. А у меня не получилось. Какая то фальш мне показалась в этом, бездушие. Тебе накрыли чем-то голову, спросили имя и всё простили. «Бог простил.» А может и не простил, может надо просить и просить прощения у Бога, да знать, как это делать. В общем я от церкви ничего не получила. Мне стало ещё тяжелее жить в грехе.
Тишина. Мы после шока никак не можем придти в себя. Наконец Таня тихонько обратилась к маме.
— Мамочка, родненькая! Тебе ведь важно, чтобы мы тебя простили, да? Мы знаем, что ты на такое не способна, но коль такое произошло, то не по твоей вине. Лучше расскажи подробнее, разберёмся. Иногда, когда сам кому-то рассказываешь, то и самому становится яснее. Это я тебе как педагог говорю. Ты внутри себя перемалываешь одно и то же. Оно тебя и гложет. Психология советует высказываться, открываться кому-нибудь. Это очищает. Так что расскажи нам всё по порядку, во всех подробностях.
— Вот и я к такому же выводу пришла. Потому и собрала всех вас. Скоро мне менять место жительства: нельзя идти грязной. Да! Трудно, оказывается. Начну издалека.
Рассказ Наташиной мамы.
Мы в те годы жили на островах. Рядом с Финляндией. Наш посёлок назывался Гусь Хрустальный. Мы с вашим папой рано поженились. Ещё учились в техникуме,
когда у нас родился Руслан. Был 1935год. Но тут папа вдруг обнаружил в себе талант — его потянуло к живописи. Оказывается он хорошо рисует и без живописи жизнь уже не мыслит. Но его отец, ваш дедушка строго заявил, что пока не закончит техникум, ни о каких живописях речи идти не может. 1938 год. У нас рождается второй сын — Людвиг. Однако, и техникум закончен, можно попробовать свои силы в живописи. Папа решается и едет в Москву. Там он с блеском поступает в Суриковское училище. Его мечта сбылась! Он заканчивает первый курс. Вот он и дома! Сыновья растут красивыми здоровыми ребятами — папина гордость! Жалко расставаться, но учёба зовёт. Папа уезжает, а 30 ноября 1939 года начинается война с Финляндией. Ваш дедушка пишет сыну, требуя его немедленного возвращения. Папа возвращается. Оказывается, он записал себя и сына в добровольцы. «Надо защищать Родину, сынок! Кто, если не мы и не такие как мы». И они ушли на фронт. Там их разъединили. Так что воевали они порознь. Вскоре дедушка погиб. Папа ваш служил в морфлоте. Раз они десантировались, и папу отправили наблюдателем. Он залез на дерево, на сосну или на дуб, уж не знаю, чтобы лучше и дальше было видно. Но тут рядом разорвалась бомба. От дерева остались одни щепки. Папу нашли, но он не подавал признаков жизни, и его положили в морг. Там его обнаружили студенты: их послали перетащить трупы в братскую могилу. Они обратили внимание на то, что все мертвецы холодные и закостеневшие, а один — теплый и мягкий. Позвали врача из медсанбата. Тот подтвердил, что этот моряк живой и его вместе с другими ранеными увезли в госпиталь. Начались его скитания по госпиталям, так как он был весь чуть ли не в клочья разорван. Его много раз оперировали, собирая по кусочкам. Долечиваться он приехал домой. Какова была его радость и удивление, что у него уже три сына. Шурик родился.
— Ну, всё, — сказал он. — С мальчиками завязываем. Теперь твоя забота родить мне дочку. И я тут же забеременела. Всё бы ничего, да началась война с Германией. Ужас! Немцы как попёрли, не остановить. Страшно! Папа сразу же пошёл в военкомат, но ему отказали, так как ранения серьёзные, и он пока к строевой службе не годен. Папа очень огорчался, как вдруг его вызывают в военкомат и посылают в Ташкент в ВПШ — Высшую Партийную Школу, где готовят командиров и политруков. А я осталась одна. Хорошо ещё, что меня поддерживал и помогал папин отчим. После того, как дедушка погиб, бабушка довольно скоро вышла замуж, но это её не спасло от тоски, и она умерла. Отчим оказался очень хорошим человеком. Нас с папой он считал родными и к вам, к внукам относился с большой любовью. Да, вы помните его! Дедушку! Да, он вам был не родной, но это так считается по документам.
Итак, папка уехал, и я осталась одна с четырьмя детьми. Я же в 1941-ом как раз и родила Викторию. В поселке паника! Кто уезжает, кто считает, что и немцы — люди. Всё будет нормально. Тут стали организовывать эвакуацию женщин и детей. Дедушка уговорил и меня эвакуироваться. Помог собраться, перетащил нас на паром или на теплоход, уж и не помню. Ночь была тёмная. Ни одной звёздочки. Может и к лучшему. Немцы бы увидели и разбомбили бы. Ехали тихо, разговаривали шёпотом. Поднялся ветерок, потом ветер усилился, начало штормить. Сидим на чемоданах. а тут Шурик начал кричать. Я стала успокаивать. Встала, чтобы покачать: устоять трудно. Люди стали подходить, брать его у меня, качать, успокаивать. У меня же на руках грудная Викуша. Кто-то начал ворчать. Кто-то вообще хотел выбросить этого крикуна в море, а то из-за него могут все погибнуть. Их, конечно заставили замолчать, но Шурика ничем успокоить не получалось. Я дала Руслану подержать Викушу, а сама пытаюсь грудью накормить Шурика. Он даже грудь не брал. Я устала и морально и физически. Ругала себя за то, что согласилась на эту авантюру. Наконец, Шурик успокоился. Я покрепче его к себе прижала. Плывём. Плывём в Кронштадт. Всё таки крепость! Надёжное должно быть укрытие! Вот слегка замаячил берег. Город в темноте. Огней не видно. Так в тишине и темноте причалили к берегу. Я с двумя грудничками, двое держатся за юбку. Спасибо людям: выгрузили мои чемоданы. Стою. Куда двигаться и как? Военные бегают, матросы бегают: никого не остановить. Но, дождалась. Подбежали какие то ребята, перенесли вещи куда-то. Может в камеру хранения. Я пошла искать медпункт, чтобы узнать, отчего ребёнок так кричал, может заболел и надо полечить. Нашла. Врач посмотрела на меня, на ребёнка, снова на меня.
— Женщина, а он давно перестал кричать?
— Не очень. Ещё плыли. Недолго плыли, а что?
— Да, как вам сказать. Умер ваш мальчик. Он замолчал, потому что умер.
Я стояла, смотрела на неё и ничего не понимала. Я что? Мёртвого к себе прижимала? Не может быть! Тепленький ребёнок был я его ещё во что-то укутала от ветра. Врач предложила мне сесть. Как сейчас помню, что я просто плюхнулась на стул. Жутко вспоминать. Я окаменела. Ни слёз, ни мыслей не было. Отупение. Дети сидели тихо: никто ничего не просил, не спрашивал. Врач попыталась забрать у меня сына. Вот до сих пор не могу вспомнить, как он оказался у меня на руках: я же его отдавала ей, она же его слушала, осматривала. Не важно. Важно то, что я его не хотела теперь отдавать. Она мне терпеливо раз за разом объясняла, что ребёнка надо похоронить, что она все бумаги оформила уже. Что мне лучше оставить ребёнка. Тут и кладбище есть. Утром она даст распоряжение и его нормально, достойно похоронят.
— Вам надо теперь об остальных ребятках думать. Надо найти пристанище, оформить карточки.
Я ничего толком не поняла. Оставила ей младенца и пошла. Куда? А, куда ноги несут. Кто-то из ребят стал хныкать. Это меня немного вернуло к жизни. Я пошла к домам. Никто сначала даже не открывал, хотя уже рассвело. Потом открывали, но в приюте отказывали. Наконец, измученных нас пустили на временный постой, выделив маленькую комнатку. Там мы в конечном счёте и остались жить. Я ничего не понимала и не знала. Оказывается, уже и в Кронштадте, и в Ленинграде — блокада. Продовольствие на строгом учёте. Местным жителям выдают карточки, а мне? Где, у кого и как получить карточки? Я привыкла жить за мужем — замужем. Все заботы — на муже. А тут его нет. Я растерялась. Я не жительница Кронштадта, значит — не на учёте. Надо стать жительницей. Как? Те, у кого я остановилась, прописывать у себя не хотят. Считают, что при четырёх детях я могу у них отобрать всю квартиру. Нда!!! Мы начали голодать! Надо работать, а куда мне вас, малолеток определить? Пыталась побираться, а кто подаст, когда крошки на счету. Правда, я немного приспособилась: приходила в магазин на пункт раздачи с ребятами и стояла, ждала пока всех обслужат и тогда мне давали оставшиеся крошки, обломки хлеба, ссыпали рассыпавшуюся крупу, сахар. Потом и это перестали давать. Детей надо кормить, а мне ведь и самой надо что-то есть: иначе не будет молока, чем Викушу кормить? А тут смотрю, мои мальчики стали плохо ходить: ножки подгибаются, не держат. Ослабли ребята! Я так и не узнала, куда мне пойти, к кому обратиться. Молодая была и несмелая. Мне даже тридцати не было. От отчаяния я пошла в роддом. Зачем? Не знаю. Я тогда плохо соображала, но тут что-то сообразила. В роддоме я сказала, что у меня молока нет, грудную доченьку нечем кормить. Врач говорит: " покажите грудь". Я ей трясущимися руками вывалила правую грудь. Странно теперь вспоминать, но тогда у меня действительно правая грудь была пустая, висела мешочком. А левая полная, нормальная. Ею я Витюшу и кормила. Врач пощупала грудь, помяла, что-то спросила. Я что-то промямлила. Врач дала мне направление в молочную кухню. Там меня поставили на учёт, сказали, когда приходить за молоком. Тотчас мне выдали две бутылочки, предупредили, чтобы кормила по часам, и приходила ежедневно утром и с хорошо вымытыми бутылочками.
И я стала давать мальчикам молочко и действительно по часам, вернее по два глоточка, чтобы растянуть на весь день. Мальчики стали чувствовать себя бодрее, ножки стали сильнее. Как -то я пришла за молочком немного позже, когда народ уже схлынул и слышу разговор сестричек.
— Не знаю, что будем дальше делать?! Молока всё меньше и меньше! То молодая мама умерла, то ребёнок. Вчера всем не хватило молока. Знаешь, я что подумала: может написать объявление, чтобы мамочки, потерявшие ребёнка сцеживали молочко и приносили нам. Своего не вернуть, так другого спасти можно. А?! Как ты думаешь?
— Ой, не знаю, не знаю! Надо заказывать больше. В других кухнях, где остатки есть, пусть делются.
Я вышла на ватных ногах. Может, я забрала молоко, которого не хватило другому младенцу, и он умер!!! Из-за меня умер! Я его убила! Я! Я! Что делать? Как быть? Отказаться от молока? А ребята только — только стали крепнуть. Ещё пару дней я брала молочко. Потом стала брать одну бутылочку. Потом и вовсе отказалась. А тут, как в благодарность за мой поступок, боженька послал нам отчима — дедушку. Он приехал, пробрался как-то чудом в осаждённый Кронштадт. Узнав, что мы умираем с голоду, решил нас оттуда вывезти и ведь вывез! Правда, когда мы выгружались, оказалось, что все наши вещи украли. Все! Надо начинать жить с нуля. Нет, с пелёнок для Витюши. Вот и вся история! Тяжёлая история! Впервые я пожалела, что не умею молиться. Да и можно ли отмолить такой грех!
— Мамочка! — загалдели мы наперебой. Но потом все замолчали, давая слово Тане. Она хорошо умеет говорить — депутат! — Родная наша! Ты ни в чём не виновата. Они наверняка вышли из положения. Дадут один день по одной бутылочке. Мамочка чайком допоит. А ты, ты — герой! По теперешнему мать-героиня! Ты спасла от смерти двух сыновей, вырастила их патриотами, достойными гражданами своей страны. Вон Руслан золото нашёл! Оно очень стране нужно было! Перестань себя казнить. Твоя совесть чиста!
— Спасибо, Танюша! Всем спасибо, и, что выслушали, и что простили меня. Помогите мне до стола дойти: надо чайку попить: в горле пересохло.
— Лежи, лежи, мы сейчас все здесь пристроимся.
Чай попили почти молча. Что-то не хотелось ничего говорить, уточнять. Потом стали укладываться спать, хотя по времени уж надо было вставать. Утро! Я пошла поспать к Юре. Мама же на моей кровати осталась. Только разоспалась, как зазвонил, затрезвонил звонок. Юра открыл дверь. Слышу шёпот! Я вышла в прихожую, и сразу Таня кинулась мне на грудь.
— Мама умерла!
— Как умерла? Почему?
— Я никак не могла уснуть под впечатлением её рассказа. Чуть рассвело, я решила посмотреть, как она: спит или тоже не спится. Мне показалось странным, как она лежит, я подошла к ней и, не знаю почему, решила, что она умерла. Я взяла зеркальце и поднесла ко рту. Зеркало не помутнело. Я пощупала лоб — холодный. Вызвала скорую. Они сказали, что она умерла пару часов назад.
— Вот и всё,- вздохнула Наташа. — Руслан сдал билет, позвонил в Новосибирск, сказал, что задержится на десять дней. Жизнь, есть жизнь. Юра предложил разделить «наследство». Какое! Мама ничего не нажила. Но делить пришлось. Квартиру, в которой когда-то все мы жили, а последнее время мама там с Юрой жила, так и оставили Юре. Жили они с мамой скромно и Юриной пенсии им хватало на обоих. Правда иногда были траты на лекарство для Юры, у которого был рак. А мамина пенсия шла на книжку. Там что-то скопилось. У Юры была доверенность, так что не дожидаясь полугода удалось закрыть книжку. Мамины накопления поделили между остальными четырьмя наследниками поровну. Никто не был в обиде, никаких претензий, ссор, козней, как принято сейчас. Я там отметила свой день рождения в феврале, потом — 8-ое марта. И вот, наконец приехала. Спасибо тебе за перчики. Отличная рассада. Вот так — то, — закончила свой рассказ Наташа.
Послесловие.
Мне хотелось о многом её расспросить. Об отце, например. А впрочем, я ведь кое что знала. Например, что он, окончив ВПШ, был направлен на Ленинградский фронт в танковые войска. Ещё раз был ранен, но вернулся в строй и дошёл до Берлина. Вернулся уже в Калининград, ему дали двухкомнатную квартиру, где он со своей огромной семьёй прожил всю жизнь. Я говорю «огромной» потому, что после войны в 1048 году родился Юра — третий сын. Отец Наташи заявил жене, что «непорядок»: в стране равноправие, а потому нужны ещё две девочки. Шутки, шутками, но послушная жена родила ему Наташу и следом Татьяну. Три на три! А жили они восьмером всё в той же двушке. И жена, и друзья капали на него, чтобы подал заявление в горисполком на расширение жилплощади. Убеждали, что он получит в первую очередь: и как многодетный, и как заслуженный воин — офицер с кучей наград, ранений. Ни в какую! Упрямый был. Возможно, ложная гордость не позволяла. Возможно, он считал, что он не должен просить, ему сами должны предложить. Уж не знаю. Наше правительство, вернее, его проводники никогда не отличались внимательным отношением к своим гражданам. Да! Ну, тут уж начали разъезжаться дети по институтам. Заводить свои семьи, да ещё и в разных городах. Всё просторнее и просторнее становилось в квартире. А тут и сам умер — стали сказываться раны. И остались в этой двушке только Юра с мамой. А теперь один Юра!