Однажды в монастыре

Холодный осенний ветер шуршал листьями старого дуба. Не молодой мужчина с грубыми чертами лица разогнув затекшую спину, посмотрел вверх. Несколько листьев, оторвавшись с ветвей, бесшумно опускались к нему, будто выбирая лучшее место для приземления. Когда они приземлились на землю, мужчина вновь склонился над козлами, перехватив удобнее пилу, вонзил ее зубья в древесину.
Распилив очередное бревно, он, смахнув капли пота решил сделать передышку. Глянув по сторонам и приметив подходящую чурку, он присел на нее и только сейчас увидел не молодого монаха, внимательно наблюдавшего за ним. Заметив, что на него обратили внимание, монах приблизился неслышными шагами.

— Сын мой ты, долго так будешь мучаться, — тихим голосом произнес он, — пилить надо с внешней стороны опор — тогда пилу закусывать не будет.
Мужчина поднялся с чурбана, на ноги и осмотрел незнакомца тяжелым взглядом карих глаз. На вид монаху было лет шесдесят пять, темная борода ещё больше старила его лицо, накидывая парочку лишних лет. Взгляд был спокойным, и немного печальным.

— Да, вот как то не подумал, — кивнул мужчина, — благодарю вас святой отец за совет.
— Как звать тебя сын мой? — спросил монах.
— Данилом.
— Давно ты здесь?
— Второй месяц пошёл, — неожиданно для себя разговорился обычно немногословный Данил, — в позапрошлом году семь месяцев истопником отработал, а теперь вот… в послушники подался.
— А помню, помню, — кивнул головой монах, — видел тебя пару раз в обители. Работал усердно, поручения выполнял добросовестно. Выправка у тебя сын мой приметная. Военный?
— Бывший, — мрачно буркнул Данил и переложил пилу из одной руки в другую.
— Разные судьбы у послушников, разные жизни. Но военные здесь не редкость. По глазам вижу, хлебнул ты горя, сын мой.
Монах замолчал, как будто бы ожидая ответа на вопрос, который не задавал. Данил шмыгнул носом и бросил на монаха короткий взгляд.
— Разное в жизни бывало, — неохотно произнес он.
— Воевал?
— Если этот дурдом можно войной назвать… Тогда да воевал.
— Истину глаголишь, — вздохнул монах, сразу поняв, о какой войне идёт речь, — люди на одном языке гуторят, крестятся так же как и враги, а затем идут и убивают друг друга. Любая война губит наши души, но такая совсем против всего что есть человеческого идёт.
Послушник ничего не ответил. Ему, не очень нравилось, когда к нему лезли в душу без приглашения. Может быть, именно от этой привычки он и сбежал, оставив мирскую жизнь за воротами старинного монастыря.
— Прости святой отец, но мне работать пора, — глухим голосом произнес он и шагнул к козлам.
Подняв с земли бревно, он попытался положить его на опоры, но вдруг, вскрикнув от сильной боли, схватился за правое плечо, неловко выронив бревно на землю. Старый монах тут же оказался рядом с ним.
— Вывихнул сын мой??
— Да нет отче, там другое, — поморщившись, ответил послушник, — ничего, скоро пройдет.
Через несколько минут боль немного утихла. Монах, молча наблюдавший за мужчиной, поднял упавшее бревно и положил его на опоры.
— Ранение? — спросил он.
— Угу, — кивнул Данил, — четыре года уже покоя не дает. Вражеская пуля связки зацепила. Доктор говорил, что больше двух килограмм поднимать категорически нельзя, но я навострился — чуть что, на левую руку вес переношу, а правой поддерживаю. Сейчас вот что-то немного поспешил…
Новый сильный порыв ветра сорвал с дуба несколько листьев и опустил их на землю. Монах стоял и молча наблюдал за их полетом, а Данилу неожиданно захотелось выговориться — слишком уж долго он всё держал в своей душе.
— Мы тогда должны были занять высоту. Ну как высоту… Так небольшой холмик у деревни. Был получен приказ выбить противника и занять оборону до подхода основных сил. Сделали. У нас шестеро раненых, у них четверо убитых. Они отошли, закрепившись на соседнем пригорке. Пару дней постреливали конечно, но на рожон никто из них особо не лез. А потом завелся у них какой-то снайпер зверь — за три дня пять двухсотых. Меня в плечо подстрелил, гад. Вроде пустячок, а кровищи столько было, что в больничке ещё недели две куски засохшие отколупывал.
Данил вздохнул тяжело и, поморщившись, притронулся к больному плечу.
-После операции сказали, что боец из меня теперь как с ,, дерьма" пуля — рука выше пояса с тех пор и не поднимается. Дембельнулся, посмотрел на всё со стороны и подумал — может Бог меня тогда уберег от того стрелка? Тех двоих парней он сволочь в грудь пометил, а меня в плечо. В общем, помыкался немного, и понял, что инвалид никому в нашей стране не нужен, да вот подался сюда — может получится у меня от крови отмыться — я ведь там тоже не ромашки собирал, — он ненадолго замолчал, а затем, вынырнув из тяжелых воспоминаний, посмотрел на монаха, — ты прости, меня святой отец, нахлынуло чего-то… Ты сам-то давно здесь?
— Четвёртый год, — задумчиво ответил тот.
— А как пришёл сюда?
Монах молча смотрел на дерево, поскрипывающее под сильными порывами ветра, и, казалось, что не слышал вопроса.
— Ну, воля твоя, не хочешь — не говори. Пойду работать, вроде отпустило немного.
Данил поднял с земли пилу и подошел к козлам.
— Давай я тебе помогу помогу, — предложил монах, — вдвоём то всяко легче будет, чем одному.
— Да не нужно, спасибо, — отмахнулся Данил- сам справлюсь потихоньку.
— Ну, тогда Бог в помощь. Но сильно не усердствуй сын мой — побереги своё здоровье.
Данил кивнул и приступил к работе, но через несколько секунд остановился и снова посмотрел на монаха.
— Вот скажи мне отче. Разве это был не знак свыше? Двоих парней без промаха, а меня зацепил в плечо. Это же не случайность какая-то? Не просто так ведь?
— Ветер сегодня сильный, порывистый, — глядя на дерево, произнес монах, а затем, посмотрев в глаза послушника, добавил, — прям такой же, как в тот день.
Данил смотрел вслед уходящему монаху.А ветер срывал с дерева новые листья. Они падали на землю и замирали. Жёлтые, багровые и даже совсем зелёные.
Похожие на те что были перед боем за тот холмик…
А послушник стоял и смотрел в след странному монаху.