Автобус.

Меня кто-то толкает в плечо. Я просыпаюсь. За окном темно и наш автобус стоит около какой-то остановки на окраине города. Меня толкнул мужчина с сумкой, который видимо только что зашёл в наш автобус. Он неуклюже ставит свои вещи на верхнюю полку. Я пересаживаюсь на другое сиденье у окна. Автобус трогается. Мужчина долго не садится и что-то ищет в своем рюкзаке, затем кидает его к своим вещам на полку. Он сел и сразу же начал смотреть в телефон. Это толстый мужчина от которого несет сигаретами и запахом пота. Футболка в районе подмышек пожелтела, а лоб его весь в капельках пота. Золотая цепь висит у него на шее и она настолько тяжелая, что кажется будто она врезается ему в кожу. Он расставил ноги так широко, что мне пришлось попихаться с ним. Но он как будто не чувствует моих толчков. Веселая поездка намечается, ведь ехать около десяти часов. Осталась последняя остановка и дальше до пункта назначения. Фонарей становится все меньше, а пейзажи каменных джунглей уже давно сменились просторными полями. Автобус останавливается. С металлическим скрипом открывается передняя дверь.
В нее входят трое мужчин. Первый в камуфляжном костюме, с бородой и зачем-то в солнцезащитных очках. Он быстрым шагом направляется в хвостовую часть автобуса. Второй — в красной бандане, закрывающей лицо, и в куртке цвета хаки. Он встаёт в середине прохода, как раз рядом с жирным мужиком. Я сижу и жду, когда мы уже поедем, рассматривая капли дождя на стекле. Третий встаёт в самом начале. Он лысый и с шрамом на пол лица от левого уха до левой ноздри. Он смотрит на нас бешеными глазами. В окне я вижу отражение человека, который стоит рядом с нами. Его куртка затерта на локтях и к рукавам пришиты какие-то нашивки. На тыльной стороне ладони видны татуировки. Вдруг я вижу, что из под куртки у него выглядывает кобура для пистолета. Тут же в автобус заходит четвёртый. В кожаной куртке и клоунской маске на лице. Он достаёт пистолет, прикладывает водителю к виску и громким, на удивление спокойным басом говорит:
— А теперь поедем туда, куда мы скажем. Автобус захвачен.

Автобус рассекает тёплый ночной воздух где-то в полях. По приказу захватчиков мы уже несколько раз повернули. Они собрали все телефоны. Драгоценности и деньги остались у нас. Некоторые люди до сих пор спят, не зная, что они уже заложники. Мужик рядом со мной потеет ещё больше. По бокам, где прорисовывались складки, образовались темные пятна. Он что-то бормочет. Из его рта воняло, как на мусорке. Он не чистил зубы, наверное, месяца два. Ноги начинают онемевать из-за того, что постоянно согнуты. Колени начали стонать и требовать, чтобы их выпрямили. Я не могу шевельнуться, одно неверное движение и они меня пристрелят, это точно. Они предупредили об этом. Лысый человек с шрамом говорил:
— Нам на вас насрать, одним больше, одним меньше, сумма от этого не измениться.
После этих слов он взвёл пистолет и приставил к голове рядом сидящему человеку.
— Ещё раз рыпнешься, я тебе бошку снесу. — сказал он так, как будто делает это каждый день.
Люди просыпаются, удивляются, и им шёпотом все пересказывают. Мамаши с детьми тихо посапывают на задних рядах. А мужики, сжимая кулаки, готовы в любой момент дать бою. Когда автобус останавливается, они переглядываются между собой, говоря глазами: «пора». И только они собрались действовать, открывается передняя дверь и заходит ещё пара человек с автоматами наперевес. Они все были в военной одежде. Мужики снова переглядываются и в их глазах читается страх. Эти люди направили на нас свои пушки. Мамаши прижимают детей, чтобы те ничего не видели, закрывают им уши. Мужики уставились в пол стыдясь того, что они ничего не могут сделать. Они не могут защитить собственные семьи и свои вторые половинки. А я же думал, какого черта я не опоздал на этот автобус?
— Выходим по одному через дверь в центре, — приказал тот, что в клоунской маске. Мы сидели у этого выхода, но начали с конца. Детей забирали у мамаш. Они рыдали и кричали. Все выходили по одному. Исключение составила девушка блондинка с конским хвостом на голове. На руках она держала грудного, крепко спящего ребёнка. Наконец-то я разогнул ноги! Когда я вышел, меня сразу же берут под руки два бугая, которые стояли у автобуса. Они завязывают чёрную повязку мне на глаза и ведут куда-то.

Меня бросают на холодный бетонный пол. Здесь гадко пахнет мочой. Мне развязывают глаза и я вижу, что мы находимся в маленькой комнате. Настолько маленькой, что все мы (человек 50) можем здесь только или сидеть или стоять, прижавшись друг к другу. В небольшое окно под самой крышей проникал свет. Это был единственный источник освещения. Стены голые, в углах комнаты стоит пара ржавых труб, прикрученная к потолку и полу, с которых капает ледяная вода. У всех связаны руки и ноги прочными толстыми веревками. Все сидят на шершавом бетоне. А кто-то сидит в холодной луже около труб и уже воет от холода.
Тут я слышу, что рядом со мной кто-то постанывает. Сначала чуть-чуть, потом громче и громче. Раздается крик. Это ребенок. Та блондинка, что несла его выходя из автобуса, она сидит рядом со мной. Ее глаза густо подведены черным карандашом, а ногти накрашены ядовитым зеленым цветом. Ребенок лежит у нее на коленях.
— О, нет, тише, тише, — быстро начала девушка. Её большие очки в черной оправе блестят от лунного света. Коленями она пытается качать малыша. Очень медленно. Минут тридцать ребёнок орет не успокаиваясь. Он орет прямо мне в ухо, да так сильно, что кажется сейчас лопнут мои барабанные перепонки. Ребенок одет в синий комбинезон. Лицо у него все красное, распухшее от слез.
— Да заткни ты его уже наконец, — послышался голос где-то в дальнем углу комнаты. — и так тошно.
Все начали поддакивать. Девушка, глазами полного отчаяния, осматривает комнату и вглядывается в лица людей. Ее хвост уже давно растрепался. Она немного проводит языком по своим губам, будто собирая остатки сахара.
— И что же ты прикажешь с ним сделать? Он есть хочет.
Губы ее густо накрашены помадой цвета малины. С блестками. Ребенок кричит и звук отражается эхом от стен.
— Ну, так покорми, невозможно уже, — говорит уже другой голос.
— Да ты такой умный, я посмотрю, как я это сделаю? Руки то у меня заняты! — срывается она на крик.
— Я больше не могу.
— Я бы с удовольствием утопил его в этой самой луже, в которой сам сижу. Уже свой собственный зад не чувствую!
— Да вы тут все смелые, пока вас не видно, — говорит блондинка.
Я сижу с закрытыми глазами и просто жду, что будет дальше. Иногда в голове проскакивают мысли на счет того, что надо выбираться. Уверен, что сейчас у каждого так. В голове появляются сцены и кадры из фильмов, сериалов. Герои в беде, они попали в плен. Прямо, как мы. Они всегда спасались. Самыми извращенными и смелыми планами. Гениальными идеями. Но все эти кадры исчезают мгновенно от осознания того, что мы не в фильме. От осознания того, что пули не полетят мимо, если в нас будут стрелять.
— Спи, сыночек, спи. Скоро пройдёт ночь и плохие дяденьки нас отпустят. Только замолчи, пожалуйста. Тише, я куплю тебе игрушку.
Вдруг открылась дверь и она ударилась о стену с характерным металлическим звуком. Зашли двое. Один был из автобуса в клоунской маске и в черной кожаной куртке. Это он тогда приставил пистолет к виску водителя. Второй тоже был из автобуса. Со шрамом на пол лица и бешенными глазами. В правой руке он нес бейсбольную биту. Наступила тишина, только ребёнок надрывал своё горло. Они медленно подошли к ней.
— Заткни его! — сказал тот, что со шрамом.
— Я не могу, он хочет есть. Пожалуйста, дайте мне его покормить. Умоляю.
Дрожащим голосом заговорила блондинка. Ее губы слипались и разлипались во время разговора. Она смотрела прямо им в глаза. Человек в кожаной куртке достает свой пистолет и приставляет к маленькой головке малыша.
— У тебя есть пять секунд, сделать так, чтобы он заткнулся.
Ребенок кричит.
— Дайте мне его покормить, пожалуйста!
— Четыре.
Его голос был таким же спокойным, как и в автобусе.
— Просто развяжите мне руки и дайте покормить!
— Три.
Он пальцем отодвинул затвор и сглотнул слюну, накопившуюся во рту.
— Тихо, тихо, тихо — продолжала успокаивать мамаша, наклоняясь к нему ближе.
— Два.
— Он вам ничего не сделал! Это же всего лишь ребёнок. — сказала женщина, сидевшая недалёко от меня. Я сидел и просто смотрел на все это. А что я сделаю? Тут от дула до моей головы сантиметров тридцать вправо.
— Один.
Выстрел.
От крика ребёнка осталось только эхо, разлетающееся по комнате. Выстрел такой оглушительный, что мои барабанные перепонки чуть не лопнули. От боли и пронзающего писка в ушах я падаю на бок. Сквозь пронизывающий все клетки шум, как будто вдалеке, слышится крик этой девушки. Разрывающий все пространство крик матери, которая потеряла своё дитя. Труп лежит у неё на коленях с большой дыркой в голове.
Меня поднимает обратно в сидячее положение тот лысый мужик. Мои штаны заляпаны кровью. Ребёнок с открытым ртом лежит с запрокинутой головой. Его стеклянные голубые глаза смотрят на меня. Как будто он винит меня во всем произошедшем.
Девушка бьется в истерике. Клоун хватает ее за подбородок и наклоняется так низко и так близко к ее лицу, что кажется, он ее вот-вот поцелует.
— Оу, милая, прости. Я не думал, что ты так расстроишься, — он говорит это очень тихо, вытирая потекшую тушь с ее щек.
— Знаешь, а ты мне так нравишься. Такая беззащитная, такая сексуальная.
Черная слеза скатывается с ее щек.
— Отстаньте от нее уже! — говорит кто-то за его спиной. Он резко выпрямился и обернулся.
— Что ты там сказал?
— Я говорю, отстаньте от нее. Вы только что убили ее ребенка!
Человек в черной куртке смеется. Он просто заливается смехом, и всем в этой комнате неловко. Он кивает лысому со шрамом, и тот ударяет защитника битой по челюсти. Зубы и кровь летят во все стороны. Люди вскрикивают. Клоун снова наклоняется к блондинке и берет ее за подбородок.
— Все эти слезы, вся эта потекшая косметика. Признаться, так меня заводит, — говорит он. За спиной клоуна лысый избивает парня битой. Слышен треск ломающихся костей.
— Может, развлечемся у меня? Мне нужна девушка для одного видео.
Говорит он с ехидной и омерзительной улыбкой. Он размазывает помаду по ее лицу. Своим большим пальцем он лезет ей в рот, а она подчиняется. Он, кажется, обследует каждый ее зуб, словно стоматолог. Сзади лежит уже мертвый парень с проломленным черепом. Блондинка резко сжимает челюсти.
— Ах ты ж сука! — кричит он. Его большой палец истекает кровью. Но вдруг он опять начинает смеяться.
— Да, ты определенно мне нравишься, сучка. Возьму тебя с собой.
Лысый берет ее под руки и выводит. Клоун осматривает нас всех и его взгляд останавливается на мне. Он говорит:
— А ты что скажешь? Не заступишься за девушку?
— Просто не убивайте меня, пожалуйста. Я же ничего такого не сделал.
— Верно, верно.
Он немного поднимает маску и, закуривая сигарету, начинает почему-то улыбаться.
— А пойдем ка со мной.
Он поднимает меня и выводит из комнаты. За дверью мне на голову сразу надевают какой-то мешок и куда-то ведут.

Меня привязывают веревками к стене. Снимают мешок и я вижу, что посреди комнаты стоит стол. Дешевый деревянный стол. Сами же мы находимся в еще меньшем помещении. Здесь много прожекторов, в каждом углу, а напротив стола стоит камера. Клоун ходит по комнате и перевязывает свой палец, что-то бубня себе под нос. Иногда он подходит к лысому, они что-то обсуждают, клоун харкает на пол и идет дальше. Он часто подходит к зеркалу. Оно висит рядом со столом. Он что-то говорит. В комнате очень тихо, только слышно, как жужжат генераторы. Он сильно жестикулирует и часто делает вид, будто поправляет галстук. Он подходит к блондинке и проводит в центр комнаты.
— Скажешь хоть слово, сиськи отрежу, — говорит он и все в комнате начинают смеяться.
Он снова делает вид будто поправляет галстук на своей куртке. Берет блондинку за ее растрепавшийся хвост и натягивает его так, что ей приходиться поднять голову и открыть челюсть.
— Ну что, начинаем. Это же прямой эфир, да?
Ему утвердительно кивают головой.
Парень, что у камеры, поднимает руку и показывает три пальца. Два. Один. Он машет ладонью. На камере загорается красная лампочка. Рядом со мной стоит какой-то здоровяк и жует табак.
— Ну что ж, — начинает говорить клоун, — вы, наверное, все уже обыскались этот чертов автобус, не так ли? А он у нас!
Он начинает безумно смеяться.
— Значит так, наши требования. Мы хотим…— он чешет подбородок, как чешет его ребенок, которому сказали выбирать в магазине игрушек любую. Он тщательно выбирает цифру.
— Мы хотим, пять миллионов зеленых. Но-но! Хочу уточнить одну вещь. Не думайте, что кто либо из этих 50 человек ценен для нас. Может быть он ценен для вас, но… В общем, мы можем делать с ними все, что захотим. Нам наплевать на них и на их крики. Цена от этого не уменьшиться.
Он очень резко сжимает хвост девчонки и ударяет ее лицом о зеркало около стола. Грохот разбитого стекла до сих пор слышится у меня в ушах, но этот звук накрывает новой волной. Волной крика блондинки. Осколки разлетелись по всей комнате, на столе отблескивают несколько. Он ударяет ее голову об стол, да с такой силой, что ножки чуть не надломились. Ее очки разлетаются вдребезги. Она кричит, ее лицо все залито кровью, пара зубов уже выпало. Она пытается брыкаться, но руки у нее завязаны сзади.
Красная лампочка на камере все еще моргает.
Клоун начинает стягивать ее штаны одной рукой, а другой пытается расстегнуть свои. Она плачет и просит о пощаде. Просит не делать этого. Он говорит в камеру:
— Минут десять назад я убил ее сына.
И начинает смеяться.
Он долбит ее с такой силой, что она потеряла сознание. Он бьет ее по лицу, что бы та очнулась. Ее лицо — сплошное кровавое месиво, смешанное с черной тушью. Она пытается молчать, видно, как ей больно. Клоун то и дело смеется.
Когда он закончил, девушку отводят в какую-то комнату и, судя по звукам, там находится еще пара парней. Он кивает на меня. Меня развязывают и ведут к нему. Он просит стул и сажает меня на него. Стол передо мной весь в красных подтеках. Остались красные линии от зубов.
— Мне срать что будет с ней дальше, умрет она или нет, потому что ее сейчас имеют десяток моих парней. Я не тиран, что вы. Как вы могли такое подумать.
Он подходит ко мне сзади и я сглатываю слюну. Он кладет руку мне на плечо.
— Я не тиран, — говорит он в камеру, — я просто показываю, что могу с ними сделать и мне за это ничего не будет. Я могу их убить и вы все равно выплатите пять миллионов долларов. Здорово, не правда ли?
После этих слов он хватает мою голову и раскрывает челюсть. Я выгибаюсь от неожиданности. Подбегает другой мужик и достает мой язык. Чувствую грязь на его руке. Я чувствую холодное лезвие.
Кровь заполняет мой рот, и я сплевываю ее. Мой язык падает на пол. Глаза слезятся, я кричу. Кровь снова заполняет мой рот. Под моим стулом уже красная лужа, и клоун говорит:
— Мне это так нравится. Издеваться над ними, я получаю столько наслаждения от этого. Уведите этого мудака. А теперь поговорим, куда доставить деньги…
Меня берут под руки и выводят из комнаты. За какой-то дверью слышны крики девушки звуки шлепков и пощёчин. На меня надевают все тот же черный мешок и ведут обратно в комнату.

Все смотрят на меня ошарашенными глазами. Я лежу на полу и постоянно плююсь кровью. Подо мной уже образовалась окровавленная лужа. Пара кусочков языка плавает в ней. Кровь очень быстро наполняет рот. Все спрашивают меня, что произошло.
— Тебе чем-нибудь помочь?
Но я не могу ни сказать, ни показать, что я не могу говорить. Что мне, черт возьми, отрезали язык! Какой-то парень пододвигается ко мне. Я открываю рот и вытаскиваю обрубок моего языка. Фонтан крови обливает его. Он в ужасе кричит. Он говорит, что нам всем нужно выбираться, что нам нужно бежать. В этот момент, когда он уже встал и пытается вылезти в окно, открывается дверь и заводят блондинку. Точнее не совсем блондинку, ее белые волосы превратились в красные. Ее бросают рядом со мной на прежнее место. Они видят стоящего пленника и начинают избивать его.
Блондинка смотрит на меня окровавленными глазами. Только в уголках глаз виден белок. Под глазами у нее огромные синяки. Губы уже не малинового цвета. Они все изрезаны. Она смотрит на меня и улыбается своими красными зубами. Во рту у нее их осталось немного. Она кивает на меня, мол, спрашивает, как я. Я показываю, что не очень. Блондинка выплевывает изо рта что-то. Она говорит:
— Я взяла это со стола. Держала все время во рту.
Говорила она шепеляво и проглатывая несколько звуков.
— Я изрезала рот изнутри. Тоже себе почти отрезала язык. Нам надо бежать от сюда, срочно, пока они там все отдыхают. Я разрежу твои веревки, а ты развяжешь меня, а потом всех остальных, хорошо?
Я киваю ей.
Она подбирает большой осколок зеркала и пододвигается ко мне. Многие ее услышали и многие заметили ее ерзания. Те двое уже давно ушли, так что остался только автобус. Она режет веревку своими губами, одновременно разрезая свой рот. Когда я почувствовал свободу рук и повернулся я увидел, что осколок зеркала уже наполовину загнан в ее губу. Моя кровавая лужа разбавляется ее черными слезами.
Когда мы всех развязали толстый мужик, который сидел рядом со мной в автобусе сказал:
— Слушайте, мы все равно не справимся против них, у них оружие.
Тут же на него повалился шквал обвинений.
— Вот оставайся и сдохни тут, сука!
Выкрикнул кто-то из толпы.
— Я говорю о том, — пытается договорить он, — я говорю о том, что нам лучше скрытно пролезть в это окно.
И он показывает на окно под потолком.
— Нас тут много, и многие не пройдут. И что же мы будем делать?
— Не пройдут в основном мужики, — сказал басистый голос, — вот мы то и останемся, дадим бой. Может кто и пролезет. А все остальные подержат дверь и помогут забраться.
Я решил остаться с мужиками, потому что и так должен был скоро умереть от потери крови, да к тому же я не представлял свою жизнь без языка. Многие пошли помогать забираться девушками и ребятам в окно, а мы остались сидеть у двери. Нас было мало: я, толстяк и пара мужиков. Но мы решили, что этого хватит, чтобы сдержать первые толчки. Чтобы все мужики успели прибежать.
Кто-то разбивает окно и все сразу же стараются быстрее в него вылезти. Хотя все заранее договорились об очереди. В дверь уже начинают стучать и пытаться открыть. Я плююсь кровью, так что мне уже скользко упираться. В окно пролезли больше мужчин, чем мы подсчитали. Остались мы, которые держат дверь, да и двое, которые помогали забраться в окно. Уже слышны выстрелы. Мы все понимаем, что это конец, что мы пожертвовали свои жизни ради других. Мы понимаем, что сделали небольшой подвиг, и на душе становится так хорошо. Наверное, они уже бегут в лесу, все еще в страхе, но вот-вот найдут спасение, я верю в это. И тут один из мужиков говорит:
— Слушай, ты можешь пролезть в это окно, давай тебя подсажу.
Я не могу контролировать свои улыбку на лице. Ведь когда тебе предлагают спасение – трудно это сделать. Сплевывая кровь, я направляюсь к окну. В дверь все еще долбятся и толстяк уже падает от усталости. Меня подсаживают, и я наполовину вылезаю из окна.
Напротив меня стоит шеренга из людей, которые сбежали только что. На них на всех надеты черные мешки. Я поворачиваю голову направо. Тот лысый человек уже наставил на мою голову свой автомат.
Пули не полетят мимо.

14.08.2017.
Timor Mortis.
___________