Два зародыша

Идея соделания ребёнка своей природой для бессмертия была известным искушением с древних времён и стала смертельным поражением на сегодняшний светлый общий день. Это искусство было любимым начинаем рождающих через нехроматические изведения для соделания природы из своей плоти, которую в совершенстве можно сжирать безвредно, так как они не могут жить вообще. Многие врачи преследовали эту идею и у них в современности была игра в каком возрасте кого на омоложение по этому попущению убить, ему всё в имитации присвоения от обилия уже у них присвоений просто обосрать. Самое удачное забиение у них считалось вообще пресечь при согласии матери завести детей рождение потомка – они считали присвоили целый род человеческий и издевались как Боги над живым земли, заражая через половые их великие выделения всё цветущее иными от них ароматами. При том они всем говорили, это постоянно делая: «Мы не больные вам это делать! Это Бог» — при этом они имитировали веру, что Бог ими управляет и продолжали, издеваясь над Солнцем для приятных ощущений экстаза травли в невозможности рождения существующего здесь. Это завораживало их до оргазма без всякого секса, и они в опьянении озабоченности приятными вибрациями их полового органа говорили: «Да! Я тру! Ааа! Да! Страдай! ААА! Ааа! Я не дам тебе родиться, и ты меня не покинешь из-за верности ком не! Аааа! Ааа! А! Аааа!» — и так они тёрли свой половой орган и им было приятно им есть в цикле истязания переход возрождения, пришедшего соделываться здесь маленького представителя нашего вида, считая его до рождения ещё поражением просто, чтобы он или она получился сразу для их бизнеса изуродованным при рождении. На каждую неудачу они проявляли рефлекс: «Цык! Я всё рано победила и буду дальше бессмертной тереть свою писю. Мне приятно, и ты мне проиграло! Мне присно, и ты мне проиграло! Мне приияяятно! Бляяядь! Сука!». Они основали психиатрию, когда призрак начинал им сопротивляться и они научились их записывать для призыва, чтобы так прямо над одним и тем же существованием издеваться для его поглощения себе в половой орган, считая себя так бессмертными. Они стирали записи о своих смертях некромантией, чтобы никто не раскрыл как они над не рождёнными, издеваются половыми органами, не видя даже кто это.
Их идея в этом и лежала – сделать всё общество вокруг них, нанося им смертельные искалечения головного мозга их природой. Они не учли свою смертность и отлучение наслаждения от пресыщения в ломке органики с отторжением неизбежным по некроматическому правилу человеческого мяса от такого выжимания в ебле-поедание. К тому же физически такие истязатели в такой плотоядческой наркомании не могут постоянно мастурбациями всё равно призывать одно и тоже – они похожее призывают на адаптивные больше до рождения заражения, а калечили их чужие больше натяжкой, повторяя им импульс такой ебли через поражение в тканях текущего самца здесь.
Она до такой степени боялась рождение того, над чем издевается, что продолжала это делать. Её муж был блондином и его постепенно истязало от чего-то. Он начал ходить по колдунам и искать кто его проклял. Он пришёл к девушке-блондинке, что в этот день сидела в розовом свитере – она считалась искоренительницей дьяволов. Я присел на красивое ажурное бархатное кресло и поведал ей свои мигрени. «Я тоже так делаю» — ответила она мне наивно, на что я за её спиной впервые услышал ультразвуком нечеловеческим плач нашей звезды. Они уже вряд ли, став природой человеческой скорее, чем людьми, могли понимать боль тех, кому мешают даже здесь родиться. Меня даже передёрнуло от страха отчаяния перед чем-то могучим в человеческой природе. Это начало пугать меня, когда сидел перед этой девушкой: я почувствовал неприятное ощущение в голове, словно я желе сам изнутри, а моя душа лишь кусок гниющей плоти, но я при том ощутил некое милосердие к себе и это был последний раз, когда я это чувствовал.
На мёртвой плоти моей я ощупал мертвецом болящие два зародыша, над которыми они в призыве издевались. Я не знал, что мне теперь делать. Блондинка рядом с моим умершим телом звонила.
Они все сделали себя друг другу природой через пожирание от секса гипотетического перехода в регенерации плода человеческого. Если плод зависал в ткани, он забывал потом себя копировать и начинался грех зависти, где через секс каннибалящий кричал от того, что считал его им так съеденным. Они не понимали, что это лишь увеличилась часть их общей особенности – она распространилась отдельно от них тоже. Их это пугало до ужаса: они кричали. Пришла в помещение моя супруга и она увидел ужас перед ней прячущихся около моего трупа зародышей, что боялись рождаться от того, что она с ними делает.
«Я их вижу» — сказала она блондинке, — «Цык, подлец».
Меня вдруг начало трясти, но я не понял в чём причина. Моя жена упала рядом с моим трупом, побледнев. Блондинка только хотела звонить её заказчику, но я вспомнил, что забыл физически задохнуться и открыл глаза. Она не успела вскричать, так как я повалил её на пол и начал душить, но это не помогло. Трясущимися руками с жутко болящей головой я начал бить её ногами на полу от страха. Я никогда не знал, что так жалок… Она была в состоянии шока, но ещё жива, а продолжал трястись, не зная даже как её убить. В кабинет зашла рыжая девочка с обычным походным ножиком лет 14-ти и перерезала её артерии на шее, проткнув сердце. Я уже не слышал голос собственного рассудка, когда эта девочка проткнула сердце на плоти жены, которую я так любил. Девочка с безразличными глазами мне сказала:
— Заведите двух детишек с нормальной дамой, пожалуйста, раз вы их видели, — она смотрела на меня достаточно холодно, — они же вам помогли не умереть сейчас.
Я посинел, но пообещал, что это сделаю нормально, уходя из этого кошмара со слезами ужаса. Через несколько лет я сбежал в деревню и нормально завёл собственных детей. Наконец-то стали формой жизни эти истязаемые два зародыша, хоть и получились они обе блондинками…
Они постоянно от страха людей уходили меня спрашивая из деревеньки поиграть под этим голубым открытым небом, через которое им радостно мерцало этим синим светом Солнце, вдохновляя детей облаками во что им сегодня можно поиграть.
Они лазили по горам и срывали листья с кустов уже понимая, что их можно даже есть. Они не видел в леске на острове, окрученного речкой, как киллер снова убивал блондинку со стигматами с борделя. Да и увидь кто это – он бы не поверил.
Деревья плакали, стенали, от всех смертей, что их узнали. Песок от всех убитых снова кровь впитал, но в этот раз маг опыт потерял. Вода всех снова научила жить и двигаться вперёд, но не хотели люди слышать всё такое снова, так как дрожь уже берёт.
И задыхалась плоть в этом Аду – за трупом труп идёт, моля: «Рождение я жду». И им в ответ один лишь секс и рабство, чем отплатили всем они таким дегенератством. Им снова надо делать с этой точки свою плоть. И снова им искать пора от каннибалов точь. Они восстали, так как это знали…