Подменная няня ч.1-8 (Глава 1)

— 1 — - А вы, точно, знаете метод Монтессори?
В молодом женском голосе слышится недоверие: не так уж много нянек закончили специальные курсы и могут предъявить официальный документ. У меня, естественно, его тоже нет, но я не сдаюсь.
— Да, да! Не сомневайтесь! Этот метод мне очень хорошо знаком.
Моя собеседница – потенциальная клиентка, которой нужна няня.
— Я по этому методу постоянно в школе работала, — слегка приукрашивая собственные заслуги, заверяю я молодую мамочку. — Детям надо позволять делать все, что они хотят и ни в коем случае ни к чему их не принуждать.
— И как же вы работали? – требует подробностей многодетная Илона Витальевна.
Я пытаюсь представить ее – молодую, состоятельную, с тремя детьми. Как она выглядит? Что разрешает своим детям, а что запрещает?
Воображение тут же рисует портрет бывшей коллеги Виталины Ивановны. Чем-то у них имена похожи. Вот будет засада, если у них и характеры одинаковые!
— А вы сможете приходить вовремя и не опаздывать? – интересуется молодая мама.
Кажется, она о чем-то догадывается. Я опаздывала на уроки чаще, чем другие коллеги, а Виталина Ивановна, наоборот, приходила, ни свет ни заря, чтобы занять пост дежурного у лестницы. Она зорко следила за тем, чтобы все были в сменной обуви, в том числе и учителя. Опоздавшие попадали в особый список. Ее маленькие серые глазки с успехом заменяли камеры видеонаблюдения и на первом, и на втором этаже.
Точно оправдываясь за прошлые казусы, я бодро сочиняю:
— Я не привыкла опаздывать! — И прибавляю для красного словца: — Вы не волнуйтесь, пожалуйста.
Незнакомая леди молчит секунд двадцать, точно взвешивая все плюсы и минусы моей кандидатуры, и наконец, произносит нараспев:
— Ну ладно, приходите завтра к десяти. Адрес я вам скину.
А вот у незабвенной Виталины Ивановны голос был совсем другой, какой-то крякающий. Честно говоря, он меня раздражал не меньше, чем взгляд.

Мы попрощались с клиенткой, обе удовлетворенные достигнутым соглашением. Впрочем, «удовлетворительно» – это слишком слабая оценка моих эмоций. Глядя на свой смартфон, я чуть не расцеловала его. Андрюша Бабенко, помнится, от избытка чувств тоже как-то раз чмокнул меня прямо в нос. Я их тогда отпустила с английского за пять минут до звонка и строго-настрого велела не шуметь.
Услышав, что урок окончен, рослый шестиклассник с круглой бритой головой подскочил к доске и приобнял меня своими недетскими ручищами:
— Сенькью, Мария Петровна! От души душевно сенькью вас вери мач!
Я тогда еще не знала, что детей нужно все время держать в поле зрения и не поворачиваться к ним спиной, даже когда стираешь с доски. Еще мне было невдомек, что их строго-настрого запрещено отпускать, пока не раздастся спасительная трель. Мне не удалось увернуться не только от поцелуя, но и от запаха. Ядреный дух колбасы с чесноком стал для меня, как начинающего учителя, духом просвещенья.

Сейчас этот случай вспоминается так умилительно, а в тот раз мне сильно прилетело за нарушение сразу двух педагогических табу.
Как только смолк топот тридцати молодых ног и эхо ликующих голосов, дверь в мой кабинет резко распахнулась. Растопырив коротковатые руки и поддерживая себя в дверном проеме, точно картина в раме, Виталина Ивановна не стеснялась в выражениях.
— Ау! Вы чего делаете, «Мэри Поппинс, до свиданья»? Еще раз отпустите до звонка – напишу докладную! И пеняйте потом на себя! – прокрякала она, точно утка с заложенным носом.
— Директору! – донесся до меня последний кряк с конца коридора.
Я ничего не успела ответить и лишь моргала, уставившись на противоположную стену, хотя на ней кроме облупившейся грязно-зеленой краски ничего интересного не было.

Впрочем, теперь воспоминания об учительском труде в провинциальной школе приносят мне исключительно умиление. Это слово я, кстати, тоже выучила в нашей двадцать восьмой, где, помимо английского, мне доверили преподавать что-то вроде «Закона Божия».
Официально предмет назывался Духовное Краеведение Подмосковья, и на нем я рассказывала восьмиклассникам про монастыри и иконы:
— Так! Записываем! Икона Елеуса, по-русски «Умиление». Все записали? Изображает Богородицу, которая получила благую весть. А теперь смотрим ролик. После кино будете письменно отвечать на оценку. Кто хочет выступить с докладом, поднимите руки.
Не знаю, как детям, а мне этот предмет давался мне труднее всего.

— 2 —

Я больше не работаю на государственную школу с ее духовным краеведением. Няня – логичное завершение педагогической карьеры, начатой когда-то на факультете журналистики.
— Да ладно, не до жиру, мать! – резонно заметила подруга детства, которой я вкратце сообщила о новом назначении. – Тут профессора в няни идут, а ты всего лишь доцент. И кстати, расширь кругозор, почитай про этого Монтессори, а то вдруг она тебе экзамен устроит. Кто их знает – этих богатеньких?

Два месяца назад Ангелина надоумила меня зарегистрироваться на сайте, где состоятельные господа ищут домашний персонал. Некоторым требовались исключительно православные няни, некоторым – только мусульманки, но большинство указывало, что подойдет любое гражданство стран СНГ. В отличие от самопальных кадровых агентств, там не брали с несчастных соискателей комиссию за трудоустройство.
Позавчера я вспомнила об этом сайте и отправила туда свою анкету, к которой прилагалась старая фотография. Когда я делала это селфи, то еще только готовилась к карьере школьного учителя, поэтому и физиономия вышла такая умильная. Мне очень хотелось казаться терпеливой и ласковой. Последующие пять лет в школе убедили меня, что дети и родители ценят в педагогах совсем иные таланты.

Старая фотка на мониторе напомнила мне еще одну картину. Кроме уже упомянутого краеведения, мне доверили преподавать еще и мировую художественную культуру.
И вот как-то раз был урок в седьмом классе. Мы проходили русскую живопись. На экране проектора еле-еле виднелось нечто расплывчатое, но с передней парты можно было разглядеть кое-какие детали.
— Так. Картина Перова «Приезд гувернантки в купеческий дом». Русский реализм, вторая половина девятнадцатого века. Все записали?
Дети немного смолкли и зашуршали листочками. Анзурат — смышленая девочка из Таджикистана — спросила:
— Мария Петровна, а что такое «гувернантка»?
— Это прислуга, домашний учитель, — объяснила я. – Что-то вроде репетитора. Только она не каждый день приходит, а живет у хозяев в доме.
— А ко мне репетитор русского по понедельникам приходит! – важно сообщил футболист Семен. – А математика – по пятницам. А в остальные дни у меня тренировки.
— Ребята, вы отвлеклись! – прикрикнула я на них. – Свои частные вопросы будете на перемене обсуждать.
Мне не хотелось, чтобы дети догадывались, что я сама бегаю по ученикам после уроков. А тем, в свою очередь, незачем знать, что по месту основной работы я преподаю вовсе не те предметы, по которым натаскиваю их к ЕГЭ.
Так уж получилось, что английский я никак не могу забыть уже тридцать лет, а предметы общественного цикла мне пришлось выучить в аспирантуре для защиты кандидатской.
Анзурат глядит на меня с подозрением, как будто о чем-то догадываясь. Незнание многих русских слов не мешает ей тонко подмечать суть происходящего.
— Как пишется «гувернантка»? Через ГО или через ГУ?
— Через ГУ, — устало вздыхаю я и переключаю слайд.

Тогда, на уроке МХК, я и представить себе не могла, что когда-нибудь сама стану персонажем картины Перова. Зато теперь этот русский реализм привнес в мою жизнь и новые композиционные решения, и новые житейские вопросы. Впрочем, они новы лишь для меня. Я чувствую себя как институтка, которую выпустили из педагогического класса в Смольном. Но меня уже никак не назовешь барышней, да и пройденных классов набралось порядочно.
А вот курса молодой прислуги среди них не было.
Как склониться перед толстопузым купчной? Что протянуть ему своей дрожащей рукой? Как не потерять одновременно и достоинство, и жалованье?
Ишь, уставились на меня! Ну, чего разглядываете? Может, я и сама насквозь вас вижу, наниматели мои милые! Хозяин – тот еще ухарь, хозяйка – стерва, каких мало, сестрица ее – хитрая лимитчица, а детишки – под стать родителям. Сынок скороспелый – весь в папашу, а дочурка – вообще блаженная. Да этих детей учить – только портить!
Это мне так физик Мария Николаевна говорила про наших общих учеников, которым мы перемывали косточки после уроков.

Через размытый экран на меня тычет указкой мое собственное прошлое и объясняет смышленой Анзурат, чтО я есть такое.

Звенит звонок. Это снова Лина. Она беспокоится за меня, как сущий ангел:
— Душа моя, а у тебя есть рекомендации?
Рекомендаций, у меня естественно, никаких нет. Увесистая черная папка – мое педагогическое портфолио — не в счет. Вряд ли мать благородного семейства будет изучать дипломы и сертификаты.
Подруга согласна, что папку лучше не брать. Пускай так и пылится в прошлом.
— А насчет денег вы как договорились?
— Почасовая оплата. Как ты думаешь, а я справлюсь?
Мой добрый ангел знает, как важна для меня моральная поддержка близких людей. Институткам Смольного на их благом поприще оказывала духовную поддержку сама Дева Мария.
— Ну, ты же с тридцатью справлялась? – резонно спрашивает подруга. — А тут их всего трое. Завтра, кстати, день Серафимо-Дивеевской иконы. Икона умиления, слышала? Ты вот молитву выучи и повторяй про себя, если что. Ладно, я перезвоню.
Лина работает в своем офисе уже тридцать лет, и ей не до моих терзаний на новом поприще. Наверное, я не слишком доверяю духовным практикам, поэтому меня и носит по житейскому морю без руля и без ветрил. Мой добрый ангел в этом смысле – моя противоположность. Она верой и правдой служит хозяину-нефтетрейдеру, и не исключено, что им обоим помогают святые угодники. Чтобы продержаться в бизнесе столько лет у них, наверное, надо быть на особом счету.

Мне по душе больше научные методы. По запросу «книги о нянях» Гугл выдает 259 названий. Это художественная литература и нон-фикшн о выдающихся пестуньях, нянюшках, боннах и баюкальщицах. В основном это книги, посвященные няням знаменитостей. Правда, сами пестуньи не запечатлели на бумаге свой передовой опыт. За некоторых это сделали воспитанники по фамилиям Пушкин, Некрасов и Толстой, которых они учили русской культуре и краеведению. В двадцатом веке образ няни получил творческое развитие в экранном искусстве. Широкую известность приобрел отечественный мюзикл «Мэри Поппинс, до свиданья!», на котором выросло не одно поколение советских и российских детей.
Я ловлю себя на мысли, что снова готовлюсь к уроку МХК в восьмом классе. Интересно, как они там без меня? Помнят еще?
Я завариваю себе чай. От кипятка стекла запотевают, и я снимаю очки. Передо мной расплывчатое настоящее и такое четкое прошлое.

— 3 —

Когда мне было пять лет, мы поехали с мамой на Черное море – не то в Туапсе, не то в Анапу. Снимали жилье у хозяев – какой-то холодный сарай с удобствами во дворе. Меня угораздило подхватить двустороннее воспаление легких, и вместо того, чтобы загорать и купаться, я лежала на скрипучей кровати, рассматривая темно-зеленые стены. Мама ставила мне банки на спину, а я извивалась и ворочалась. Чтобы я не сбрасывала драгоценные стекляшки, она садилась рядом и читала мне вслух. Стоило кровати заскрипеть, как чтение прекращалось. Это было сигналом лежать тихо.
Детскую книгу, как и медицинские банки, нам дала одна очень добрая женщина, с которой мы случайно познакомились еще до моей болезни. Книжка называлась «Мэри Поппинс», а вот как звали ту женщину-доктора, которая меня спасла, я не знаю. Мы больше никогда не встречались.
Через несколько дней, когда температура немного отпустила, я взяла книжку в постель и стала разглядывать причудливые рисунки, выполненные тонким перышком. В них перемешивались реальность и вымысел, а на голубоватом форзаце была изображена главная героиня.
Позже, когда появился отечественный фильм, меня не покидало горькое чувство, что няню подменили. Она была совсем не похожа на мою Мэри Поппинс. Эта, киношная, была слишком милой и слащавой. А у той – настоящей, с обложки – на лице не было и тени улыбки. Наоборот, ее черный глаз косил, как у норовистой лошадки. Было совершенно ясно, что с такой не забалуешь и не будешь скрипеть о своих проблемах. Мощные ноги и маленькая аккуратная головка добавляли сходства с породистой кобылой, которая честно зарабатывает свой овес.
Уже потом, много лет спустя, я посмотрела диснеевский мюзикл по любимой книжке, где пестунья тоже пела и пританцовывала. Ее создательница — английская писательница Памэла Трэверс целых двадцать лет не позволяла Уолту Диснею превратить свою героиню в мультяшку.
— Мэри Поппинс не может петь и плясать, как какая-нибудь вертихвостка. Распевать фривольные песенки недостойно для гувернантки, воспитательницы, совершенно не в ее духе, — вдалбливала она волшебнику киноискусства. – Она не подслащивает горькое лекарство.
Чопорная англичанка со скрипом продала киностудии свои авторские права только в шестьдесят первом, когда оказалась на мели. Как она договорилась с советскими учреждениями культуры насчет своих авторских прав, история умалчивает.

«Мэри Поппинс» в волшебном переводе Бориса Заходера сопровождала меня все детство. Теперь она вместе с сотнями других книг пылится где-то на чердаке. Иногда мне хочется специально поехать на дачу, забраться на второй этаж по скрипучей лестнице, разыскать голубую обложку и перечитать страницы, которые я помню наизусть. А может, мне просто хочется вновь почувствовать себя маленькой и беззащитной девочкой, которую обязательно спасут.

А тогда, в чужом сарае на окраине южного городка, я старалась не скрипеть еще по одной причине. Стоило маме замолчать, как она начинала шмыгать носом, всхлипывать и вытирать глаза папиным носовым платком. А пока она читала – слезы на ее глазах высыхали. Я закрывала свои, и мне мерещилось что-то очень хорошее.

Самой большой мечтой было поехать на море с обоими родителями сразу. Они были простыми инженерами и брали отпуск в разные месяцы, чтобы увезти меня из тесной квартирки. Еще мне, конечно, хотелось младшего братика или сестричку, а лучше сразу двух, как близнецы Джон и Барбара. Я бы сама катала коляску в парке и сама кормила бы их из бутылочки.
Но это были всего лишь мечты. Я редко видела отца, который все время был где-то в командировках, зарабатывая на кооперативную квартиру. Мы тогда жили в секретном подмосковном городке с бабушкой и дедушкой. В этом городе делали ракету, которая вот-вот должна была лететь на Луну.
— Послушайте сказочку, вы, шалуны!
Корова подпрыгнула выше луны.
Боюсь, что нескоро появится снова
Такая прыгучая чудо-корова, — нараспев читает мама.
Я снова проваливаюсь в мягкую дрему. Мне грезится, что я попала в далекую страну, где на Луну летают коровы, а в парке оживают дельфины. В этом волшебном краю мне все время весело, потому что я проглотила смешинку от веселой шутки мистера Паррика.
Этот сказочный Мистер Паррик на рисунке чем-то похож на моего дядю Рудольфа, который тоже толстый и в очках. Только сказочный дядюшка добрый и веселый, а мой собственный дядя Рудик — злой и высокомерный. Шутки у него тоже совсем не смешные, а какие-то колкие и обидные. Я его боюсь и стараюсь не попадаться ему на глаза. Еще мне очень жаль папу, у которого он начальник. Вот было бы здорово, если бы Рудольфа Ивановича подбросило к потолку! Тогда бы он больше никогда не портил жизнь ни мне, ни своей жене тете Нане, ни папе, ни всем остальным родственникам. Пусть у меня, как у Мэри Поппинс, пусть будет лучше веселый и добрый дядюшка, который привозит на дачу вкусные пирожные и рассказывает веселые истории. И мама с папой, и бабушка с дедушкой, и тетя Нана с двоюродным братом Максиком, — все мы будем весело смеяться и пить чай на террасе, а потом пойдем на водохранилище запускать воздушного змея.

Но все это лишь мои больные фантазии. В жизни у папы секретная работа. Ему нельзя за границу, а вот в командировки — пожалуйста. Дядя Рудик с семейством сейчас расслабляется на дедушкиной даче. Чтобы я им не мешала, мама увезла меня на юг. Угораздило же меня тут разболеться!
Когда горячая волна поднималась особенно высоко и швыряла меня туда-сюда, то где-то на самом краешке сознания вдруг вспыхивал светлый образ, который протягивал мне руку и что-то говорил на непонятном языке.

— 4 —

Я протерла очки и села за компьютер.
Гугл показывает мне пеший маршрут до улицы Ягодной. Добраться туда на своих двоих я решаю не только из соображений экономии, но и для того, чтобы повторять по пути детские стишки и загадки.
— Здравствуйте, ребята!
Нет, как-то нерадостно получается.
— Привет, друзья!
Это уже повеселее.
— Давайте знакомиться! Угадайте, кто у меня сидит в рюкзаке? Будем прыгать и смеяться и не будем задираться! И не будем мы шуметь, потому что спит….
Я тренируюсь перед зеркалом ловко доставать из рюкзака маленького плюшевого мишку, который обычно сидит у меня на диване. Я давно уже не играла в игрушки, хотя некоторые мои ровесники уже нянчат внуков.

На нашей маленькой дачке почти не было игрушек. Так, пара медведей от старшего двоюродного брата, две мои куклы и Буратино, которого подарили на день рожденья. Чего этот пластмассовый герой только не вытворял! Пел песни, тормошил меня, наливал куклам чай и даже сам сочинял сказки. Когда спустя какое-то время к этой компании присоединилась мохнатая обезьяна Чита, то отец стал разыгрывать передо мной целые представления не хуже Уолта Диснея. Его безграничная фантазия обыкновенного конструктора позволяла не только виртуозно оживлять кукол, но и чертить двигатели космических ракет, которые летают до сих пор.

Большое зеркало висит напротив окна и отражает бесконечность. Кажется, что мой мишутка теперь, как космонавт, летит по предзакатному розоватому небу. Я вспоминаю папины фотографии с космодрома, куда его посылали в командировки. Наши родные – это тот космос, который мы изучаем всю жизнь.
Послушайте сказочку, вы, шалуны!

Семейное предание гласит, что один раз в отсутствии родителей я сильно разревелась, и двоюродный брат Максим стал плясать передо мной, лишь бы я успокоилась. Мы с ним были очень дружны, и у нас никогда и в мыслях не было потузить друг дружку.
А вот дети моей клиентки почему-то все время дерутся. По крайней мере, это можно понять из объявления «Требуется опытная няня, которая умеет разрешать детские конфликты.»
Ну ладно. Постараемся заняться чем-нибудь полезным, чтобы было не до драк. Будем разгадывать загадки, читать книжки, играть в куклы и машинки. Наверное, в доме есть игрушки, но и мой мишка не будет лишним. Может, маме там просто некогда поиграть с детьми, уделить каждому из троих свое внимание и подарить душевное тепло. Конечно, чужая тетя – это совсем не то, но я буду очень стараться. Если уж совсем будет туго, то переключу внимание мальчика на мой секретный прибор, а то и попрошу о помощи икону Умиления.
«Приими, всеблагомощная, Пречистая Госпоже, Владычице Богородительнице, сия честныя дары…»
Я ловлю себя на мысли, что снова готовлюсь к уроку Духовного Краеведения, но на сей раз совершенно серьезно.

Во время своего многостороннего и многострадального учительства я как-то не удосужилась собрать информацию о разных видах небесной помощи. Чего греха таить, ДКП я вела «сквозь зубы», по выражению директрисы, которая как-то заявилась на мой урок.
— Без огонька у вас получается, — выговаривала она мне потом. – Бездушно как-то. Надо уметь заинтересовывать детей. В следующий раз подготовьтесь как следует.
Чтобы подготовиться к ее следующему визиту, я купила в «Педагогической книге» красочный православный календарь и повесила его на доску. Каждому месяцу соответствовала нужная икона, однако святые лики не примиряли дерущихся детей. Шестиклассники на английском пихались локтями и лупили друг дружку учебниками по голове. Девятиклассники кидались ручками или плевались из них жеванными бумажками, предварительно вынув стержень. В восьмом ставили друг другу подножки, а Данилов и Кругляк из седьмого «А» как-то раз даже повалились на пол в проходе между партами.
Я тогда очень испугалась – но не того, что они переломают в драке руки и ноги, а того, что перевернут ведра, и вода растечется по всему полу.
Школа была старая, и крыша давно требовала ремонта. С конца февраля в кабинете английского, МХК и ДКП начинался сезон дождей. Я ставила в проходе два ведра и тазик, которые мне выделили для сбора воды, а на уроках с тоской глядела на сырое пятно на стене. Каждый день оно увеличивалось в размерах и уже расползлось настолько, что уже грозилось задеть электрическую проводку. Я писала служебки наверх, но это не помогало.
— Да у вас еще ничего, — стыдила меня директриса. – Вот в физике вообще караул.
В кабинете напротив не капало, а лило. Бедной Марии Николаевне, которая вела еще и географию, пришлось отодвинуть свой стол от этого Ниагарского водопада.
Обратиться к небесным силам из календаря ни мне, ни ей как-то в голову не приходило.
— Мне ремонт уже двадцать лет обещают, но уже три директора сменилось, — не унывала моя тезка.
Я поражалась ее стойкости, а она удивлялась, как я у них вообще оказалась. Наши светские беседы заслуживают отдельного упоминания.
— Ну вот скажите мне, Мария Петровна. Вы человек начитанный, интеллигентный. Каким ветром вас занесло в нашу глухомань?
— Ветром перемен, Мария Николаевна. Да и не глухомань у вас, а образцовый рабочий район в городе воинской славы.
— Ну вы прямо Мэри Поппинс, Мария Петровна!
— Вы совершенно правы, Мария Николаевна! Я прилетела спасать ваших детей от невежества и бескультурья. Сегодня на уроке ваш чудесный Царев открыл окно и стал плеваться на улицу. Мария Николаевна, мальчик может простыть!
— Ну, Мария Петровна, не судите его строго. Его мама в пятнадцать лет родила, тоже моя ученица. Зато сейчас у нее уже пятеро – не то, что у нас с вами.
— Ну, допустим, Мария Николаевна, Царева перевоспитать невозможно. А что делать с Василисой Денежкиной? Она визжит на моих уроках, как свинья, и у меня нет ни малейшего шанса ее перекричать.
— Что поделаешь, Мария Петровна! У девочки очень звонкий голос, а мама работает начальником РЭПа. Хорошо, что она хоть в тетрадке пишет. Поставьте ей «удовлетворительно».
— Ладно, Бог с ней. А как прикажете реагировать на Забродского? Он опять учинил комедию в начале урока.
— Поаплодируйте ему. Это наша восходящая звезда.
В классе у Марии Николаевны было тридцать три ученика, и все вместе они составляли адскую гремучую смесь. Чего они учинят в следующий раз – об этом я боялась и помыслить, на всякий случай заготавливая очередную контрольную.
К счастью, учебный год закончился без существенных ЧП. Стены и потолки в наших кабинетах просохли, и во всем здании затеяли большой ремонт. Учеников моей тезки распределили по окрестным школам и колледжам, а меня саму вновь подхватил и унес попутный ветер. Я покинула гостеприимный город, где пролетели два невероятных года, с увесистой черной папкой своих воспоминаний.

— 5 —

Сейчас в моем портфолио чего только не найдешь! И диплом за олимпиаду по православной культуре, и благодарность за мировую художественную.
И куда мне теперь все это культурное наследие? Разве что на чердак.
Нет, завтра у нас будет день исключительно культуры физической. Будем играть в мячик, скакать в скакалочку и кататься на велосипедах. А вечером, когда станет не так жарко, пойдем к пруду кормить уточек. Соседские дети будут кататься на карусели с моими воспитанниками. А потом мы вернемся в гостеприимный дом, где отдохнувшие мама и папа радушно встретят нас и напоят чаем Earl Grey. Потом у меня будет small talk со взрослыми, и они подпишут со мной годовой контракт. И все мы будем улыбаться, точно в кино.
Самые прекрасные сказки – это те, что мы сочиняем себе сами.

На следующее утро я с удвоенным энтузиазмом разучиваю загадки про животных – заек, мишек, белочек и других обитателей лесов и зоопарков. Про птичек есть тоже много интересного.
От экрана смартфона быстро устают глаза. Я снимаю очки и зажмуриваюсь.
Память зачем-то опять воскрешает пестрый образ Виталины Ивановны. На сей раз она танцует на школьном утреннике в честь окончания учебного года. Не успела она к нам устроиться, как ей тут же доверили классное руководство. И вот она отплясывает со своими пятиклассниками танец маленьких утят под зажигательную мелодию.
Праздник, как обычно, проходит в спортивном зале. Зеленые стены, зеленый пол. Я сижу на низенькой спортивной скамейке подальше от директрисы и старательно хлопаю. У меня тоже ведь были виды на этот класс, ведь это пять тысяч рублей прибавки. Но они достались новой коллеге, и она старательно изображает маму-утку.
— Ква-ква-ква-ква! – заливаются итальянцы Аль Бано и Ромина Пауэр.
Когда-то они были кумирами моей студенческой юности.
— Кря-кря-кря-кря! – кричат пятиклассники.
Наверное, они споются с новой классной.
Директриса благосклонно хлопает и улыбается. Она, в отличие от меня, довольна и праздником, и своим кадровым решением. У меня были объективные минусы, а у новой коллеги – субъективные плюсы.
— Кря-кря-кря-кря!
Я старательно хлопаю в такт, хотя этот птичий перепляс меня субъективно выбешивает. У нового учителя математики круп и бюст объективно превышают мои собственные раза в два, и она с огоньком вертит и тем, и другим. По-моему, дети очень даже заинтересовались. Вон одиннадцатый класс как ей аплодирует. Чего доброго, и на бис вызовут.

А ведь она неплохая тетка, в сущности. Ну да, слегка бестактна и не слишком эрудированна. Одевается, как огородное пугало, зато умеет влезть в душу и к завучу, и к директору. Неужели я до сих пор ревную ее к детям, которыми она с успехом командовала?
Скрепя сердце, я делаю неутешительный вывод, что она была для наших общих учеников гораздо большим авторитетом, чем я сама. Конечно, как сделать ноги с английского — на это они всегда были готовы. А вот как заставить целый класс рисовать после уроков какой-нибудь чудовищный плакат из серии «Наши полезные привычки» — для этого надо было обладать и харизмой, и драйвом и педагогическим даром.
«Падагагическим,» — поправила бы меня назидательно Мария Николаевна, делая акцент на южно-русское «г», и слово за слово, между нами опять бы возникла приятная беседа. Мы посылали бы друг дружке сигналы хорошего настроения, чувствуя себя на одной волне. Мы перебрасывались бы смешинками, и добрый юмор окрылял бы нас обеих.
Дети считали ее идеальным учителем, и они были абсолютно правы. Я училась у своей старшей коллеги секретам мастерства, а она, в свою очередь, щедро делилась ими со мной. Ее педагогический метод состоял из глубокого уважения к науке, крепкого знания своих предметов, понимания детей и умения вовремя сказать нужное слово. Воспоминания о чудесной тезке до сих пор наполняют мою душу тем высоким умилением, которое, в сущности, и есть любовь. Она всегда протягивала мне руку помощи, когда ее буйные питомцы вытворяли у меня на духовном краеведении черт знает что.
Тебе единой прикладныя, от нас, недостойных рабов Твоих…

Но мне пора отпустить воспоминания – и плохие, и хорошие — и готовиться к встрече с новыми детьми. Я нацепляю на нос очки, закрываю сайт с молитвами и прокручиваю экран в поисках зверей.
«Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы…» Нет, это совсем не то. Такой монолог уместно звучит на сцене, а не в детской. Детям лучше думать про беззаботных уток, чем про мертвых чаек. Интересно, а у Чехова была няня? О чем она ему рассказывала? Впрочем, это сейчас неважно. Мне нужны веселые стихи, а взрослые проблемы совсем не нужны.
Запах горелого возвращает меня в реальность. Кажется, я не выключила плиту.
Отскребая пригорелую кашу от кастрюли, я с ужасом понимаю, что всегда была лишь зрителем на детских праздниках, и что у меня нет никакого опыта их организации. А хорошая няня должна не только кашу сварить, но и детей развлечь. Причем одновременно.
Вчера вместо видео с детских утренников я пересмотрела десяток анимационных роликов. Рисованный персонаж с женскими гендерными признаками и писклявым микшированным голосом загадывал головоломки, которые тут же визуализировались на экране. У самого популярного видео было два с половиной миллиона просмотров. Вот оно, оказывается, какое сейчас – искусство загадывать загадки! Современные няни должны еще владеть технологиями, быть на «ты» с аватарами, а в идеале – сами ими стать.
Из зеркала на меня смотрит элегантная дама средних лет с благородной сединой. На мне легкое летнее платье с синими цветочками и синие босоножки. Я запихиваю в рюкзак куртку и зонт. К вечеру вероятны дожди.
— 6 —
Погода стояла чудесная, как и полагается в самом начале августа. Я вышла на шоссе, но вскоре пожалела, что не поехала на маршрутке. Солнце палило так сильно, словно решило восполнить недостаток ультрафиолета за две недели. Путь до Ягодной улицы, который на карте выглядел совсем недлинным, неожиданно растянулся. Пользуясь хорошей погодой, дорожная служба перекрыла центральную улицу коттеджного поселка и превратила ее в непреодолимую смердящую преграду.
К подошвам моих сандаликов сразу прилипает нечто черное, липкое и вонючее. Я безуспешно пытаюсь оттереть подошвы и успокаиваю себя, что это всего лишь горячий асфальт.

Еще лет двадцать тому назад в этом районе ближнего Подмосковья были поля и перелески. Может, чуть больше, чем двадцать, но меньше тридцати, это точно. Я знаю это, потому что уже три десятка лет катаюсь на электричке мимо этих мест. Новенькие домики подступили к железной дороге, и их крыши теперь хорошо видны из поезда. Это элитный коттеджный поселок.
Чтобы добраться до нужного дома в обход главной улицы мне пришлось делать хороший крюк по незнакомым проулкам. Я сильно запаздывала, и от этого в голову лезли досадные мысли. Разгоняя их, я стала рисовать будущую встречу в самых радужных тонах.
— Вы увидите, они очень послушные ребятки. С ними не будет никаких хлопот, — улыбнется Илона Витальевна Бэнкс и ласково спросит: — А где ваши рекомендации?
— Ну уж извините, — отвечу я. — У меня только медкнижка с собой. Я свое портфолио дома оставила.
— Вы, конечно, повторили метод Монтессори? – задорно пропоет она голосом солистки из группы «Ricchi e Poveri».
— Ну конечно, — радостно подпою я. — Хотите расскажу?
— Нет, я вам сейчас сама спою, — радостно подхватывает она и затягивает свой золотой шлягер: — Ma-ma-ma! Mamma Maria, ma-ma-ma-ma!
Чего только не полезет в голову на солнцепеке!

Интересно, а как моя миссис Бэнкс или лучше Signora Ricci представляет себе идеальную няню? На чем она должна приехать? Во что должна быть одета? Что у нее будет в руках?
На Ламборджини или, скажем, Мазератти прислуга вряд ли прибудет. Гуччи или Версаче, допустим, быть могут, но лишь с барского плеча или из сэконд-хэнда. Зато ей, poveri, вполне вероятно, посчастливилось купить на местной распродаже и Сантони, и Феретти. В самом деле, почему бы состоятельным господам не прихватить на свою villa удобного и привычного в эксплуатации работника? Кто их, богательких, знает? Да и с местными налоговыми службами не будет никаких проблем.

Солнце было уже в зените, когда я, наконец, доковыляла до указанного адреса и набрала нужный номер телефона.
— Видите дом, который от вас справа?
Предусмотрительная Илона Витальевна не стала доверять смартфону корректные персональные данные.
– Да, вон тот, с зелеными воротами. Идите туда. Я открываю.
Соседний дом я заметила еще от поворота на Ягодную. Это был не какой-нибудь двухэтажный особнячок с Черешневой улицы, а солидный трехэтажный особнячище. Бросив на него мимолетный взгляд, я вновь перенеслась на тридцать с лишним лет назад. Мне для этого даже очки не пришлось снимать.

Полукруглые мансардные окошки напомнили мне трехэтажный хостел в районе Бельсайз Парк Гарденс, где я снимала комнатенку под самой крышей. Высокие и светлые окна второго этажа будто приоткрыли портал в университетскую библиотеку, где я посиживала с утра до вечера. Из-за четырехметрового кирпичного забора нельзя было разглядеть белых колонн, но я не сомневалась в их наличии. Георгианский стиль делает акцент на парадной двери и окнах.
Целые улицы таких домов, построенных еще в начале XIX века, были в окрестностях Ридженс Парка, по которому я каждый день бодро топала в свой колледж. То, что и сам парк был назван в честь принца-регента – будущего короля Георга IV, я узнала значительно позже. А тогда, на стажировке в Европейской школе бизнеса, меня больше интересовали не архитектурные стили, а пивные и распродажи. Я тогда совершенно позабыла всю прошлую московскую жизнь с ее очередями и дефицитом всего съестного и импортного. Один раз, правда, я сделала небольшой крюк по парку, чтобы посетить местную достопримечательность – знаменитый London Zoo.
Уже на обратном пути, пролетая над гостеприимным Лондоном, я вдруг осознала, что это и был тот самый зоопарк, где когда-то в полнолуние справляла свой день рожденья волшебная няня. Чтобы звери смогли поздравить ее и повеселиться, она открыла все засовы и замки. На волю вышли львы, орлы, куропатки, рогатые олени, гуси и другие существа. В клетках оказались только люди, которые жадно поглощали то, что им кидали сквозь прутья.
«Дитя и змей, звезда и камень – все одно.»
Как же я могла забыть такое?

А сейчас мы поговорим про зверушек с маленькими обитателями noble mansion. Я хорошо повторила все загадки и стишки.
Калитка чуть лязгнула и открылась сама собой.
Я шагнула навстречу новым приключениям.
Четыре белые колонны поддерживали полукруглый портик над парадной дверью. Под ним меня уже поджидали четверо персонажей.

— 7 —

— Ну вы бы еще на час опоздали! Я уже хотела вам писать, что не надо приходить. Ну ладно, раз пришли, так заходите. Дети, это сегодня ваша няня. Мария, правильно?
Я сдержанно улыбаюсь Илоне Витальевне Бэнкс. Она ждет четвертого, и ее состояние мне хорошо знакомо.
— Вы до восьми сегодня. Будете подменной няней по выходным.
Из троих детей на меня смотрит только крепкий мальчуган, с такими же светло-русыми волосами, как у мамы.
— А мы думали, что вы уже не придете, — наконец произносит он, пронизывая меня своим вызывающим взором.
По сказочному сценарию, четырехлетний Майкл должен был подобострастно заглянуть мне в глаза с и спросить с дрожью в голосе: «Мы вам подходим?» Но этот четырехлетка оглядывает меня, будто вещь на распродаже, — с легким презрительным интересом и без намека на уважение.
— Это Миша, — представляет сына мать семейства. – А это Каролина.
Конечно, было бы смешно ожидать, что девочку назовут Джейн. Но ей тоже шесть лет, как по сюжету. В отличие от брата, она одета совсем не благородно – в грязные треники и такую же несвежую футболку. На лице у нее нездоровая мимика, а растопыренные пальцы и странные звуки, которыми она привлекает внимание матери, не оставляют никаких надежд на счастливый финал этой истории.
— Во! Во! – тычет она пальцем в мою сторону.
— Да не «во», Каролиночка, а няня. Мария, правильно?
Илона Витальевна умудряется говорить одновременно и с детьми, и со мной.
Я протягиваю девчушке плюшевого медведя из рюкзака. Она резко выхватывает его и прижимает к груди.
— У детей много игрушек, — недовольно бросает миссис Бэнкс. — Не стоит беспокоиться. А это наша Ки-ирочка, — подбрасывает она младшего, то есть младшую. — Она у нас пока не говори-и-ит. Да, Кися?
Крепыш-двухлетка скачет у нее на руках и по-детски радуется.
«Она же все руки оттянет! – мелькает у меня в голове. – Килограмм пятнадцать, не меньше.»

Сцена знакомства явно затягивается. Пора уже менять декорации и знакомиться с самим английским особняком.
— Так, дети, ведите няню в батутную. А вы давайте осваивайтесь, — бросает она мне на ходу. — Вы ведь до восьми сегодня? Обувь можете в любой свободной ячейке оставить. Чем это пахнет так странно?
Она принюхивается, уловив запах свежего асфальта на моих подошвах.
Я скидываю сандалеты и спешно сую их в самый дальний угол.
— Илона Витальевна, а у вас есть какие-то особые требования, правила? Ну, что совершенно нельзя или что, наоборот, очень желательно? — стараюсь я отвлечь ее от своей проблемной обуви.
Она смотрит на меня усталым бесцветным взглядом. Видимо, ей так надоели няньки, которые сменяются в этом доме, как перегоревшие лампочки. Молодые и постарше, они все от нее чего-то хотят – денег, разъяснений, чая с пирожными. А ей хочется, чтобы ее, наконец, оставили в покое на диване перед телевизором и не мешали смотреть любимые сериалы.
— Да вы осваивайтесь. Там видно будет.
— Пойдемте, — деловито берет меня за руку Миша-Майкл, но тут же выдергивает ладонь и тычет пальцем вниз, на белоснежную мраморную плитку: – У вас упало.
Это Каролина-Джейн уронила Мишку на пол. К счастью, у него все лапы на месте. Он очень хороший, и я его никому не отдам.
Я засовываю своего помощника обратно в рюкзак и, озираясь по сторонам, замыкаю процессию.
.
После тесной обувной наш путь лежит через светлую прихожую, украшенную гравюрами. Отсюда можно подняться на верхние этажи, Мы проходим мимо двери в какую-то хозяйственную комнату, где я виднеются чемоданы и коробки. Справа еще одна дверь, но она закрыта. Сразу за чемоданной — дверь с золоченой ручкой и табличкой WC, а чуть дальше — просторная кухня-столовая в стиле «прованс». Из нее можно выйти и во двор, и в ту, закрытую комнату, и в каминный зал. На полу в зале лежит чья-то шкура, а над самим камином висят оленьи рога. Я догадываюсь, что долгими зимними вечерами хозяин дома собирает всю семью перед камином и рассказывает об удачной охоте.
Наконец, мы попадаем в детскую, или батутную, как ее тут называют.
Мне хочется зажмуриться, а потом открыть глаза и поморгать, чтобы окружающая меня сказка исчезла. Но это не сказка, а всего лишь первый этаж. Там наверху еще два. И на них ведет ажурная лесенка с белыми перилами. Чтобы малыши не свернули себе шеи, каждый пролет заботливо перекрыт изящным заборчиком с замочком.
Илона Витальевна уходит в кухню, откуда доносится еще один женский голос. Я остаюсь лицом к лицу с тремя малолетними представителями высшего класса и напрочь забываю все, что учила про психологию детского возраста.

Из огромного зеркала во всю стену на меня глядит растрепанный аватар в белых носочках и пестром платье. Маленькие хозяева уже не обращают на меня никакого внимания и залезают на свой батут. Кроме него в зале несколько шкафчиков для игрушек, пластиковая горка, две маленьких парты, домашний кинотеатр, инкрустированный столик красного дерева и величественный кожаный диван, тоже покрытый чьей-то шкурой. В комплекте с диваном два таких же гостеприимных кресла. Потолок позволяет детям подпрыгивать очень высоко, пол покрыт мягким светлым паласом, а огромные окна поддерживают освещение целый день.
Дети резвятся на батуте, но лучше всех получается у Кирочки. От радости она то и дело вскрикивает, и у меня замирает сердце. Малютка прыгает то на ножках, то на четвереньках, то на спинке. Налетая на неловкую старшую сестру, она ревет, как сирена, и стремится ее ударить.
— Ребята, а вы там лбами не столкнетесь? – писклявым голосом спрашиваю я, но никто из троих не нуждается в моей заботе. Они прыгают, как заведенные. Я на всякий случай, включаю хрустальную люстру, чтобы им было лучше видно друг дружку, и с опаской сажусь на краешек величественного дивана.
Мне надо поскорее тут освоиться, но как ты освоишься в особняке, если бОльшая часть твоей жизни прошла в малогабаритной квартире?
Надо занять детей чем-то полезным и веселым, чтобы хозяйка дома была довольна. Вот она входит в батутный зал, слегка переваливаясь из стороны в сторону, как большая утка.
— Ну как вы тут? Веселитесь? Вы музыку им включите, — советует она мне и ставит на стеллаж переносную колонку. – Мы только что с моря приехали. Там дети на пляже все время танцевали. А как потанцуете, идите в сад. Велосипеды и мячик на крыльце. – Ее голос теперь не требовательный, а такой же бесцветный, как и глаза. Видимо, каждой новой няньке она повторяет этот хорошо заученный текст. — Каролиночка любит кататься на качелях. А еще она у нас любит читать. Да, Каролиночка? Обедаем мы в три часа.
— А спите во сколько? – робко интересуюсь я. – Ну, дети спать будут после обеда?
— Да, — спать я их сама положу, — поглаживает она свой живот в коротком домашнем халатике. — Вам только Каролиночку уложить. Это наша принце-е-есса!
На шее у шестилетней инфанты вис ит золотая цепь толщиной в детский указательный палец. Такой же увесистый крест свидетельствует, что мои новые наниматели – люди серьезные, к небесной помощи обращаются по чину и готовы дорого платить за нее.
— Вы пока можете посмотреть альбом – подает мне хозяйка увесистое портфолио. – Тут вся ее биография. Вы, вообще, осваивайтесь, присматривайтесь.
Я с благодарностью принимаю рекламный материал в дорогом переплете.
Миссис Бэнкс включает музыку, переводит взгляд с меня на детей и начинает хлопать в ладоши в такт музыке.
— Арам-зам-зам! Арам-зам-зам! Гули-гули-гули-гули-гули- арам-зам-зам!
Я тоже верчу головой, как подстрелянная утка. Что мне надо делать? Рассматривать фотки или плясать?
На третьем куплете она начинает пританцовывать. Я вскакиваю с дивана и стараюсь безошибочно повторять ее движения с дурацкой улыбкой на лице.
Темп музыки ускоряется.
Дети слезают с батута и начинают носиться по комнате.
Илона Витальевна притаптывает в такт музыке, вертя руками и головой.
Я с ужасом гляжу на ее живот и тоже начинаю вертеть руками, головой, крупом и бюстом.
Музыка звучит все быстрее. Каролиночка падает на пол. За ней Кирочка. Они обе болтают ногами в воздухе.
Илона Витальевна тяжело вздыхает и выключает колонку, а затем и вовсе уносит свой внушительный живот, не удостоив меня взглядом.
«Наверное, она вечером будет просматривать запись с камеры,» — догадываюсь я.
Камеры видеонаблюдения спрятаны в этой комнате очень искусно, но я точно знаю, что они тут есть.

— 8 —

Каролина усаживается рядом со мной на диван, и мы вместе листаем альбом. На форзаце – название «Шесть лет счастья» и фото моей принцессы в воздушном розовом платье и сверкающей диадеме. Чувствуется, что она изо всех сил старается улыбнуться, но ее губки кривятся, а глазки косят, как у ребенка с тяжелой формой ДЦП.

Когда-то, еще в прошлой жизни, я работала журналистом и ездила в психо-неврологический интернат для детей, чтобы написать репортаж. Это, пожалуй, был самый тяжелый для меня материал. Детишки с неизлечимыми врожденными увечьями лежали на железных кроватках или с трудом передвигались по палатам с темно-зелеными стенами. Почти все они – человек двести — требовали постоянного пригляда и ухода. На одну нянечку приходилось по двадцать лежачих. В углу палаты стояла не то горка, не то деревянный домик для ходячих.

Девчушка неуклюже переворачивает картонные страницы и тычет пальцем в фотографии. Видимо, она узнает себя и родственников. Мне тоже очень интересен жизненный путь малышки.
Вот она лежит вместе с мамой в больничной палате, вот катается в коляске по побережью какого-то теплого моря, вот делает первые шаги в каком-то нездешнем парке развлечений, вот купается с родителями в море, а на заднем плане – белоснежные виллы. В альбоме, наверное, страниц пятьдесят. Мы многие пропускаем. Девчушке надоело тыкать пальцем, она хочет что-то сказать, но выходит только птичий клекот.
От новых впечатлений у меня комок подкатывает к горлу.
Мы закрываем «Шесть лет счастья», и я возвращаюсь от счастливых картинок к реальным детям.

Со своими двумя дочерями я всего лишь раз была в Феодосии, и они обе умудрилась заболеть. Я чувствую, что я просто ужасная, ужасная мать, которая не обеспечила своим детям и тысячной доли тех земных и морских благ, которые достались Мишеньке, Каролиночке и Кирочке. Моя старшая дочь примерно одного возраста с беременной Илоной, но вряд ли мне придется нянчить внуков в ближайшие годы. У дочки ипотека, которую не потянешь даже с одним ребенком.
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, как лошадь, стреноженная после долгой скачки.
Надо взять себя в руки и заняться детьми клиентки.

— Ребята, а вы любите загадки? – задорно обращаюсь я к троим инфантам. – А ну-ка, кто отгадает? Лапки у него и уши будто сделаны из плюша. Знают девочка и мальчик, есть морковку любит…
— А вы знаете, какая у моего папы машина? – спрашивает в ответ Миша.
Собственно, здесь только он один и может загадывать загадки.
— Наверное, Ламборджини? – живо интересуюсь я. – Или Мазератти?
— Не угада-али, — кричит он, на бегу хватая игрушечную машинку. – Не угадали! У него «Ягуар»!
«Ну ты мать, совсем тупая, — проносится у меня в голове. – Это же загадка для ребенка дошкольного возраста! Раз дом в английском стиле, то и машина должна быть такая же!»
— Ягуаррр! Ррр! – Рычу я, изображая хищного зверя. – А каких ты еще, Мишенька, зверушек знаешь?
Но мальчугану не до моих тупых загадок. Он носится по комнате, которая по площади, как три моих класса, бросает машинку, хватает пульт от домашнего кинотеатра и ловко жмет на нужную кнопку.
— А вы смотрели «Тачки»?
— Да, — как-то скисаю я. – Мы с ребятами на каникулах в кино ходили на этот мультик. В торговый центр на четвертый этаж, — зачем-то прибавляю я.
За пару месяцев до нашего похода в кино в таком же торговом центре, только в другом городе, в кинозале сгорело много детей. Там проводка была неисправная и заискрила над батутом. По случаю трагического происшествия у нас перед школой была траурная линейка. Директриса что-то говорила про ангелов, а десятиклассники выпускали в небо белые шары. Потом еще мы игрушки носили к памятнику Скорбящей матери на площади. Почему-то городские власти решили устроить этот уголок скорби возле монумента в память о Великой Отечественной войне. Через неделю всех кукол, заек и мишек, естественно, выбросили, а к лету трагедия позабылась.
Впрочем, маленькому Мише до моих воспоминаний, как до хрустальной люстры.

Из динамиков визжат тормоза, рычат моторы. Четырехколесные персонажи на экране чем-то похожи на людей. Кто успел – тот и съел. А кто трусит, как заезженная лошадь, тому не место в современном мире.
— Кони! Кони! – растягивая последний слог, кричит Каролиночка и стискивает мне руку.
Я радуюсь, что ей тоже ближе живая природа.
— Ты любишь лошадок, Каролиночка? Да?
Я роюсь в ящике с игрушками, пытаясь найти там лошадку.
У моей младшей дочери была игрушечная лошадка, с которой она играла несколько лет, потому что с другими игрушками было негусто. А вот в ящике размером с маленький шкаф поместился бы целый зоопарк.

«Все-таки, они молодцы, что не сдали ее в тот интернат, — размышляю я в поисках лошади. — Из этого поселка туда ехать часа полтора, если без пробок. Сели бы в свой «Ягуар» и поехали. А так шесть лет счастья.»
— Кони! – орет Каролина.
На помощь приходит деловой Миша:
— Она про свою книжку.
Он подвигает ко мне большую коробку, в которой хранится детская литература:
— Тут ищите.
Он выключает свой мультик, который ему, по-видимому, надоело смотреть в сто первый раз, и достает из ящика пару книжиц.
— «Конни идет в гости», «Конни готовит блинчики» — читаю я вслух.
На обложке серийного издания нарисована забавная иностранная девчушка лет шести.
— Конни! Конни! – тычет в обложку моя инфанта.
Миша смеется, выгребает из ящика еще целый ворох печатной продукции, потом хватает мячик, подкидывает его, ударяет по нему ножкой и ведет его, как настоящий футболист, в сторону каминной.
Кирочка сидит на полу и швыряет игрушки в сторону погасшего экрана. Каролиночка разбрасывает книжки, каждая из которых стоит как три часа моей работы репетитором.
— Дети, давайте приберемся, — умоляю их я и понимаю, что мой переводчик и загадыватель загадок убежал, и поэтому меня никто не понимает.
Но мне-то поручили нянчить всех троих, а значит, они все должны быть у меня на виду! Надо срочно менять декорации. Все в сад!

Я быстро завинчиваю на ноги кроссовки обеим сестричкам, бегу в обувную за своими вонючими босоножками, потом возвращаюсь обратно в батутную, хватаю Кирочку на руку, а Каролиночку за руку и темпе вальса направляюсь к двери в садик. Если бы я была служебной собакой, то, наверное, держала бы свою уличную обувь в зубах. Но я не собака и не лошадь. Я вообще уже не знаю, какой я сегодня зверь.
— Не шумите там! – предупреждает Илона Витальевна, когда наша веселая процессия проходит через столовую. – А то папу разбудите!
Она о чем-то оживленно разговаривает с молодой женщиной в очках. Они обе едят большой арбуз.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ