25
Возрастные ограничения 18+
25
***
Бытие стало бегом по потолку провинциальной больницы.
Мы шли с Андреем по рельсам и подходили к вокзалу. Я сказал:
— Ну, если это правда, то это соответствует действительности.
В действительности он чувствует Бога, значит, Бог — это правда?
Андрей ответил:
— Получается, что так.
Андрей думал о том, что любой пиздеж теперь правда, а все слова придуманы, чтобы придать чему-то значение.
День только начинался, я продолжил:
— Мир стал скучным, поговорить не с кем. Нет уже личностей, остались только модели из личностей, которым они пытаются соответствовать. Воспитанные потребители.
Андрей засмеялся.
— Ну а хули? В утопии ведь живем.
Я пытался вспомнить момент, когда моё сознание пересекло грань утопии.
Кем я был? Человеком? Нет.
Я был яйцом, тонущим на дне океана.
Моя скорлупа — моя роль потребителя.
Моё молчание — бунт смыслу.
Моя правда — закончить путь, разбившись о дно.
Надпись на заборе стала нечитаемая, мысли приобрели кисло-сладкий запах, и стали рвотой наощупь. Мы шли дальше, день только начался.
Я был без денег, но чувствовал себя свободнее, чем всегда. Подмена понятий перестала мной манипулировать.
На вокзале, под присмотром камер, мы выглядели задумчивей, чем всегда. Куда мы шли? Какая разница, день только начался.
***
Мы сидели в лесу, в беседке. Был туман. Андрей достал пистолет, положил его на стол.
— В пистолете только один патрон.
— А если просрёт?
— Может и просрать, тогда бей рукояткой, но держи крепко, ибо если пробьешь ствол, игра свеч не стоит.
Наше бытие стало криком «ВСЕМ НА ПОЛ».
Я стою перед продавщицей магазина и целюсь ей в лицо. Если она сделает хоть шаг, я выстрелю ей в голову. Андрей бьет стекла холодильников и грузит еду в мешок. На улице тоже туман, на душе запах лекарств из провинциальной больницы.
Я в маске, тяжело дышу. Я любил эту продавщицу, я её хорошо знаю, я рисовал ее портреты на кухне, где моя тетрадь на 96 листов прилипала к столу, липкому от чая.
Андрей кричит:
— Бежим!
Мы убегаем.
Мы едим, я говорю:
— Теракт… Детский метод. Настоящая революция у нас в голове, мы не можем изменить мир. Мы можем изменить его восприятие… Мы можем изменить сознание.
Он сделал вид, что не услышал, о чем я говорю, и стал продолжать о своем.
— Оружие, взрывчатку можно достать везде, тут у каждого черного ствол припрятан.
— Зачем?
— Как зачем? Государство терроризирует нас — мы терроризируем государство, вооружаемся.
Видел все эти огромные ряды гаражей? Там, если ты местный, можно достать всё.
— А если не местный?
— А если ты не местный, ты там и не появишься.
— Ты же знаешь, что ваш террор – позерство. Если расстреляете в депо трамвай, то купят новый и денег откатят, плюс хорошие сюжеты для СМИ, которые дают рабочие места журналистам. Ваш бунт — шестеренка в механизме оборота валюты.
***
Мы сидели на лавочке, Андрей ел булку. Я сказал:
— Мы — выброшенные в инкубаторах, нам уже никогда не стать людьми. Может, оно и к лучшему, ведь у нас есть цели. Ненастоящие, но зато мы ещё дышим. Андрей кивнул, согласившись со мной.
Слева шел человек, крики в его голове были фальшивкой.
Моё сознание бродило вблизи инкубатора. Мне оставалось вырвать познанием у порога и размазать желчь по стенам. На улице свежо, как зимой без куртки. Андрей говорит, что у него есть спички.
— Спички? — Удивленно спрашиваю я.
— Да, а у тебя есть курить?
— Нет, есть кое-что лучше. Я достаю петарду из внутреннего кармана, мы увлеченно на нее смотрим. «БАБАХ».
Бытие стало жирным скребком лопаты о ржавую оболочку снаряда, смехом из-за просьбы сорвать золотые оковы.
***
Жизнь каждого героя – рекурсия. Когда узнаешь истину, беги к заброшенной больнице, там отыщи палату с крепкой дверью и замком. Зайдя, увидишь влажные гнилые шторы. Ложись на кровать, дверь за тобой закроется. Добро пожаловать, ты здесь навечно. Этот мир нарисован в моей тетради. Он лживый, но правда в том, что правдивый мир нарисовать можешь только ты. Для этого нужно будет провести вечность в больнице, ибо твой мир будет эрзацем моего.
Каждый день к тебе будет приходить медсестра в черном халате. Глаза ее будут забинтованы, а через бинт будет сочиться кровь. Она будет пичкать тебя килограммами наркотиков, пока не сломает твоё сознание, и все превратиться в бесконечный пьяный сон. А когда ты будешь готов, то на алюминиевом подносе она принесет тебе лезвие и тетрадку с карандашом. Вот и выбирай, свобода или рабство.
Нарисуешь свой мир или смешаешься с вечностью?
***
Бытие стало бегом по потолку провинциальной больницы.
Мы шли с Андреем по рельсам и подходили к вокзалу. Я сказал:
— Ну, если это правда, то это соответствует действительности.
В действительности он чувствует Бога, значит, Бог — это правда?
Андрей ответил:
— Получается, что так.
Андрей думал о том, что любой пиздеж теперь правда, а все слова придуманы, чтобы придать чему-то значение.
День только начинался, я продолжил:
— Мир стал скучным, поговорить не с кем. Нет уже личностей, остались только модели из личностей, которым они пытаются соответствовать. Воспитанные потребители.
Андрей засмеялся.
— Ну а хули? В утопии ведь живем.
Я пытался вспомнить момент, когда моё сознание пересекло грань утопии.
Кем я был? Человеком? Нет.
Я был яйцом, тонущим на дне океана.
Моя скорлупа — моя роль потребителя.
Моё молчание — бунт смыслу.
Моя правда — закончить путь, разбившись о дно.
Надпись на заборе стала нечитаемая, мысли приобрели кисло-сладкий запах, и стали рвотой наощупь. Мы шли дальше, день только начался.
Я был без денег, но чувствовал себя свободнее, чем всегда. Подмена понятий перестала мной манипулировать.
На вокзале, под присмотром камер, мы выглядели задумчивей, чем всегда. Куда мы шли? Какая разница, день только начался.
***
Мы сидели в лесу, в беседке. Был туман. Андрей достал пистолет, положил его на стол.
— В пистолете только один патрон.
— А если просрёт?
— Может и просрать, тогда бей рукояткой, но держи крепко, ибо если пробьешь ствол, игра свеч не стоит.
Наше бытие стало криком «ВСЕМ НА ПОЛ».
Я стою перед продавщицей магазина и целюсь ей в лицо. Если она сделает хоть шаг, я выстрелю ей в голову. Андрей бьет стекла холодильников и грузит еду в мешок. На улице тоже туман, на душе запах лекарств из провинциальной больницы.
Я в маске, тяжело дышу. Я любил эту продавщицу, я её хорошо знаю, я рисовал ее портреты на кухне, где моя тетрадь на 96 листов прилипала к столу, липкому от чая.
Андрей кричит:
— Бежим!
Мы убегаем.
Мы едим, я говорю:
— Теракт… Детский метод. Настоящая революция у нас в голове, мы не можем изменить мир. Мы можем изменить его восприятие… Мы можем изменить сознание.
Он сделал вид, что не услышал, о чем я говорю, и стал продолжать о своем.
— Оружие, взрывчатку можно достать везде, тут у каждого черного ствол припрятан.
— Зачем?
— Как зачем? Государство терроризирует нас — мы терроризируем государство, вооружаемся.
Видел все эти огромные ряды гаражей? Там, если ты местный, можно достать всё.
— А если не местный?
— А если ты не местный, ты там и не появишься.
— Ты же знаешь, что ваш террор – позерство. Если расстреляете в депо трамвай, то купят новый и денег откатят, плюс хорошие сюжеты для СМИ, которые дают рабочие места журналистам. Ваш бунт — шестеренка в механизме оборота валюты.
***
Мы сидели на лавочке, Андрей ел булку. Я сказал:
— Мы — выброшенные в инкубаторах, нам уже никогда не стать людьми. Может, оно и к лучшему, ведь у нас есть цели. Ненастоящие, но зато мы ещё дышим. Андрей кивнул, согласившись со мной.
Слева шел человек, крики в его голове были фальшивкой.
Моё сознание бродило вблизи инкубатора. Мне оставалось вырвать познанием у порога и размазать желчь по стенам. На улице свежо, как зимой без куртки. Андрей говорит, что у него есть спички.
— Спички? — Удивленно спрашиваю я.
— Да, а у тебя есть курить?
— Нет, есть кое-что лучше. Я достаю петарду из внутреннего кармана, мы увлеченно на нее смотрим. «БАБАХ».
Бытие стало жирным скребком лопаты о ржавую оболочку снаряда, смехом из-за просьбы сорвать золотые оковы.
***
Жизнь каждого героя – рекурсия. Когда узнаешь истину, беги к заброшенной больнице, там отыщи палату с крепкой дверью и замком. Зайдя, увидишь влажные гнилые шторы. Ложись на кровать, дверь за тобой закроется. Добро пожаловать, ты здесь навечно. Этот мир нарисован в моей тетради. Он лживый, но правда в том, что правдивый мир нарисовать можешь только ты. Для этого нужно будет провести вечность в больнице, ибо твой мир будет эрзацем моего.
Каждый день к тебе будет приходить медсестра в черном халате. Глаза ее будут забинтованы, а через бинт будет сочиться кровь. Она будет пичкать тебя килограммами наркотиков, пока не сломает твоё сознание, и все превратиться в бесконечный пьяный сон. А когда ты будешь готов, то на алюминиевом подносе она принесет тебе лезвие и тетрадку с карандашом. Вот и выбирай, свобода или рабство.
Нарисуешь свой мир или смешаешься с вечностью?
Свидетельство о публикации (PSBN) 57433
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 09 Декабря 2022 года
Автор
Они обернулись, и я увидел в их глазах надежду. Я подбежал к воротам и открыл огромный навесной замок, а за ним и двери, повалил тяжелый, елово-цитрусовый..
Рецензии и комментарии 0