Федя Карий

Третий день земля кисла в заболоченных лужах под плач серого мартовского неба. За одним из окон мокрой городской многоэтажки мигал свет от телевизора. На большом плазменном экране каналы чередой сменяли друг друга. Указательный палец неумолимо втискал до упора кнопку пульта, увеличивая частоту нажатий. Лицо выражало застывший упрёк, а в глазах таял блик надежды. Сидящий на паркетном полу у разложенного, с неубранной после сна пастелью, дивана парень бормотал себе под нос:
— Реклама самого вкусного в мире шоколада… реклама утонченных и стойких прокладок… мыльная опера о старых девах… реклама исключительного стирального порошка… старый фильм… очень старый фильм… политическая болтовня… реклама… клип безголосой певицы… очередной сериал с трагедиями… опять сериал о тяжелой судьбе женщины… новости… реклама.
Федя выключил телевизор, поднялся рывком на ноги, подхватил со спинки стула томящуюся в уюте комнаты куртку, наскоро одел её, натянув капюшон, и ушёл из дому.

С верхней одежды и зонтиков, висящих на вешалках у столиков в неброском кафе, медленными ручейками сползали соединенные капельки дождя и летели вниз на плитку в натоптанную грязь, неслышно для уха посетителя. В прозрачном заварнике кипяток раскрывал скрученные листики зелёного чая, смягчая их сухость своим теплом. Федя всматривался в меняющий насыщенность напиток, более окрашенные клубочки плавно растворялись в менее окрашенном водном пространстве хаотично циркулирующей системы сосуда.
— Неожиданно, осмелюсь признаться, — прервал молчание парень напротив, сразу же откусив булочку с повидлом и сёрбнув из чашки. – Два года не виделись и вдруг тебе, инициатору нашей дружеской, можно сказать, братской размолвки, вздумалось встретиться.
— Я решился, — не отрываясь от занятного наблюдения, ответил Федя.
— Решился?
— Выйти из игры.
— Знаешь, мы ведь почти пятнадцать лет, с дворовых качелей, шли рука об руку, единым жизненным курсом, пока ты не свернул с пути нашей философии.
— Я не сворачивал, — Федя поднял глаза к другу, — убеждения разошлись.
— Конечно, желание изменить мир, ход истории сменилось у одного на тягу к разрушению, у другого – на приспособление к реальности, только, видишь ли, я не отрекся от плана внести в жизнь людей свою особую лепту, заявить о своей точке зрения. Я вижу бессмыслицу, сталкиваюсь и преодолеваю, веря в конструктивные решения будущего. В собственные силы. И, знаешь, придет час, прозвучит моё слово.
— Один склонился к пессимизму, другой заделался оптимистом, — улыбка иронии расплылась на Федином лице.
— Без оптимизма не справиться с великими идеями. Лукавлю от части, не спорю. Приходится в повседневности тратить время на суету, на заботы связанные с банальным выживанием, мне нужно есть, где-то жить, носить приличную одежду… Мне родители не снимают квартиру.
— А я вот с огромным удовольствием сижу в своих на шее. Экономические проблемы в социуме сопряжены с ходом жизни самим по себе. Мои родители сейчас приютили сестру с мужем и их мелким отпрыском, а меня, чтобы не мешал, отправили на съемное жильё. В принципе, я им помогаю с делами, что позволяет спорить о паразитизме… Мы хотели изменить мир, но в этой жизни ничего не получилось, если помнишь, ждать шанс до ста лет не намеривались, нам по двадцать семь, а перспектив на горизонте не видать…
— До тридцати пяти, сорока возможно развернуться, умножить свое влияние в обществе. Выживая среди разных работ, я стараюсь приобрести опыт общения с людьми, вникнуть в их психологию, глобальное мировоззрение требует значительных ресурсов и усилий…
— Ресурсов у тебя нет, а усилий с такими темпами и на две жизни не хватит, — Федя снова улыбнулся, — мы грёзили стать властелинами мира. Реальность – не мечта, а расчётливость. Целостное объединение землян, с единой административной системой и одной культурой – миф, даже если и представляется приемлемый план сведения всех стран к общему знаменателю, то ты в нем реально участия не берешь, маленький человечек.
— Да иди ты… Зачем меня вызвал? Посмотреть как я обедаю? Кстати, перерыв заканчивается.
— Любопытно было увидеть в тебе изменения, но так и не нашёл.
— Ладно, мне пора.

Налетевший разбойнически на рослый тополь, порыв ветра стряхнул ветви и резко брызнул на асфальт. Уложенная дорожка пестрила щебенистыми ухабинами. В ямку заполненную мутной водой въехало колесико и застряло. Толкнув детскую коляску, молодая женщина вырулила на ровную площадку к подходящему прохожему.
— Карий, — почти шепотом проговорила она, — всё-таки звонок оказался не шуточным, вправду дерзнул увидеться.
— Худшие ожидания сбылись, наибольшая любовь моей жизни сошлась с парнем для серьёзных бытовых отношений и детей.
— С твоих уст прозвучало будто насмешка, но суть уловила: я стала семейным человеком, обзавелась ответственным мужем и чудесным сыном. Дождь утих и мы вышли погулять.
— Мы, Наше Величество, Екатерина Великая… — торжественно возвысил голос Федя.
— Я и Кирюша, тише, кстати, малыш уснул, его трудно убаюкать, так что не кричи.
— Этого тебе не хватало? Свадьбы с веселием до рассвета и пеленок, измазанных в экскрементах?
— Пришёл попытаться задеть меня? Не выйдет, материнство дарит иммунитет против шалостей и капризов вредных детей.
— Уже тогда, впрочем, совсем недавно, расставаясь, юной выпускницей университета ты хотела этого? – фигура в капюшоне ткнула пальцем в коляску.
— Да. Перспективу создания полноценной семьи…
— А полноценная семья состоится, когда вынашиваешь девять месяцев плод и плюешь на имеющихся в наличии рождённых. Какого оно рожать еще одного индивида, когда миллионы бедных детей пухнут с голода…
— Пожалуйста, не начинай проповеди о глобальной социальной гармонии, не прячь за красивыми фразами личной безответственности.
— Хорошо, я к слову, — Федя вскинул вверх голову, его щеки ощутили приятные касания мороси.
— Опять пускается, дождливая неделька.
— Дождливая, — мечтательно поддакнул Карий, он закрыл глаза и выжидал прицельного падения капелек с холодных беспокойных туч на жаркие умиротворённые веки.
— Как сам? – прервала блаженное соединение с небесами молодая женщина.
— Я уезжаю далеко и навсегда, захотелось взглянуть на ту, к которой испытывал трепетные человеческие чувства, на девушку, в которою был влюблен. Пока.
— Пока…

Напротив немой черни экрана плазменного телевизора, на разложенном диване, в складках простыни у наполовину сброшенного на пол одеяла сверкнула оголенная женская ножка. За миг элегантным движением с глубины любовного ложа скользнула вторая. Стройная обнаженная девушка, соскочивши с дивана, принялась собирать разбросанные по всей комнате вещи и немедля одеваться. Федя последовал примеру в менее торопливой манере.
— Ты милый, поэтому мне нравится забегать к тебе в гости снова и снова, — проговорила длинноволосая брюнетка, собравшись. — Увидимся в следующий четверг?
— Естественно, солнце, увидимся, — ответил все ещё в процессе Федя, — деньги на привычном месте в коридоре, на комоде у зеркала.
— Разобралась, сладкий, не волнуйся. Побежала, целую, — крикнула из входной двери девушка. – Ой, Федь, здесь к тебе молодой человек порывается.
Новоиспеченным гостем оказался старый лучший друг.
— Горячая штучка, девушка для постоянных встреч или…? – спросил он.
— Проститутка, угадал. Но, при этом, в последнее время, постоянная.
— Со скидкой преданному клиенту и расширенным спектром услуг?
— Точно. Если пришёл отговаривать, то зря.
— Нет, я уважаю твой выбор, а коль решился не на шутку, то и силу воли. Шаг важный, необоротный, смелый. Я, пожалуй, хотел своим визитом дать обет себе реализовать свои задумки, попытаться провести в жизнь даже самые безумные. Лишь после полной отдачи мечте можно говорить о состоявшейся личности. У меня есть потенциал и годы для его раскрытия. Есть.
— Ха, ха… — Федя залился мягким смехом, без надрывов, ровным, приятельским, – тогда не откладывай, начни с прекрасного – очаровательных соблазнительниц. В любовных вопросах ты был всегда слишком застенчивым. Но, — добавил он без тени юмора, — чем дальше вникать в психологию общества, тем больше идея доминирования молодости стает безумней и ты превращаешься в ворчливого старика, которого юность не принимает за своего, а ровесники не понимают. Ты либо сливаешься с массой, либо становишься изгоем и в случае мирового господства последний, лишенный сопереживания и сочувствия, вырастает в злобного тирана. Я о нашей размашистой философии говорю, презирающей политический строй, традиции, ограниченность земной природы в масштабах бесконечности, такие как мы — асоциальные типы — не разделяем общепринятых ценностей, судьба человечества нас равным счётом не волнует, мы — неудовлетворённые индивидуалисты — озабочены персональным успехом, славой, опекой раздутого тщеславия. С каждой сознательной минутой жизни ситуация будет усугубляться, я возиться в этой грязи не собираюсь. Тянуть время до биологической смерти, понимая скверность сформированных убеждений, ожидая неизбежность освобождающего выхода за пределы значит больше раздражаться и страдать, чем созидать и покоиться в счастье.
— В обед сдержался и не сказал: я рад нашей встрече спустя два года. Удачи.
— И тебе всего наилучшего.

Третий день продрогший город окутывали слезливые опечаленные сумерки. Сырость и влага рассеивали огни приближающегося поезда. Снующая у дребезжащей привокзальной колеи тень обгрызала белое пятно. Федя поедал пломбир в вафельном стаканчике. Укус за укусом замороженное лакомство обжигало горло леденящим прикосновением, уравновешивая внутренние ощущения с температурой окружающей среды. Усиление шума бегущих вагонов подстегнуло сердце сменить привычный спокойный ритм на волнующий трепет. Поезд вырвался из неразборчивого горизонта в зону видимости, яркие фары вкрадчиво приоткрывали его железное лицо синего цвета. Синего или зеленого.
— Синий или зеленый? – пробормотал бросающийся к просмоленным шпалам Федя.