Отрывок. Море не прощает измены.

Это было лето позапрошлого года. Поля были затянуты туманным смогом отчего краешки колосков покрывались капельками, плотно висящими в пространстве. Сырость пронизывала даже корни деревьев, а воробьи и голуби, усевшись тесной ниточкой на проводах, то и дело струшивали с себя влажную погоду. Такие летне-осенние дни ощущаются холоднее чем зимние морозы, и люди натягивают на себя теплые куртки и заматываются до самых ресниц колючими шерстяными шарфами, руки растирают до розового и раз за разом выпускают дымное тепло изнутри тела на оледеневшие пальцы.

— Странное лето выдалось в этом году, быстрое – закурив папиросу произнес старик, усаживаясь на лавочку из немного позеленевшего дерева, неровно сбитого и слегка шершавого.

— Я думаю, люди спешат жить, оттого и все вокруг спешит, — продолжал он, внимательно всматриваясь как тлеет его папироса, и дым, слегка придавленный влагой воздуха, растекается перед его глазами. Его глаза были голубые, с прожилками серо-коричневатых берегов, и зеленовато-болотными точечками листиков речных лилий на воде. Когда долго живешь где-то, то этот мир отпечатывается в глазах навсегда. Так война навсегда остается в глазах бойцов, улыбка новорожденного в глаза матери, первый забитый мяч сына в глазах отца. В его же глазах жили реки и озера, с бескрайними горизонтами, моря с характерными волнами и неуправляемыми ветрами, чайки покрикивали в прибрежной зоне бухт и гаваней, и еще пахло слегка подгнивающими фруктами, красиво выложенными на торговых столах, красовались улыбки женщин на речных каное и неповторимые закаты и восходы.

Он слега подогнул повыше воротник, так чтобы стало чуть теплее и сделал снова затяжку.

— Море не прощает измену…я знаю

Ему было 15, когда он впервые ступил на борт судна, и деревянная палуба приятно потрескивала под ногами. Его не хотели брать из-за возраста, но дед Коля уговорил капитана, они с ним познакомились на дне рождения у тети Тамары, и любили часами спорить за рюмочкой другой бабушкиной наливки, уговорил взять его в рейс.
— Слушай, ну возьми ты пацана! Ну что ты теряешь! Вы ж в этот раз на сколько в рейс? На месяц?! Так недолго ж, не подойдет тебе пацан, ну так и быть. Он море любит! С 5 лет собирает корабли и шхуны из спичек! Мы, наверное, уже коробков столько ему купили, что можно было бы из них выстроить настоящий дом! Я ему уж предлагал и архитектором быть, а он все заладил «хочу в море», и все тут. Неугомонный. Я вот, что думаю, у тебя ж там и работа всякая есть, так пусть он работает, помогает. Я вот, что думаю, раз мечта есть, то надо трудится, вот пусть и потрудится. Ты его нагружай, пусть не сидит без дела, а то еще юн совсем, они в таком возрасте поспать любят, да поесть. А ты с ним построже! Как если бы ты – это я! Ну ты ж меня понимаешь, братан! А как придете с рейса, выпьем с тобой наливочки, моя хорошо ее делает, так и льется ягодами по горлу, обжигает и бодрит. Эххххх… Ну так что по рукам?

Капитан был уже в порядок подпитым, поэтому угукал на дедов монолог, и потягивал остатки наливки из красивых рюмочек.

На следующее утро, Виктор стоял на палубе. Он был не погодам худощав, волосы, красиво пострижены и уложены, бабушка вытянула ему красивую голубую кофту, а дед дал свой военный ремень поносить, в руках была сумка с тем, что бабушка собрала в дорогу, и еще сетка с мандаринами, которые он очень любил, и мог часами сидеть, их нюхать и складывать свои регаты из спичек. Еще рядом стоял картонный ящик. Виктор чувствовал себя настоящим моряком, гордо держал голову и улыбался всем, кто проходил рядом.
— Эй ты! Ты внук Николая Васильевича? — прозвучал сильный голос, и Виктор увидел хорошо сложенного капитана. Что в коробке?
— Добрый день. Это спички, я из них корабли делаю. Хотите покажу?
— Оставляй коробку и иди в каюту. – все также уверенным голосом сказал капитан и указал где его каюта.
— Оставить? Как оставить?
— Ты пацан в море идешь?! Или на кружок кройки и шитья? А ну оставить коробку и мигом в каюту.
На Виктора голос капитана производил какое-то неизгладимое впечатление, которому он не мог сопротивляться, он грустно посмотрел на коробку и немного ускоренно попрыгал в место на корабле, которое указал ему капитан.

Так закончилась глава «спичечных корабликов» и началась глава настоящих кораблей.

— Я тебя любил, всегда любил…

Сырость в воздухе к вечеру нависала еще более, отчего становилось очень зябко, и он начал волозиться на лавочке, пытаясь вмоститься потеплее. Неподалеку на площадке женщина убаюкивала малышку. Сонечке было 2 годика и она очень не любила спать, от этого соседка больше походила на кореянку, хотя ее родители были истинными евреями, а бабушка жила в Цвате. Она часто улыбалась, но сквозь ее красивые зубы, можно было увидеть бесконечные ночные будни и сновидения, которые жили лишь в ее мечтах и воспоминаниях. Сонечка как и всегда не спала и что-то напевала маме, на что мама то и дело прикрывала ресницы, как от колыбельной, а потом резко открывала глаза, и с паникой начинала снова качать каляску. Так могло продолжаться часами, Сонечка напевала понятные только ей мелодии, а мама Сони гуляла по скверу туда сюда, с закрывающимися глазами и с улыбкой на лице, открывающей и освещающей ее белоснежные зубы, которые сияли как звезды в смеркании деревьев.

Маяк мерцал бело-желтоватым цветом.

— До бухты минут 20-30 скоро выйдем на берег – услышал Виктор словно во сне, и открыл глаза. На его кровати было тепло и лампы не качали свой танец, мы тихо шли в гавань. Это был его первый выход на берег и очень хотелось посмотреть. Быстро натянув на себя ботинки, Виктор пробрался возле двух спящих матросов, и взявшись за небольшое перило, поднялся наверх.

Погода была спокойной и тихой, и лишь поскрипывающие доски на борту судна пиликали свою музыку, наверное, тоже тихо радовались новым знакомствам, либо наоборот возмущались «вынужденной» остановке, Виктор еще не был с кораблем «на ты», поэтому мало понимал корабельные разговоры, и считал капитана ясновидящим, который может читать погоду, настроение корабля и беседы моря. «Не понимаю, как он это видит?» крутилось у Виктора в голове покругу, и от этого голова кружилась часами еще более чем от морских укачиваний. Капитан спокойно покуривал сигарету и одной рукой поправлял пуговицы на рукаве.

Мы зашли в гавань на рассвете.

Солнце удивительно, как всегда, было точно в своем утреннем просыпании и его тепло постепенно заполняло небо, бликовало на крышах построек, зажигало красными мазками белые и слегка выцвевшие паруса шхун, нежно барахтающихся на привязи. Мостовые старых тихих городков зеленели, а на воде возле причала появлялись серебристо-золотистые полоски, словно торговец из ювелирной лавки пораскладывал на воде драгоценные цепочки, золотые, серебряные, золотые, серебряные, тоненькие хрупкие и с плотным плетением, золотые, серебряные, короткие и подлиннее. Вода походила на витрину «Остров сокровищ» и от того ей не сильно был к лицу ветхий причал и чернеющие от постоянной влаги доски.

— Принцесса и Чудовище… не выдержав, вырвалось у Виктора.

Капитал повернул голову и посмотрел на него своими черными жемчужными глазами.

— Ты еще не видел Чудовища. – произнес он и резко обернулся, давая указания матросам и докуривая десятую сигарету. Капитан много курил, но голос его не сипел, а звучал строго и сильно, пронизывая любой шум, был слышен даже в трюме.

Отрывок.
Автор Марина Олейник
19.10.2017