Клюква

История эта до сих пор передается из уст в уста в разных гарнизонах бескрайней Матушки-России в различных интерпретациях. Некоторые истории трансформировались в ужастики о лесах и болотах, забирающих жизни охотников и собирателей даров леса. Некоторые в детские сказки-страшилки про непослушных девушек. Часть этой истории даже нашла свое отражение в одном из фильмов про Афганистан, с которым до последнего времени ассоциировалось все самое страшное, что могло случиться с советским человеком.
Эта история облетела весь Советский Союз как раз после смерти Брежнева. Леонид Ильич был не просто главой государства. Это был своеобразный гарант стабильности, как в те времена говорили, застоя. С его уходом посыпались стабильность, размеренность, а главное, уверенность в завтрашнем дне, как тогда было принято говорить.
Страх перед государственными контролирующими органами был настолько повсеместным, что даже личная жизнь членов семей советских граждан могла быть причиной не просто составления общего мнения о человеке, но и отразиться на его карьере и свободе.
Именно в тогда наша семья оказалась по новому месту службы отца в маленьком, запущенном гарнизоне на Юго-Западе Вологодской области бескрайнего СССР. Место это настолько глухое, что я до сих пор не знаю точно, где оно находится, так как добираться до него с вокзала нужно было несколько часов на вездеходе. Секретность этого гарнизона была такова, что это тоже сыграло свою роль в зарождении и распространении самых разных легенд о том, что происходило в этом гарнизоне.
Но когда мы в него приехали, у нас было подавленное состояние из-за того, что вместо Восточной Европы папу отправили в эту дыру. Причем наказание было за благородный поступок. И тем не менее, от греха подальше, его решили припрятать на дальнем гарнизоне, подальше от границ, но под рукой. На всякий случай.
После Харькова эта дыра виделась дырой даже для восьмилетнего ребенка, которым я являлась в ту пору. Унылым было все: и двухэтажные коробки, в которых жили офицерские семьи, и казарма, которая архитектурным решением больше напоминала свиноферму, чем жилье для солдат самой непобедимой армии планеты, и даже клуб, обнесенный таким же унылым заборов в виде вкопанных до середины резиновых шин от ракетоносцев, которые по инструкции должны стоять в специальном гараже, особенно в дневное время суток, но на которых чего только не делали, даже ездили за иголками в город Кадуй белым днем.
Единственным проблеском в этой жуткой скокотище была, как не удивительно, школа, но не гарнизонная, как это бывает обычно в больших воинских частях, а сельская, так как дырища наша была настолько глухая, что даже школы в ней не было. Хотя эта школа внешне была даже хуже, чем солдатская казарма. Казарма хотя бы была построена из белого силикатного кирпича, а школа была старинная, гнилая русская изба, дореволюционных лет постройки, слегка покосившаяся на бок, но еще крепкая. Состояло это чудо традиционного народного зодчества из трех больших комнат, коридора и сеней, которые даже директор, от же физрук, от же трудовик, он же военрук, он же учитель математики, черчения и всех точных наук, очень саркастически называл «хоромы». В одной комнате учились первый, второй и третий классы, во второй четвертый, пятый и седьмой класс, так как в шестом классе учеников не было вовсе, а в третьей комнате были старшеклассники, библиотека и кабинет завуча одновременно, так как завуч была их классной руководительницей. В сенях был кабинет трудовика, кабинет НВП, спортивный зал и мастерская, а также кабинет директора, так как он непрерывно курил. Курил он даже во время уроков поэтому разместиться в сенях ему было очень удобно: там были большие просторные окна с огромными щелями, через которые дым от папирос вытягивался сам сквозняками. и чтобы лишний раз не бегать, так как весь педколлектив состоял из трех человек: Директор школы, он же трудовик, он же военрук, он же физрук, он же учитель математики, черчения и всего того, что нужно было преподавать по программе Министерства Образования СССР, а педагогов по этому предмету не было; Ивановой Степаниды Логовны, 1921 года рождения, фронтовички и ветерана войны, потерявшей правую руку на фронте, освоившей после войны профессию учительницы начальных классов и завуча Доры Львовны, которую за спиной не только все дети, но даже их родители и начальство гарнизона называли Дура Тигровна, как вы понимаете за ее высочайшие интеллектуальные данные, и которая тем не менее вела в школе русский и французский языки, литературу, историю и географию, так как когда-то была замужем за французским коммунистом, которого во время войны расстреляли на всякий случай, а саму Дору Львовну отправили в концлагерь в Лабытнанги. Поезд по пути разбомбили. Дора Львовна чудом выжила. Во время разбора завалов и спасении раненых она не сбежала, как обычно делают арестанты, а прибилась к санитарному поезду, где до самой Победы стирала, готовила, читала раненым Бодлера наизусть на французском и таким образом «искупила свою вину». Начальник санитарного поезда выхлопотал Доре Львовне место в сельской школе подальше от чужих глаз, там у нее через полгода родился сын, вылитая Дора Львовна, об отце которого ничего не было известно, но все были уверены, что это ребенок начальника санитарного поезда. Мальчик вырос, отучился в этой самой школе и умудрился поступить в Ярославский Медицинский Институт. Про это в гарнизоне тоже была сплетня: якобы тот самый начальник санитарного поезда к тому моменту был преподавателем того самого Института и организовал поступление сына в это учебное заведение, совершенно не соответствующее уровню подготовки, которую он мог получить в глухой Кадуйской деревне.
Но это было не так. В этой школе было одно удивительное явление, не свойственное никаким другим школам, в которых мне приходилось учиться: в этой школе очень любили детей. А так как любовь была основным предметом в данном учебном заведении, то и другие дисциплины давались детям легко и просто.
Директор школы на самом деле был Героем Советского Союза, кадровым офицером-артиллеристом, прошедшим Халкин-Гол и все, что последовало потом, потерявшим всю семью под Барановичами. Их всех в первые же дни войны расстреляли как членов семьи красноармейца, возвращаться после войны ему было некуда. Победа застала его в Праге. Он поехал со своим сослуживцем к нему погостить, да так и остался. Сначала нужно было помогать в колхозе, потом начали организовывать школу. Местный районный отдел образования попросил его возглавить ееу хотя бы временно. А когда 1 сентября 1945 года он вошел в класс, один из пацанов закричал «Папка!» …
Степанида Логовна после Победы вернулась в родную деревню без руки. Учителей не хватало и ее отправили сразу же на курсы. Уже через год она вернулась и приступила к работе. Замуж она не вышла, ученики были ее детьми. Именно к ней я попала во второй класс. Во втором классе этой школы я была единственной ученицей. Со мной в комнате занимались две первоклассники, в третьем классе учились целых пять учеников, и три четвероклассника.
Парты стояли в три ряда. В первом ряду у окна на первой парте сидели первоклашки, за ними за второй партой сидела я. Во втором ряду сидели на трех партах третьеклассники. Тут надо уточнить, что настоящих третьеклассников там должно было быть четверо, так как пятый был второгодник. Серега Вышегонцев был второгодник в каждом классе. Скорее всего он был ребенок с расстройством аутического спектра, так как у него было серьезные проблемы с коммуникацией. Поэтому он сидел по два года в каждом классе. К моему приезду Сереге было уже тринадцать лет, но писать он так и не научился. Местное РОНО постоянно норовило отправить его в спецшколу, но Степанида Логовна даже отказывалась разговаривать на эту тему. Серега был очень странный, но очень интересный пацан. При малейшей возможности он убегал в сени к директору и что-то там с ним строгал, пилил, раскрашивал, покрывал лаком. Из-под его рук выходили невероятной красоты вещи, начиная от кухонных досок и заканчивая матрешками, рамками для картин и шахмат. Фантазия у него была настолько невероятной, а чувство прекрасного каким-то волшебным образом было врожденным, что даже Дора Львовна советовалась с ним по поводу сочетания цветов ее нарядов для танцевальных вечеров в Доме офицеров. Серега был высоченный парень, как говорят «косая сажень в плечах», сильный и, как обычно бывает у людей с ограниченными способностями, очень добрый. У Сереги вовсю ломался голос. Он, и без того имеющий проблемы с общением, окончательно замкнулся в себе и старался из сеней не выходить. Степанила Логовна приходила к нему туда заниматься письмом и математикой, читала ему вслух, пока он строгал и красил, всячески пыталась с ним работать, но Сереге это все было очень сложно.
– Вот, – и Серега протянул Степаниде Логовне резную птичку-свистульку, – Берите.
Степанида Логовна взяла в руки поделку, повертела еще.
– Твоя работа?
– Ага!
И Серега расцвел.
– Вам, берите! Только отвяжитеся от меня со своими книжками.
– Он вас либо до тюряги, либо до инфаркта доведет, Степанида Логовна, – возмущалась начальница местного РОНО, – вот увидите! Отправляйте его в интернат, у меня все документы готовы, вам только ходатайство подписать!
– Что вы сгущаете краски! Сереженька – замечательный ребенок, он с особым взглядом на мир…
– Но я предупредила! До первого инцидента! Вот помяните мое слово!
Кроме казармы, похожей на свинарник, был и настоящий свинарник.
С продуктами в СССР было сложно. Я специально употребила это слово. Вообще-то для таких описаний в русском языке существует мат, но в книгах матом ругаться неприлично. Поэтому я буду пытаться это все описать литературными словами.
Строительство коммунизма не предусматривало самого простого момента: кормить строителей было нечем, нужно было параллельно с индустриализацией и электрификацией всей страны самим гражданам думать, чем питаться. Продразверстки и раскулачивание 30-х выкосили крестьянство на корню. Зато превратили всех граждан СССР в крестьян. Практически каждый житель Советского Союза так или иначе был связан с сельским хозяйством. Кусочки земли с крошечными домиками, построенными, зачастую, из строительного мусора, кормили семьи, тратящие на них все выходные, отпуска и здоровье овощами и фруктами, которые в обычных магазинах было не купить вообще.
Другой способ привлечения населения к сельскохозяйственному труду – это отправление студентов, работников предприятий, различных государственных структур «на картошку». Это разновидность бесплатного труда в отрасли сельского хозяйства. Обычно это было осенью. Так как оборудование и сельскохозяйственные машины были дороги, а народу было много выгоднее было отправлять людей собирать картошку, цикорий, арбузы и т.п. Целыми институтами отправляли в деревни инженеров, учителей, врачей, и других представителей рабочего класса и интеллигенции.
В воинских частях было свое ведомство, отвечающее за питание личного состава и членов их семей. Но даже в воинских частях мяса и молока не хватало. Поэтому завести свое личное хозяйство не гнушались даже воинские части космический войск, к которым относился наш гарнизон.
В нашем гарнизоне была свиноферма. Объедки со столовой шли на откорм скотине и начальство так увлеклось разведением свиней, что в столовой готовили настолько безобразно, в надежде, что солдаты не смогут это есть и все содержимое баков уйдет на корм скотине. Но, к сожалению, голод побеждал, и даже то не соленое пойло съедалось. Секрет был прост: солдаты ходили в столовую со своей солью и это становилось более-менее съедобно. К тому же, в военторге все было дороговато для рядовых, а питаться было нужно.
В деревнях кроме работы в так называемых колхозах, советские граждане обрабатывали свои огороды. Они так же сами питались с них, да еще и продавали картошку, соленья, варенья, фрукты на рынках. Отдельным и не менее важным способом прокормиться было собирательство. Советские граждане летом собирали ягоды, осенью – грибы, зимой – шишки. Первобытнообщинный строй в культуре советского человека приобрел свою обрядовость и своеобразную сакральность. Охота, рыбная ловля, собирательство были не просто хобби или элитное времяпровождение, это было реальное добывание пропитания, доход и зачастую единственный способ прокормить семьи. Навыки в выращивании овощей, консервации, хранении урожая были необходимым атрибутом воспитания приличной девушки. Подвалы и кладовые у приличной женщины должны были быть заставлены банками с помидорчиками, огурчиками. Вокзалы, особенно на отдаленных от Москвы и Ленинграда, обязательно должны были содержать пару бабушек с ведрами, наполненными местными дарами леса и подвыпившего мужичишку, торгующего воблой. В Ленинградской области торговали корюшкой и морошкой. А Ярославской – с лисичками и черникой. Вологодская область славится клюквой. За лето можно было ее насобирать рублей на 700-800. Хватит на год. Охотники хвалились не разновидностью загубленной дичи, а на какой вес мясо добыл. Домашние колбасы из медвежатины, тушенка из лося или кабака – это было то богатство, ради которого был смысл платить и за лицензии на оружие, покупать патроны, и платить взятки егерям, которые закрывали глаза на количество загубленных тварей божьих. Но ягода была наиболее массовым мероприятием.
Солдат тоже отправляли за ягодой. Гарнизонное начальство всю собранную солдатами-срочниками ягоду сдавали заготконторы и зарабатывали на этом огромные деньги. Солдаты тоже любили сбор ягод. В это время они сами наедались витаминов, могли подышать свежим воздухом. Чтобы снизить потребление дорогостоящего продукта, их заставляли во время сбора ягод петь строевые песни. Даже лесная ягода была ресурсом, который доставаться солдату должен был в ограниченном количестве.
Наш рассказ не про ягоду. Наш рассказ про девушку, имя которой я не помню. Точнее, я никогда не слышала ее имени, я с первого и до последнего дня слышала только ее прозвище.
Клюква была дочерью заместителя по вооружению полка. Девушка была самая обыкновенная. Если бы не одна ее особенность, никакой бы истории не получилось. Клюква была нимфоманка. Тогда, конечно, таких слов никто про нее не говорил, про нее говорили совершенно другими словами. Каждую ночь, каким-то неведомым образом она пробиралась через специально выставленные посты и кордоны, которым строго настрого было запрещено ее пропускать, и проникала в казарму к солдатам. Ее подтягивали на связанных простынях, проводили через подвальное помещение соседней столовой, от которой в казарму был потайной ход. Весь офицерский состав занимался не обороной страны, а решением задач, каким образом дочь зама по вооружению полка сможет этой ночью проникнуть в казарму и чем можно преградить ей путь. Применение знаний в области тактики и стратегии были бессильны перед тягой Клюквы к плотским радостям. Что бы не делали родители и офицеры, она все равно проникала в казарму. Однажды зимой она возвращалась домой после ночного приключения и капельки крови капали за ней, оставляя на снегу след, похожий на ягоды клюквы. С того дня ее так и стали называть – Клюква.
***
Я должна рассказать моему читателю особенности уклада воинской части в СССР, чтобы вам было весь объём позора, всю глубину трагедии семьи Клюквы.
Сейчас никого не удивишь добрачными отношениями. Никого не удивишь даже групповыми сексуальными развлечениями. Свободные половые отношения стали нормой не только в Европе, но и в большинстве бывших республик Советского Союза.
Но в описываемые мной времена, 80-е годы ХХ века, СССР был пуританской страной. Да, да. Не просто пуританской, а пуританско-ханжеской страной. В идеологии советского человека, полетевшего в космос, бурившего Землю до магмы, понятие достойного поведения женщины оставались на дореволюционном уровне: замуж выходить можно было только девственницей. При всех заслугах советской власти, при доступе к образованию, равной оплате труда за равный труд, чего не было и нет даже в Европе в наши дни, даже в доступе к ДОСААФ, прыжкам с парашютом, массе профессий, о которых не мечтали ни американки, ни европейские женщины, советские гражданки воспитывались и жили в строго патриархальных правилах.
Как вы догадываетесь, поведение Клюквы не только не вписывалось в моральные нормы и правила дочери советского офицера, оно вообще противоречила всем возможным понятиям и нормам. Такого диагноза в психиатрии, как нимфомания официально не существовало и поведение Клюквы расценивалось, как половая распущенность. Ситуация усугублялась тем, что в семье кроме Клюквы, росли еще две девочки и слава о старшей сестре распространялась и в отношении них. Мать была в отчаянии: младшим девочкам было по одиннадцать лет, и они уже все понимали. Клюкве было уже двадцать и никаких шансов выдать ее замуж и спровадить под ответственность мужа не было никакой. Поговаривали, что отец уговорил какого-то пьянчугу из соседней к воинской части деревни женится на ней. Но в последний момент мужик умер от алкогольной интоксикации, видимо потратив все деньги, данные ему за фиктивный брак, сразу.
Мать Клюквы ходила по гарнизону не поднимая глаз, девочки так же, не поднимая глаз, прошмыгивали в свою комнату, где сидел их пятый класс, и даже на прогулки в школьный двор не выходили: там проходили сельчане и спрашивали:
– А Клюквины сестры, когда на промысел выйдут? Мужики уж заждались свежатины. Сестра- то уже истаскалась.
Степанида Логовна на это начинала стыдить прохожих:
– Как вам не стыдно такие вещи детям говорить! А еще советские граждане! – отвечала она через забор, но вызывала не угрызения совести, а бурный смех.
– Клюква в их возрасте на промысел вышла, а эти чем хуже? Одна порода! – и гогоча шли своей дорогой.
В один из дней, Клюква пошла не казарму, а в сельский клуб. Там она очень быстро находила друзей, ее отводили в лес. Но в тот день в клубе оказались не только местные ребята, но и студенты которых привезли на уборку картошки. Некоторые ребята были состоятельные и один из них даже имел собственную машину: Москвич 416. Это сейчас машина вызывает сарказм. А в те времена это была машина, о которой мечтали многие советские автолюбители. Они годами стояли в очереди на покупку этой машины, но получив заветный документ о праве покупки машины, его обычно продавали тем, у кого были на это деньги.
В деревне, о которой идет речь, о такой машине даже не мечтали. Поэтому ребята были короли для всех местных девчонок. Выйти замуж за городского и уехать их деревни хотя бы в Кадуй, не говоря уже о Вологде, была самой сладкой грезой у этих девушек. А появление ребят их Москвы вызвало настоящий фурор.
В тот вечер в клубе были танцы. Румяные девушки, одевшие свои лучшие наряды, стояли вдоль стеночки в клубе, в ожидании приглашения на танцы от московских ребят. Местные по привычке хохмили, шутили, но понимали, что никакого интереса до них нет вообще. В то же время и московские ребята не торопились приглашать «матрешек», как они называли между собой сельских красавиц. Честно говоря, в этом была доля правды. Девушки были одеты в ситцевые платья одинакового кроя, в то время, как не только в Москве, а даже в Ярославле и других городах СССР, на дискотеки ходили в джинсах.
– Тут, наверное, и гармонист играет, – смеялись студенты.
– Хватит ржать, – продолжали другие, – считайте мы на этнографической практике. Где вы еще столько материала наберете про русское средневековье.
– Ну я бы не простив практической работы по русскому средневековью…
– Тебе как раз потом их отцы практикум по Домострою организуют…
Ребята смеялись и осматривали одинаковых девушек в ситцевых платьях, как в клуб вошла Клюква. Сельские ребята захохотали, каждый похлопал ее по попе. Она улыбалась и не скрывала того, кто она есть. Учитывая, что она приехала на собственном мотоцикле «Ява», что уже само по себе было необычно даже для столичных барышень, Клюква не просто не стеснялась мужского внимания, а наслаждалась им. Сквозь тонкую шелковую блузку, невероятного покроя, возможно, французского, но точно не Ивановской ситцевой фабрики, просматривались ее огромные соски, а узкие джинсы подчеркивали прекрасные формы тела. Кожаная короткая куртка скорее еще больше обнажала тело девушки, чем одевала, а босоножки на высокой платформе удлиняли и без того длинные ноги Клюквы до умопомрачительных размеров.
– Ого! Кто это? – оживились столичные гости, как услышали от одной из «матрешек»:
– Это наша Клюква, местная шалава, хоть и офицерская дочка.
– Не страшно, такой красавице одной в этой глуши? – начал наступление Толик, желая блеснуть красноречием, но это оказалось совершенно не нужно.
– Поедем? – предложила сама Клюква.
Толик на секунду растерялся. Он никак не ожидал от этой роскошной женщины и явно не простой по социальному статусу, такого быстрого предложения, но сразу взял себя в руки.
– Поедем!
– И ребят своих захвати.
Окончательно обалдевший от предстоящего, Толик махнул рукой ребятам и они ушли за Клюквой.
***
В СССР существует масса анекдотов о том, сколько людей можно запихнуть в Запорожец. В одних анекдотах рассказывают про девять человек, в других – одиннадцать.
В Москвич Толика влезло только семеро человек, так как садясь на пассажирские места она уже сняла с себя джинсы, под которыми не было трусиков.
– Вот это оборот, – воскликнул ошарашенный и видавший всякое Толик.
– Откуда ты взялась такая? – восторженно завопили другие ребята и дверца захлопнулась. Машина дернулась и помчалась в сторону леса.
Утром Клюква домой не вернулась. Никто не удивился этому. Еще вечером весь гарнизон знал, что Клюква укатила с московскими ребятами на машине, а это могло означать, что она не вернется до тех пор, пока не иссякнут силы и интерес к ней у всей приехавшей группы студентов.
Поэтому даже когда Клюква не вернулась на следующий день, никто ее не хватился.
В понедельник утром все студенты вышли на картошку. Звучала музыка, ребята привезли с собой портативный магнитофон. Высоцкий хрипловато ходил в горы, делал утреннюю гимнастику, а ребята собирали картошку, прерывались на перекур, опять укладывали большие коричневые клубни в мешки и закидывали их в грузовик с открытым бортом.
– Толян, привет, ну как у тебя дела? Силы на картошку еще остались? – смеялись вокруг ребята, а девчонки раздраженно делали вид, что не понимают, о чем идет речь.
– Я такого вообще никогда не встречал! Откуда она у вас тут? Это ваши болота так влияют? – Один за другим обсуждали прелести Клюквы ребята.
– А домой ее, когда отпустишь? – поинтересовался водитель грузовика, — Девку хоть помыться отпусти, куда ее мантулить трое суток без перерыва? — как бы заботясь добавил он и сплюнул.
– А мы ее не держим, мы в деревню утром в воскресенье вернулись и не видели ее с вчерашнего дня… – добавил Толик.
– Так вы ее в лесу что ли бросили? – переспросил водитель.
– Так она поди по пути домой кого еще подцепила! – и он заржал, что было силы.
Но водитель почему-то не засмеялся вместе с ним. Он сплюнул еще раз и крикнул:
– Давайте там, шевелитесь, мне надо еще две ходки успеть сегодня сделать.
Через час в штабе гарнизона уже знали, что Клюква не с московскими ребятами, а неизвестно где. Каким бы ни был образ жизни Клюквы, но она после гулянок всегда возвращалась домой. Чем бы не заканчивались ее похождения, но капельки крови в виде клюковки всегда вели к ее подъезду и поднимались на второй этаж, как раз напротив нашей квартиры: мы с семьей зампотыла жили на одной лестничной площадке. Ее мать старалась как можно быстрее потом все следы замыть, но это ж гарнизон! Все всё видят и слышат через стены и запоминают навсегда.
Какой бы ни была Клюква, но она была дочь старшего офицера. Ее бросили в лесу в августе, когда ночами уже прохладно, где стоят охотничьи капканы и даже бродят дикие звери. Если от нее пахнет кровью, то она могла привлечь диких зверей, а если ее бросили без сознания, то ее могли заживо растерзать звери.
Весь личный состав бросился ее искать. По расчет подняли не только солдат, но и ближайшее отделение милиции. Толика и его пятерых друзей задержали.
– Вы совсем там обалдели? Из-за б… сыновей таких уважаемых людей арестовывать? – ворвался в кабинет к начальнику РОВД начальник гарнизона, — мы моей отставки хотите? Вы не знаете, кто она такая?
Все завертелось, закрутилось. Родители студентов оказались один к одному профессора, да чиновники самых разных структур, подняли на уши всю областную милицию. История приобретала очень нехороший оборот, особенно для семьи Клюквы.
– А как так получилось, что у проститутки отец – замначальника секретной части Министерства Обороны СССР? Может мы ее и в космос отправим? – орал по телефону начальник Военного Округа.
А девушки нигде не было. Ни прочесывание леса с собаками, ни облет территории на вертолете, ни подомовой обход ближайших деревень ничего не дали. Работать начали криминалисты, а кинологи начали искать место захоронения или останки, а не живую девушку. То, что Клюкву убили, стало самой реальной версией ее пропажи. Никаких следов девушки нигде не было.
Особенно смущала оперативников пропажа ее мотоцикла. Все свидетели в один голос утверждали, что Клюква села в машину к ребятам, значит мотоцикл должен был быть у клуба. Но мотоцикл тоже испарился. Как сквозь землю провалился.
***
Так как дело было в августе, школа была закрыта. Странноватый Серега не интересовал никого и в школьное время, поэтому никто не заметил, что его тоже несколько дней никто не видел. Жизнь Клюквы и ее приключения были живым реалити-шоу, в котором сами жители принимали непосредственное участие, поэтому ее пропажа была таким же интересным и захватывающим шоу, как и ее ежедневные проникновения в казарму. Даже смерть Клюквы привлекала внимание исключительно из любопытства, а не из сострадания к девушке. Если люди и жалели, то только о том, что больше не будет у них на деревне ничего веселого и интересного, так как вторую такую Клюкву им было бы не найти.
Серега же никогда местных не интересовал. Он и говорить-то толком не мог, с ним нельзя было выпить или подраться, потому что, не смотря на свой юный возраст Серега мог отвесить такого леща, что мало не покажется. Его все сторонились, а он всех сторонился и подавно. Жил Серега на отшибе, в доме своей бабушки, такой же чокнутой, как и ее внук: в годы войны на глазах Марии Степановны, тогда еще юной девушки, сожгли всю ее деревню вместе с малыми детьми. Из Калининской области она пешком пошла на север, где ее подобрали партизаны. Там же в отряде у нее родилась Серегина мать. После войны она приблудилась в этот дом, в который после войны никто не вернулся. Выгонять бабу с дитем на руках никто из соседей не стал. А когда дочь Марии Степановны выросла, как-то само собой, как тараканы за печкой, у нее народился Серега. От кого родился Серега никто не знал, да и не спрашивал. А потом спрашивать стало не у кого: мама Сереги уехала в Кадуй на заработки и пропала. А когда стало очевидно, что Серега немного не в себе, то и подавно разыскивать отца пацана никто не стал. Серега рос, ходил в школу, вырезал свои деревянные поделки, никого не раздражал. Никому не было до него дела.
***
На реке Ворон Серега подналадился ловить щуку. Кругом торфяные болота, вода в середине августа очень теплая и цветет, а вот ближе к концу августа рыбалка замечательная. Только в ловле на хищника нужно ставить крюки и менять места. Какой-то природный инстинкт указывал Сереге, где лучше поставить крюки, куда лучше поставить в следующий раз. Когда он приносил щук, бабушка каждый раз удивлялась:
– Воруешь ты их что ля?
А Серега отмахивался от нее и ждал ухи. Если бы не Серегина рыбалка, есть особенно им было бы нечего. Серегина бабка приторговывала щукой у клуба по выходным дням, оставляя рыбу с пятницы до субботы и именно оттого, что в субботу Серегиной бабки с рыбой у клуба не оказалось, местные хватились Сереги.
– Степановна, а ты че нонче торговать не пришла? Аль хвораешь? Так еще холодов нет. – пошла до ее дома соседка, которая каждую субботу брала у нее щуку.
– Да нет моего рыбака, с понедельника не является.
Так как Серега периодически исчезал на неделю и больше, то саму бабку это не удивило. Она не участвовала в местных сплетнях и историю про Клюкву не слышала.
***
Уже светало, когда Серега отправился на рыбалку. Солнце ласково гладило поверхность воды мягкими лучами. Тишина вокруг обволакивала его своим теплым одеялом. Он сидел на берегу Ворона и пытался каждой клеточной своей кожи ощутить эту небесную благодать. Соловьи заливались. Иногда слышны были всплески на поверхности воды. Вдруг далеко за спиной ему послышался стон…
Слух у Сереги был феноменальный. Он знал все звуки леса, все звуки деревни и он сразу услышал, что это человеческий стон и, скорее всего, женский. Он моментально забыл про щуку и про крючки, и как ищейка бросился в лес на этот звук. Он запомнил направление, откуда доносился стон, но на пути никого вокруг не было. Он присел на корточки, напрягаясь, вслушиваясь в звуки леса.
Опять стон, значительно ближе.
В пролеске, в заросшей черникой и мхом воронке, оставшейся после ковровых бомбардировок времен Второй Мировой, лежала в одной рубашке девушка. Светлые волосы ее растрепались, к ним прилипли листья черники, сосновые иголки. Кроме блузки, задранной выше груди, на ней ничего не было, и она лежала, прекрасная, похожая на ангела, зацепившегося за верхушки сосен крыльями и упавшего с небес. Серега еще никогда не видел обнаженную женщину. Нет, он видел на картинках в книгах, которые ему приносила Степанида Логовна, но это было все не то. Он не знал, кто такая Клюква, потому что никто не общался с ним; он не знал и не мог знать, чем она занималась, и тем более не мог знать, почему она здесь в таком виде. Для него это было видение, то, которое он видел во сне, но смысл которого не понимал. И вот теперь оно было перед ним. Живое и настоящее.
То, что лежало перед ним было настолько невероятно, что Серега одеревенел. Он открыл рот и смотрел. Но снова раздался стон. В то момент он обратил внимание, что на бедрах у девушки видна кровь.
«Она поранилась!» – промелькнуло в голове у Сереги.
Он стремглав бросился к девушке, подхватил ее на руки и побежал с ней на руках домой.
Он прижал ее к себе, сердце Сереги билось так сильно, что он боялся, что оно бьет девушку по голове. От движения, она очнулась.
– Мальчик, мальчик мой, – смогла она произнести, и она обхватила его шею своей рукой.
Серега побежал еще быстрее.
«Да, я твой мальчик! Я твой мальчик!» – подумал Серега, но не смог ничего ответить. Непонятные вещи начали с ним происходить.
От прикосновения руки этой девушки у него окаменели ноги, руки и даже язык, он споткнулся и упал, прямо с ней на руках.
– Мальчик, мальчик мой, – опять повторила Клюква и приникла к его пересохшим от волнения губам своими мягкими и упругими.
Голова у Сереги закружилась, его затряс озноб, рука неосознанно легла на ее грудь, а девушка, не отрываясь от его губ, сама начала расстегивать его брюки…
***
Весть о том, что не только Клюква, но и Серега пропал в тот же самый день, облетела всю деревню и легла в виде рапорта на стол начальника воинской части меньше, чем через час после того, как Серегиной бабки хватились.
– А кто такой, этот Серега? – заинтересовался Клюквин отец.
– Да наш местный дурачок, бабы Маши внук.
Доля секунды и все подумали об одном же.
– Слушай, Дмитрий Константинович, — обратился к подчиненному начальник части, — Ты сам все прекрасно понимаешь, что надо делать.
– Не понял, – растерялся Клюквин отец.
– В общем смотри сам: дочь твоя нас впутала в историю. Мало того, что позорит твою семью, так еще и теперь до Штаба военного округа дошли слухи, что она у тебя вытворяет. Я не хочу ни с москвичами из-за нее ругаться, ни с ними, — и он показал пальцем в потолок. – Давай так сделаем: ищи этого Серегу где хочешь, хоть сам его роди, но, чтобы наверх ушла история о том, как он изнасиловал и убил твою дочь. Ребята москвичи подпишут, что сами видели, как он это сделал. У тебя репутация отца-страдальца, потерявшего дочь, а пацана этого давно надо было в интернат для дураков отправить.
– А если она жива?
Отец Клюквы с мольбой посмотрел на начальника. Начальник воинской части достал из золотого портсигара гаванскую сигару, аккуратненько отрезал золотыми щипчиками кончик, затянулся. Потом встал со стула и подошел впритык к стоящему напротив его стола Дмитрию Константиновичу:
– А для тебя это единственный шанс отмыть честь семьи и получить перевод в другую часть.
На ухо, чуть ли не касаясь, он прошептал:
– Если сделаешь все, как я сказал, то переведу тебя в Воронеж или Тулу. Подальше от этих мест.
– В Красноярск.
– Значит в Красноярск. Забудешь все, как страшный сон и младшие девочки будут жить спокойно. Жена перестанет по утрам подъезд драить. Подумай, второго шанса не будет.
Начальник части повернулся к нему спиной, вернулся к столу, присел на его край.
– Свободен.
– Слушаюсь.
И отец Клюквы на ватных ногах вышел из кабинета.
***
– Мотоцикл, нам нужно забрать мой мотоцикл от клуба.
Клюква сидела на коленях Сереги и заплетала волосы к две косички.
– Тебе не больно? Я не сделал тебе больно? – Серега смотрел на свои залитые кровью Клюквы руки, но она как бы не замечала этого.
– Побежали скорее, пока совсем не расцвело.
– Нет, я один заберу. Тебе нельзя такой идти, пойдем домой.
– К тебе домой?
– Да, ко мне домой! Я же твой мальчик? Значит ты – моя девочка!
Клюква захохотала:
– Ты славный! Почему я раньше тебя не видела? Где ты был все это время?
– В школе…
– Точно! Мы пойдем в школу. Ты же можешь забраться в школу? Там ведь никого нет сейчас.
– Там есть книги с картинками, такими же как ты.
– Точно! Я хочу в библиотеку! Давай займемся всем этим в библиотеке!
И Клюква поднялась на ноги:
– Давай скорее, пока не расцвело совсем! И мотоцикл, не забудь отогнать к школе мотоцикл!
Они без труда забрались в школьный двор. Серега подцепил ногтем створку окна в сенях.
– Залезай первая и откроешь мне дверь с той стороны.
Он буквально подбросил Клюкву к окну и она исчезла в глубине. Щелкунул замок и дверь открылась нараспашку:
– О, мой рыцарь света! Входи смело в мои чертоги! Освети эти мрачные казематы своим мечом! – и Клюква притянула Серегу к себе за рубашку, как только за ним закрылась дверь.
– Где тут у вас библиотека? Побежали скорее туда, я хочу сыграть в игру «Возвращение Крестоносца»!
– А кто такой крестоносец? – Серега спросил, но, увлекаемый Клюквой уже забыл про свой вопрос.
Он ногой вышиб дверь в третью комнату, где была библиотека. Клюква скинула с полок книги, какие попались ей под руку и улеглась на них раздвинув ноги прямо перед глазами Сереги:
– Мой рыцарь! Сломай оковы! Разрушь невидимые чары! Спаси меня!
Серега совершенно потерял ориентацию во времени и пространстве. Он выпал из реальности и очнулся, когда за окном было уже темно.
– Я есть хочу. – в полудреме прошептала Клюква.
– Я сейчас приду. Никуда не уходи.
Его долго не было. Под окнами что-то зашуршало. Клюква проснулась, подошла к окну: Серега укрывал старой плащ-палаткой Клюквин мотоцикл.
– Я тайком, что б никто не видел, что мы здесь. Вот гляди!
И Серега протянул Клюкве две здоровенных щуки.
– Я тебе сейчас уху сварю. Ты любишь уху?
Клюква терпеть не могла рыбу и тем более щуку, ей она пахла тиной, но очень хотелось есть, поэтому она радостно ответила:
– Обожаю рыбу. Это как в сказке «По щучьему велению!»
И она закружилась, распевая:
– По щучьему велению, по моему хотению уха – варись!
Серега ушел в другую комнату, где сидели с пятого по восьмой классы. Там, занимая почти полкомнаты, стояла большая русская печь. Одна стена печи выходила в класс, где занимались младшие классы. Задняя стена печи выходила в комнату, в которой занимались старшие классы и где была библиотека. А лежанка, шесток, заслонка и само горнило было как раз в комнате средних классов. Здесь же у девочек были труды и они учились кашеварить. Он нашел разделочные доски, быстро почистил рыбу, нарезал ее маленькими кусочками.
– Воды нет, – хватился он, – Я сейчас быстро.
И он убежал с большим эмалированным ведром во двор к колодцу.
– Какая вода вкусная, – удивилась Клюква, когда Серега вернулся с полным ведром, и поставив его у печки, продолжил заниматься рыбой, а Клюква нашла на полке с утварью кружку и зачерпнула из ведра.
– Колодец у нас хороший, вода глубокая, не болотная, как у вас в гарнизоне, – похвалился Серега и затопил печь. – Надо погодить, пока печь растопится. Полезешь на печку? Там сейчас не очень уютно, но скоро совсем хорошо станет.
Клюква ощутила, что, действительно, замерзла. Она все еще так и оставалась в одной рубашке.
– Я у огня погреюсь, – ответила она Сереге и присела на корточки у самого горнила. Огонь разгорался. Приятный треск радовал ухо. Каким-то уютом и домашним теплом охватило Клюкву. На ее плечах появилась плащ-палатка.
– Я у нашего военрука в кабинете нашел. Завернися, ты совсем замерзла поди.
Клюква, действительно, замерзла. Ее очень тронула забота, с которой этот паренек относился к ней. Он принес низенькую табуреточку.
– Садися. Так удобнее тебе будет.
Клюква села. Он сел рядом с ней на пол. Одну за другой он брал стопы Клюквы в руки и грел их своим дыханием.
– Холоднючие, погоди чуток, скоро согреешься и поешь. Сейчас еще дров подложу и уху ужо можно ставить.
И он по-хозяйски закинул еще дров и поставил чугунок в печь.
«Как же хорошо», – неожиданно для себя подумала Клюква.
Она сидела, закутавшись в старую списанную плащ-палатку, глядела на огонь, на чугунок, с булькающим нутром. Серега сидел около нее и гладил ее ноги, согревая своим дыханием. Только треск дров в печи и звуки поцелуев, которыми Серега покрывал ноги Клюквы, да старые настенные часы, тикающие в углу, где раньше висели иконы, нарушали тишину в доме.
Клюква задремала сидя у печки, как Серега поднялся и разбудил ее своим движением.
– Чуешь – пахнет? Давай есть, готово все.
Но Клюкве совершенно не хотелось шевелиться. Она только в этот момент поняла, как она устала. Все тело ломило, руки не поднимались и даже подняться чтобы поесть у нее сил не было.

Серега каким-то своим собственным чутьем понял ощущения Клюквы. Он достал чугунок из печи ухватом, стоящим тут же, у горнила, поставил его на шесток, принес две эмалированных миски, две алюминиевые ложки и большой деревянный половник, который сам же вырезал прошлым летом для девчонок из березового поленца. Он достал рыбу, разложил в две миски, взял одну и начал сам кормить Клюкву с ложечки.
– Погодь, я косточки выберу.
Он достал из Клюквиной миски кусочек рыбы, положил ее, горяченную, себе на ладонь, вынул все косточки до одной и протянул рыбу прямо на ладони Клюкве.
– Ещь, это не горячо уже.
Клюква губами взяла кусочек рыбы с не по годам огромной, мускулистой и шершавой Серегиной ладони. Он доел второй кусочек.
– Не солено ж совсем, – заметил он и хотел пойти за солью, но Клюква остановила его:
– Мне вкусно.
Серега посмотрел на нее, приник своими губами к ее губам.
– Теперь мне тоже вкусно.
***
Версия о том, что Клюква заблудилась в лесу или утонула в реке становилась все очевиднее. За все это время никаких следов девушки заметно не было. Экспертиза одежды студентов показала, что на них были следы крови по группе совпадающей с группой крови Клюквы, но они все в один голос клялись, что понятия не имеют откуда у них эти следы, уверяли, что, когда уходили, девушка была жива, просто были пьяные и забыли ее в лесу без умысла. Была ли это версия, подсказанная их адвокатом, который примчался из Москвы уже в понедельник вечером, или это было на самом деле, никому известно не было. Милиция разводила руками. Собаки потеряли след Клюквы у реки, а туда ребята точно не приходили: проезда на машине туда не было, а пешком через лес они бы точно не дошли: никаких следов длительных прогулок по лесу на обуви ребят не было, а если бы они дошли до реки, то должны были быть следы глины, залегающей прямо на берегу. Но таких следов на обуви ребят не было.
– С чего ее черти в реке-то понесли? – удивлялся следователь. – Видать поскользнулась потемну и утонула.
– Константиныч, – обратился к отцу Клюквы начальник РОВД, с которым они вместе пришли на берег, – может оно и к лучшему? Грех на душу не брать, она все равно не жилец была, ну согласись?
Отец Клюквы махнул рукой и пошел вдоль реки к месту, где стоял армейский УАЗик, на котором он приехал к месту предполагаемой гибели Клюквы.
– Мы водолазов вызвали, только тут течение сильное, она уже до Кадуя могла доплыть или до Суды. Неизвестно, когда она сюда пришла. Если ночью субботы, так точно уже в Суде. Ты не переживай, мы работаем, ищем.
Дмитрий Константинович снова махнул рукой, не поворачиваясь.
***
Серега проснулся рано утром. Клюква была вся красная, она обливалась потом.
«На печке поди упарилася» – подумал он, но печка была не горячая. Топили они ее совсем мало, да и нельзя было топить: могли увидеть дым с соседних домов и пойти смотреть школу, а это им совсем не нужно было.
Клюква вся горела.
– Серега спустился с печки, нашел свои брюки, которые вместе с остальной одеждой лежали внизу, попил воды и понес кружку Клюкве.
– Попей водички.
Но Клюква не просыпалась. Ее светлые волосы прилипли ко лбу, под глазами появились большие черные круги. У нее поднялся жар. Ей срочно было нужно к врачу.
Серега выскочил из школы, схватил мотоцикл и помчался к дому Доры Львовны. Она в школе вела биологию и рассказывала разные интересные вещи девочкам, которые они с ребятами подслушивали через щель, образовавшуюся между печью и стеной. Серега прекрасно понимал, что заболела Клюква из-за своих девичьих секретов. Откуда он это знал, он сам не понимал, но другого выхода, как искать помощи у женщины, он не видел.
Время было раннее и Дора Львовна еще спала, когда Серега постучался к ней в окно.
– Сережа, что случилось? Тебя все ищут! Ты куда пропал? – затараторила она.
– Зачем меня ищут? – удивился Серега.
– Как зачем? Тебя подозревают в убийстве девушки, которую в лесу бросили москвичи. Так у тебя и мотоцикл ее? Что ты с ней сделал??? – завопила Дора Львовна на всю улицу.
Серега понял, что зря приехал в учительнице, он вскочил на мотоцикл и попытался выехать со двора, но Дора Львовна, прям в ночной рубашке выскочила во двор и закричала во весь голос:
– Ловите! Ловите убийцу! Скорее! Он у меня во дворе.
Серега выехал со двора, но прямо навстречу ему остановился УАЗик проезжавшего мимо Дмитрия Константиновича. Из машины выскочили водитель и два солдатика-срочника, ехавшие в часть. Они моментально подняли винтовки и нацелились на Серегу. Дмитрий Константинович закричал из машины:
– Сережа! Не дури! Тебе ничего не будет! Ты не подлежишь уголовной ответственности! Не дури! Покажи, где она! Я все сделаю, чтобы помочь тебе!
– Я ничего ей не сделал плохого! Я ее спас!
– Конечно, ты ее спас! Ты не мог ей умышленно причинить вред. Это все вышло случайно. Покажи, покажи, Сережа, где она. Пожалуйста, покажи…
Дмитрий Константинович вышел из машины и поднял руки, показывая Сереге ладони, как будто Серега был опасный преступник. Он никак не мог понять, почему с ним так странно все разговаривают.
Дора Львовна в это время уже бежала по улице за Серегой, он услышал за спиной ее истошный крик, он развернулся ударил по газам и помчался в сторону школы.
– Не стрелять! Не стрелять! – орал Дмитрий Константинович, возвращаясь к машине и уже на ходу запрыгивая в нее, так как водитель уже вернулся в кабину и начал движение.
– Товарищ майор, дымом пахнет у школы! – затараторил один из солдатиков, – мы сегодня проезжали там, еще подумали, кто может летом там может печь топить. Он скорее всего там.
– К школе!
***
Все начальство и личный состав гарнизона отсутствовал. Все военнослужащие, не задействованные на боевом дежурстве, прочесывали лес, сопровождали водолазов, которые прибыли из Вологды, обходили дома. В штабе оставалась только завкадрами, пожилая прапорщица, имеющая каллиграфический почерк, из-за которого начальник гарнизона всеми правдами и неправдами продлевал ее службу в части, да моя мама, которая сидела в приемной.
В этой суматохе приехала почта.
– Вера Викторовна. Я вам оставлю почту и ведомость. Я сегодня не застану уже никого, а мне нужно в заказных письмах подписи поставить. Вы уж меня, голубушка, выручьте, пожалуйста. Одна на вас надежда. Сколько еще поиски будут продолжаться, никто не знает. А мне надо отчетность составить. Я пенсию кому положено развезла, а заказные письма мне никак самой. Уж два раза приезжала, ну нет же ж никого. Я уж почту больше в отделении держать не могу.
– Оставляйте все, я домой до каждого дойду и все разнесу. И ведомость вам сама отвезу!
– Что бы я без вас делала, умница вы моя.
И пожилая почтальонша поехала дальше.
Большая почтовая сумка упала к ногам моей мамы. Вывалив почту на большой письменный стол в приемной, она начала разбирать конверты откладывая их в стопки: в одну стопку тех, с кем она дружила, и во вторую стопку письма для тех адресатов, которых, конечно же знала, но с кем отношений не было.
Неожиданно, на глаза ей попался конверт с обратным адресом из Москвы, от неизвестной дамы, адресованный ее мужу. Рука сама потянулась открыть.
«Милый Виктор, я так расстроена, что у тебя опять нет времени сообщить своей стерве о разводе….
Мама быстро просмотрела письмо.
– Вот тебе и раз… – удивленно произнесла она.
В письме незнакомая дама учила ее мужа, каким образом ему лучше предохраняться, чтобы моя мама опять не заберемела, так как потом до достижения одного года ребенком он не сможет развестись и жениться на ней. Голова у мамы закружилась, в глазах помутилось, но тут раздался телефонный звонок.
«Идея, спрятать сберкнижку в сейфе начальника гарнизона – потрясающая! Ты у меня такой умный. Незачем твоей психопатке знать про деньги. Тем более большую часть денег ты заработал, а не она, незачем ей знать куда ты потратил сахалинские деньги. Я видела в „Березке“ замечательный сервиз „Магдалена“, но нужно было доплатить сто рублей. Я надеюсь, ты понимаешь, что это не дорого. Ты бы знал, сколько стоят все эти вещи, что я купила, на самом деле. Уточни, пожалуйста, когда придут к вам в часть распределение на машины. Если дадут Жигуленка, конечно, тоже бери. Но если будет возможность взять „Волгу“, то папа уже договорился, с кем можно будет ее поменять на Жигуля с доплатой.
Как у тебя с распределением в Бауманку? Я уже настроилась, что с сентября ты туда выходишь на службу. Осталось две недели, а ты ни слова....»
Взгляд упал на ключи от сейфа, которые начальник в суматохе забыл у себя в столе. Мама открыла сейф, быстро нашла среди документов голубую книжечку. Открыла ее.
Все деньги были сняты еще в мае, когда мама уезжала отвозить нас с сестрой во Ржев бабушке и дедушке.
Голова у мамы закружилась, в глазах помутилось, но тут раздался телефонный звонок.
– Мы засекли Серегу, позвони в отделение милиции: он в школе, мы туда едем. – сообщил Дмитрий Константинович.
– Сейчас сделаю, – как ни в чем ни бывало ответила моя мама.