Умереть, исчезнуть, раствориться (Глава 2)

Глава 2. Умереть, исчезнуть, раствориться

Худощавый парень с длинными, давно не мытыми волосами поставил чашку чая на компьютерный стол и продолжил внимательно читать очередную сводку новостей. Какое-то дикое веселье, рвущееся наружу, не давало ему посидеть спокойно и пару секунд: он то постукивал по столу длинными тонкими узловатыми пальцами, словно барабанными палочками, то дергал ногами в такт слышной одному только ему ритмичной музыке. Изредка, отрываясь от монитора, он вскакивал с кресла, подбегал к окну, несколько секунд вглядывался вдаль и так же резко возвращался на место. Он был возбужден и пугающе весел. Что-то, о чем он читал в интернете, очень радовало его.
Обведя комнату диким взглядом, он громко хохотнул и, словно вспомнив, схватил кружку с остывшим чаем и отпил. Его веселое настроение улетучилось в долю секунды, с гримасой отвращения он соскочил с кресла, забежал в ванную и выплюнул недопитый чай в раковину. Хорошенько прополоскав рот водой, он прошел на кухню, взял в руки початую пачку с чайными пакетиками и со злостью кинул ее в мусорное ведро. Как он мог не заметить эту огромную красную ягоду на лицевой стороне? И эту надпись «С ароматом клубники»? Воспоминания миллионами невидимых иголок впились в его голову. Он обхватил ее руками, но от них так просто не укрыться. От них никак не скроешься…
— Дети, познакомьтесь, у нас в классе новый ученик — Клюшин Андрей!
Он стоит перед новым классом, руки его новой классной руководительницы у него на плечах. Все с интересом смотрят на него. Ему очень неловко, он стесняется такого внимания, ведь пиджак, купленный с таким трудом мамой, явно на пару размеров больше. Он смотрит на свои потертые туфли — под слоем гуталина новей они не стали.
— Падай сюда! — его новый, пока что незнакомый одноклассник смотрит на него ярко-голубыми глазами. Какие у него удивительные глаза.
— Андрей! — он протягивает руку, но голубоглазый почему-то не спешит ее пожать.
Он так и не пожал ее в ответ. Андрею становится очень неуютно рядом с ним.
— Сам откуда? — наконец спрашивает новый одноклассник шепотом, глядя в сторону доски.
— Из области. Малиновка, слыхал? — Андрею не очень-то хочется отвечать этому хаму.
— Деревня? — тот обращается к нему все так же, не поворачиваясь.
— Ну да.
— Колхозник, короче, — он чуть слышно хихикает.
Андрей не реагирует. Видимо, ему будет нелегко подружиться с этим типом.
— Пахан кем работает?
«Почему он спрашивает об этом?»
— У меня только мама.
Андрею больше не хочется разговаривать с ним, но он не может просто взять и замолчать.
— Умер?
— Не знаю. Я его никогда не видел.
— А, понял. И мать, небось, не особо рассказывала? — теперь тот смотрит прямо на него своими смеющимися, удивительно яркими глазами.
— Не рассказывала, — Андрей отворачивается. Голубоглазый раздражает его.
— А знаешь почему?
— Нет.
— Потому что сама не помнит, кому дала по пьяни. Ее там, наверное, всей вашей Малиновкой мужики по кругу гоняли, а потом ты родился — и пойди разберись, от какого алкаша.
Он сдавленно хихикает.
— Прекрати! — Андрею обидно до слез, он сжимает тонкие пальцы в кулаки.
— Ты что, чмо, быковать вздумал? На перемене увидимся за школой, — он уже не смеется, его глаза наполнены какой-то холодной злобой. Андрей боится смотреть в эти глаза…
— Короче, пообщался с новеньким, — голубоглазый картинно расхаживает среди нескольких любопытных одноклассников.
Андрей стоит в центре, опустив голову. Что же сейчас будет?
— Рассказал мне немного о себе. Мать, говорит, у него шлюха конченая, залетела сама не помнит от кого.
— Я не говорил такого! — Андрей кричит, горькие слезы застревают у него в горле, он ни за что не расплачется перед ними, ни за что.
— В смысле не говорил? — голубоглазый останавливается перед Андреем и смотрит ему в глаза. — Я тебя спросил — ты не возражал. Или ты меня перед всеми фуфлометом хочешь выставить?
— Моя мама не шлюха! — слезы все-таки наворачиваются на глаза.
— Да ладно, я же пошутил, ты чего? Я, кстати, Лобов Максим, можно просто Макс! — он протягивает руку.
Опешивший Андрей растерянно оглядывает смеющиеся лица одноклассников.
— Андрей…
Не успев протянуть руку в ответ, он сгибается от звонкой, жгучей пощечины. Все, словно по команде, громко хохочут.
— Ты что, падаль, руку мне собрался жать? Тебя там, в этой вашей Малиновке, самого, заместо мамки, не пользовали?
Андрей, выпрямив спину, сжимает кулак с твердым намерением ударить обидчика в ответ. У него впереди долгие годы, и он будет ненавидеть себя за этот момент, что не смог, испугался, не ударил.
— А я Ваня Карчин!
К нему подходит большой пухлый парень с прыщавым лицом. Черная челка практически закрывает его маленькие темные глаза. И снова пощечина, только в этот раз он, не удержавшись на ногах, падает на грязный потрескавшийся асфальт. И снова хохот любопытных зрителей. Не в силах более сдерживаться, он закрывает лицо руками и громко плачет. Кто-то больно пинает его по ребрам. За что они с ним так? Что он сделал им плохого?
Он так и не стал для них Андреем Клюшиным.

***
— Шлюхин, ты чего сидишь? — запыхавшийся Лобов склоняется над ним. — Бегом на ворота, мразь! И попробуй хоть один пропустить!
Они играют с параллельным классом в футбол. Андрей не хочет, но он уже привык к тому, что с Лобовым и особенно с Карчиным спорить нельзя. Они проиграли со счетом 4:6. Его снова ведут за школу, снова толпа любопытных школьников идет следом, среди них и девочки.
— Я тебя предупреждал! — Лобов смотрит на него своим холодным, злобным взглядом.
— Пожалуйста, не бей. Мы ведь все проиграли…
Лобов снова расхаживает взад-вперед, рисуется перед внимательными зрителями. Прям прирожденный актер.
— Не бить, говоришь? — он останавливается и поглаживает большим пальцем подбородок, словно решая какую-то сложную задачу. — Хорошо. Мы не будем тебя бить, если ты принесешь завтра по сто рублей за каждый пропущенный гол. Идет?
Андрей смотрит на свои пыльные кеды. Шестьсот рублей — да это нереально, где столько взять? Он после школы, конечно, помогает маме мыть подъезды, там платят по две тысячи за каждый пролет, но это в месяц. Просить у мамы такие деньги бессмысленно. Где-то глубоко мелькнула мысль сказать, что, даже если бы у него было столько денег, он все равно не отдал бы их им.
— Ну что молчишь, Шлюхин? Будут бабки или нет?
— Нет.
Он стоит стиснув зубы, все так же смотрит на потертые кеды. Он знает: сейчас Лобов или Карчин его ударят, потом еще и еще. Лишь бы не заплакать. Если они не смогут заставить его плакать, это будет хоть какая-то победа. Хоть в чем-то.
— Да что ты цацкаешься с ним?! — слышится раздраженный голос Карчина сзади.
Он не успевает среагировать, как сильные пухлые пальцы хватают его за трико и резко стягивают вниз вместе с трусами. В сумасшедшей панике он пытается надеть их обратно, сгибается и получает сильный удар коленом в голову от Лобова. Все кругом крутится, как в безумной карусели: смеющиеся лица, серое, вечно равнодушное ко всему небо, желтые листья. Он никак не может сообразить, что случилось, почему все так смеются, их смех доносится словно издалека.
Осознание приходит с новым витком бессмысленной пытки: он лежит на спине, раскинув руки, со спущенными трусами, все смотрят на него, и им очень смешно. Он отчетливо, как никогда, хочет умереть. Исчезнуть из памяти всех, кто его знал. Раствориться, смешаться с этими грязными листьями. И снова одна и та же мысль: за что они с ним так?
— Лобок, ты совсем офигел, что ли?
Он знает этот голос. Ксюша Кислицына. Только она могла так обращаться к Лобову.
Прохладный пакет накрывает его наготу.
— Слышь, ты давай…
— Что? Что «давай»? Ну скажи!
— Ты так не разговаривай, слышь. Нашла кого защищать. Мы из-за него проиграли, вообще-то.
— Ты, Лобок, решил весь проигрыш на него повесить? А сам больше забивать не пробовал? Может, и тебе штаны пора снимать, а?
Сдавленное хихиканье кого-то из толпы. Лобов молча разворачивается и уходит. Он никогда не сможет нагрубить ей, все это знают, ведь она встречается с Мишей Цыплаковым из одиннадцатого класса. Его боится вся школа.
Ксюша… Как часто он думал о ней перед сном, представлял, будто какие-то бандиты сковали их одной цепью и днем они вынуждены скрываться от них, а каждую ночь засыпают в обнимку, и он будто нечаянно касается ее налитой упругой груди, а она совсем не против…
Она была самой яркой девочкой в классе, а класса с девятого — во всей школе. Уже в седьмом у нее начала формироваться красивая фигура, а в восьмом она по-настоящему расцвела. Даже физрук, старый хрыч, топорщил седые усы и не отрываясь смотрел на нее маслянистым взором, когда та приходила на физкультуру в коротком топе и обтягивающих лосинах. Все в классе хотели с ней дружить, даже толстая дочка директрисы. И все мальчики наверняка тоже думали о ней перед сном.

***
В один из дней он после уроков заглянул в открытые двери спортзала. Ни души — значит, можно открыть кабинет и взять баскетбольный мяч. Он уже несколько раз так делал; за котельной была старая площадка, неизвестно кем и когда построенная, и там висел щит с баскетбольным кольцом. Он брал из открытого кабинета физрука мяч — тот, даже когда видел это, не возражал. Приходил туда и кидал мяч в кольцо, соревнуясь со своими вымышленными друзьями. В этом состязании при любых раскладах он был победителем.
Постукивая мячом об асфальт, Андрей зашел на огороженную металлической сеткой площадку и вздрогнул от окликнувшего его голоса:
— Клюшин…
На перевернутом деревянном ящике сидела Кислицына. Лицо у нее было заплаканным, тушь растеклась темными разводами по щекам, но даже в таком виде она все равно была красива.
— А? Да? Что? — он растерялся и не знал, как себя вести, ведь за почти два года, которые они проучились в одном классе, она обратилась к нему впервые.
— Есть спички? — он только сейчас заметил пачку тонких сигарет в ее руке.
— Спички? Нет.
— Могла бы и не спрашивать, — она разочарованно отвернулась.
— Я сейчас найду!
Он найдет для нее спички, чего бы это ни стоило, лишь бы быть хоть немного полезным для нее, лишь бы она еще раз обратилась к нему…
— Правда? — она снова посмотрела на него. — Я была бы тебе признательна…
Он изо всех сил рванул в сторону школы. Он знал, где старшеклассники собираются покурить, даже не пытаясь скрыться от учительских глаз. Лишь бы там не было никого из одноклассников. Он выглянул из-за угла. Двое одиннадцатиклассников о чем-то разговаривали, и один из них, докурив сигарету, бросил окурок на землю. Они прошли мимо, не заметив Андрея. Подбежав, он поднял с земли непотушенный окурок. Отлично! Лишь бы Ксюша его дождалась! Он снова забежал на площадку. Она все так же сидела на ящике. Ура!
— Нашел? — она посмотрела на него так, словно ожидала услышать отрицательный ответ.
— Вот! — он, улыбаясь, протянул ей дымящийся окурок.
— О, спасибки! — прикурив сигарету, она подала ему пачку. — Будешь?
— Нет, спасибо.
Он присел на корточки рядом с ней, улыбаясь. Он был доволен собой.
— Ты часто сюда приходишь поиграть? — спросила Ксюша.
Она с ним разговаривает. Какой чудесный день!
— Да нет, когда маме не надо помогать…
Андрей замолчал. Зря он начал про помощь маме, сейчас она спросит об этом, а что он скажет? Что моет подъезды?
— Ты такой молодец! Я, например, терпеть не могу ни готовить, ни убираться, и вообще любая работа по дому меня бесит.
— А… — он не мог решить, надо ли об этом спрашивать, но пауза слишком затянулась, девушка могла просто встать и уйти. — Что у тебя случилось?
— В смысле?
— Ну, ты плакала… Я просто… может…
— А, ты про это. Да ерунда. С парнем рассталась.
— С Мишей?
— Ну. Урод еще тот. Просто псих. Достал со своими указами: так делай, так не делай. Пусть найдет себе серую мышь и указывает ей.
— А… ну хорошо.
— Что хорошего?
Она с удивлением посмотрела на него, и он поспешно отвел взгляд.
— Ну, я думал, что-то случилось. А это… Мне кажется, об этом не стоит плакать.
— Знаешь, а ведь ты на сто процентов прав! — она заулыбалась, и его заполнило чувство счастья оттого, что он стал причиной этой улыбки. — Ладно, ты играй, а я пойду.
— А может, вместе? — он сам от себя не ожидал такой смелости.
— Я бы с удовольствием, но у меня маникюр, — она растопырила пальчики с длинными накрашенными ногтями. — Боюсь испортить.
— Так они же это… отрастут.
Она молча взглянула на него, он тоже посмотрел в ее смеющиеся глаза и не отвернулся. Это было одно из лучших мгновений в его жизни.
— Да, знаешь, и черт с ними! Во что играем?
— В двадцать одно! — он вскочил на ноги и подбежал к укатившемуся мячу. — Знаешь?
— Нет, конечно. Научи!
Они по очереди кидали мяч в кольцо. Она совсем не умела играть, но пару раз у нее получилось попасть; она смеялась, закинув голову.
Они поиграли всего минут двадцать, но какие же это были счастливые минуты для него. Уже уходя с площадки, она как бы небрежно сказала:
— Ты хороший, Клюшин. Не позволяй им себя обижать.
Он просто молча кивнул. Как ему это сделать?
На следующий день, зайдя в класс, он сразу заметил ее. Ее темные волосы до плеч превратились в светлое каре. Увидев его, она показала пальцем на новую прическу, и он отчетливо прочитал по губам: «Отрастут». Она снова была веселой и жизнерадостной.
После он много раз приходил на площадку с мячом, надеясь встретить ее там снова. Но никого не было, а играть совсем не хотелось. Он некоторое время ждал чего-то и уходил, так и не сделав ни одного броска.

***
Десятый класс стал для Андрея относительно спокойным. Он очень просил маму найти деньги, чтобы была возможность уйти учиться в колледж после девятого, но она не смогла, и ему пришлось снова идти в ненавистную школу. Он никогда не рассказывал ей о своих взаимоотношениях с одноклассниками, она и так была слишком усталой, чтобы думать еще и о его проблемах.
В тот год к ним в класс пришел новенький — Радик Атущан, маленький, смуглый, с глазами как маслины. Внимание Лобова и Карчина переключилось на него, и ему, как и Андрею раньше, временами было очень нелегко. Сначала они били его, потом заставляли исполнять унизительные роли: то он пес, бегущий на четвереньках и лающий на всех, то обезьяна, то вынужден обматерить учителя географии, вечно потного, жирного и похабного. Однажды они заставили Радика залезть на подоконник и кукарекать в открытое окно. Они громко хохотали — почему-то это казалось им смешно.
Глубоко в душе Андрей тоже радовался, видя чужие унижения, ведь это означало, что он не один такой. Как-то само собой получилось, что они стали дружить — наверное, потому что с ними почти никто больше не общался. Оказалось, что они жили в одном районе, всего в двух кварталах, поэтому часто ходили в школу и из школы вместе и беседовали о разном. На всех уроках они сидели за одной партой. Радик оказался очень интересным парнем, он показывал удивительные фокусы с картами и научил Андрея играть в шахматы. Андрей, в свою очередь, помогал ему с некоторыми предметами.
А потом все изменилось. Радик стал шутом для всех. Он, конечно, умел шутить и пародировать людей, но то, с каким наигранным удовольствием он смешил своих вчерашних мучителей, дико раздражало Андрея. Зачем он делает это? Не лучше ли получить пару тумаков, но не быть для них клоуном? Тем не менее постепенно отношение Лобова и Карчина к Радику поменялось, они уже не били его, не заставляли унижаться. А вместе с тем изменилось и отношение Радика к Андрею: он больше не хотел сидеть с ним за одной партой, в редкие дни, когда они вместе шли из школы домой, общался как-то нехотя.
В конце года Радик окончательно перестал с ним разговаривать, потому что ему, скорее всего, приказали это сделать. Андрей буквально кожей чувствовал этот виновато-просящий взгляд предавшего его друга. Да и были ли они друзьями? Только если по несчастью. Теперь Радик общался с Лобовым и Карчиным, но Андрей несколько раз видел, как он отдает им свои карманные деньги. Что же это за дружба такая? Окончательно потеряв надежду, он снова оказался забитым, запуганным одиночкой, играющим только лишь со своими вымышленными друзьями.

***
Совсем недавно начался его последний, одиннадцатый учебный год.
Урок химии. Его любимый предмет. Учительница раздает тесты, все они очень легкие для него. Он первым заполняет свой тест и кладет на учительский стол.
— Молодец, Клюшин, — пожилая учительница всегда хорошо отзывается о нем, особенно после того, как он занял второе место на областной олимпиаде.
Он садится на свое место и слышит шепот Карчина за спиной:
— Эй, Шлюхин, на-ка, мой тоже заполни!
На его парту падает листок с вопросами. Андрей не прикасается к нему. Он не будет заполнять тесты для этого недоумка.
— Слышь, ты оглох, что ли?
Голос Карчина напоминает ему шипение какой-то рептилии. Может, вараны, к примеру, тоже так шипят?
— Шлюхин! Эй!
Шепот уже слышен всему классу, некоторые одноклассники оборачиваются, в их числе и Ксюша. Она смотрит на него и словно ждет каких-то действий. Он медленно оборачивается к Карчину и говорит:
— Меня зовут Андрей. Если хочешь, чтобы я помог тебе, попроси вежливо.
Карчин меняется в лице. Он откидывается на спинку стула и злобно смотрит на него.
— Он не умеет, — голос Кислицыной. — Он же максимально тупой!
Весь класс взрывается хохотом. Учительница долго успокаивает учеников. Андрей буквально физически чувствует тяжелый взгляд Карчина на своем затылке. Со стороны к нему на парту падает скомканный листок. Он разворачивает его. Прочитав, смотрит в сторону, откуда прилетело послание. Лобов, конечно, кто же еще. Он не смеется. Смотрит на него своим ледяным, полным свирепой злости взглядом.
«Ты труп, Шлюхин». Записка все так же лежит перед ним. Ему вдруг становится зябко. Он успевает придумать извинения, которые скажет Карчину на перемене.
Карчин слишком большой и сильный, Андрей при всем желании не смог бы сопротивляться. Тот тащит его по коридору, рядом Лобов. Они молчат. Словно сговорившись заранее, они открывают дверь в туалет и заталкивают его внутрь.
— Иван, я совсем не хотел тебя…
Он хочет попросить прощения, но Карчин сильно бьет его в живот. Андрей некоторое время не может вдохнуть воздух, ему очень больно. Несколько одноклассников в предчувствии интересного зрелища толпятся позади Лобова. Наконец Андрей, немного отдышавшись, распрямляется. Карчин молча смотрит на него. Почему они ничего не говорят?
— Иван, я серьезно, даже не думал…
Снова короткий удар в живот. Какой же он все-таки сильный. Они снова молча чего-то ждут. Скорее, Карчин ждет чего-то. Ограничится ли он этими ударами? Судя по взгляду — нет.
Андрею очень больно. Если Карчин ударит его так же в третий раз, точно не устоит.
— Чего ты хочешь? Я же прошу прощения, зачем ты бьешь? — ему, как и в седьмом классе, хочется плакать, но он сдерживается.
Карчин оборачивается к зрителям.
— Там в углу швабра.
Лобов берет у одного из одноклассников деревянную швабру и протягивает ее Карчину. Тот поворачивается к Андрею.
— Сейчас ты окунешься головой в унитаз. Понял?
Андрей стоит на ватных ногах. Он ощущает небывалую слабость во всем теле.
— Я не буду…
— Если не сделаешь, я тебя прям здесь обоссу. Считаю до трех. Понял? — Карчин смотрит на него своими черными глазками из-под челки, и Андрей понимает, что тот совсем не шутит.
Последняя попытка.
— Иван, пожалуйста, я был неправ, признаю. Я прошу… пожалуйста…
— Раз, — Карчин все так же смотрит на него.
Андрей растерянно оглядывает одноклассников.
— Ребят, ну вы чего? — слезы предательски текут из глаз, он даже не пытается их скрыть. — Ну пожалуйста, не надо!
Он переходит на отчаянный крик, но застывшие ухмылки на лицах никуда не исчезают. Им интересно, сможет ли Карчин сделать это. И каждый из них рад, что это не он сейчас на месте Клюшина.
— Два, — Карчин перехватывает швабру поудобней. Что он хочет ей делать? Бить?
— Я не буду… — Андрей закрывает лицо руками и громко, навзрыд плачет.
Сильные руки хватают его за волосы и толкают в кабинку. Он упирается руками в стенки, но после еще одного удара в область почек падает на колени. Перед ним вонючий нужник. Он не хочет дышать этой вонью. Он почти уверен, что Карчин ограничится этим. Он не заслужил даже этого.
— Головой, пидор! Головой окунись!
Его толкают ногой в спину, и он вынужден упереться руками в холодный и скользкий напольный унитаз с рифлеными боковинами для подошв. Сквозь застилающие взор слезы он видит ржавый след от постоянно стекающей воды на белой керамической поверхности. Он хочет кричать и не может, он задыхается, но не в силах сделать вдох.
Тем временем что-то твердое упирается ему в шею и придавливает его лицо к унитазу. Это Карчин двумя руками держит швабру и давит ей Андрею на затылок.
— На-ка, подержи, чтоб не дергался!
Он отступает в сторону, пропуская Лобова в кабинку. Тот хватает швабру и еще сильнее придавливает Андрея.
— Держи! Только смотри, чтоб не вырвался! — и обращаясь к Андрею: — Я же говорил, что обоссу!
Андрей делает последнюю попытку приподняться, поворачивает голову к Карчину и снова падает от тяжести нависшего над ним Лобова. Швабра поцарапала его щеку, но эта боль — ничто. Он с ужасом смотрит, как Карчин расстегивает ширинку. Он просто хочет его попугать, он не сделает этого. То, что он уже сделал, и так превосходит все ожидания любопытных одноклассников. Это все неправда. Это все не с ним.
Теплая струя мочи ударяется о поверхность унитаза и тут же попадает на его лицо. Он все-таки сделал это. И Лобов хохочет в голос. Он знал. Он даже написал это на листке. Ты труп. Ты умер. И снова это четкое, осознанное желание умереть. Раствориться. Исчезнуть.
Его уже никто не держит. Он сидит на мокром полу, закрыв лицо руками. От понимания всего ужаса положения все тело сотрясает сильная дрожь.
Кто-то другой мочится на его голову — кто-то третий после Карчина и Лобова. Немые рыдания застряли где-то в груди. Он не хочет слышать эти сдавленные смешки и шутливые комментарии. Он унижен, раздавлен и мертв. Он хочет, чтобы ему все стало безразлично. Он слышит эти ненавистные голоса и мысленно проклинает каждого. Была бы его воля, он бы убил их всех. А Лобова и Карчина убивал бы медленно. Очень медленно.
— Хорош, Петросян. Наш человек.
Лобов хвалит того третьего. Андрей знает, кого в классе называют Петросяном. Это его бывший единственный друг. Он убирает ладони от лица и видит испуганное лицо Радика. Тот поспешно прячет маленький сморщенный пенис и застегивает ширинку. Он похож на затравленного зверька, он настолько испуган, что, кажется, еле стоит на трясущихся ногах. Андрей знает, чего он так боится. Он боится оказаться на его месте. И готов ради этого сделать все что угодно. Как же он жалок и смешон.
— Давай, кто следующий? — Лобов словно приглашает одноклассников на бесплатный аттракцион. — Пухин, бегом сюда.
— Я не хочу.
Пухин, долговязый и конопатый увалень, который до потери сознания боится Лобова, отказывается ему подчиниться.
— Не понял? В смысле — не хочешь?
— Я ссать не хочу, — Пухин начинает заикаться.
— Ну плюнь тогда. Прямо в рожу плюй.
Пухин, подгоняемый собственным страхом, неуклюже подбегает к Андрею и плюет ему в лицо.
— Так… — Лобов отталкивает Пухина обратно. — Следующий. Кто там?
Он заставил каждого плюнуть. В конце концов это должно было прекратиться. Все и всегда когда-нибудь прекращается. И жизнь человеческая, к счастью, тоже.
Андрей как в тумане долго умывается в раковине. Как в тумане идет домой, открывает шкаф на кухне и достает уксусную эссенцию. Зубами срывает пластиковый наконечник. Наливает в кружку — выходит больше половины. Задерживает дыхание и старается выпить все залпом.
Он очнется в больнице. Первое, что он увидит, — заплаканное лицо мамы. Она смотрит на него, по ее щекам текут слезы. Он хочет попросить у нее прощения, но не может. Он еще долго не сможет разговаривать. Он очень жалеет, что выбрал уксус. Надо было залезть через чердак на крышу и броситься вниз. Там бы шансов вообще не было. Ему жалко маму. Она так любит его. Он подвел ее. Вот если бы он и не родился вовсе… Вот это было бы здорово. А сейчас поздно, мама все равно его любит, и она будет очень сильно страдать, если он довершит задуманное. Какой же он эгоист! Просто бестолочь. Опущенная, обоссанная бестолочь.
Потом были долгие бессмысленные беседы с разными психотерапевтами. Ни одному из них он не признался, что произошло. Он просто хотел выпить воды и перепутал бутылки. Не верите? Ну и катитесь к черту. Потом разговоры с мамой. Несколько учителей приходили к ним домой после выписки и настойчиво спрашивали, не обижали ли его в классе. Еще этот тупой участковый с усиками. Он никому ничего не рассказал. Однажды, когда-нибудь он им всем отомстит. Они узнают, кого породили. И да, он будет жить хотя бы ради этого.

***
Время до конца учебного года тянулось так медленно, что Андрею иногда казалось, оно просто остановилось. Его больше не трогали. Не били, не докапывались и не оскорбляли. Только однажды в порыве общего веселья Лобов в присутствии нескольких одноклассников спросил:
— Слышь, Клюшин! У разных людей моча на вкус тоже разная?
И загоготал. Больной ублюдок. Ничего, час расправы близок…
Подходил к концу выпускной. Андрей так и не смог воплотить желаемое: расстрелять, взорвать, сжечь Лобова и Карчина и иже с ними. Не было ни средств, ни какой-либо возможности. Тот складной нож, что он принес во внутреннем кармане пиджака, только рассмешил бы их.
— Ой, дети…
Их классная явно была подвыпившей. Сидя на скамейке и вытянув ноги без туфель, она обвела всех взглядом.
— Вы мой самый лучший выпуск! Клянусь! Лобов… — она фамильярно провела ладонью по его, как всегда, коротко стриженной голове. — Лобов, ты молодец! А где твой друг, милый друг?
— Кто именно, Тамара Михайловна? — Лобов улыбнулся такому непривычному поведению учительницы.
— А есть у вас что выпить, а? — она спросила так, будто это обычное дело. Но всем было уже все равно, почти все и так были пьяными и беззаботно веселыми.
— Клюшин, бегом, — Лобов не сказал, он отдал приказ.
Андрей знал, чего он хочет. В кабинете биологии они спрятали несколько пакетов с алкоголем. Он встал и пошел туда. В конце концов, Лобов назвал его по фамилии. Если бы сказал «Шлюхин», он бы не пошел. Точно бы не пошел, даже не поднялся с места.
Темный пустой коридор, он светит фонариком на двери. Вот и нужный кабинет. Он открывает незапертую дверь и включает свет. То, что он увидит, навсегда отпечатается в его памяти. Ксюша Кислицына лежит на парте, раздвинув ноги, а парень из параллельного класса, сын местного бизнесмена, склонился над ней. Его штаны спущены, он держит ее ноги руками.
Как только загорается свет, Ксюша резко поднимается, отталкивая парня. Андрей успевает заметить ее неприкрытые белоснежные ляжки.
— Клюшин? Ты чего здесь? — она явно смущена, рывками расправляет помятое платье, ее щеки горят. — Мы тут… просто… Ты чего хотел?
Она смотрит на него и догадывается, во что уперся его взгляд. Быстро хватает с парты черные кружевные трусики, нервно поправляет длинное платье бронзового цвета с глубоким разрезом и уходит.
— Эй, подожди, Ксюха. Мы ж не это самое…
Белобрысый парень натягивает брюки и хочет ее догнать. Она отталкивает его и, не поворачиваясь, выходит из класса.
Тогда Андрей видел ее вживую последний раз. На протяжении следующих нескольких лет он наблюдал за ее жизнью через социальные сети, зарегистрировавшись там под вымышленным именем. Не пропуская ни одного дня, она активно меняла статусы, вела микроблоги, публиковала различные кулинарные рецепты и, конечно, свои фото. Она была все так же прелестна, но замуж почему-то не торопилась. Он так и не решится ей написать…
— Ну ты и кайфоломщик, Шлюхин! — парень с раздражением снимает с вялого члена презерватив. — Чего приперся?
Он со злостью смотрит на него, но Андрей никак не выйдет из шокового состояния. Все произошло слишком неожиданно для него. Он всегда думал, что Ксюша максимально недоступна ни для кого, а тут… так просто… на столе с этим белобрысым… Какие же белые у нее ляжки…
— Ты оглох, что ли, опущенец? — парень машет перед лицом Андрея рукой. — Ну ты больной. На, выкинь по дороге.
Он кладет ему на голову только что снятый презерватив. Андрей приходит в себя и с отвращением сбрасывает его с головы. Белобрысый гогочет.
Андрей выходит в темный коридор, прислоняется спиной к стене и больно кусает свой согнутый указательный палец. Ему вдруг становится невыносимо плохо, холодно и одиноко. Он ощущает приторно-сладкий запах. Откуда? Подносит к носу пальцы. Догадка — словно удар ножом в сердце: это презерватив, который он скинул с головы, был ароматизирован. С запахом клубники. Теперь этот запах повсюду. Он пытается задержать дыхание и дойти до уборной, но не выдерживает и снова дышит этой вонью. Он забегает в туалет, включает воду и яростно трет пальцы. Ничего не помогает, они все так же воняют. Он садится на пол. Что-то внутри его рвется наружу. Даже не пытаясь сдержать себя, он вдруг начинает смеяться. Как символично! Это ведь тот самый туалет! Воспоминания, словно живое мерзкое существо, зашевелились в его голове. Он уже не смеется, а плачет, лежа на холодном кафельном полу. Нет никаких сомнений: он заранее знал, как закончится для него выпускной.
Философы разных стран и разных времен рассуждают о смысле жизни, но смысл слишком прост: люди живут, чтобы умереть. Он уж точно. И нет ничего страшного в смерти. В отличие от жизни.

***
Он не помнит, сколько ему удалось поспать за последние два дня — пару-тройку часов, может меньше. Он не имеет права спать, ведь можно пропустить все самое интересное. Пять, всего пять жертв. Как так-то? Он же испытывал именно это сочетание, он шел к этому последние несколько месяцев. Чего он только не пробовал, пока не открыл для себя нитроглицерин.
Первую бомбу он испытал за городом, в лесополосе, привязав ее к тонкой березке. Деревце словно ножом срезало. Потом было испытание с начинкой — болты и гайки. Этот эксперимент понравился ему больше: даже у деревьев в десяти метрах от взрыва были повреждения. Что уж говорить об этих мягких людях — их должно просто разорвать. И тут… всего пять жертв? Ну ничего. Для первого раза вполне. Он очень гордился, когда читал заявления этих придурков из органов, что за организацией теракта стоит, скорее всего, группа лиц. Какая группа, алло? Он один все это сделал! Он! Один! И сколько еще сделает…
Он обновляет страницу в браузере. Зрачки расширяются, пульс бьется сильнее. Еще! Еще одна жертва скончалась утром! Но… что это? Он отворачивается от монитора — фамилия и инициалы все равно прямо перед глазами. Он смотрит на шторы — и тут они, переводит взгляд на потолок — и там словно жирно намазано ядовито-зеленой краской: Кислицына К. А. Он закрывает глаза. Внутри него теплится надежда, что это просто однофамилица. Он быстро заходит в социальную сеть. Была онлайн два дня назад. Сомнений не остается: это она. Это ее он убил. Это ее… После смерти мамы, пожалуй, единственного человека на этой планете, кого он не хотел убивать.
Он почему-то улыбается. Ему снова кажется, что он играет главную роль в каком-то очень интересном драматическом фильме и сейчас, именно в эту минуту его главный герой, потеряв что-то очень важное — возможно, самое важное в жизни, — удивляет зрителей своим странным поведением. Он не плачет и не бьется в истерике. Он улыбается. Встает, отмеряет шагами расстояние между стенами. Подходит к компьютерному столу, включает трек одной из своих любимых групп — Cannibal Corpse — и поворачивает модуль регулятора громкости на максимум. Никогда не позволял себе этого. Колонки хрипят, но звучат очень громко. Старое качество, что говорить. Помня о главной роли в фильме, он решает еще больше обескуражить зрителей и, словно сумасшедший, дергается в каком-то диком танце под ревущие звуки дэт-метала. Ему становится весело. Он больше ничего не боится. В этом и есть полная свобода. Он не будет больше ничего и никого бояться. Бояться будут его.
В дверь стучат. Кто бы это мог быть? Он делает звук тише и подходит к двери. Алена Ивановна, соседка. Мерзкая старушенция с жидкими седыми волосами, собранными в пучок. Кричит что-то злобно в дверь, тряся дряблым вторым подбородком.
— Я сейчас в милицию позвоню, наркоман проклятый! Ты чего удумал, бес? У меня и так давление скачет!
Он медленно открывает дверь.
— Алена Ивановна, здравствуйте!
Она, словно увидев что-то ужасное, отшатывается от него, но, взяв себя в руки, кричит:
— Я тебе сейчас устрою «здравствуйте»! Ты что, сволочь, делаешь, а?
— Что я сделал? — он все так же улыбается, он хочет еще немного поиздеваться над старой дурой.
— Что? — у нее от злости перехватывает дыханье, и она, выпучив глаза, выставляет перед собой пухлый кулачок. — Музыки свои сатанинские… Падла!.. Я тебе покажу, падла… Погоди! Сын приедет — поулыбаешься ему…
Она уже поворачивается, чтобы уйти, но он останавливает ее:
— Алена Ивановна! Подождите! Простите меня, пожалуйста! Клянусь, я больше так не буду! Только не говорите ничего сыну, прошу.
Она окидывает его подозрительным взглядом. Он говорит ей все это, а сам улыбается. Смеется над ней. Паскудник! Узнал, видимо, что она в ссоре с Алешей и тот не приедет, и глумится над ней! Но ничего. С милицией-то она не в ссоре. Те его быстро закроют. У, психопат! Она не выдерживает и цедит сквозь зубы:
— Чтоб ты сдох, сучий потрох!
— Так я уже, Алена Ивановна! Я уже мертв! Вы не знали?
— Совсем уже, что ли? — ей отчего-то становится страшно. Парень явно нездоров, мало ли, что там у этих наркоманов на уме. Надо его обмануть, сделать вид, что все хорошо. — Ну, выглядишь и правда неважно. Музыки свои больше не включай, мертвым они ни к чему. А я ладно, не буду никуда звонить. Но я тебя предупредила!
Она очень старается сделать грозный вид, но нездоровая улыбка никак не сходит с лица патлатого. Выждав паузу, она демонстративно разворачивается и уходит к себе. Чувство непонятного животного страха достигает своего апогея. Она заметно вздрагивает, когда слышит его голос:
— Алена Ивановна, чуть не забыл! Кота своего заберите. Он тут мяукал в подъезде, я его впустил.
Старушка замирает.
— Кота? Мурзика? Где он?
— На кухне, я ему молока налил!
— Нельзя ему молоко! Он с молока поносит! Тебя разве просили? Давай его сюда сейчас же!
Она снова направляется к открытой двери.
— Проходите! — Андрей услужливо отходит в сторону.
Она подозрительно косится на него.
— Я лучше здесь подожду. Неси его скорей, чтоб тебя кондратий хватил!
Он уходит, а она мучительно пытается что-то вспомнить. Что-то очень важное. В голове крутятся неясные, размытые картинки, как-то связанные с ее котом. Непонятная, холодная и липкая агрессия, исходящая от парня, пугает ее, ей очень хочется вернуться в свою квартиру, закрыться и позвонить в полицию. Они должны разобраться. Но как же она уйдет без кота? Нельзя этому психу оставлять его, ни в коем случае!
Но где же он? Почему так долго, тут до кухни пара шагов. Наверное, Мурзик не дается ему в руки. Она заходит в открытые двери, проходит по коридору и, выглядывая из-за угла, пискляво спрашивает:
— Эй, ну где ты там? А?
В этот момент из глубины квартиры раздаются оглушающие звуки дьявольской музыки. Старушка, дрожа всем телом, бросается к выходу, и, словно вспышка, в ее голове возникает та картина, которую она так мучительно вспоминала. Она сидит на диване, смотрит новости про этот ужасный взрыв, Мурзик мурчит у нее на коленях, и стены вдруг сотрясает эта самая музыка. Нет у него никакого Мурзика! Он остался дома!
Холодный страх сковывает ее тело, но она все же в состоянии идти по коридору. Вот она уже возле дверей. Выходит на площадку, осталось несколько метров до двери в ее квартиру. Больше всего на свете она сейчас боится оглянуться. Она берется за дверную ручку, но сильная рука хватает ее за волосы и оттягивает назад. Она пытается кричать, но получается только громко хрипеть. Да что же это такое?! Где все люди? Что же это происходит среди бела дня?!
Он заволакивает ее в квартиру, она никак не может освободиться от крепкой хватки. Неужели он позволит себе ее ударить? Зачем он ее сюда заволок? Что-то холодное касается на миг ее шеи. Никакой боли, только в глазах сильно потемнело, как при давлении. Она судорожно хватает себя за шею и ощущает что-то твердое, какая-то трубка торчит прямо из ее горла. Она кричит изо всех сил, но только теплый воздух чуть слышно выходит из этой трубки. В глазах окончательно темнеет, она уже не чувствует, как ее тело плашмя падает на пол.
Он не мог так поступить с ней. Он не должен был.

***
Андрей зашел на кухню, открыл выдвижной ящик и взял в руки один из тех чудо-товаров, которые так настойчиво рекламируют абсолютно счастливые домохозяйки с экранов телевизоров. Ножи, надо признать, действительно были острыми.
Он замер, глядя на свое искаженное отражение на стальной поверхности ножа. Какая-то малая частица его настоящего заставила задуматься. Возможно, последний раз в жизни. Если он сделает, что задумал, это станет окончательной точкой невозврата. Он очень ясно это понимал сейчас. Нет никакого кино, он не актер. Он больной человек, которому нужна помощь. Он убил уже пятерых… Шестерых. Мало? Что изменится в его жизни, если он убьет седьмую? Что изменили эти шесть жертв, в числе которых и Ксюша? Стал ли он счастливым? Нет. Станет ли когда-нибудь? Нет.
Он уже положил нож обратно в ящик, повернулся в сторону коридора, но остановился. Лицо снова растянулось в безумной улыбке. Он не стал счастлив, конечно. Но! Он перестал бояться! Он свободен! И он свободен делать все что хочет. И он сделает это.
Он хватает нож и бежит в спальню. Ему хочется сделать это под звуки Cannibal Corpse. Чудесная, завораживающая музыка. Старуха, смекнув, что к чему, уже в подъезде, хочет спрятаться от него. Наивная! Он затаскивает ее в прихожую. Кожа на ее отвратительной шее такая дряблая, и сама она просто воняет старостью, затхлостью и тихой злобой на весь мир. Он очистит мир от этого маленького грязного пятнышка.
Перехватив поудобней нож, он резко проводит лезвием по дряблой шее. А почему крови так мало? Ведьма? Ее полные ужаса и непонимания глаза. Он последнее, что она увидит. Старуха падает на пол, он переворачивает ее и режет шею. Он хочет отрезать голову. Ему это удается. Нет, крови полно, похоже, что не ведьма.
Он накручивает ее редкие длинные седые волосы на запястье. Вот для чего он отрезал голову. Для завершенности образа. Сейчас он в таком виде выйдет на улицу, и весь мир преклонится перед ним. Он — сеющий ужас, он — высшая форма справедливости, остальные дрожат и покорно ждут его решения — жить или умереть. Сейчас это проклятое общество поймет, кого оно породило.
Голова оказалась гораздо тяжелее, чем он предполагал, нести ее, держа за скользкий пучок волос, было весьма неудобно. Но чего не сделаешь ради образа! Он вышел из подъезда и удивился, до чего же солнечный выдался денек. Кругом кипела жизнь, люди, как обычно, спешили по своим делам, со стороны игровой площадки доносился детский смех.
Андрей несколько смутился оттого, что никто не заметил его появления. Наконец двое мальчишек-подростков остановились перед ним, с удивлением рассматривая голову в его руке. Почему они не боятся? Так бестактно достали смартфоны и снимают его на камеру, будто какого-то шута. Что происходит? Они реально не боятся его?
— Крутой косплей, мужик, — мальчишка наклонился к голове. — Как настоящая. Из чего она?
Он посмотрел на Андрея снизу таким равнодушно-ленивым взглядом, что тому стало не по себе. Он ведь реально в их глазах какой-то переодетый клоун с бутафорией в руке. Им совсем не страшно.
— Она настоящая, мальчик, — он постарался произнести это надменно-холодным тоном.
— Ага, конечно! — не поверил ему мальчишка.
— Где ты живешь?
— Вон в том подъезде, на четвертом, — пацан махнул рукой в сторону дома. — А что?
— Ты ведь должен знать Алену Ивановну из этого подъезда? — Андрей кивнул на дверь, откуда только что вышел.
Мальчик почесал затылок.
— Алена Ивановна? Как она выглядит?
Андрей улыбнулся и посмотрел на второго мальчика. Тот уже все понял. Смотрит не отрываясь в приоткрытые глаза Алены Ивановны.
— Спроси у него.
Комедийная получилась пауза! Зрители наверняка в восторге.
Мальчишка начинает кричать. Он хочет отвернуться и не смотреть в эти глаза, но не может. Он хочет убежать, но не может. Теплые ручейки текут по его ногам, штаны уже насквозь промокли. Этот день он точно запомнит на всю жизнь.
Андрей громко хохочет, запрокинув голову. Вот оно! Вот теперь они поняли, кто перед ними! Тот первый, который с ним разговаривал, убегает прочь с диким криком. Смех на игровой площадке замолкает. Люди начинают оборачиваться. Сейчас они все поймут!
— Клюшин!
Он вздрагивает и прислушивается.
— Клюшин!
Этот голос он узнал бы из тысяч других.
— Ксюша?
— Ну а кто еще?
Он оглядывается, никак не может понять, откуда доносится голос.
— Вниз посмотри, тупица!
Он смотрит на голову в своей руке, но это уже не голова старухи-соседки. Это голова Кислицыной, она смотрит на него сердитым взглядом. Один из локонов ее густых темно-каштановых волос растрепался по лицу, она дует на волосы, закрывающие глаза.
— Ну, убери — не видишь, мешает?
Он аккуратно кладет голову на скамейку и убирает мешающие волосы.
— Ты зачем меня убил, придурок? — она смотрит ему прямо в душу.
— Прости… Ксюш… Я не хотел…
— Не хотел он! Больной ублюдок! У меня, между прочим, были большие планы на этот год! Ты все испортил…
Андрей с силой трет свое лицо, закрывает ладонями глаза и снова открывает.
— Ты нереальная! Тебя не существует!
— Знаешь, лучше бы это тебя никогда не существовало! А я реальна, как и вкус той мочи, которая попадала тебе в рот! Помнишь это послевкусие? М-м-м…
Она облизывает длинным языком ярко-алые губы. У нее нереально длинный язык. У живых людей таких не бывает.
Андрей не замечает, как вокруг него собираются люди. Они с ужасом и недоумением наблюдают за ним, мамаши закрывают любопытным детям глаза, мужчины чуть слышно бормочут ругательства. Все они в ступоре. Но ему нет до них никакого дела. У него есть дела поважнее. Он стоит на коленях перед деревянной скамейкой и тихо шепчет отрезанной голове старухи:
— Ксюша, я клянусь, я не знал, что ты там будешь… Ты единственный человек, которого я…
— Ну? Что там? Которого «что»? — она отводит от него равнодушный взгляд.
— Я любл… любил тебя.
— Серьезно? — она снова с интересом смотрит на него. — Давай без своих дурацких шуток только!
— Конечно серьезно. Всегда любил. Всегда помнил.
— Особенно, наверное, мои ноги на выпускном? — она смеется. — Ладно, не парься. Поцелуй меня лучше.
— Что? — он в растерянности. Все так просто?
— Ты мне тоже нравился всегда. Я даже когда была… с другими… ну, ты понял… я тебя представляла, — она приоткрывает пухлые губы в ярко-алой помаде. — Ну иди ко мне…
Он робко придвигается ближе к скамейке.
— Ну же, смелее…
Он наклоняется и целует эти прекрасные, всю жизнь желанные губы. Все внутри него трепещет от счастья и возбуждения. Как же сильно он этого хотел. Он заплатил за это мгновение высокую цену…
Кто-то очень сильный хватает его, отрывает от Ксюши, роняет на землю. Ему очень больно, он не может пошевелиться, даже вздохнуть — что-то твердое и тяжелое давит на его спину, руки заломлены назад. Что происходит? Что им от него надо? Он ощущает холод металла на запястьях, его рывком поднимают на ноги и куда-то уводят. Он хочет еще раз взглянуть на Ксюшу, сказать ей что-то очень важное, пытается остановиться хоть на миг, но получает сильный удар в бок. Он старается поднять голову, чтобы успеть хотя бы увидеть ее. Все происходит слишком быстро. Его куда-то ведут, одновременно выламывая руки и придерживая голову, чтобы он мог смотреть только под ноги. Люди в камуфляже переговариваются друг с другом короткими матерными командами. Ему все же удается повернуть голову вбок, но скамейку не видно — ее загораживает молодой паренек в форме, который, согнувшись, громко блюет.
Его подводят к серому УАЗу, возятся с дверями, перекрикиваются друг с другом отборным матом. У него есть последний шанс взглянуть на нее перед тем, как его затолкают в машину. Он оборачивается: вокруг скамейки люди в форме с хмурыми лицами, кто-то, наклонившись, фотографирует. Еще один миг — и они наконец расступились. Андрей очень надеется, что она тоже будет смотреть на него. Возможно, ему удастся что-то прочитать по ее губам, как тогда, очень давно. Но на скамейке лежит голова его ворчливой соседки, которая приходила к нему сегодня.
Он разом все вспоминает. Новость о шестой жертве, дэт-метал, внутренний диалог с самим собой, отражение в ноже. Воспоминания, как удары молотка, одно за другим обрушиваются на его голову. Он понимает, что Ксюша просто привиделась ему, понимает, отчего рвало молодого парня. Он был чудовищем, целующим отрезанную голову своей жертвы. Он и сейчас остается чудовищем для них. Но он не видит, чтобы его боялись. Бесцеремонно затолкали в УАЗ, рывком усадили на потертую деревянную откидную лавочку. Напротив него садится огромный человек в камуфляже с широченными плечами. Он смотрит на него с презрением. Он — это уж точно — совсем не боится.
Андрей понимает: это конец. Его тошнит, наручники больно давят на запястья, пережимают вены. Он хочет, чтобы все прекратилось. Чтобы этот здоровяк напротив убил его ударом кулака.
— Это я! Я взорвал людей на концерте два дня назад! — он надеется, что это будет последней каплей для окончательного решения прикончить его здесь и сейчас. Но человек в форме просто отвернулся.

***
— Нда-с… любопытнейший экземпляр!
Худой и лысый мужчина лет пятидесяти, в круглых очках и белом халате обратился к сидящему напротив него хмурому коллеге. Тот был на вид помладше, коренастый, коротко пострижен, тоже в белом халате. В центре комнаты на стуле сидел укутанный в смирительную рубашку Андрей. Взгляд у него был расфокусирован, из уголка приоткрытого рта тянулась струйка слюны.
— Да тут не на одну диссертацию наберется! И биполярное расстройство с ярко выраженным маниакально-депрессивным психозом, и острый делирий, и, конечно, шизофрения. Вызван этот компот, похоже, катастрофическим стрессом, — лысый с азартом взглянул на собеседника. — Не хотите ничего добавить, Михаил Сергеевич?
Коренастый взял со стола пачку сигарет и зажигалку, прикурил сигарету, сильно затянулся.
— Что тут добавить. Полный аут. Под тиопроперазином пока. Дальше будет видно, — и добавил с грустной ухмылкой: — Раскольников гребаный.
Лысый рассмеялся.
— Тоже обратили внимание? Чем же так не угодили Алены Ивановны молодым психопатам?
— Он и про взрыв говорил — мол, его рук дело.
— Удивительно, что расстрел царской семьи не он устроил. Оттуда… — он показал указательным пальцем наверх. — Оттуда звонили, экспертизу надо провести в минимальные сроки.
— Да что тут проводить-то? — Михаил Сергеевич вопросительно посмотрел на коллегу.
— Вот-вот. И я о том же.
Они продолжили беседу на какую-то отвлеченную тему, совершенно не обращая внимания на Андрея. Но вряд ли можно было сказать, что он присутствовал здесь: его мозг под действием препарата практически был отключен, лишь одно, особенное воспоминание ярким отпечатком застыло в его голове. Он не понимал, где он, не помнил, как его зовут, не был в состоянии думать о чем-либо. Перед глазами был только этот образ уставшего женского лица с тонкими морщинками вокруг глаз. Он не мог даже попытаться что-либо вспомнить, но какая-то малая часть его сознания сжималась от боли — что-то связанное с этим лицом, что-то самое важное на свете. Та самая малая частица сознания то затухала, то снова искрилась в голове, заставляя мучиться от необъяснимой, неописуемой боли. Он не знал и не чувствовал, что из его приоткрытых мутных глаз текут слезы, оставляя на щеках блестящий след.

***
Сергей проснулся и приподнял голову.
Он лежит на больничной койке, кто-то тихо стонет в противоположном углу. Некоторое время он не понимает, где он и как его зовут, но быстро приходит в себя. Где-то под сердцем давит тяжелая тупая боль, но и она отступает. Только соленые слезы продолжают бежать по щекам. Он вытирает лицо ладонью и, не сдерживая себя, снова начинает плакать, тихо всхлипывая. Все могло было быть по-другому. Все должно было быть иначе.