4:38
Sybil Возрастные ограничения 12+
00:42
Его лёгкие наполняла свинцовая тяжесть. Он отчётливо ощущал равномерную пульсацию сердца, постукивавшего у виска.
Над ним были тонны воды; тысячи кубов чернильного пространства взбалтывались где-то на поверхности, кружились, полыхая над головой. И он, как раковина, оставленная на дне одиночества, с всплеском накатывающей вздыбленной волны умиротворенно раскачивался на песке томного моря. Растворялся в привычности безмолвной тишины. Разбивался отголосками мысли об остриё скалистого побережья.
И с каждым проблеском затянутого тучами солнца, смутно проскальзывающего через полотно чернильной жидкости, с каждой секундой, проведённой в отчуждении, время исчерпывало ресурс своей значимости, оставалось тлеть искорками единственное желание — наполнить грудную клетку глотком свежего воздуха. Желание, так неистово скрежещущее, будто острыми когтями взбешенной кошки царапающее легкие изнутри.
Он проникался журчанием потока необузданного сознания, постепенно затухающего, затихающего в смиренности сдавленной груди. Он наслаждался свободой, такой близкой и в то же время далёкой от той, что испытывали волны, непостижимой мощью рассекающие горизонт. Уносящие в истоки первобытного состояния, что он в последний раз ощущал, будучи младенцем.
01:27
Жизнь зарождалась в мгновение. По щелчку пальцев, в долю секунды плод в утробе матери обретал ещё не огранённую оболочку души. Или же человек правом жить, осознавая свой выбор, награждался постепенно, с каждым неконтролируемым вдохом и выдохом определяя извилистость дальнейшего пути. И почему же в момент нахождения вблизи от гибели, в момент пребывания на грани, здесь, на глубине, под покровом тонн пенистых шелковистых волн, почему именно в этот момент он так явно чувствовал желание жить?
Круговоротом жизненного цикла обозначались три основных ступени страданий души любого живого существа. Перед глазами мирских порядков все в некой степени равны. Абсолютно и беспрекословно.
Ощущения, при рождении вызываемые прохождением новорождённого через узкий канал утробы матери, — первое осознаваемое страдание человека, впоследствии стёртое забвением из памяти людской. Душевные терзания, познаваемые индивидуумом, усыхая, умирая — последний неизбежный поворот жизненного пути. Промежуточными между ними являлись страдания, заключённые в боли, испытываемой при старении, которая в силу судьбоносных обстоятельств не всегда имеет возможность настигнуть каждого. Так как законы вселенной неисповедимы. Некоторым суждено покинуть мир земной раньше других. Некоторым — рассыпаться грудой костей, достигнув столетия.
Он ясно предчувствовал, что старость не настигнет его, будто интуитивно знал, что будет вынужден уйти молодым. В нём не жил страх перед смертью, ледяным веянием, холодным прикосновением старающийся окутать неспокойный ум. Тогда чего же он так сильно боялся, страх перед чем не мог в себе обуздать?
02:06
Удерживая мешок, самолично наполненный камнями и сброшенный в воду, словно якорь, он порционно выдыхал воздух, собранный в груди. Облегчал давление. Обманывал себя. Искусственно продлевал время перед неизбежностью настигающей потери контроля.
Он чувствовал порывы холодного течения, шелковой пеленой охватывающие грани угловатых плеч. Мягким толчком проходящей мимо волны, обрисовывающей изгибы напряженной спины. Он пребывал под тяжестью купола храма собственных незримых мечтаний. Под вдавливающей силой воздушных воспоминаний. Но как хорошо бы он ни плавал, как глубоко бы ни нырял, ему не было суждено спасти его.
В кромешной тьме неосязаемого пространства он медленно прикрыл глаза и, будто вспышкой острой боли, очутился в воспоминаниях о закате дня, прожитого годами ранее. Сидя на доске для сёрфинга, он всматривался в отблеск отраженного солнца на поверхности тихой воды, намеревающегося зайти за горизонт. Моментами прерывал свой взор, поглядывая на морщинистый лоб дорогого человека, так же рядом раскачивающегося на гребнях спокойных волн. Человека, научившего его покорять неизмеримую мощь морей и океанов, человека, научившего его ходить. Того, чей янтарный цвет глаз, волью-недолью он унаследовал.
Он видел эти малые отрывки прошлого так же отчётливо, как помнил момент, произошедший секундами позже, когда, пытаясь покорить необузданную силу моря, обернулся и встретился с родными глазами, наполненными весельем. Ровно через мгновение те исчезли под покровом перламутровой пены нахлынувшей волны. Лишь разломанные куски отцовской доски вынесло на берег тем вечером. Куски навеки разбитого о каменистые скалы сердца юноши.
02:57
Причины страданий мирских и обыденных заключались в несбыточности собственных ожиданий. В грёзе о жизни в прошлом или в будущем, но отнюдь не нахождении в настоящем. В привязанностях. А также в наличии мусора в голове.
Откинув всё лишнее, у человека оставался только момент, момент пребывания в нынешнем — единственный, имеющий смысл. Большего ему не было дано. И не отречься от мысли, что любое живое существо стремится к счастью в том или ином его проявлении. Счастье в свою очередь заключалось в освобождении от ожиданий, в свободе от привязанностей, в смирении. В осознанном пребывании в сиюминутном мгновении.
Он помнил тот единственный случай, когда смог выбросить лишнее из головы, когда впервые осознал себя здесь и сейчас. Он с попутным порывистым ветром летел вниз головой со скалы, будучи подтолкнутым ребятами, так, по-дружески, неожиданно для него самого. Он стремительно падал с высоты, умудрился опомниться лишь перед самим погружением в воду, сумев сгруппироваться. В момент преодоления того моментального расстояния, казавшегося вечностью, в сознании ощущалась абсолютная пустота. Ни единая мысль не проникала сквозь сияние ясного разума. Принятие хаоса, обитающего в неосознанности, вполне естественное явление, в особенности, если учесть, что хаос в головах людских вовсе не хаотичный. Наоборот, вполне упорядоченный. Энтропийный.
03:15
С каждым коротким выдохом грудная клетка оседала, лёгкие опустошались, переходя в состояние полного истощения и сжимаясь жгучей болью изнутри. Он продолжал находиться на глубине, всё яростнее закапываясь руками в холодный песок. Всё сильнее сжимая пальцами мешок, наполненный камнями. Он продолжал манипулировать изнурённым телом, имитируя сглатывание слюны, заставлял мозг поверить, что дышит, что может продержаться ещё.
В размеренной жизни, протяжённостью в двадцать с лишним лет, он влюблялся только дважды. В пятнадцать и в двадцать пять. Любил ли искренне когда-то — он не ведал. Но искренне желал верить, что да.
Честно признаваясь, он никогда не видел её лица. Никогда не встречал, но пребывал в уверенности, что где-то на окраине морского побережья стоял небольшой и обшарпанный, местами кое-как подлатанный дом на колесах цвета бледной пены бултыхающейся волны. В крохотном помещении вагончика, лёжа не на своей подушке и укрываясь не своим одеялом, тихо дремала она, успокоенная дивным сном.
Он не любил телесные прикосновения, его руки — леденяще-холодны. Ладони бесконтрольно становились влажными. Он не управлял этим состоянием, он не выбирал момент. Но жил, будучи уверен, что к ней он бы, безусловно, приник, взял бы за руку, крепко сжав ладонь в своей.
Он подошёл бы к ней, мирно спящей, и прислонился горбинкой носа к её горячей щеке. Забрался бы под тёплое одеяло, положил голову на её медленно поднимающуюся грудь. Прикрыл бы веки, слушая ритмичное постукивание сердца, бьющегося в такт его собственного. Она, определённо, была бы красивой, он веровал.
Могла ли в нём жить вера, непоколебимое осознание того, что он узнает её, босыми ступнями шагающую навстречу по лазурному берегу моря? Увидит, облаченную в шелковое платье с подолом, намоченным приливной волной. Различит среди сотни тысяч. Среди миллионов таких же. И уплывет вместе с ней, подобно двум дельфинам, скачущим по волнам, растворится в сумбурности тени, отбрасываемой потоком времени.
04:30
Грудь разрывалась, пылала, сгорая в агонии. Сознание мутнело, и тьма накрывала пеленой мучительного бессилия. Веки слипались, будто он был одурманен. Всеми мембранами тела он ощущал свой предел.
Ещё немного, ещё самую малость позволив себе балансировать на тонкой грани между реальностью и забвением, он поднял голову. Встал на полусогнутых коленях и всмотрелся, прищурившись. Пузырьки воздуха всплывали на поверхность, лопались, как душистая молочная пенка, покрывающая ароматный кофейный напиток.
Он старался уловить свет лучей солнца, проникающих в глубины морской воды. Через силу отпустив якорь, оттолкнулся ногами, заставив тело устремиться вверх. К отчётливо осознаваемому желанию ухватить заветный глоток воздуха. Узреть передвижение пасмурных туч, проплывающих над головой, затягивающих просторы лазурного небо.
04:35
Умение задерживать дыхание более, чем на четыре минуты, было бы достаточным, чтобы осуществить задумку, что навязчиво укоренилась в нём, расползлась, подобно раковым клеткам. Прийти к цели, к которой он так долго стремился. Исполнить мечту. Заветное желание дорогого человека, чей карамельный взгляд он волей-неволей унаследовал. В нём жило это отчаяннее как единственное средство искупления, как преданность любимому делу, как любовь к отцу. Как слепота новорождённого котёнка. И вот он был почти у цели. Он покорил бы эту стихию, эту оглушительную мощь. Одолел бы с лихвой двадцатиметровую волну.
04:37
Коснувшись пальцами поверхности, на коже своих рук он почувствовал трепетное прикосновение прохладного ветра. Замёрзшие губы находились в секунде от долгожданного движения, совершаемого при вдохе. Грудь внутри в секунду сдулась, словно шарик, отдавая резким покалыванием. Он предвкушал этот знаменательный момент наполнения лёгких столь отчаянно требуемым глотком воздуха. Он предвкушал момент осознания, что, наконец-то, готов покорить силу величавой волны. Пребывал в уверенности, что способен воплотить мечту отца в явь. Человека, по морщинистым векам которого так сильно тосковал.
04:38
Он вынырнул. И в долю секунды перед самим осознанием истины одеяло пенистого покрова накрыло его с головой, утащив за собой в неизведанные морские глубины.
Его лёгкие наполняла свинцовая тяжесть. Он отчётливо ощущал равномерную пульсацию сердца, постукивавшего у виска.
Над ним были тонны воды; тысячи кубов чернильного пространства взбалтывались где-то на поверхности, кружились, полыхая над головой. И он, как раковина, оставленная на дне одиночества, с всплеском накатывающей вздыбленной волны умиротворенно раскачивался на песке томного моря. Растворялся в привычности безмолвной тишины. Разбивался отголосками мысли об остриё скалистого побережья.
И с каждым проблеском затянутого тучами солнца, смутно проскальзывающего через полотно чернильной жидкости, с каждой секундой, проведённой в отчуждении, время исчерпывало ресурс своей значимости, оставалось тлеть искорками единственное желание — наполнить грудную клетку глотком свежего воздуха. Желание, так неистово скрежещущее, будто острыми когтями взбешенной кошки царапающее легкие изнутри.
Он проникался журчанием потока необузданного сознания, постепенно затухающего, затихающего в смиренности сдавленной груди. Он наслаждался свободой, такой близкой и в то же время далёкой от той, что испытывали волны, непостижимой мощью рассекающие горизонт. Уносящие в истоки первобытного состояния, что он в последний раз ощущал, будучи младенцем.
01:27
Жизнь зарождалась в мгновение. По щелчку пальцев, в долю секунды плод в утробе матери обретал ещё не огранённую оболочку души. Или же человек правом жить, осознавая свой выбор, награждался постепенно, с каждым неконтролируемым вдохом и выдохом определяя извилистость дальнейшего пути. И почему же в момент нахождения вблизи от гибели, в момент пребывания на грани, здесь, на глубине, под покровом тонн пенистых шелковистых волн, почему именно в этот момент он так явно чувствовал желание жить?
Круговоротом жизненного цикла обозначались три основных ступени страданий души любого живого существа. Перед глазами мирских порядков все в некой степени равны. Абсолютно и беспрекословно.
Ощущения, при рождении вызываемые прохождением новорождённого через узкий канал утробы матери, — первое осознаваемое страдание человека, впоследствии стёртое забвением из памяти людской. Душевные терзания, познаваемые индивидуумом, усыхая, умирая — последний неизбежный поворот жизненного пути. Промежуточными между ними являлись страдания, заключённые в боли, испытываемой при старении, которая в силу судьбоносных обстоятельств не всегда имеет возможность настигнуть каждого. Так как законы вселенной неисповедимы. Некоторым суждено покинуть мир земной раньше других. Некоторым — рассыпаться грудой костей, достигнув столетия.
Он ясно предчувствовал, что старость не настигнет его, будто интуитивно знал, что будет вынужден уйти молодым. В нём не жил страх перед смертью, ледяным веянием, холодным прикосновением старающийся окутать неспокойный ум. Тогда чего же он так сильно боялся, страх перед чем не мог в себе обуздать?
02:06
Удерживая мешок, самолично наполненный камнями и сброшенный в воду, словно якорь, он порционно выдыхал воздух, собранный в груди. Облегчал давление. Обманывал себя. Искусственно продлевал время перед неизбежностью настигающей потери контроля.
Он чувствовал порывы холодного течения, шелковой пеленой охватывающие грани угловатых плеч. Мягким толчком проходящей мимо волны, обрисовывающей изгибы напряженной спины. Он пребывал под тяжестью купола храма собственных незримых мечтаний. Под вдавливающей силой воздушных воспоминаний. Но как хорошо бы он ни плавал, как глубоко бы ни нырял, ему не было суждено спасти его.
В кромешной тьме неосязаемого пространства он медленно прикрыл глаза и, будто вспышкой острой боли, очутился в воспоминаниях о закате дня, прожитого годами ранее. Сидя на доске для сёрфинга, он всматривался в отблеск отраженного солнца на поверхности тихой воды, намеревающегося зайти за горизонт. Моментами прерывал свой взор, поглядывая на морщинистый лоб дорогого человека, так же рядом раскачивающегося на гребнях спокойных волн. Человека, научившего его покорять неизмеримую мощь морей и океанов, человека, научившего его ходить. Того, чей янтарный цвет глаз, волью-недолью он унаследовал.
Он видел эти малые отрывки прошлого так же отчётливо, как помнил момент, произошедший секундами позже, когда, пытаясь покорить необузданную силу моря, обернулся и встретился с родными глазами, наполненными весельем. Ровно через мгновение те исчезли под покровом перламутровой пены нахлынувшей волны. Лишь разломанные куски отцовской доски вынесло на берег тем вечером. Куски навеки разбитого о каменистые скалы сердца юноши.
02:57
Причины страданий мирских и обыденных заключались в несбыточности собственных ожиданий. В грёзе о жизни в прошлом или в будущем, но отнюдь не нахождении в настоящем. В привязанностях. А также в наличии мусора в голове.
Откинув всё лишнее, у человека оставался только момент, момент пребывания в нынешнем — единственный, имеющий смысл. Большего ему не было дано. И не отречься от мысли, что любое живое существо стремится к счастью в том или ином его проявлении. Счастье в свою очередь заключалось в освобождении от ожиданий, в свободе от привязанностей, в смирении. В осознанном пребывании в сиюминутном мгновении.
Он помнил тот единственный случай, когда смог выбросить лишнее из головы, когда впервые осознал себя здесь и сейчас. Он с попутным порывистым ветром летел вниз головой со скалы, будучи подтолкнутым ребятами, так, по-дружески, неожиданно для него самого. Он стремительно падал с высоты, умудрился опомниться лишь перед самим погружением в воду, сумев сгруппироваться. В момент преодоления того моментального расстояния, казавшегося вечностью, в сознании ощущалась абсолютная пустота. Ни единая мысль не проникала сквозь сияние ясного разума. Принятие хаоса, обитающего в неосознанности, вполне естественное явление, в особенности, если учесть, что хаос в головах людских вовсе не хаотичный. Наоборот, вполне упорядоченный. Энтропийный.
03:15
С каждым коротким выдохом грудная клетка оседала, лёгкие опустошались, переходя в состояние полного истощения и сжимаясь жгучей болью изнутри. Он продолжал находиться на глубине, всё яростнее закапываясь руками в холодный песок. Всё сильнее сжимая пальцами мешок, наполненный камнями. Он продолжал манипулировать изнурённым телом, имитируя сглатывание слюны, заставлял мозг поверить, что дышит, что может продержаться ещё.
В размеренной жизни, протяжённостью в двадцать с лишним лет, он влюблялся только дважды. В пятнадцать и в двадцать пять. Любил ли искренне когда-то — он не ведал. Но искренне желал верить, что да.
Честно признаваясь, он никогда не видел её лица. Никогда не встречал, но пребывал в уверенности, что где-то на окраине морского побережья стоял небольшой и обшарпанный, местами кое-как подлатанный дом на колесах цвета бледной пены бултыхающейся волны. В крохотном помещении вагончика, лёжа не на своей подушке и укрываясь не своим одеялом, тихо дремала она, успокоенная дивным сном.
Он не любил телесные прикосновения, его руки — леденяще-холодны. Ладони бесконтрольно становились влажными. Он не управлял этим состоянием, он не выбирал момент. Но жил, будучи уверен, что к ней он бы, безусловно, приник, взял бы за руку, крепко сжав ладонь в своей.
Он подошёл бы к ней, мирно спящей, и прислонился горбинкой носа к её горячей щеке. Забрался бы под тёплое одеяло, положил голову на её медленно поднимающуюся грудь. Прикрыл бы веки, слушая ритмичное постукивание сердца, бьющегося в такт его собственного. Она, определённо, была бы красивой, он веровал.
Могла ли в нём жить вера, непоколебимое осознание того, что он узнает её, босыми ступнями шагающую навстречу по лазурному берегу моря? Увидит, облаченную в шелковое платье с подолом, намоченным приливной волной. Различит среди сотни тысяч. Среди миллионов таких же. И уплывет вместе с ней, подобно двум дельфинам, скачущим по волнам, растворится в сумбурности тени, отбрасываемой потоком времени.
04:30
Грудь разрывалась, пылала, сгорая в агонии. Сознание мутнело, и тьма накрывала пеленой мучительного бессилия. Веки слипались, будто он был одурманен. Всеми мембранами тела он ощущал свой предел.
Ещё немного, ещё самую малость позволив себе балансировать на тонкой грани между реальностью и забвением, он поднял голову. Встал на полусогнутых коленях и всмотрелся, прищурившись. Пузырьки воздуха всплывали на поверхность, лопались, как душистая молочная пенка, покрывающая ароматный кофейный напиток.
Он старался уловить свет лучей солнца, проникающих в глубины морской воды. Через силу отпустив якорь, оттолкнулся ногами, заставив тело устремиться вверх. К отчётливо осознаваемому желанию ухватить заветный глоток воздуха. Узреть передвижение пасмурных туч, проплывающих над головой, затягивающих просторы лазурного небо.
04:35
Умение задерживать дыхание более, чем на четыре минуты, было бы достаточным, чтобы осуществить задумку, что навязчиво укоренилась в нём, расползлась, подобно раковым клеткам. Прийти к цели, к которой он так долго стремился. Исполнить мечту. Заветное желание дорогого человека, чей карамельный взгляд он волей-неволей унаследовал. В нём жило это отчаяннее как единственное средство искупления, как преданность любимому делу, как любовь к отцу. Как слепота новорождённого котёнка. И вот он был почти у цели. Он покорил бы эту стихию, эту оглушительную мощь. Одолел бы с лихвой двадцатиметровую волну.
04:37
Коснувшись пальцами поверхности, на коже своих рук он почувствовал трепетное прикосновение прохладного ветра. Замёрзшие губы находились в секунде от долгожданного движения, совершаемого при вдохе. Грудь внутри в секунду сдулась, словно шарик, отдавая резким покалыванием. Он предвкушал этот знаменательный момент наполнения лёгких столь отчаянно требуемым глотком воздуха. Он предвкушал момент осознания, что, наконец-то, готов покорить силу величавой волны. Пребывал в уверенности, что способен воплотить мечту отца в явь. Человека, по морщинистым векам которого так сильно тосковал.
04:38
Он вынырнул. И в долю секунды перед самим осознанием истины одеяло пенистого покрова накрыло его с головой, утащив за собой в неизведанные морские глубины.
Рецензии и комментарии 0