Скит (Глава 2)

Ленька добежал до конечной остановки трамвая, прямо за большим пустырем, купил за три копейки билет и поехал на вокзал. Народу много, конец рабочего дня, и никто не обратил на него внимания. На вокзале он пошел смотреть расписание. Потом понял, что голоден. Обедом и полдником он поделился с Юрчиком, а на ужин не остался. Решил истратить имевшиеся деньги: купил два пирожка с ливером по пять копеек и два стакана газированной воды без сиропа. Поел. Деньги кончились. Нужно думать, как уехать, и еще чтобы не попасть случайно на глаза Юрчику, благо тот длинный и заметный, а у Леньки глаза зоркие, и он все видел хорошо. Когда он просматривал расписание поездов, кто-то стал тянуть его за рубашку. Он глянул вниз – мальчик лет пяти. Похож на бездомного. Все на нем ободранное, но какое-то странно чистое.
— Купи мне пирожок. А то мне не продадут одному. Вот у меня денежка есть.
— Откуда у тебя деньги? Двадцать копеек. И откуда ты сам? Родители твои где?
— Родителей у меня нет, а денежку я нашел.
— Какой тебе пирожок?
— Мне с повидлом и с капустой. Бери на все.
Ленька не раздумывая подошел к лотку, взял пирожки в бумажном кульке, отдал мальчику.
— На, ешь. Где же ты спишь?
— А я не сплю, — он не стал есть и нес кулек в руке, — я сижу или гуляю.
— Видишь ли, я сейчас занят, — мальчик слушал немного рассеяно и не обратил внимания на странный ответ, — мне нужно расписание поездов.
— Я знаю расписание. Я здесь на вокзале вообще все знаю. А зачем тебе? У тебя же денег на билет нету.
— Откуда ты узнал?
— Догадался. Да тебе и не продадут билет. Это пирожки ты можешь купить сам. А билет без взрослых не продадут. Поехали лучше товарным поездом. Там площадка есть тормозная с одной стороны вагона. Сядем и поедем.
— Ты какой-то чудной. Такой мелкий, а столько знаешь. Ездил что ли уже?
— Видел, как другие ездят. Вполне безопасно, да и тепло сейчас, лето, не замерзнешь. Скоро поезд пойдет с дальнего пути. Пойдем?
— Ну пойдем. И правда ты чудной. Как тебя звать?
—Можешь Сёмой звать.
— А меня Лёнька зовут.
— Нам через туннель, а потом через пути, вон туда.
Они прошли через туннель, дошли до товарняка, нашли площадку и залезли. Действительно, площадка была отличная. Главное никого нет. Скоро поезд тронулся. Ленька чувствовал себя счастливым. Город оставался позади, Юрчик тоже. С этим маленьким Семой он почему-то был спокоен и ничего не боялся. Они болтали о чем-то и смеялись. Сема угостил его пирожками с повидлом, а на сытый желудок жизнь вообще казалась прекрасной. Стало уже темно и поздно, и хотелось спать. Тут младший друг его снова удивил. Оказывается, у него за спиной был рюкзачок, которого Ленька совершенно не заметил. Это с его то способностью все подмечать. В рюкзачке оказалось детское одеяло с подстилкой. Сема расстелил подстилку на площадке.
— Ложись, уже темно. Нужно спать.
— А ты?
— Давай по очереди. Вначале ты, а потом я. Я тебя разбужу. Ложись.
Сема закрыл его одеялом и отошел на другой край площадки. Было уже прохладно, Ленька поежился под одеялом, и тут понял, что оно ему почему-то совсем не мало и вдруг провалился в сон. Он так переволновался в этот день, так устал, что его просто срубило. Сема и правда разбудил его. Но это было уже раннее утро. У Семы нашлась и бутылка с водой. Он полил Леньке, чтобы умыться и достал кулек с оставшимися пирожками.
— Ешь.
— Это же твои.
— Я уже сыт. У меня еще другая еда есть. К тому же, я столько не съем, и они пропадут. Днем жарко будет.
— Спасибо, — мальчик взял кулек.
Он поел, попил воды. Еда была удивительно вкусная. Какой странный этот Сема. Он еще раз поблагодарил его. Поезд шел полным ходом. Потом Ленька перестал задаваться вопросами и молча любовался природой. Он никогда не видел такой красоты. Хотелось остановиться, взять карандаш и рисовать. Когда проезжали над озером, увидели старый раскидистый кедр. И тут вдруг поезд засвистел, стал замедляться, потом заскрежетали тормоза и состав встал.
— Почему мы встали? Это же не станция. Кругом лес. Может что-то случилось?
— Наверное, лось на дорогу вышел, на рельсы, вот поезд и остановился. Давай, слезем здесь.
— Да здесь никакого жилья нет.
— Пойдем, нам дальше и не нужно, посмотрим на озеро.

Сема потянул Леньку за руку, и они спустились с подножки прямо на откос, поросший травой. Поезд лязгнул, тряхнулся с грохотом, и сперва медленно, затем все быстрее пошел вперед. Было еще утро и прохладно. Они подошли к озеру. Вода была очень чистая, каждый камушек на дне виден. Рыбы подплывали прямо к берегу.
— Вот бы поймать. А что мы будем здесь делать?
— Здесь есть тропинка через лес. Пойдем по ней.
— И куда она нас приведет?
— Увидишь.


Ленька перестал задавать вопросы. Он шел и думал. Кто такой этот Сема? Как будто ребенок, а ведет себя как старший. Они и правда увидали едва заметную тропинку и пошли по ней. Лес был чудесный. Во-первых, он пел. Пел голосами каких-то незнакомых птиц. Лес был словно живой, светлый, и очень приветливый. Сосны были любимым Ленькиным деревом. Внизу кора шероховатая и темная, а вверху словно золотистая. Кроны пропускали солнечный свет, золото коры отражало его, и весь лес наполнялся теплым светом. Травам было раздолье. Цветы бушевали и привлекали взгляд. Дети долго шли, не чувствуя усталости. Наконец Сема предложил отдохнуть. Они молча сели на траву, слушая звон кузнечиков и шмелей. Странно то, что, не зная куда и зачем идет, Ленька не испытывал ни страха, ни тревоги. Было спокойно и как-то беззаботно. Вдруг послышалось где-то за деревьями чудное пение, ни на что не похожее, и они увидели вдали человека, довольно необычно одетого. Это был мужчина с бородкой в длинном черном платье с длинными рукавами, с ремнем на поясе и черной шапочкой на голове. В руках у него была корзинка с травой.
— Знаешь, это очень хороший человек, вон тот, который идет, не бойся его, он тебе поможет, — Сема кивнул на идущего, — мы с ним знакомы. Слушай, я совсем забыл. У меня одно дело в городе есть. В общем мне пора, еще увидимся, — Сема встал и, помахав рукой, побежал назад по тропинке.
— Подожди, а как же ты доберешься до города? – Ленька вскочил изумленный, он даже забыл про странного человека в черном. А если сказать честно, он вдруг испугался, что останется один. Он испугался и за Сему: что с ним будет? Что он задумал этот удивительный малыш? Он такой маленький, с детскими наивными глазами, и кажется таким беззащитным и в то же время таким независимым и сообразительным. Ленька уже успел к нему привязаться.
— Товарным поездом, — Сема словно удивился недогадливости товарища.
— Да ты что? Поезд здесь не останавливается, — он запнулся, — не должен останавливаться, — он совсем запутался и растерянно замолчал.
— Когда нужно, то всегда остановится, — ребенок улыбнулся своей неотразимой улыбкой, и еще раз махнув на прощание, убежал легко подпрыгивая по тропинке, и скоро совсем исчез из виду.


На мальчика вдруг навалилось одиночество и печаль расставания. Кто этот Сема? Почему он исчез? Что это за место, и кто этот человек, который идет к нему по лесу? Почему мальчик не захотел встретиться с ним? Именно так он понял все, что Сема не хотел встречаться с этим незнакомцем, хотя знал его. Одни загадки. Ленька повернулся к подошедшему.
— Здрасте. А вы кто?
— Зиновием зовут. А тебя?
— Я Ленька… Я кажется заблудился.
— Как же ты сюда попал? Тут места глухие и от жилья далеко. Куда путь держишь?
— Не знаю. Мне нужно подальше уйти.
— Подальше от кого?
— От одного человека.
— Вот как. У тебя не́друг есть.
— Да. Я из детдома убежал.
— Понятно. Есть хочешь?
— Хочу, — только сейчас он осознал, что день уже перешел за половину, что он действительно проголодался.
— Садись, потрапе́зничаем.
— Чего?
— Потрапе́зничаем. Покушаем значит.
— Чудно́е какое слово.
Отец Зиновий, а это был монах, поставил на землю корзинку, достал откуда-то из-под низу сверток, разложил еду, помолился, перекрестил пищу и предложил мальчику.
— Бери, ешь.
— А что это вы такое делали?
— Молился, пищу освящал.
— Разве есть сейчас такие люди, которые молятся?
— Есть, как видишь.
— А зачем вам трава? Вы ходили траву собирать?
— Да это я запасы делаю на зиму, — он улыбнулся, — вот это — для чая, зимой завариваем душистый лесной чай. А это целебные травы. Их как раз нужно собирать во время цветения. Сейчас самая пора заготовок. А на чем же ты добирался сюда?
— До вокзала на трамвае, а там на товарный поезд сел, на тормозную площадку. Так и ехал. А потом поезд встал около озера, где кедр растет, я и соскочил. Поезд дальше пошел, а я пешком пошел прямо в лес, — Ленька решил не выдавать Сему, и рассказывал все в единственном числе. Еще его удивило то, что незнакомец ничего и не спрашивал про Сему. Ведь он же не мог его не заметить, когда подходил.
— Подожди, ты говоришь шел от железной дороги от озера. Но здесь по лесу 200 км. Сколько же дней ты шел? Ты ничего не перепутал? — незнакомец смотрел очень недоверчиво.
— Да нет. Я шел от озера по тропинке, вот по этой, — он обернулся в ту сторону, куда убежал Сема, но тропинки там не было…, — Я не знаю. Со мной что-то случилось… непонятное..., — он не знал, что сказать, как объяснить то, что было и замолчал, потом спросил робко, — а вы кто?
— Монах, — он ответил, задумчиво глядя на паренька, что же с ним произошло, может он врет, но откуда же тогда он здесь взялся.
— В жизни монахов не видел. А где вы живете? Здесь прямо в лесу?
—В скиту́ живу. Здесь недалеко.
— Я никогда скит не видел. Что это такое?
— Пойдем и увидишь. Погостишь. Только у нас, Леонид жизнь строгая. Тебе скучно покажется.
— А кто там еще живет?
— Двое нас. Отец Спиридон, да я. Идем.

Отец Спиридон был очень стареньким, худым, согбенным человеком с седой редкой бородой и добрыми детскими глазами. Он посмотрел на Леньку и покачал головой.
— Не нужно ничего бояться. Здесь тебя не обидят. Поживи пока. А ты, Зиновий покажи ему келью и мастерскую. Да и займитесь делами. А мне пора на молитву.

И он повернувшись пошел в деревянный храм, а они пошли в дом, стоявший под соснами. Дом обычный деревенский. Подальше стоял сарайчик, а около него сложены штабелями дрова. В доме две кельи, кухонька и мастерская. На стенах везде висели иконы. Мальчик осматривал все с интересом. Вначале они разобрали и развесили травы, потом пошли за водой. Место было очень красивое. Прямо за домом дорога спускалась к озеру, местами из земли выступали огромные валуны, покрытые мхом. Ленька все примечал, все было необычно. На берегу родник, обложенный камнем, вода вытекала из трубочки, вставленной между камнями повыше, и переливаясь через камни уходила в озеро. Они набрали воды и понесли в дом. Зиновий растопил маленькую плиту и начал готовить ужин. Иконы были разные. Старые темные на потрескавшихся досках и красивые новые. Большие и маленькие. В келье висела перед иконами лампадка, стоял складной аналой, на котором лежала книга. На столе у окна тоже книги и четки. В простенке между окнами комод, покрытый салфеткой. На нем иконы, подсвечник, и книги с закладками. В углу застеленная кровать, вдоль стены широкая лавка, сундук, покрытый половиком. В противоположной стене дверь в мастерскую. На полу половики. Было очень чисто.

На ужин была жареная рыба, картошка, политая постным маслом, и посыпанная укропом и соленые огурцы. Потом душистый чай с очень вкусным и необычным медовым вареньем из клюквы и орехов. Спать его положили на сундук, устроив ему там постель из соломенного матраца, соломенной же подушки и шерстяного одеяла. Спал он как убитый, выспался и с радостью осмотревшись утром, понял, что ему здесь очень нравится. Окно было открыто, лес пел трелями невидимых птиц. Зиновия в келье не было. Ленька вышел осмотреться, увидел, что в храме открыта дверь. Он осторожно подошел и заглянул внутрь. Старый иеромонах служил литургию, Зиновий читал и пел на клиросе. Мальчик побоялся заходить. Что-то останавливало его.

Выяснилось, что он некрещеный. Так, в разговоре он вспомнил, как мама говорила, что надо бы его окрестить, да все никак. Храма в городе не было, нужно ехать в областной центр. Так и не собрались. Старец спросил его, хочет ли он сам креститься. Ленька конечно хотел. Во-первых, этого хотела мама, а он ее любил. А во-вторых ему нравились эти люди, нравилась их вера, и все это овеяно такой тайной и каким-то чудом. Его окрестили через несколько дней, объяснив в чем смысл крещения. Крестным отцом был Зиновий. Это был праздник. Он чувствовал, что породнился с небом и породнился как-то непостижимо с отцом Зиновием. И у него теперь есть ангел хранитель. Это так волнующе и чудесно. И вообще он теперь здесь не чужой. Он крестник.

Дни летели незаметно. Отрок выучился читать по старо-славянски и читал Псалтырь на вечерней службе. Многие слова казались непонятны, но это его не смущало. Часто он спрашивал крестного о значении того или иного места, и тот ему охотно все объяснял. Они вообще часто были вместе. Мальчик тянулся к нему. В детдоме были одни женщины, они не заменяли ему маму, он не мог ни с одной из них поговорить по душам, поделиться чем-то. А вот с Зиновием он легко разговаривал. Тому было около тридцати лет, и он его понимал, сочувствовал ему, а мог дать и хороший совет. Как будто старший брат. Это было очень ценно. Они подружились. Все делали вместе: ловили рыбу, ходили за дровами, собирали валежник тащили волоком до скита и распиливали на поленья, заготовляли хворост для приготовления еды. В хозяйстве был огород и небольшая пасека. Окучивали картошку, пололи, ходили за ягодами. Ягод было много. Черника сплошь покрывала лежащую недалеко черничную гору, так они ее называли, напротив нее на холме среди сосен обильно росла брусника, около заболоченного оврага много клюквы, и чуть вдали от скита заросли дикой малины и смородины. А на высоком берегу около озера на припеке среди редких берез росла земляника. Из ягод и старого меда Зиновий варил варенье, а Ленька был как ординарец при нем. Когда пошли грибы, они ходили и за грибами, благо они росли кругом и ходить недалеко, сушили их, солили, жарили. Еще готовили еду, убирались в кельях. Но больше всего нравилось работать в мастерской. Оказывается, Зиновий был иконописец. Он писал иконы. В скит иногда приезжал кто-нибудь по озеру на лодке и привозил краски, кисти, олифу и прочее по заказу мастера. Привозили и продукты: крупы, соль, спички, подсолнечное масло, сахар. А увозили готовые иконы. Все это делалось под большим секретом, и Ленька очень гордился тем, что его в это посвятили. Это была тайна. За нее могли посадить в тюрьму или расстрелять. Скит находился в такой глуши, что милиция сюда не наведывалась, а лесник и егерь, будучи сами глубоко верующими людьми, старались во всем помочь. Ленька сперва только мыл кисти и убирался в мастерской, а потом стал учиться рисовать иконы. Зиновий ему объяснял азы, учил иконографии. Паренек хорошо рисовал карандашом, и нарисовал портреты обоих монахов, причем сходство получилось почти полное, и скит нарисовал, и сосны, и озеро. Отец Спиридон, увидев эти рисунки, благословил его учиться иконописи. Так прошло два месяца. Однажды они работали и беседовали.

— Видишь, буквы греческие возле Лика — вверху и по бокам. О́микрон, оме́га и ню. Переводится как Сущий. Значит существующий всегда. Так пишут только на иконах Спасителя, — объяснял Зиновий.
— А почему у Богородицы на всех иконах звездочки?
— У Девы Марии рисуют звезды на одежде, над лбом и на плечах, это означает, что Она Приснодева. И буквы греческие тоже — видишь? Их четыре. Запомни их. Они означают Матерь Божия.
— Я бы очень хотел стать иконопи́сцем.
— Для этого мало научиться иконописи. Нужно благословение от духовника иметь. Да много чего. Духовную брань выдержать. Испытание Господь обязательно пошлет.
— Испытание? Какое?
— Ну это только Он знает. У каждого свое. Пройдешь испытание – может и станешь иконы писать. А не пройдешь…
— А почему отец Спиридон все время молчит? Очень редко скажет что-нибудь.
— Без дела он не говорит, потому что он молитвенник.
— Помолился бы он за моих родителей, чтобы пить перестали.
—Да он молится. Ты и сам молись за них и увидишь, как Бог спасает.
— Я молюсь. Они вообще то у меня хорошие, добрые, веселые. Раньше они не пили, когда я маленький был. А потом начали пить. И все стало плохо. Все. Отец стал драться, а последний раз маму ножом ударил. Не опасно, но его за это все равно посадили. А маму лечат от пьянства. Принудительно. А меня вот в детдом забрали.


Вошел старец. Постоял, отдышался немного, трудно ему уже ходить, а видно, что спешил.
— Помощь ваша нужна. Душа одна погибает, спасти надо. Возьмите лодку, плывите к медвежьему камню, там лежит человек. Весь избитый, без сознания. Везите его сюда. Мешковину возьмите, на чем тащить до лодки.


У Юрчика было две мечты. Одна — это мотоцикл. Но это было несбыточно. Вторая – уйти из группировки. Не нравилось ему все это, вся их деятельность. Да он и знал еще, что все это закончится тюрьмой. Вообще он был очень замкнутым человеком, одиночкой. Может поэтому ему не доверяли. Но в этот раз Сазан решил взять его в дело. Поскольку городок у них небольшой, и все на виду, то у себя они сидели тихо, а вылазки делали в другие населенные пункты. Этакие гастролеры. Если ехали в областной центр, то осторожничали и ехали поврозь, в разных вагонах, встречались в условном месте, а после операции также разбегались в разные стороны и добирались до дома по одному. На этот раз они собрались угнать мотоциклы, сразу несколько. Готовился областной мотокросс, и мотогонщики собирались на соревнование. Сазан заказал кому надо несколько табличек с номерами, чтобы сделать при необходимости быструю замену после угона. Разъезжаться должны были в разные стороны, потом пригнать мотоциклы в условленный гараж и разобрать на запчасти, или продать подешевле. Покупатели уже ждали. Вот тут Юрчик и решил оторваться от группировки, и совсем покинуть город, который казался не очень-то дружелюбным для него. Он запасся топливом и поменял назначенный ему маршрут. Как и почему его вычислили, для него навсегда осталось загадкой. Может и присматривали за ним, потому что он первый раз был в деле. Только его догнали. И очень досадно вышло. Ему пришлось остановиться, потому что закончился бензин. А он угнал далеко в лес, надеясь отсидеться до времени. Даже запас провизии взял. Били долго и бросили там же в лесу, уверенные, что он не выживет. Когда Зиновий с Ленькой нашли его, он лежал вниз лицом, пышные светлые волосы слиплись на затылке от крови, он был без сознания. На самом деле он вообще не походил на живого человека, и Ленька содрогнулся от ужаса. Но пульс у него оказывается прослушивался, и тут у мальчишки началась внутренняя борьба. С одной стороны, жалость, с другой стороны страх.
— Это Юрчик. Ну тот самый, из-за которого я убежал.
— М-м. Похоже, это и есть твое испытание.
— Вот это?
— Ну да. Не ожидал? Давай помоги мне.
Он достал мешковину, расстелил на траве около раненного.
— Помоги мне. Потом будешь думать, как правильно поступить. А сейчас помоги.
Они перекатили его на ткань, и тихонько поволокли по земле к воде. Все лицо у него было обезображенное, опухшее до неузнаваемости в синяках и в крови. Самое трудное было переложить раненного в лодку. В доме его устроили на лавку, соорудив тюфяк и подушку из сена. Старец уже ждал их, приготовив отвары для питья и для ран. Зиновий промыл его раны, сделал повязку. К счастью кости черепа были похоже целы. Ложкой разомкнули ему губы и влили немного отвара. Через час он пришел в себя и открыл глаза. Говорить он не мог, только водил глазами вокруг. Зиновий и старец к этому времени вышли, а Ленька читал вслух акафист Пантелеимону исцелителю.
— М-м-м.
— Очнулся? Пить хочешь? — дал ему питье, — Ну как, получше?
— А где это мы? — он говорил еле слышно, почти шепотом.
— В скиту́ у монахов. А я тут живу. Уже второй месяц, — он снова дал ему немного отвара.
— А мотоцикл где?
— Не знаю. Следы там бы́ли — от нескольких мотоциклов, а мотоцикла не было.
— Значит забрали, — Юрчик говорил медленно, тихо и с остановками, — Как же они гнались за мной… Думал в лесу без дороги отстанут… Километров сорок по лесу проехал, пока бензин не кончился… Догнали… Башка гудит.
— Это у тебя от побоев. У тебя вон вся голова разбита.
— Ногами били.
— Отец Спиридон сказал, что все пройдет. Он прозорливый. За несколько километров увидел тебя в лесу, когда ты лежал без сознания, и послал за тобой. Он за веру в тюрьме сидел, изувечили его там. Зато Бог ему многое открывает. Вот травы попей. Это он заварил для тебя. Пей-пей. Поправляйся.
— Ты это…, ты на меня не сердись.
— А я и не сержусь. Я очень рад, что в скит попал. Правда. А то бы я так ничего и не знал.
— Чего не знал бы?
— Ну про Бога, что Он помогает.
— Ты думаешь помогает?
— Я уже не думаю, я знаю. А батюшка не велел тебя больше Юрчиком звать, потому что это кличка. А имя у тебя Георгий. Есть такой святой — Георгий Победоносец.
— Георгий. Хм! Странно как-то. Ладно, я посплю немного. А то башка чугунная.
— Спи, спи. А я акафист читаю Пантелеимону исцелителю о твоем здравии.
— Чудно́й какой парень, — он некоторое время слушал чтение, а потом заснул.


Прошел еще месяц. Заканчивался август. Георгий поправился, и в благодарность за спасение старался быть всем полезным. Впервые в жизни он окунулся в любовь. Это было совершенно новое для него переживание. Ни страха, ни чувства ненужности. Оказалось, у него была недюжинная сила. Он в легкую пилил дрова, колол, таскал. Ему словно доставляло удовольствие испытывать свои мышцы, причем с пользой для дела. Да еще когда Ленька смотрел восхищенными глазами, как он ворочает тяжелое бревно, или несет как детские игрушки почти на бегу в горку полные ведра воды. Ему нравились и церковные службы. Он стоял, не шелохнувшись, слушая и думая о чем-то. Он мало говорил, но всегда был готов выполнить любую работу. А Ленька все больше думал о том, что пора возвращаться в детдом. Скоро начало учебного года. Страшная опасность счастливо миновала и можно вернуться. Однажды ему приснился удивительный сон. Он ходил целый день и никому не говорил, но наконец решился.

— Знаете, в ночь на Успение я видел странный сон. Как будто я стою на высокой горе, и со мною все ребята из детского дома, и все воспитатели. Но я почему-то стою впереди. И мы как будто ждем чего-то. А вокруг огонь и тьма. И вдруг вижу, как напротив горы в отдалении прямо в воздухе явилась Божия Матерь Мария, а впереди Нее тоже в воздухе Младенец Христос, и Он благословлял всех нас. А руки Ее раскрыты, как будто Она открывает нам Своего Младенца Иисуса… что это значит?
Отец Спиридон сидел на скамеечке под раскидистой сосной, в руках четки. Он подумал немного, потом сказал:
— Спасет Господь всех вас в детском доме, а Она поможет вам, — Он словно говорил это про себя, как бы в раздумье.
— Аминь, — это Зиновий, он нес ведро с картошкой, но услышав, остановился, поставил ведро на землю и перекрестился и тоже задумался над чем-то.
— … Этот сон все время стоит у меня перед глазами. Все хожу и думаю о нем… боюсь его забыть. Мне хочется его нарисовать. Но я не знаю можно ли это?
— Можно. Но только Ее и Младенца, остальное не надо, — старец снова раздумывал над чем-то, словно прислушиваясь.
— А вы благословите меня, батюшка?
— Подойди, — тот подошел к нему, положил поклон, и старец благословил его, помолился, и поцеловал в голову.
— Спасибо, батюшка…
— Но не сейчас будешь писать и не здесь.
— А где?
— В детском доме. Уезжать тебе нужно. Возьми с собой святой воды, освятишь потом, когда нарисуешь, когда будет готово. И учиться тебе надо.
— А как же я поеду? На чем? – Ленька спросил тихо, было немножко грустно, но это действительно необходимо, он понимал.
— Я довезу тебя до узкоколейки, — ответил Зиновий, видимо ему тоже было грустно, но и он понимал, что так надо, так будет правильно, — На лодке часа за три доберемся. Завтра как раз паровозик пойдет. Доедем на нем до железнодорожной станции, а дальше пассажирским поездом. Денег на дорогу найдем.
В это время подошел Георгий, немного перепачканный землей, с лопатой в руке. Он тоже работал на картофельном поле, убирал урожай.
— Батюшка, картошку докопали. Еще два мешка получилось, крупная картошка, хорошая.
— Спаси тебя Господи, отдохни теперь…, — старец улыбнулся мягкой улыбкой.
— Вот что, Георгий, я завтра поеду Леонида провожать… Сам-то ты не собираешься уходить? – Зиновий спросил неуверенно, не зная, как лучше сказать, — а то может с нами поедешь?
— … Я не собирался… А что, нужно уходить? – спросил он каким-то упавшим голосом.
— Да нет, но вдруг тебе скучно у нас. Ты уж вполне оправился. Смотри сам.
Спиридон все это время молчал, перебирая четки. Георгий вдруг осунулся как-то, застыл. Потом спросил неуверенно.
— А можно я останусь?.. Я хочу с вами… как вы…
— … Монахом стать? – Зиновий удивился.
— Если можно… я не смогу больше жить таќ, как ра́ньше. Опротивела мне та жизнь…, — он опустил голову.
— Оставайся, — старец серьезно по-доброму посмотрел ему в глаза, — монашеская стезя́ – это твоя. Но монахом потом, а пока будешь на испытании, послушником, так положено.
— Буду, отче, только не прогоняйте, — он поспешно положил поклон.
— А в миру ты погибнешь. Да и не́куда тебе идти, — старик печально вздохнул.
— Не́куда, батюшка.

Дорога была немного грустной. Вначале они выработали версию, что отвечать, если будут спрашивать где провел лето. Решили, что он гостил на каникулах у крестного. Почему не отпросился? Боялся, что не отпустят. Виноват, больше так не буду. Если спросят где, сказать, что в соседней области, а точный адрес не спрашивал, не знаю. Спросят, что делал, сказать, что рыбу ловили, по ягоды по грибы ходили и т.д. в том же духе, как оно и было в реальности. На самом деле Ленька давно уже рассказал своему крестному и отцу Спиридону как именно он попал в этот лес. Они поверили ему. Оказывается, Сема, он же Шамуэль, действительно был знаком с Зиновием. Это тоже целая история. Если спросят, как добирался, сказать, что был не один, а с провожатым, знакомым крестного, с которым встретился случайно на вокзале, и который знал дорогу и помог ему. Не говорить кто провожатый и сколько ему лет, а что они потом расстались и где он теперь он не знает. В общем версия какая-то получилась. Потом они молчали. Когда проплывали мимо медвежьего камня, Ленька спросил, почему камень так называется. Прошлый раз ему было не до наблюдений и не до вопросов.

— Немного подожди и сам увидишь, — улыбнувшись ответил Зиновий, а когда они проехали достаточно вперед, он поднял весла и сказал, — теперь оглянись назад, — он дал ему время хорошенько разглядеть камень, удерживая лодку на месте.
— Ух ты, правда медведь, — мальчик удивился, камень, покрытый мхом, походил на морду зеленого медведя, который выглядывал из леса. Даже загривок зеленый образовывался из высоких елей.