Глава 1: Тревога. Часть 1: Светлый человек (Глава 2)

Даменсток, 4 марта, 1044 год
Время 12:34

Прошёл обед.
Двадцатипятилетний хозяин квартиры Модест Винин и его добрый приятель Энгель Черникский сидели в спальне с бледно-жёлтыми стенами – рабочем кабинете писателя, где на сей раз царил творческий беспорядок.
Модест был весьма известным прозаиком, начавшим писательскую карьеру в шестнадцать лет и имевшим высокую репутацию в народе; среди его работ было множество рассказов о любви, трагических повестей и психологических романов, что притягивало к себе средневозрастных людей и любопытных подростков. Изредка он помогал режиссёрам с постановками в театрах, журналистам редактировать статьи и поддерживал начинающих творцов, – в общем, он занимался всем понемногу и бросался на помощь, когда кто-то в ней нуждался.
Помимо прочего, Винин часто выступал в роли конферансье и преуспевал в этом деле, ибо с рождения ему был дан приятный убаюкивающий голос; окружающие слушали его с удовольствием и порой могли окунуться в сладкие мечтания под его тенор. Хотя со школы он побаивался сцены и большого скопления людей, отказаться от просьб приятелей из приличия не мог, и перед каждым выходом к публике подавлял в себе парализующий страх, брал под холодный контроль разум и с замирающим сердцем выходил в свет.
Внешне Винин не был ни уродлив, ни красив, – как говорится, средний. С первого взгляда он мог показаться печальным, вечно задумчивым человеком, – тем, с кем можно только сидеть в неловкой тишине, потупив взгляд в пол, однако во время разговора он расцветал: серое лицо светлело, в карих глазах искрилась живость, а губы расплывались в добродушной улыбке. Винин был бледным худощавым шатеном с ярко выраженными скулами, бородкой, тёмными узкими глазами, из-за нависших век казавшихся грустными, под которыми темнели следы бессонных ночей, родинкой на нижней губе и собранными в хвост достаточно длинными волосами. Одевался он строго и дома, и на улице: в его шкафу были аккуратно сложены рубашки различных оттенков, брюки, пиджаки, жилеты, фраки, шляпы, галстуки, а в коридоре стояло всего две пары лакированных туфель.
Если Винин был достаточно замкнут и скрытен, то Черникский, напротив, был человеком общества. Будучи известным художником, он постоянно находился в компании творческих коллег, критиков и важных для его карьеры личностей. В списке его клиентов числились именитые актёры, учёные, политики, профессора, музыканты – все они дома имели по несколько работ Черникского и постоянно занимали его заказами. Каждый желал находиться в обществе Энгеля из-за его благородной наружности и добродушного характера. У него была очень живая мимика и большие карие глаза, выражающие абсолютно все эмоции, отчего каждый без труда мог понять, в каком настроении пребывает художник: если он был счастлив, в глазах горел звёздный блеск, если его занимали тяжёлые мысли, он хмурил брови и смотрел куда-то вниз.
Как говорилось ранее, у него была благородная внешность и мягкие черты лица с крошками остроты: светлое лицо острили тёмные бакенбарды, кудрявые волосы на вид были мягки, а на ощупь оказывались жёсткими. Одевался он так же, как его друг, строго и парадно, ежеместно гуляя в рубашках с широкими рукавами, жилетах, брюках и на улицах надевая чёрную шляпу.
В этот раз Черникский сидел в кресле с небольшим мольбертом на коленях в белой рубашке, расстёгнутом жилете и рисовал. Винина поглотила писательская деятельность: он с нечеловеческой скоростью выводил на бумаге слово за словом и прятал непонравившиеся выражения и слова под слоем грифеля. По окончанию работы он счастливо воскликнул: «Завершено!», и Энгель отложил мольберт в сторону.
– Закончил?
– Да! Вот, моя драгоценная история! – Винин передал кипу исписанных листов в приятельские руки и прихлопнул в ладоши. – Я подкорректировал проблемные места и добавил несколько абзацев в начало, чтобы всё выглядело, как подобает.
– Молодец!
Энгель по привычке вскинул бровями перед чтением и начал бормотать текст под нос. Винин вышел на кухню и возвратился с кружкой некрепкого кофе.
– Наконец-то я завершил «Сердце»! Осталось сдать редактору и тогда окончательно поставлю точку на этом произведении. Немного грустно осознавать, что это конец.
– Но у тебя есть ещё идеи для новых рассказов, – перелистнув страницы, улыбнулся Энгель. – Уверен, они будут также прекрасны, как и «Сердце».
– Наверное.
– Точно.
Сев обратно за стол, Винин, переполненный радостью, в ожидании следил за приятельской мимикой и пытался угадать, до какого эпизода дошёл Энгель, однако стоило ему перевести взгляд на отложенный мольберт, эйфорию разрушил внезапно обрушившийся на него лавиной стыд.
– Извини, что прервал тебя от работы и слишком много говорю о «Сердце»… Мне правда очень стыдно, – почувствовав на себе пристальный взгляд, он застыдился сильнее. – Извини, забыл…
Вторым извинением он заставил Энгеля нахмуриться сильнее. Модест вновь неосознанно произнёс его нелюбимое «извини», до сих пор не отучившись от гнусной привычки извиняться за каждое своё слово или действие.
Черникский тяжело вздохнул:
– Когда ты прекратишь извиняться? Ты же знаешь, что мне это неприятно.
– Извини, постоянно забываю…
Художник со слабой улыбкой покачал головой и продолжил чтение, пока Винин сидел в попытках отвлечься от неприятных раздумий, чтобы странное чувство вины вновь не селилось в его и без того тяжёлой груди. Он отвлекался на всё: смотрел на часы, следуя за стрелкой, наблюдал за остывающим кофе, но, сколько бы он ни пытался отвлечься, тяжёлое чувство накатывало новой волной.
– Слушай, – перервал его душевные мучения Энгель, – а где ребёнок Евдотьи? Она же была беременна, разве нет?
– Была. Читай дальше, читай!
Черникский обратно погрузился в океан слов и предложений, однако спустя пару строк вновь обратился к приятелю с уточнением. Винин с наслаждением отвечал, загадочно улыбался и старался не взболтнуть лишнего, чтоб не раскрыть сюжетных поворотов, пока в груди, подобно огню, разрасталось чувства вины. Он не мог подавить отвратительных раздумий, не мог спрятаться от «зверя», что заставлял его стыдиться по мелочам, обитавшего глубоко в душе и заражавшего мысли; от него тяжелело сердце и болела голова. Но, к счастью, в этот раз «зверь» был таким маленьким, что не смог сполна погрузить писателя в пучину негатива.
Когда Винин потупил взгляд в пол, на его худощавые плечи опустились тёплые ладони, и залепетал приятный голос, слышимый лишь ему одному:
– Ты ведь помнишь, что извинения раздражают Энгеля. Тем более он прав: ты бессмысленно извиняешься. Ты ведь просто делишься своей радостью, а это разве плохо?
«Нет, не плохо», – мысленно ответил Винин «светлому» человеку.
– Именно – не плохо. Не стыдись из-за пустяков и просто наслаждайся моментом.
«Светлого» человека, как для себя его обозначил Винин, звали Лука. Писатель не знал, сколько ему лет, каково его появление и сущность, только знал, что он пришёл к нему ещё в детстве. Винин сразу узнает из тысячи его добрый лик, небесные глаза, короткие розоватые волосы, нос с горбинкой, монокль на верёвочке и наиприятнейший баритон, который только может существовать. Всегда в голубой рубашке с круглым воротником и нежно-розовой бабочкой, белых брюках на чёрных подтяжках и светлых туфлях он становился действительным воплощением «идеального» человека. Никто кроме Винина не мог увидеть этого небесного посланника и насладиться его сладким голосом, ведь Лука был лишь плодом воображения писателя, воплощением всех его светлых мыслей, мечтаний, решимости и рациональности. Благодаря Луке он смог достичь желаемого, карьеры и не опустил руки.
– Не думай о плохом, иначе просто растратишь жизненную энергию, которой тебе и без того не хватает, – постоянно твердил Лука и был прав.
Последующие три часа прошли за чтением. Энгель прерывался, чтобы прояснить и обсудить произошедшие события в рассказе, а Винин искренне радовался, что товарищу нравилась его работа и что она не оставляла его равнодушной. Радовался за него и Лука, наблюдавший за их разговором с другого кресла, и приговаривал: «Всё будет хорошо. Всё и так хорошо».
«Что ещё надо для счастья? – думал Винин. – У меня есть лучший добрый друг, у меня есть любимая работа! И больше мне ничего не надо. Я и так самый счастливый человек».
– Ты действительно счастлив?
«Я безумно счастлив».
– Это хорошо, очень хорошо! Хорошие люди должны быть счастливы, а ты – очень хороший человек!
«Я не плохой человек?»
– Не плохой, совсем не плохой! Посмотри на свои деяния, посмотри на свой добрый и чуткий нрав, и пойми, что ты – очень хороший человек!
«Спасибо, Лука».
– Не за что, Модест.