Глава 1.3. Мама (Глава 4)

Даменсток, 9 марта, 1044 год
Время 10:34

Смех и беседы, доносящиеся из кухни, заглушали тиканье часов. Винин разливал виски себе и приехавшей в гости матери, вспоминая школьные годы и своих одноклассников, пока родительница, слепя улыбкой пуще солнца, ела суп.
Его матушку звали Кира Солнцева и была она добрым детским педиатром. Фамилия её отличалась от фамилии сына, ибо она решила остаться с девичьей фамилией по совету своей матери. Солнцева была милой женщиной пятидесяти лет. Полненькая, с розовым мясистым лицом, вздёрнутым носом, «грустными» глазами и стрижкой пикси она, в отличие от сына, всегда одевалась по-простому: в её шкафу было множество узорчатых кофточек, пару тройку вечерних платьев, брюк и невероятно много пар обуви, словно она была не человеком, а сороконожкой. На её округлом личике постоянно играла улыбка, в глазах стоял блеск, и характером она была под стать своей фамилии – солнцем.
– Да, было дело. Ты тогда был совсем невинный кроха… Хотя, ничего и не изменилось, – улыбалась Солнцева.
– Кстати, куда вы едете? А то сказали, что забежали ко мне по дороге, а куда направляетесь, не сказали.
– Не сказала? Ну и ну, а я думала, что сказала! Да я тут к подруге погостить еду, вот и решила к тебе по пути заехать! Я же тебе не помешала?
– Нет-нет, что вы! Я очень рад, что вы приехали. Правда, стол накрыл скудненький, ибо не ожидал вас встретить.
– Вот видишь, какая я внезапная! Хе-хе.
– Да, как кирпич на голову.
– Ну, привыкай! Женщины вот такие внезапные бывают, так что будь готов всегда накрывать поляну. Ну и женщине тоже не давай сесть тебе на шею, хорошо?
– Хорошо-хорошо. Что у вас ещё нового произошло?
– Ой, да не так много всего. На днях с коллегами корпоратив устроили, веселились от души! Мы в караоке ездили и о-очень громко пели! Если бы ты знал, как я там охрипла, то не узнал бы меня по голосу! Кстати, ещё с твоим отцом общалась, – жуя бутерброд с колбасой, внезапно сказала она.
– И как он? – простодушно спросил он.
– Да всё работает, как лошадь пашет, времени совсем нет, говорит. Бедный и глупенький твой отец, совсем как ты трудоголик! И как я такого дурачка полюбила?.. – она прокашлялась. – Ну, не будем о плохом! Давай ещё по сто грамм!
Выпив виски, она взялась расспрашивать сына о его делах и работе, интересовалась, не нашёл ли её «красавец себе красавицу», на что тот отшутился. Со стороны их беседы больше походили на дружеские и по тону, и по настроению, чему многие удивлялись, ведь как такое возможно, чтобы сын и мать могли разговаривать в шутливой манере и даже по-доброму насмехаться друг над другом?
Спустя полтора часа в дверь постучались, и послышался голос извозчика: «Госпожа, отъезжаем!» Солнцева в ответ воскликнула: «Сейчас-сейчас!», пригладила багровую кофточку на груди и поднялась. Винин в коридоре складывал приготовленные им плюшки в материнскую сумочку. Выйдя к нему, она переобулась, поправила причёску и, взяв сумки, поцелуем в щёку попрощалась со своим любимым чадом. Дверь за ней закрылась, оставив писателя в пустой квартире одного.
– Ушли.
Винин, с тоской смотря в окно, провожал русого извозчика с матерью и уезжающую машину взглядом. В груди всё перемешалось: то было невероятно тепло от приезда матери, то становилось ужасно тоскливо. За спиной медленно проявлялся тёмный силуэт, вечно приносящий с собой неприятности.
– А ведь когда-то ты обижался на мать, – зашептал «зверь», потянувшись острыми пальцами к худощавым плечам. Но не успел он полностью объявиться, как был изгнан подоспевшим «светлым» человеком.
Лука, убедившись, что «зверь» ушёл, выглянул в окошко. Весеннее солнышко стучало лучами по стеклу, тёплыми пальцами ощупывая кожу. Сверкающая на свету белёсая пыль в ритме вальса кружила в воздухе. У потолка тикали часы, разгоняя тишину.
Лука вытер монокль манжетом рубашки и спросил:
– Поговорил с матушкой?
«Да. Она к подруге едет», – Винин открыл окно, захотев насладиться свежим воздухом.
– Вот и славно! О чём разговаривали?
Писатель, закрыв глаза, сел в кресло и взялся рассказывать Луке о разговорах с матерью. Внезапно в его памяти пробудились приятные воспоминания, обнимающие и нежно целующие его измученный виной и стыдом разум. Лука сел напротив и ласково заулыбался; он был необычайно счастлив, слушая воспоминания и ощущая, как осадок от присутствия «зверя» исчезает, а с ним пропадали плохие и постыдные воспоминания.
– Я так рад, что у вас с матушкой до сих пор остались такие тёплые и дружеские отношения!
«Да, мне очень повезло с мамой. Она у меня лучик солнца во тьме».
– Я слышал одну фразу, которая гласит: «Удивительно, что может сделать луч солнца с душой человека»… Правда ведь?
«Да, правда… Какая красивая, однако, фраза! Надо её запомнить… И ведь действительно: небольшой лучик солнца может совершенно изменить человека. Всем плохим людям нужен маленький луч солнца, чтобы сделать шаг к перевоплощению из зла в добро… Как думаешь, можно исправить злого человека?»
– Всё возможно, стоит только захотеть! И исправить даже самое отчаянное зло возможно, – да в жизни можно всё, стоит только взять себя в руки и идти напролом вперёд, не оглядываясь назад и не боясь ошибок!
Опьянённый спокойствием Винин улыбался. Он вновь погрузился в пучину детских воспоминаний; ему нравилось погружаться в ребячество, чтоб отвлечься от злых размышлений. Правда, со временем становится тяжело осознавать, что это всё – прошлое и его больше не вернуть, как бы ни хотелось; оставалось жить дальше, поражаясь быстроте проходящих дней и лет. Казалось, буквально вчера он ехал из школы домой, а сегодня ему двадцать пять, он – взрослый самостоятельный человек и страшно становится после осознания скоротечности времени, не по себе от размышлений о будущем, к которым Винин медленно подвёл поток мыслей. Холодок пробежал по внутренностям, с сердцем заиграл испуг.
– Как дальше сложится твоя жизнь? – раздался за спиной гнусный голос. Над головой нависла «звериная» тень.– Время-то летит! Скоро придёт старость, а чего ты добился в этой жизни? Ни черта не делаешь, идиот, ни черта!
– Опять ты? – возмутился Лука и бросил в силуэт платок. «Зверь» исчез. – Ей Богу, утомляет! Ты его бредни не слушай, Модест.
Словно по зову, «зверь» загоготал:
– А я-то я не ушёл!
– Брысь!
В этот раз силуэт удосужился уйти и больше не вернулся.