Глава 3.8. Кошмар (Глава 23)

Даменсток, 29 марта, 1045 год
Время 21:14

День начался отвратительно и кончился так же.
Погода стояла жутчайшая: с раннего утра большими грязными хлопьями над крышами закружился снег. Внезапный снегопад прекратился на час или два, затем его заменил ливень с кроваво-багряной грозой. Мокрые пыльные вихри вздымались вверх, кружась в диком танце с тяжёлыми каплями дождя, освещаемые ярким блеском изогнутых молний, мелькавших средь чёрных кустистых туч. Деревья с тонкими талиями страшно выгибались и ломали собственные ветви под гнётом резких порывов ветра.
Винин непривычно медленно шёл по улице, жутко озябнув и опустив голову вниз. У него не было ни сил, ни желания что-либо делать, даже бродить по мёртвым улицам было ужасно неприятно, а возвращаться в домашнее одиночество уж тем более не хотелось. Он в одном плаще вышел на прогулку ещё в десять утра, когда весна решила смениться зимою, весь день провёл снаружи и лично наблюдал за резким переменчивым настроением погоды. Всю ночь его мучили бессонница и нескончаемые ругани братьев, которые помимо словесных перепалок дрались.
Винин ворочался в постели с настежь открытым окном, то сбрасывая, то укрываясь одеялом, то дрожа от холода, то страдая от жары, из-за чего подушка пропиталась холодным потом, а простыня превратилась в ком, упавший на пол. Иногда он садился на кровать и давил на пульсирующие виски, чтобы притупить головную боль. Когда братья замолкали, он лёжа вслушивался в хладнокровное тиканье часов, желая забыться и, наконец, уснуть, но, как назло, спать не хотелось. Сон игрался с ним: то навещал его, когда Скотос с Лукой приходили, то уходил, когда он собирался погрузиться во временное забвенье.
Винин хотел проплакаться, чтобы себя утомить и от усталости провалиться в сновидения, но и плакать ему не хотелось. Он думал позвонить Энгелю, как делал раньше во время приступов, да рука не поднималась набрать его номер; не хотелось тревожить друга по пустяку, с которым он не в первый раз справлялся (скорее терпел, отбросив попытки избавить себя от страданий, чем пытался справиться). Тогда он надумал позвонить Агате, ибо знал, что она по ночам не спит, когда всю квартиру заполнил телефонный крик.
Он вышел на кухню и ответил на звонок, – как по зову сердца звонила сама Агата, дабы в очередной раз выговориться доброму другу. Она рассказала про очередную ссору с родителями, поведала про то, как её унизили и, плача, начала сама себя унижать. Винин бросился утешать подругу, говоря, что «такое солнце не заслуживает давления от родителей» и что «она большая молодец и ей не стоит себя принижать или винить, ведь она сама достигла больших успехов». Агата с ним спорила, отбрасывала слова поддержки, но сопротивлялась недолго, успокоилась и, в конце концов, согласилась, что она большая молодец.
– Спасибо тебе, Модя. Ты просто лучший! – шмыгнула носом Агата. – Слушай, а ты сам как?
По спине Винина пробежала мелкая дрожь.
– Всё… хорошо.
– У тебя голос дрогнул. А ну, рассказывай, что стряслось.
– Всё хорошо, не беспокойся.
– Я же знаю, что не всё хорошо. Я слушаю.
Он обрадовался тому, что его решили послушать, и понимал, что Агата от него не отстанет, потому решил рассказать:
– Мне немного нехорошо…
– Как тогда, что ли?
– Тогда?.. А, да… да. Как тогда.
– Ха-ха! Это когда ты сказал, что ты сам с собой поссорился? Мне правда всё ещё интересно, как ты сам с собой умудрился поругаться-то, а?
– Я… я неправильно подобрал выражение…
Она перебила его:
– А что тогда?
– Видишь ли, у меня… мысли. Они спорят друг с другом, то есть хорошие мысли спорят с плохими… Я не знаю, как это объяснить правильно и… я немного устал от этого. То есть дурные мысли посещают, и я не знаю, что мне делать…
– Ну, с каждым бывает! Я вот тоже часто хочу напиться до изнеможения и тупо валяться! Видишь, у меня тоже такие дурные мысли бывают.
– Нет, не такие…
– А! Ты хочешь в окно сигануть? Ну, у меня тоже такие мысли бывают, так я их закуриваю! Вот в чём плюс курения, Модя.
– Пожалуйста, Агата…
– Ну, так что?
Винин молчал, понимая, что не может связать и двух слов.
– Ничего.
– Ну ладно! Когда захочешь, тогда и расскажешь, – она зевнула. – Я сейчас спать пойду, а то очень устала…
– Спокойной ночи. Знай, что ты большая молодец.
– Ага.
Разговор завершился.
Винину стало только хуже: изнутри разъедала пустошь и давило одиночество. Он раздосадовано положил телефонную трубку на место, облокотился спиной о близстоящий шкаф и медленно опустился на пол. Ему внезапно захотелось прогуляться, но вместе с этим в голову ударил внезапный страх смерти: заскользили мысли о том, что он умрёт, если выйдет наружу, тем более ночью. Однако и дома оставаться не хотелось: стены с потолком давили на него и превращались в клеть. Тогда, чтобы избавить себя хотя бы от чувства одиночества, он снова схватился за телефон с желанием набрать чей-нибудь номер, но осознал, что все давно смотрят десятый сон, а он, идиот, страдает от бессонницы! Как же ему хотелось, чтобы кто-то поддержал его и избавил от мучений, но страх надоесть или испортить кому-то настроение сковал его прочными цепями. Как же хотелось поговорить! Хотелось более не слушать ссор Луки и Скотоса, которые кроме себя никого не слышали; хотелось спокойно лечь спать, ни о чём не думая, поспать больше трёх часов и выспаться; хотелось заботы, которую он всё равно испугается и отвергнет… Он ввёл себя в замкнутый круг.
В смутном настроении Винин провёл последующие часы на кухне. Он бился лбом об стол, сидел на полу, жёг свечи, бился в попытках отвлечься, пока не решился сбежать из клети, наивно посчитав, что на улице ему станет лучше. Лучше не стало.
Он гулял по парку, несколько раз проходил через мост, сидел на лавочках, смотрел на плавно и легко порхающие снежинки, но ни Скотос, ни безнадёжность его не покидали и лишь усиливали свои чары. Небо темнело наряду с тем, как хуже становилось Винину; оно словно корило его за отчаяние. «От твоего настроения меняюсь и я», – сурово гнусило оно. Писатель обращался умоляющим взглядом к облакам и стыдил себя за своё состояние, которое был не в силах контролировать. Слёзы текли по раскрасневшимся от холода щекам.
Винин остановился на мосту, облокотившись о перегородку, сложил руки перед собой и уткнулся в них лицом.
– Как же ты слаб! – глумился Скотос. – Следил бы за своим настроением, а то ходишь, скорчившись, словно сожрал лимон! Небось испортишь настроение кому-нибудь ещё!
Лука взбесился:
– Замолчи! Как он может своим настроением испортить настроение другим?!
– Да легко! Помнишь, как ты маме и бабушке портил настроение своим грустной или недовольной мордой? Эгоист ты!
– Не эгоист он!
– Эгоист! Самый настоящий!
«Да, – уже сам думал Винин, – я самый настоящий эгоист. Как отвратительно и мерзко, как низко ты пал, Модест...»
Раздался свирепый рокот, – приближалась гроза. Водопадом нахлынул разрушительный ливень, заставив только вышедших людей бежать домой. Под ударом непогоды остался неподвижным один Винин, не дрогнувший ни от неожиданности, ни от испуга, продолжая глядеть в мутную воду и криво улыбаться. Прошло десять минут, и писатель развернулся спиной к перегородке, облокотился на неё и, подняв лицо к небу, засмеялся. Вокруг не было ни души, а потому на него никто косо не посмотрит! И страшный хохот накатывал с новой силой, становясь безумнее, громче, словно хохотал не он, а бес.
Винин, не прекращая смеяться, посмотрел в сторону, где со сложенными руками за спиной стоял Аркадий Либидин в белой маске, скрывающей глаза. Всё в том же ярко-алом костюме с фиолетовой бабочкой, он протянул ему руку помощи. Винин, дрожа от холода, медленно двинулся к нему, пока тот в ожидании застыл, как мраморная статуя. Четыре, шесть, десять, тринадцать, двадцать пять, тридцать шагов и он бессильно упал на колени перед своим «спасителем». Синие губы расплылись в кривой улыбке, в глазах затрепетала надежда.
– Вы здесь?..
Аркадий испарился. Видение, обычное видение вскружило его голову, но Винин продолжал улыбаться и смотреть вперёд, пока не встал с колен. Вся надежда рухнула, не смогла подняться с ним, оставшись на земле, и он заплакал, закрыв глаза холодными руками. Он сам не понял, как дошёл до скамьи и сел на неё, и не заметил, как к нему подсела женщина с ярко-красным зонтом. Она с вопросительной обеспокоенностью рассматривала его, пока не спросила:
– Молодой человек, вам плохо?
Винин поднял к ней обезумевшее лицо, тускнея и превращаясь в кошмарную тень в её глазах. Женщина внешне напомнила ему его маму: она была невысокой и очаровательной шатенкой со вздёрнутым носиком, короткой пышной причёской и золотистыми глазами с опущенными веками, отчего они казались грустными. Под правым глазом у неё была родинка.
Женщина подавила в себе странный испуг, судорогой проскользнувший по её лицу, когда она увидела родинку на его нижней губе, и ахнула, встретившись с ним взглядом.
– Вы весь бледный и промокший до нитки!.. А какие глаза воспалённые! У вас случилось горе? Могу я помочь?
Он молчал.
– Не молчите! Расскажите, что с вами? Вы пьяны?
– Не пьян.
– Тогда что? Я вас… я вас слушаю.
– Зачем вам это?
– Зачем? Мне страшно смотреть на страдающего человека!
Винин замер. Он не решался что-либо произнести и молчаливо смотрел на перепуганную незнакомку. Женщина не унималась и всё просила, даже умоляла рассказать ей о причине его печали, и в итоге он решился открыться хотя бы кому-то…
– Боже, лучше бы я была глуха!
Пламя надежды потухло, оставляя после себя дым отчаяния.
Женщина побледнела, вскочила на ноги и с нескрываемым презрением закричала, увидев в писателе кого-то другого:
– Ты сумасшедший! Да ты, ты… ты наглый эгоист! Боже, лучше бы я тебя не слышала, лучше бы я тебя никогда не видела и не встречала! Почему ты снова появился в моей жизни, злой призрак?! Отвратительно, ужасно! Гореть тебе в аду за то, что ты встретился со мной! Сумасшедший, помешанный, больной! Голоса в голове, галлюцинации, вина!.. Ты… ты ужасный манипулятор, вот кто! Никакой вины ты не чувствуешь за содеянное и никто тебя никогда и ни за что не простит!
Она в ужасе отшатнулась и убежала от него прочь. Винин смотрел ей вослед, пока её силуэт не скрылся вдали. Он остался наедине с дождём, совершенно не понимая, почему эта незнакомка так на него обозлилась, ведь ничего настолько страшного он не рассказал, а только поведал ей о своих страданиях; тем более она сама его вынудила… Неужели он действительно так ужасен? Осознав произошедшее, он пожалел обо всём.
С трудом поднявшись на ноги и взяв под подмышку вымокший плащ, Винин шаткой походкой двинулся к мосту. Отчаяние, невыносимая боль и непонимание произошедшего полностью уничтожали его изнутри, съедая по маленьким крошкам его доброе сердце и здравый разум. Он уже давно твёрдо решил ничего никому и никогда не говорить, но вновь оступился, доверился и был раздавлен, как мелкая никчёмная мошка. Теперь он замолчит навсегда. Да, замолчит.
Полумёртвый безумец дошёл до середины моста и упал к ногам поздно явившегося господина Абэ.