Книга «Свирепство и блуд»
Свирепство. Пролог (Глава 1)
Оглавление
Возрастные ограничения 16+
Я многократно задавалась вопросом, что собой являло свирепство таковое. Было ли оно в сущности своей прочно заключено внутри звериной доли первобытного мозга, либо глубодонно укоренилось, многоликое, в мыслях стадных пышного прельстителя много после благодатного живорождения? Я воздыхала и лелеяла: было ли оно растлено Дьяволом нашептано или же, быть может, вожделенно рыскало в пути, тягучими вздохами преисполненное, пока не примкнуло тучно к липкости человеческой души?
Обличая кровоточащую душу, я снимаю сырые куски мяса с собственного греховного сердца и кричу, пока меня не услышат. Но все остаются глухи, подобно богам моего отца.
Я слабо просила уложить меня благоденственно в луковицы нечестивости, заклеймить свято оскверненный облик и низринуть, ковыляющую, недоделанную, в Тартарары, где совершится грозный суд, ибо осмелилась я дерзновенно уподобиться тени оной, что в века безрадостные клубилась животрепеща у ног его крутых, и сделалась мне другом, несшим невинность непорочной привязанности.
Ведь даже прах мой обезличенный, в сырой земле упокоенный, обливается слезами горькими по рукам, что, свирепствуя в страшной агонии, с низвергли меня в грех.
Он вскрыл мою греховность. Пламенеющими сжимания украденных касаний уложил меня, неприкосновенную, в сад любви и ласки. За что он гневается теперь? Когда он провонявшим удовольствовался мраком, глубоко просоленным падением, я, мучимая жаждою сухою, тяжело ползла домой, а он, гладному тигру подобный, вкушал мою усталость, пышущий самодовольством.
Чем блуд отличен от свирепства? Он осквернил меня… Посрамленными зубами вгрызся в дрожащее кремовое бедро, и пала я и уж более не встала никогда.
Обличая кровоточащую душу, я снимаю сырые куски мяса с собственного греховного сердца и кричу, пока меня не услышат. Но все остаются глухи, подобно богам моего отца.
Я слабо просила уложить меня благоденственно в луковицы нечестивости, заклеймить свято оскверненный облик и низринуть, ковыляющую, недоделанную, в Тартарары, где совершится грозный суд, ибо осмелилась я дерзновенно уподобиться тени оной, что в века безрадостные клубилась животрепеща у ног его крутых, и сделалась мне другом, несшим невинность непорочной привязанности.
Ведь даже прах мой обезличенный, в сырой земле упокоенный, обливается слезами горькими по рукам, что, свирепствуя в страшной агонии, с низвергли меня в грех.
Он вскрыл мою греховность. Пламенеющими сжимания украденных касаний уложил меня, неприкосновенную, в сад любви и ласки. За что он гневается теперь? Когда он провонявшим удовольствовался мраком, глубоко просоленным падением, я, мучимая жаждою сухою, тяжело ползла домой, а он, гладному тигру подобный, вкушал мою усталость, пышущий самодовольством.
Чем блуд отличен от свирепства? Он осквернил меня… Посрамленными зубами вгрызся в дрожащее кремовое бедро, и пала я и уж более не встала никогда.
Рецензии и комментарии 0