ПО СЛЕДАМ ГОНЧИХ ПСОВ

Надежда зыбкая, тревога смутная…
Идешь по жизни, жизни не любя.
И если в спину ты глядишь кому-то,
То кто-то смотрит также на тебя.
Начало 60-х годов прошлого столетия. Деревня Карница, что на Глусчине, где родились, жили и умерли мои предки, колыбель моих мечтаний и снов детских. В это место, в далеком прошлом, переселились жители Выгоды, назвав новое поселение, из-за множества родников (криниц) в ближайшей болотине, Криница, которая со времен превратилась в Карницу.
Поделав уроки, я шел к родственнику и мы залезали на русскую печь, на которой, чтобы не так сильно жгло от кирпича, был разослан овчинный кожух. Долгими зимними вечерами в их хате собирались на посиделки соседки. Обычно это происходило в передней части хаты, где стояла русская печь. Если стояли сильные морозы, когда на улице трещали столбы и заборы, то топилась печка — «буржуйка». Своим блеклым светом хату освещала подвешенная к потолку керосиновая лампа. На стене тикали часы-ходики с висящей на цепочке гирей, похожей на еловую шишку.
Женщины сидели на скамейках и сучили на веретено нитку, кто из льняной кудели, кто из овечьей шерсти. От ноги моей тетки стучало колесо прялки, которое вращало барабан, и на который накручивалась шерстяная нить. Они в полголоса рассказывали о каких-то деревенских новостях, потом также тихонько начинали петь старые протяжные песни. Когда мы, натешившись своими играми, начинали скучать, то Колька начинал ныть, обращаясь к самой пожилой:
— Баб Катя, расскажи про злодеев. Ну, расскажи, — и так до тех пор доставал, пока та не начинала рассказывать о братьях-ворах.
А ведь эти люди на самом деле существовали и про них по деревням ходили легенды. Мало того, рассказчица знала их не понаслышке. Деревенская детвора тоже знала место, где стояла их хата и бывала там, чтобы не только посмотреть на то, что осталось, но и в надежде что-нибудь интересное найти.
И вот прошло полста лет после услышанной мною истории о братьях. На поляне, где когда-то еще просматривались некие остатки их жилища, сегодня стоит лес, поют птицы, растут грибы и ягоды. Меня никогда не покидало желание когда-нибудь об этом рассказать. И это случилось. В повествовании читатель увидит чем-то узнаваемые персонажи, знакомые места, и все-таки прошу не забывать, что это плод моей фантазии, где все образы собирательные, события – вымышленные. И так…

Стояли крещенские морозы. В ночном небе луна разрисованной синевой, казалась огромной тарелкой, свет от которой падал на сосновый лес, обильно покрытый снегом, придавая ему серебристость. По освещенной лунным светом лесной дороге, уверенным шагом, шел человек. В тишине леса слышался скрип снега под его ногами в обувке из лосиной шкуры. От мороза уберегал кожух из овчины и лисья шапка на голове. Борода и усы ходока были покрыты инеем.
Илья Понтус возвращался домой из деревни, где он посетил своего знакомого – осведомителя и выяснил кое-какие вопросы, а именно узнал, кто из сельчан наткал полотна, кто зарезал кабана и пополнил свои запасы салом и мясом. Его отговаривали идти ночью, ссылаясь на встречу с волками, которых как никогда бродило по лесам в большом количестве. Было непонятно, откуда они в эти края забрели, но факт оставался фактом. Ему, повидавшему за свою жизнь многое, казалось, что страшнее человека никого нет, и хотя волк, особенно голодный, зверь опасный, но его не должен тронуть. Поэтому забросив за плечо ружье-берданку, Илья покинул хату, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Ноги должны были отшагать около десяти верст, чтобы оказаться дома, в своей хате.
О своем присутствии в лесу волки напомнили протяжным воем, который доносился из ночи, от чего по спине начинали бегать «мурашки». Но вдруг Илья в темноте леса заметил силуэты похожие на серых хищников и свет огоньков их глаз, которые становились все больше и ближе. Они уже были видны по обе стороны дороги. Волки, как хорошие охотники, свою жертву окружали, брали в кольцо. Несколько смельчаков выбежали на дорогу. Сняв с плеча берданку, Илья выстрелил. Было непонятно с результатом выстрела, но то, что он их не испугал, а только подзадорил, стало очевидно. Со всех сторон волки неслись на Илью. В лунном свете были видны их злобные оскалы с готовыми к схватке клыками.
Вторично зарядить ружье уже не получилось. Взяв его за ствол, Илья, как мог, стал отбиваться. Однако один из волков все-таки оседлал его сзади и повалил на снег. Было слышно, как от клыков разлетался по кускам кожух, как они с яростью впивались в ноги и тело.
— Кого вы терзаете твари позорные? Опомнитесь! – заорал во всю мощь Илья. Но те знали свою работу, почуяв запах крови.
На лице, которое он еще пытался закрыть руками, неизвестно на что, надеясь, ощущалось горячее зловоние дыхания и капли падающей слюны.
— А-а-а-а…,- разнеслось по лесу, последнее, что мог выдавить из себя Илья, и волчьи челюсти мертвой хваткой сомкнулись, на его горле… Бездыханное тело перешло стае на растерзание.

Прошло трое суток. Не дождавшись прихода отца во время домой, чего до этого не случалось, сыновья пошли на его поиск. Они шли по единственной дороге, по которой ушел отец в деревню и по которой должен был вернуться. В голове у каждого из троих братьев были свои мысли по поводу отсутствия родителя столь длительное время. Среди мрачных картинок, которые вырисовывались, существовала и обнадеживающая мысль, которая подстегивала их спешить туда, где возможно отцу требовалась помощь.
Только чуда не случилось. Братья дошли до того места, где разыгралась трагедия, где среди бурых пятен крови на снегу лежала берданка и повсюду валялись клочья того, что называлось одеждой, обувью и никаких останков тела.
Хата Илье перешла от отца Захара Понтуса по наследству, который помыкавшись по просторам Российской империи и хлебнув горюшка сполна, теперь уже с женой Дарьей и годовалым Илюшей, в группе таких же скитальцев, шел по большаку в поисках пристанища, чтобы более-менее обустроиться, обжившись пустить корни. И было это в конце 70-х годов XIX столетия.
На крутом изгибе большака ходоки за счастьем остановились на ночлег. Место с изобилием грибов и ягод, где были видны следы дичи, а лесные птахи своим пением радовали их уставшее от ходьбы тела, понравилось. А главное, рядом распростирало свои воды огромное озеро, в котором рыба плескалась у самого берега. По его глади плавало много диких уток. Поэтому куда-то дальше идти не было смысла, да и добра не ищут.
Так, выше изгибы за бугром, появилось поселение из десятка хат, которое от удачно выбранного скитальцами места будет называться, как и озеро, Выгода. На обратной стороне большака – на поляне, ближе к озеру, Захар Понтус тоже построил себе хату. Причину такого отчуждения от всех не знал никто, даже члены его семьи, ибо Захар был человеком замкнутым и своими мыслями ни с кем не делился. Если жильцов Выгоды, не смотря на окружающие их богатства, еще и тянуло ближе к людям, к цивилизации, и они поменяли свое место жительства, построив новую деревню, то Захар так и остался отшельником. Только однажды его прихватили сильные боли в животе. Так от резачки он и отдал Богу душу. Отошел к нему держать ответ за свою прошлую греховную жизнь. За то, как будучи молодым, связался с кочующими цыганами и воровал лошадей, как впоследствии передавал воровские навыки своего ремесла уже подросшему Илье, который стал пособником в его похождениях и сбыту ворованного.

Происходило по одному и тому же сценарию. Зимой, во время Рождественских праздников, отец и сын наведывались в село к своему осведомителю под видом гостей, уже конкретно зная, какую хату надо обобрать. И когда сельчане подогретые самогоном гуляли и веселились, покидая свои хаты и пребывая в гостях у кого-то, где в одной из хат выплясывали под гармошку и барабан, а это продолжалось, чуть ли не до утра, Понтусы для которых не существовало запоров, выносили полотно и уложенное в мешки сало и мясо. Все переносилось на сани, запряженные резвым коником, во дворе осведомителя и утром уже были на базарной площади местечка.
По выходным дням там собиралось много народа и никого не интересовало, каким образом товар попал на торг. Главное, чтобы был у него товарный вид. Свинина тут же разбиралась, как и полотно, местечковыми, но в основном заезжими перекупщиками. Провернув удачную сделку и прикупив в лавках что-то из съестного, какие-то подарки, в том числе керосин, Понтусы возвращались домой. Таким образом, вояж по селам и деревням продолжался около месяца, пока не отойдут праздники.

И вот отца не стало. Но к Илье до подробностей перешел механизм воровского дела, поэтому он продолжил идти по проторенной отцом опасной и скользкой дорожке, боясь попасть в тюрьму, еще хуже в руки мужиков, которые могут лишить жизни, запоров, как волка, вилами на месте преступления. Тем не менее, во многих селах по округе, остались после отца знакомые – осведомители, которые состояв в доле, были не против сотрудничать и давать нужную информацию. Именно в одной из поездок с отцом к осведомителю, Илья познакомился с семнадцатилетней его дочерью Анной, которая потом станет женой и переехав в их хату, займет место матери, как хозяйки, которая умерла от чахотки. У них уже двое сыновей, которые растут не по дням, а по часам. Они уже ходят на озеро с удочками, могут поставить петлю на зайца и лису. Глядишь, скоро отцу будут помощниками. Если все сложится благополучно, то Анна к весне разродится третьим.

Хата Понтусов окруженная со всех сторон лесом, была защищена от ветров, зато при обильном снегопаде за ночь могло завалить ее снегом чуть ли не до крыши. Только Захар, видимо, учел подобное обстоятельство, имевшее место в его прежней жизни, и входную дверь навесил так, чтобы она открывалась внутрь, что способствовало убрать снег от двери, сделав выход наружу, расчистить, где надо, в том числе окна.
Снег лежал не то что до колен, а до пояса. Пацанам ничего не оставалось, как поработать лопатой на свежем воздухе, опять возвращаться в натопленную хату, залезать на печь и полати.
Управившись по хозяйству: накормив лошадь и коз, сварив еду для семьи и накормив троих сыновей, Анна с удовольствием читала им сказки Пушкина. Навыки чтения и письма она получила от своего отца – сельского наставника, который ходил по деревням и давал уроки детворе, чтобы как-то прокормить семью, а это пятеро детей, жена и сам. Но ведь кроме пищи надо была одежда и многое другое, поэтому недостатки подтолкнули стать осведомителем у Понтусов, ибо он знал состоятельность родных своих подопечных учеников. Уходя замуж за Илью, Анна не могла не взять с собой книги из отцовской библиотеки.
В те годы в деревнях редко у кого в хате лежал деревянный пол, все больше глинобитные. У Понтусов глинобитный пол был покрыт кусками коровьих шкур. Вместо горящей смолистой лучины на припечке, хату освещали керосиновая лампа со стеклом. Здесь никогда не испытывали чувство голода, никогда не сидели без куска хлеба, не говоря о продуктах живности. На огороде росла картошка, лук, чеснок и многое другое. Лес давал ягоды, которые, как и грибы, сушились. Но грибы еще в бочках солились.

Со временем Илья все больше ощущал в себе усталость, особенно в ногах. Как псу-одиночке стало тяжело бегать в поиске наживы, и он стал поглядывать на сыновей, как на помощников, которых можно приучить. Так когда-то им воспользовался отец, ибо молодь быстро впитывает любую науку и поддается дрессировке.

Уже солнце садилось за верхушки леса, когда троица отошла от хаты и направилась по только Илье ведомой дороге. Шли не очень быстро, чтобы не растерять силы и засветло дойти до деревни. Антон и Ваня, как только вышли из двора, мысленно сразу же окунулись в атмосферу необычных ощущений, не осознавая того, куда ведет их отец, насколько все серьезно и опасно. Они словно два щенка, не отставая, шаг в шаг, шли за своим вожаком.
Пять верст осталось позади и они на околице небольшой деревеньки, жители которой по идее уже спали, ведь вставать надо рано. Осевший на землю туман и темнота способствовали совершению очередного преступления. Надо было незаметно, как можно тише, подойти к хлеву, открыть ворота, которые могут скрипеть, вывести корову и, обув ее ноги в «башмаки», успеть вернуться домой.
Илья знал, что во дворе нет собаки, но там могли быть гуси, которые почуяв чужака во дворе, своим гоготанием поднимали шум не хуже цепного пса. Одним словом, надо держать ухо остро и быть готовым к любой неожиданности.
Зайдя с тыльной стороны ближе ко двору, Илья бросил камушек, но кроме его падения где-то там, ничего не услышал. Дорога к хлеву была свободна. Осталось открыть ворота. Но, как не странно, те даже не скрипнули. Видимо, хозяину скрип действовал на нервы, как и гвоздем по стеклу, и он завесы смазал, не подозревая, что этим способствовал ворам и принесет себе большую утрату.
В нос ударил запах навоза, в соседних отсеках-стойлах зашевелилась какая-то живность, не привыкшая к столь позднему их посещению человеком. А вот и корова. Илья сразу же набросил на рога веревку и умелыми движениями завязал. Корова поднялась на ноги и на поводу послушно вышла из стойла, затем из хлева. Отведя ее подальше от двора, Илья достал из торбы специально пошитую кожаную обувку и одел корове на каждую ногу, привязав шнурками-оборками.
Молодые Понтусы, пребывавшие пока только в роли наблюдателей, старались не пропустить без внимания ни единого слова отца, в котором слышалась подсказка для удачного проведения дела; запомнить до мелочей каждое движение его рук, выполняемых ту или иную работу; его тихое, вроде парящее над землей, движение ног.
Они уходили по той же дороге. Отец на веревке вел за собой корову, за ней брели Антон и Ваня. Все шли, молча, каждый думал о дне предстоящем, о том, что он принесет.
Внезапно пошел теплый летний дождь, который постепенно усиливался. Его падающие капли на листву придорожного леса и кустов превратились в сплошной шум. Дождь убирал следы преступников и их добычи.

Первой пропажу своей кормилицы обнаруживает хозяйка, придя на утреннюю дойку перед выгоном коровы на пастбище. Не веря своим глазам в ее исчезновение, хозяйка всматривается полоумными глазами в пустое стойло, почему-то проверяет соседние отсеки со свиньями и овцами. Осознав, что это не зрительный обман, а реальность, у женщины начинается истерика. На услышанные крики сбегаются не только свои, но и соседи. По этому поводу выдвигаются какие-то версии, начинаются поиски пропавшей внезапно буренки по ее следам. Но следы за сотню метров от хлева обрываются, а прошедший ночью дождик вообще смыл что-то похожее на следы.
Слухи о ночных пропажах скотины из подворий и краж из хат, которыми якобы занимались залетные воры-гастролеры, ходили от села к селу, от хаты к хате. Везде, где только можно, появлялись надежные запоры в виде разных замков. Во дворах на цепях стояли злые собаки, которые на ночь спускались с привязей. Мужики на сходке объявили войну обнаглевшим ворам, и грозили устроить самосуд каждому, кого поймают на месте преступления. В подтверждение слов устраивали ночные дежурства и облавы.
Понтусы своим звериным чутьем чувствовали, что рано или поздно их налеты закончатся, но то, что было впитано с молоком матери, заложено наследственно, изменить было невозможно. Свои похождения они делали уже вчетвером, в их состав вошел меньший – Кондрат.
Отсидевшись, пока деревенские угомонятся, успокоятся окончательно и даже подзабудут о прошлых невзгодах, когда постепенно станут опять возвращаться к прежней жизни, предоставляя ворам свободный доступ к своему богатству, Понтусы выходили на тропу охоты. Если коровы перестали быть предметом добычи, то овцами не брезговали, набивали мешки тушками кур и уток. Не могли они идти домой пустыми, ни с чем.

Старая, отжившая свое, собака, чувствуя приближение смерти, покидает двор хозяина и уходит далеко в лес умирать. Этот подлинный факт знаком сельскому жителю. Бытует мнение, что некоторые люди свой уход в мир иной тоже предчувствуют и даже предсказывают время. А вот испытывал ли нечто подобное Илья, когда шел на встречу с осведомителем, когда уходил от него в ночь, игнорируя слова о возможной встрече с волками, не известно. Можно только предполагать, что нечто в душе все-таки происходило. Возможно, он себя возомнил сильным псом, но не учел, что волк не только сильный, но и матерый зверь, который никогда с собакой дружбы не водил, а встреча с волчьей стаей ничего хорошего не сулила. Это и случилось. Илья умер страшной смертью, оставив выводок уже повзрослевших гончих псов, набравшихся опыта не только в преследовании жертвы, но и умеющих заметать свои следы.

Антон, Иван и Кондрат шли в соседнюю деревню, куда ни дед, ни отец, набегов не делали. Это сродни тому, что где волк живет, там не пакостничает. Да и никто из младших Понтусов в деревне раньше тоже не бывал, а значит, никаких знакомств там не заводилось. Зная, что деревенские будут отмечать ежегодный праздник Троицу и к ним приедут гости из других сел и деревень, Понтусы, чтобы не выделяться серостью, тоже принарядились, но прихватили с собой вместительные торбы. На сей раз решили изменить укоренившиеся воровские устои и, воспользовавшись тем, что люди, как всегда бывало в этот день, соберутся на выгоне за деревней и будут гулять до утра, оставив жилища без присмотра, попытаются поживиться пожитками своих ближних соседей.
Спустя полчаса братья были в деревне. Их появление в уличной, гулящей круговерти гостей, приехавших на бричках и телегах, пришедших пешком, уже успевших причаститься у родни, которые при встрече со своими знакомыми начинали обниматься и целоваться, никого не интересовало. Братья же присматривали объект налета, вычисляли его хозяев, за которыми будет установлена слежка, чтобы спокойно, без проблем, проникнуть в жилище.
Сумерки постепенно окутывали деревню. Послышался звук гармони, которая, то заунывно вздыхала, то ее распирало от радости, удалялась в сторону выгона, где и начнется вечеринка с танцами.

Когда, казалось, наступило время для действий, Антон с Иваном, оставив Кондрата на стреме с улицы, который в случае опасности дал бы им сигнал, открыв калитку направились с торбами к двери сеней.
Только гулянка — гулянкой, а ведь слухам о кражах из хат и подворий дошли и сюда. Замки и завалы — одно дело, но мужики тоже в «шапку» не спали. Поэтому молодых незнакомых ребят заприметили сразу и глаз с них не спускали. И, как только те, отодвинув ключом-отмычкой внутреннюю задвижку, переступив порог, оказались в сенях, четыре мужика обойдя хату, от огородов рванули к сеням, где в дверном проеме только что исчезли нежданные гости.
Крови было бы много, но от этого уберегла кромешная тьма в сенях. Слышались крики, глухие удары, только кто кого бил – было не понятно. Братья все же сумели из сеней выскочить, и, оказавшись на улице, убегали, куда несли ноги, только бы подальше от разъяренных мужиков, которые неслись уже за ними с палками в руках.
Увидев выскочивших из двора братьев и преследовавших их мужиков, Кондрат притаился в огромном кусте сирени. И когда те удалились, он побежал вдоль заборов по улице, в ту сторону, откуда они пришли из дома. Услышав какие-то разговоры, а может ему с испуга показалось, и боясь быть побитым или того хуже, Кондрат открыл калитку оказавшуюся рядом и заскочил во двор, чтобы заодно отдышаться и передохнуть. Только его появление не восприняли гуси, ночевавшие прямо за калиткой и поднявшие невероятно громкий крик.

Уже прибежав к кладбищу, Кондрат услышал позади выстрел из ружья. Не иначе от гогота гусей проснулся хозяин хаты и для устрашения того, кто испугал отдыхающую стаю домашних птиц, для острастки пальнул в воздух. Чтобы на всякий случай схорониться подальше от греха, Кондрат, пригнувшись, направился вглубь кладбища. Но сделав несколько шагов, он полетел куда-то вниз, и полный провал памяти.
Придя в себя, с трудом соображая, куда его занесло, понял, что находится в глубокой яме, на дне которой валялись обломки гнилых досок и какого-то ломья, пахло прелой листвой и отдавало сыростью. По сторонам натыкался на торчащие и висящие корни, стоящих наверху деревьев. Болела сильно голова, видимо падая, ударился. Стал пробовать вылезти, но каждая попытка ничего не приносила, тем более головная боль усиливалась.
Кондрат безнадежно опустился на корточки, прислонившись к прохладному боку ямы спиной. Сквозь крону березы пробивался холодный лунный свет, навевая ужасные думы, но постепенно он уходил все дальше и исчез совсем. Кондрат уснул.

Уйдя от погони и не обнаружив Кондрата дома, где он и не появлялся, братья пошли его искать. Они ходили только им ведомыми стежками-дорожками и сложив ладони лодочкой имитировали крик дикой утки, на который по идее Кондрат должен был отозваться, но было тихо. В деревне, где они ночью попали в переделку, каких-либо разговоров по поводу брата не услышали. Решили проверить кладбище.
Обойдя кладбище вдоль и поперек, и не обнаружив Кондрата, братья уже думали прекратить поиск: мол, не иголка – найдется. Но их внимание привлекло несколько ям на краю кладбища, куда его посетители сбрасывали всякого рода мусор. Кто, когда и для каких целей выкопал столь глубокие ямы, история умалчивает. А то, что кладбищу не одна сотня лет, говорят покрытые мхом надмогильные камни с некими надписями.
И, действительно, Кондрат нашелся. Он, съежившись, сидел на дне одной из ям, засунув ладони подмышки, и его сильно бил озноб. Увидев братьев наверху, он как бы обрадовался своим спасителям, ибо рот расплылся в какой-то неестественной немой улыбке, при этом не просил о помощи, ничего не говорил, продолжая сидеть.
Иван спустился в яму. Подняв Кондрата на ноги, ощутил, что тот ели стоит, его качает, сильно трясет. Иван насколько мог, поднял Кондрата на руках, а Антон, схватив его, вытащил наверх, помог выбраться и Ивану. Сразу же на холодного, как ледяшка, брата набросили для согрева свою одежку. И когда он более — менее пришел в себя, подняли и повели домой.
Пока шли до хаты, Кондрат не проронил ни единого слова, а когда у него братья спрашивали о чем — то, в том числе о его попадании в яму, тот только беззвучно улыбался, взирая безумными глазами, то на Антона, то на Ивана. Было очевидно. Что с ним что — то случилось, но что стало причиной, осталось для них тайной. Думали, что временное явление, возможно, от сильного потрясения или испуга, которое пройдет, но улучшения не случилось. Кондрат все слышал, но не говорил. Он стал, в полном смысле слова, полоумным, если не дураком, и нельзя было предугадать, как он поведет себя. Даже братцы, особенно когда ложились спать, старались его не трогать, чтобы, не дай Бог, не вывести из себя, чтобы тот не затаил в себе обиду.

После того, что случилось с братьями Понтусами в соседней деревне, им отбило всякую охоту лазить по чужим хатам и хлевам, тем более, что в их рядах не стало Кондрата. Они чувствовали всем нутром, что добром это не кончится, ведь мужики ополчились не на шутку. Братья, как неприкаянные, шатались по близлежащему лесу, доедали последние материнские запасы, а это оставшиеся грибные соления. В хате уже давно не было куска хлеба. Не было и керосина. На зиму не было запаса кормов для лошади и коз. А уже стояла осень, озаряя своими красками природу, но это никаким образом не касалось семьи Понтусов, в которой стоял мрак и неизвестность в будущем.
Чтобы желудки не урчали от голода, пришлось пустить под нож лошадь, куски которой сутками варились для последующей трапезы в большом чугуне. Эта же участь ожидала и двух коз, которые пока еще давали молоко и жили из-за своей всеядности к растительному корму.

Анна в свои сорок лет выглядела дремучей старухой. Лицо, порезанное глубокими морщинами с впалыми щеками, совсем потухшие глаза и тощий заостренный подбородок, а завязанный на голове платок, скрывал белизну волос. Всё это говорил о ее преждевременной старости.
Уже пять лет, как нет ее Ильи, за которого решилась уйти из родительской хаты замуж, с надеждой иметь защиту и опору, видя в нем свое счастливое будущее с рождением детей. Хотя можно было этого и не делать, если б раскрыла шире глаза. Сыграла девичья наивность. И все же в этом деле немалую роль сыграли отец с матерью, скорее отец поставил точку, зная за кого, отдает дочь. За те проценты, которые отстегивал будущий зять, как гонорар за полученную информацию и от навара после очередного налета на крестьянское подворье, он закрывал глаза на все, в том числе на будущую жизнь дочери, которая уходила жить не в цивилизацию, а к отшельникам в семью воров.
Придя в хату Ильи, точнее, в хату его отца Захара, Анна стала для одного женой, для второго снохой, но и хозяйкой в хате, обязанности которой в полном объеме свалились на ее хрупкие плечи. Надо было обоих мужиков обстирывать, готовить еду, заниматься хозяйством. После рождения Антона через год на свет появился Иван. Думала на этом поставить точку: дескать, научить бы этих двоих уму-разуму, но человек предполагает, а Бог располагает. Спустя какое-то время Анна почувствовала, что носит дитя. Им оказался Кондрат. Как могла, прививала сыновьям любовь к жизни, к знаниям, но наследственность оказалась гораздо сильнее. И, как она не билась, поправить в их жизни ничего не смогла. Они выросли и пошли по одинаковой для троих дороге. Они ходили, как их дед Захар и отец Илья, по острию ножа и это их устраивало, пока с Кондратом не случилась беда.

Зима легла, как никогда, рано. Ночные заморозки не ослабевали и днем, подмораживая землю, они не давали возможности таять снегу, который спокойно кружился и падал. Вдруг его подхватывал ветер-баловень и начинал, как бы играя, гонять у самой земли. В лесу отчетливо стали видны заячьи следы там, где они бегали в поиске кормежки. Льдом и снегом покрылась гладь озера.
Пока еще из-за небольшого снега можно было ходить по лесу, Анна с Антоном и Иваном, чтобы не мерзнуть в хате, таскали во двор прозапас хворост, ведь настоящих дров, после гибели Ильи, печь не видела. Анна, согнувшись, несла на спине перехваченную веревкой вязанку хвороста, а сердце обливалось кровью, глядя на сыновей – здоровых, неприспособленных к жизни мужиков, особенно Кондрата, который молча, и с усердием делал то, что и все.

Чего-чего, а снега было в избытке. Из-за него глубины перестал попадать в петлю заяц, предпочитая отсиживаться в не столь заснеженных местах. А на отварах из лесных ягод долго не протянешь, можно и ноги откинуть. Вот и направились братья к озеру, которое уже несколько месяцев заковано в панцирь изо льда и снега, а значит, туда не было доступа кислорода. И если рыба ещё не подохла, то начинает задыхаться, но почувствовав поступление кислорода через прорубь, она непременно кинется к ней за глотком воздуха, как к спасению.
Прорубив топором прорубь и выбросив из неё лёд, братья не поверили своим глазам: вся поверхность воды была утыкана широко раскрытыми рыбьими ртами, которые, как насосы, всасывали в себя спасительный воздух. От кислородного голодания рыба утратила инстинкт самосохранения и спокойно давала брать себя в руки. Ничего не оставалось, как черпать её подсаком и выбрасывать на снег, где через несколько минут караси, плотва и щуки, превращались в ледяшки. Собрав в мешок неплохой улов, Антон и Иван вернулись домой. В натопленной хате, вывернутая в деревянное корыто рыба стала оживать, ударяя хвостами и открывая рты. А вскоре в печи варилась ушица, рыба жарилась на сковороде.

Анна выбивалась из последних сил, чтобы хоть чем, хоть как, поддержать сыновей, живя надеждой, что морозная и снежная зима пройдёт, и с наступлением тепла в их жизни что-либо изменится к лучшему. Она ни в чём сыновей не упрекала, ни в чём не поучала, понимая, что если сами за ум не возьмутся, то её слова ни к чему – пустой разговор.
Единственным для Анны утешением была коза Милка, которая давала не столько молока, как корова, но любая выдоенная кружка молока отдавалась Кондрату, веря, что оно поможет выздороветь, прийти в себя. Анна Милку доила и с ней разговаривала, даже могла всплакнуть. Для любимицы, которая стояла в сенях, она заготавливала на зиму сено и веники. Но однажды зайдя в сени со двора, Анна увидела страшную картину: с её Милки, подвязанной за задние ноги к балке, Антон с Иваном снимали шкуру. У Анны помутилось сознание и стали подкашиваться ноги, но она устояла, и, опираясь на стену, молча, вошла в хату. Подойдя к иконе Господа Бога, перекрестилась и попросила прощения у него за себя и сыновей, вышла из хаты и направилась к озеру, к проруби…

Уже в огне второй мировой войны утопала Западная Европа. Немецко-фашистские орды триумфальным маршем шагали от города к городу, от государства к государству, принося разрушения и слёзы, кровь и смерть. Больше полугода они хозяйничают в Польше. Слухи, что война коснётся Советского Союза, дошла и в такие места Белоруссии, как хата Понтусов. В подтверждение слухам, в местечке, по близлежащим деревням и сёлам, началась мобилизация на военную службу мужского населения достигшего восемнадцатилетнего возраста. Если Кондрат этому не подлежал по состоянию здоровья, то Антону и Ивану, которые до сих пор почему-то не попали в поле зрения местечкового комиссариата, было о чём подумать, ведь мужиков призывали не на гулянку, а на войну.
В тот мартовский солнечный день, три брата стояли вдалеке от настоящего берега озера, ибо после таяния льда и снега, вода вышла далеко за его пределы. Они, молча, смотрели на озеро, и каждый думал о матери, которая нашла в нём своё упокоение, шагнув в прорубь. Антон и Иван знали причину её столь страшного поступка, и вину которого с себя не снимали, но настоящим виновником, по их мнению, был, скорее всего, голод.
Братья пришли с озера домой, забросили за плечи, лежавшие на скамейке котомки с какой-то одеждой и, обняв по очереди Кондрата, вышли из хаты. Когда они ступили на большак, Кондрат намеревался следовать за ними, но те на него прикрикнули, ускорили шаг. С этого дня они, как сгинули, ни слуха, ни духа.
Кондрат же, оставшись один на один со своим недугом, существовал за счёт того, что днями сидел у большака и ждал когда кто-то из проезжавших подаст чего-то из съестного. Обычно много подвод проходило по выходным и праздничным дням, когда селяне ехали на местечковый базар или церковь.

Слухи о нападении Германии на СССР подтвердились. Утром 22 июня 1941 года это произошло, а уже на третьи сутки войны, мотоциклы и грузовики с немецкими солдатами, поднимая клубы пыли, мчались по большаку мимо хаты Понтусов. Кондрат стоял на обочине и с безразличием смотрел на весь этот «парад», не осознавая, что эти люди с собой несут.
Солнце взошло над лесом и его лучи, пройдя сквозь стёкла низко посаженных к земле небольших окон, отпечатались на глинобитном полу в хате, что было сигналом о побудке её обитателя. Кондрат быстро опустился с полати, также быстро выскочив из хаты, юркнув за угол. Накинул на пробой скобу в двери. В неё всадил остро заточенный колок, так он постоянно закрывал хату, если уходил, стоял и о чём-то размышлял. Засунув руку под давно не стираную рубаху, чесал такое же не мытое тело. Тоже было проделано с головой, покрытой взъерошенным, сбившимся в сосульки, волосом.
Посмотрев на отцовскую хату, в которой, кроме двух скамеек и полатей с грязным тряпьём возле печи, ничего не было. Кондрат по узкой дорожке, которая вот-вот должна зарасти травой, вышел со двора, границы которого ещё усматривались в покосившихся столбах некогда окружавшего его ограждения из жердей, вышел на большак и направился в соседнюю деревню.
Он шёл, шлёпая босыми ногами, тупо уставившись в землю. В голове, как всегда, шумело и хотелось есть. Чтобы на какое-то время приглушить ощущение голода, Кондрат подошёл к придорожной канаве и набрав в пригоршню пахнущей болотом воды, сделал несколько глотков. Ополоснул обильно покрытое пушком лицо, которое ещё не знало острия бритвы, продолжил свой путь, утираясь рукавом рубахи.
Деревня, куда шёл Кондрат, уже около месяца была занята немцами. Рота немецких солдат с офицерами расквартировались там, где их устраивало проживание. Вместе с этим они внесли свои коррективы в жизнь тех, кто остался в деревне, а это – старики, женщины и дети, которые должны были беспрекословно соблюдать их порядки. Пока ничего устрашающего со стороны немцев с деревенскими жителями не происходило, если не учитывать, что с подворий насильно стала забираться скотина и птица. Мясо прямиком шло в солдатский котёл, на пищу. Сносно немцы относились к местным ребятне, не скупясь на сладкие угощения, те взамен из дома таскали куриные яйца.
С первых дней появления здесь немцев, в окружении ребятни пребывал и Кондрат, которые, не смотря на его двадцатилетний возраст, считали своим. Не могли не обратить внимания на Кондрата и немцы, видя его неполноценность. Им нравился этот безобидный молчун, который хотел только есть и никакой опасности не представлял. Немцы его подкармливали и угощали куревом, хотя Кондрат не брезговал подбирать их окурки и набивал ими к вечеру карманы.
Пройдя версту по большаку, Кондрат свернул влево. Вот уже видна зелень деревенского кладбища, на котором он угодил в яму, убегая от погони, а в стороне, через дорогу в деревню, стоит церковь. Ноздри начинает щекотать запах, который распространился по околице от множества походных кухонь, в которых варятся супы и каши для немецких солдат. Не осознавая, он шёл на тот запах, как приручённый котёнок или собачонка, шёл туда, в надежде, как вчера, опять — таки получить кусок хлеба, а если повезёт, то и миску супа.

Кондрат ходил возле полевых кухонь, в котлах которых булькало от кипения варево, которое солдаты — повара в белых халатах ворочали большими черпаками. Время шло к обеду. На столе, за которым мог уместиться взвод солдат, солдаты — заготовители стали расставлять кастрюли с супом и кашей, от большой миски с вареным мясом поднимались клубы пара, там же лежали порезанные на куски буханки ржаного хлеба. Все это притягивало Кондрата к столу магнитом, и слюной он просто давился. Только, чтобы вдруг не получить пинка сапогом под зад или крепкого подзатыльника рыжего, здорового, как бык Ганса, он для страховки отошел подальше и присев на ящик из-под патронов, стал ждать когда в его сторону полетит кусок черняшки. И дождался. После того как взвод отобедал, Кондрата позвали к столу, где он вдоволь набил проголодавшийся желудок. Насытившись, опять отошел на ящик и стал перебирать окурки, чтобы покурить.
Он потягивал окурки вонючего «Норда», прикуривая один от одного, ибо его хватало на пару затяжек. Чуть поодаль – стояли трое немцев, среди них был рыжий Ганс. Они о чем — то между собой говорили, но больше смеялись смехом больше похожим на конское ржание и показывали на Кондрата, которого одолевал сон. Опустившись с ящика на траву, он уснул.
Снилось Кондрату, как он бегает, подняв к небу руки, под теплым летним дождем по высокой траве. А дождь все усиливался, заливал глаза, попадал в нос, в рот. И вдруг ударил гром. Кондрат спохватился и, открыв глаза, увидел, как рыжий Ганс справляет свою нужду в окружении тех двух немцев, мочась на него. При этом запрокинув голову назад, видимо от удовольствия, роготал своим басистым голосом.
Вскочив на ноги так быстро, что хохочущие фрицы даже не успели сообразить, и, схватив лежащий возле ящика булыжник, Кондрат, бросил со всей силы в Ганса. От сильного удара в грудь, которого не ожидал, Ганс не устоял на ногах и свалился. Немцы были в замешательстве. Воспользовавшись этим, Кондрат со всех ног рванул к церкви.
Забежав за угол, он остановился и стал прислушиваться. Было тихо. Кондрат по — своему решил отомстить немцам. Только не ведал он, что те уже идут к церкви с автоматами на изготовке, чтобы наказать его. Кондрат опустил до колен штаны. Выставив голый зад из — за угла, стал по нему шлепать ладошкой. Раздалась автоматная очередь, прервавшая земное существование младшего из братьев Понтусов – Кондрата, которого с разрешения немецкого офицера, предали земле на местном кладбище.

После освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков, постепенно входила в обычный ритм мирная жизнь граждан. Восстанавливалось разрушенное и сожженное войной народное хозяйство. Из руин и пепла поднимались города и села. Тем временем война продолжалась, и советские войска гнали ненавистного врага туда, откуда он пришел, так же освобождая от фашизма народы Европы. Но в белорусских лесах спасались от возмездия полицаи, власовцы и прочие предатели, не успевшие до прихода наших войск, вместе со своими хозяевами бежать на запад, а в городах объявились всякого рода воровские и уголовные шайки, причинявшие много горя и без того исстрадавшимся в годы фашистской оккупации людям.
В дом, что недалеко от железнодорожного вокзала, прибывшие с фронта офицеры, грудь которых сияла от боевых наград и с огромными чемоданами в руках, попадали неслучайно. Сошедшего на перрон победителя, понюхавшего вдоволь пороха и многого повидавшего, но выжившего в этом пожарище, вдруг встречала совсем иная жизнь. Увиденное его на какое-то время как бы отключало. И в этот момент к нему подходил мужчина:
— Военный, огонька не найдётся? – держа между пальцев папиросу, начал он, чтобы завязать разговор. Потом подходила накрашенная молодая особа, которая оказывалась сестрой мужчины и вскоре предлагала:
— Вань, что ты человека баснями кормишь? Не видишь, что наш победитель с дороги устал? Лучше бы его пригласил к нам домой. Пусть отдохнёт, а потом флаг в руки и вперёд. Не торчать же ему ночь на этом вонючем вокзале.
— Раз так, то пошли, — согласился мужчина – брат по имени Иван.
Офицер с радостью согласился на предложение смазливой дамочки, которая уже представлялась ему, изголодавшемуся по женскому телу, в жарких объятиях. Появлялся здоровенный «носильщик» и подхватывал с земли чемоданы. Дамочка тоже не заставляла себя долго ждать, брала офицера под руку и они направлялись тёмными улочками-закоулочками к дому незнакомых людей, ставшими для служивого своими в доску, буквально за какие-то полчаса их знакомства. Только не знал офицер, как и многие такие же до него, что это начало хорошо сыгранной сценки спектакля с плачевным концом. Но всё впереди!

Новоиспечённому гостю из железнодорожного вокзала, по его же просьбе, после долгой дороги мог умыться и более-менее привести себя в порядок. И вскоре он сидел за столом, на котором чего только не было: вина с разноцветными наклейками, сырокопчёные колбасы, банки с тушёнкой и прочим деликатесом, что для горожан было в разряде большого дефицита. По надписям было видно, что всё иностранное. Не иначе, как трофейное, доставшееся от союзников по войне. Стол не стол без русской водки и солёных огурчиков.
Стук наполненных стаканов и звон бокалов, тосты и песни, патефон крутил заезженную пластинку со знаменитой и зажигательной мелодией «Рио – Рита» в исполнении оркестра Марека Вебера, смех трущихся о гостя почти обнажённых молодок, руки которых проникали под гимнастёрку и шарили по всему телу, готовые тут же раздеть догола, быстро привели бравого вояку в ослабшего послушного телёнка. Видя, что клиент созрел, Иван давал знак молодкам, и те, на ходу раздевая, уводили его в спальню, где, что хотели, то с фронтовиком и выделывали.
Пока тот опочивал в блаженстве после добротного приёма, из его чемоданов было аннулировано всё содержимое: отрезы ткани, костюм, меха и многое другое, в том числе деньги, забралось обмундирование с наградами и документы. Всё утром снесётся на базар и продастся: кому-то офицерская форма, а кому-то награды и документы. Затем, спящего мертвецким сном офицера, выносили почти голым, на свежий воздух, подальше от дома, откуда обратно вернуться он уже не мог никак. Хорошо, если жертва рядом обнаруживала недоноски, чтобы прикрыть тело. А ведь некоторые с вокзала офицеры отсюда в родной дом не вернулись. В любом случае, Иван с подельницей-сестрой опять шли на вокзал, на поиск очередной жертвы. Вот и получилась, что человек каждую минуту рисковавший своей жизнью победил фашизм и, вернувшись на родную землю, пострадал от каких-то негодяев.
Теперь об Иване. Не последнее лицо в своей среде, кличка Понтовый. Он же, ни кто иной, как средний брат Понтусов. Хороший психолог. Мог за короткое время узнать в человеке его достоинства и недостатки, поэтому и ходил на вокзал. Всё проходило всегда по одной и той же схеме: знакомство, приглашение на хату.… Ни на жестокость, тем более на убийство Иван не был способен, как его дружки. Его ремеслом было воровство. И если на что-то западал глаз, то шанса не упускал.

Как говориться, сколько верёвке не виться, а конец приходит. Местные сыскари из уголовного розыска объявили войну бандитизму. В городе начались по притонам и злачным местам облавы, и аресты. Иван, почуяв опасность, прихватил приличную сумму денег и запас съестного, уходил подальше от беды из своего насиженного места. Он шёл в то местечко, где до войны с отцом, потом и братьями сбывали ворованное. Подгоняемый страхом за ворованные деньги, ещё больше боясь дружков, которые крысятничество не приветствуют, и церемониться не будут – на нож и точка, Иван от людских глаз прятался в лесу. Отмотав по тракту за ночь пятьдесят вёрст, был в местечке. А ведь ещё так тянуло к родной хате, на которую хотелось посмотреть хоть одним глазком.
Окольными дорогами Иван добрался до неё, но та его встретила скорбно. За многие годы его отсутствия, хата развалилась полностью. Вокруг всё заросло молодыми сосёнками и берёзками. Только небо оставалось таким же голубым, и солнце светило по — прежнему ярко.
Иван опустился на лежащее у хаты бревно, которое из-за трухлявости под ним развалилось, но он даже на это не обратил внимания. Вспомнились отец, мать, как с Антоном отсюда уходили в круговерть военного лихолетья, как Кондрат гнался за ними. Где он бедняжка? Жив ли Антон? Да, и что делать самому, куда податься? Ведь мусора в покое е оставят. Убивал ты или нет, мало их интересует, а коль в банде был, то и отвечать будешь сполна. Могут и «вышку» дать.
Ивана уже начинал морить сон, как вдруг сознание пробило, словно разрядом молнии. Это был образ дочки перекупщика из местечка, хата которой стояла на отшибе. В ней он видел своё спасение, ведь когда-то даже друг другу симпатизировали. Но прошло много лет, в том числе четыре года страшной войны, многое изменилось и стоило ли на что-то надеяться.
— И всё — таки, попытка – не пытка, — подумал Иван, решив проверить всё, что связано с далёкой знакомой. Припрятав на всякий случай в развалинах хаты деньги, он направился в местечко.

Благодаря зрительной памяти, хату перекупщика отыскал сразу. Только она уже не стояла на отшибе, а её окружали свежесрубленные хаты с большим размахом. Присев на одну из скамеек, Иван стал наблюдать за всем, что происходило возле хаты бывшего перекупщика. Чтобы не привлекать к себе внимания, со стороны рядом живущих, менял места наблюдения или на какое-то время уходил подальше. Что-что, а следить за нужным объектом Иван умел и мог в засаде сидеть сутками. Это было основой его жизни. Но охота закончилась, и он сам, как зверь, попал в западню.
За сутки наблюдений Иван для себя чётко выяснил, что кроме женщины лет тридцати, в хате никаких мужчин нет. По чертам лица и рыжему, огненного цвета волосу, был уверен в подобности на ту, которую с надеждой искал. Осталось выбрать удобный момент и подойти к ней. Главное, не испугать своим появлением одинокую женщину, заставить поверить в его искренность, в его добрые намерения, а легенда о прошлом, если надо будет, придумается.

Узнав, что женщину зовут Мария и работает она в местечковой больнице на кухне, Иван решил, что больше нельзя отлаживать с ней встречу и, как можно быстрее, надо увидеться.
Он стоял у калитки больничного двора, откуда скоро должна выйти та, которая уже не выходила из головы. Не имевший в своей жизни чего-то подобного, Иван сильно волновался, даже бил слегка озноб, хотя был август месяц. Он держал букет алых роз, который присмотрел по дороге в одном из палисадников и заплатив хорошие деньги хозяйке. А что не сделаешь ради такого случая, ведь шёл как бы на первое свидание. От волнения Иван перелаживал букет из руки в руку, не представляя как его преподнести, в какое время встречи.
Калитка вдруг скрипнула и появилась Мария, сразу ослепившая и очаровавшая своей красотой Ивана. Увидев неожиданно перед собой неизвестного мужчину с букетом роз, Мария приостановилась и с подозрением окинула его взглядом, непонятно откуда появившегося.
— Здравствуйте! – прорвало Ивана. – Извините, если вас задержу на минут десять. Но это очень важно для меня, а может и для вас, — и протянул розы.
— Да-да. Пожалуйста! Я готова вас выслушать.
Мария поднесла к лицу цветы, которые, возможно, никто и никогда до этого не дарил, и с наслаждением вдыхала их аромат.
Они присели на скамейку под старой липой и, повернувшись, друг к другу лицом, о чём — то долго разговаривали. О чём говорили? Возможно, вспоминали те давние годы, когда впервые увиделись, может каждый поведал о своём. Мария частенько подносила к лицу букет. Значит, её в разговоре всё устраивало. Поднявшись со скамейки, они рядышком пошли по направлению к Марииной хате.
Не будем ломать голову в догадках, что происходило в ее хате, куда она сама решилась и привела некогда знакомого. Конечно же, продолжались разговоры, а потом была ночь любви и ласки.
Тем не менее, шедшего в тот вечер вместе с Марией мужчину, никто из соседей может, не видел, может и видел, но постеснялся полюбопытствовать. А зачем? Если красивая и в соку, но одинокая женщина, где — то нашла и ведет к себе свое счастье. Никто этого интереса не проявил и после. Не видел никогда и того «счастья», ибо Иван из хаты не высовывал даже носа. Но как только в окно видел, что кто-то по двору идет в хату, тут, же спускался в подпол и сидел там, как мышь, пока тот не уходил.
О том, что он какое — то время будет не в состоянии работать из — за подорванного здоровья, которое подпортила проклятая работа за несколько последних лет, но заработанных им денег хватит не только самим на безбедную жизнь, а и детям, если они будут, Иван авторитетно заявил уже утром после бурной ночи. Было и еще одно условие: о его существовании никто не должен знать, его никто не должен видеть.
Марию ничего не насторожило, она ни о чем Ивана не расспрашивала и была на все согласна. Главное, чтобы только он, который за столь короткое время, стал родным и близким, был бы рядом.

Внезапное исчезновение Понтового из притона вызвало у его обитателей массу самых разных кривотолков. Но когда было обнаружено и исчезновение больших денег, так называемого воровского общака, то сомнений не оставалось, что это дело его рук. Возмущению братии не было предела. Они не знали, где конкретно искать Ивана, да и мало ли куда он мог свалить и залечь на дно, как подводная лодка. И все же, первым делом братва из отборных «волкодавов» занялась его поиском в черте города, заочно пообещав для Понтового самое страшное наказание.
И вот прошло полгода. Обшарив все городские подворотни, опросив все жулье, и не найдя Понтового, братки решили проверить все близлежащие населенные пункты: от деревень и сел, до поселков и небольших городков. Работа предстояла огромная, но она этого стоила, ведь на кону стояли большие деньги воровского общака.
Несколько человек появились в местечке. Вместе с местными корешами они днем и ночью проверяли злачные места сбора всякой шпаны, в том числе залетных гастролёров. Бывали по выходным дням на многолюдном базаре, и опять наводили справки как бы о пропавшем дружке, описывая словесный портрет Ивана. И все — таки, на его след наткнулись. От сидящих на скамейке старух в районе больницы узнали, что те видели похожего по описанию мужчину под старой липой, что у забора больничного двора, на скамейке с какой-то женщиной. Только куда они ушли, никто не видел. Да и прошло с того времени около полугода.
Получив столь важную информацию, братки, мысленно видя свою добычу, которая была где — то совсем рядом, кинулись в район больницы, чтобы довести дело до конца. Только бы не утерять след, потому и принюхивались к каждому столбу. Опять слежка за каждой хатой, опять расспросы. На глаза попала молодая женщина, которая со слов уже опрошенных, могла принять к себе мужчину, ведь не замужняя, но таковых у нее замечено не было. И все же, было решено, хату проверить, а проживание в ней мужчины не может быть не замеченным.

После появления Ивана в хате, Мария стала вставать намного раньше. Так и в то утро, она подложила под сложенные еще с вечера в печи дрова, зажжённую смолистую лучину. И когда дрова воспламенились, стала ставить большие чугуны с картошкой, которые не дадут пламени без толка уходить в дымоход, взяв огонь на себя. Картошка варится для поросят. В горшках варилась еда для себя. На сковороде попискивало сало с яйцами.
Мария стала перед зеркалом, чтобы навести на лице и голове марафет, ведь надо идти на работу, и вдруг заметила по двору идущих двух мужчин. Иван тут же оказался в дальнем углу подполья, где хранился картофель и который еще там после зимы лежал, пустив паростки, что говорило о его желании попасть в землю.
Мария вышла в сени, когда в дверь послышался стук. Она открыла дверь. На крыльце стояли те, что шли по двору мимо окон. У одного в руке тетрадь, но внимание привлекла синева тюремных татуировок, в виде перстней на пальцах.
— Ковалевская Мария Андреевна?
— Да, она.
— Мы проводим перепись населения, и вы должны ответить на несколько вопросов. Позвольте зайти к вам в дом?
— Конечно, конечно! Проходите, пожалуйста, — засуетилась Мария.
Незнакомцы зашли в хату, и незаметным для Марии взглядом окинули жилище, чтобы обнаружить хоть какие признаки пребывания здесь мужчины. Но чего — то подозрительного, ни на глаза, ни по запаху, замечено не было.
— Мария Андреевна! А вы проживаете одна или еще кто — нибудь, может муж?
— Нет — нет, что вы! Одна я – одна. Не повезло мне по этой части.
— Вам не знаком мужчина Понтус Иван Ильич? Это наш закадычный друг. По воле случая мы потерялись и вот теперь хотели бы его разыскать. Он нам нужен.
— Бог с вами, о таком я никогда не слышала.
Мария говорила, а у самой уже начинали подкашиваться ноги, темнело в глазах, а сердце, казалось, так сильно стучит, что его стук слышали незнакомцы. Но те, извинившись за беспокойство и попрощавшись, вовремя покинули хату, что ее и спасло от обморока.

В подполье четко слышался каждый шаг от каблуков находившихся наверху мужчин. Иван, в полной темноте, подняв кверху глаза, по этому глухому стуку отслеживал их движение по хате, которые остановились возле стола. О чем шла речь, тоже было еле слышно. Спертый воздух щекотал ноздри носа, и, зажав их пальцами, чтобы не чихнуть, Иван дышал через рот. Сидя в подполье, он понимал, что это никакие не переписчики, а его кореша из притона, которые ищут его, особенно общаковские деньги. Их появление говорило о том, что все – таки они разнюхали место его обитания.
«Переписчики» ушли. Спустя какое-то время, Мария для подстраховки посмотрела во все окна и, удостоверившись, что их не видно, подняла крышку подполья:
— Ваня, вылезай! Ушли переписчики, — чуть слышно промямлила она не своим голосом.
Иван по картошке ползком вылез из подполья и усевшись на пол, поджав онемевшие ноги, проговорил:
— Мария, это не переписчики, это моя смерть. Они меня ищут, чтобы убить. Но сначала им надо забрать деньги.
— Какие должны быть деньги, Ваня, за которые можно убить человека? – с удивлением спросила та, при этом ее большие глаза готовы были вылезти из под век.
— Да, Мария! Деньги очень большие и основная их часть закопана в сарае под соломорезкой. Ты уж сильно ими не разбрасывайся, чтобы людям в глаза не бросалось. Они твои и того, кого ты носишь под грудью. Я тебя очень люблю, но извини и прости, что моя встреча принесла только горечь. Придет время, и ты сама решишь, как с деньгами поступить. Я от тебя ухожу навсегда, и ты меня только не провожай. Прощай!
Иван оделся и вышел из хаты. Мария посмотрела в окно и видела, как тот уходил все дальше от хаты и исчез за поворотом.

Под ногами хрустели сухие ветки, шуршала опавшая прошлогодняя листва. Их грело теплое апрельское солнце, вокруг щебетали птицы. В прелых запахах весеннего леса чувствовалось скорое бурное пробуждение и цветение. В воздухе витала новая жизненная сила, готовая воплотиться в зелень листвы и трав, вечная и неистребимая, как сама природа.
И среди этого могучего природного великолепия шел человек. Он был настолько занят своими мыслями, что казалось, совершенно не слышит хруста сухих веток под ногами, шуршания прошлогодней желто-коричневой листвы, голосистой переклички птиц. Он не обращал внимания на то, что творилось в природе, и в тоже время был неотъемлемой частицей этой бесконечной природы.
В народе бытует мнение, что каждый человек в конце жизненного пути должен вернуться туда, откуда он вышел в этот путь, то есть на Родину, где земле будет предано его тело. Конечно, с этой формулировкой можно согласиться, можно и поспорить, но жизнь – штука не предсказуемая и никто не знает, где и как его застанет кончина. Иван же возвращался на малую Родину не в конце своего пути, а в полном расцвете сил. Его сюда гнал страх, не за себя, а за жену, за своего будущего ребенка. Они могут поплатиться за его прошлую жизнь. Ведь неизвестно, как поведут себя вышедшие на его след бывшие кореша. Ясно одно, цацкаться с ним не станут. Чтобы Мария не видела этого ужаса, Иван решил уйти из хаты туда, где был произведен на белый свет, чтобы умереть, ибо это неизбежно.
Он ходил возле того, что осталось от родной хаты, там, где когда-то был огород, смотрел на окружающий лес, который мог его еще помнить и тот молодняк, которым заросло все вокруг. Его взгляд упал на большак, который уходил за сосновый лес, по которому он с Антоном уходил в никуда.

Они не шли, они убегали с насиженного места от войны, слухи о которой дошли до их хаты. Не понимая, что она их поджидает впереди. Дорога до Слуцка, которую прошли пешком, оказалась непростой. Питались, чем придется. Было за праздник, увидев возле деревни на выгоне домашних уток, ибо гуси близко не подпускали, подойти поближе и бросить палку, угодив по шее, которую потом в костре зажаривали и без соли ели. Ночевать тоже больше приходилось в лесу у костра.
Не останавливаясь в Слуцке, направились в сторону Минска. Шли-шли и вдруг оказались в сплошном гуле и реве. Навстречу шли немецкие танки и все то, что входило в понятие армия. Самолетами, как весной грачами, было усыпано все небо. Спасение только в лесу. Но голодным долго там не усидишь, если еще нет даже ягод для подкрепления. Так в одной деревне их немцы и схватили. Братья оказались за колючей проволокой под открытым небом, где уже находилось много наших пленных солдат. Голодные, тем более раненные, не выдерживали и уходили на исповедь к Богу. Этим фашисты и пользовались. Голодным, но желающим жить, просто предлагалось идти на службу в полевую жандармерию, к себе в пособники, которые бы помогали устраивать «новую жизнь», расправляясь с неугодными. А это те, кто живёт в сельской местности и не желает сотрудничать с новоявленными хозяевами.
Попавшим в эту стаю, не каждому хотелось быть на побегушках и выполнять приказы такого же, как сам. Поэтому, чтобы такого избежать, надо было чем-то отличиться. К примеру, быть рядом с карательным отрядом и делать то, чем занимаются они: расстреливать, сжигать живьём, насиловать,… Чем и прославился Антон, который уже был Потапов Потап Потапович, прозванный в народе Потапом.
Иван не любил эту чёрную форму полицая, не переносил и то, чем занимались те, кто носил её, в том числе и Антон. Поэтому мысль, как вылезти из этого болота, его не покидала. Он присматривался к таким как сам, пытаясь понять его внутреннее настроение. Ведь здесь никто сам, по доброй воле, делиться своими планами и намерениями не будет, и излишне лезть к кому-то в душу. Захочет, сам поделится, если посчитает нужным.

Говорят, рыбак рыбака видит издалека. К Ивану подошёл совсем ещё на вид парнишка, полицейский мундир на нём висел, как на колу. Чуть ли не по земле тащился приклад висевшей за плечом винтовки, ударявший при ходьбе о голенище сапога. Под большими, потухшими, голубыми глазами виднелась синева, впавшие щёки и торчащий с горбинкой нос, говорили о его нездоровом состоянии.
— Слышь, братан, наблюдая за тобой, я понял, что ты чем-то озабочен, что-то задумал, — проговорил он тихонько. После каждого сказанного слова, его голова поворачивалась по сторонам.
— Меня ты не бойся. Мне, бывшему вору, ни к чему носить этот винторез за плечом. Не выношу и увиденной крови, начинается сильная рвота. Из-за чего хожу всегда голодный, уже еда в горло не лезет. Если побег, то ты мне только намекни, и я тебя всегда поддержу, ибо здесь подохну раньше времени. Короче, я пошёл, но если что, звякни.
Иван пока ничего не сказал подошедшему с исповедью сослуживцу, но когда тот уходил, в знак согласия его слов, кивнул головой.
Прошло недели две. В тот день отделение полицаев дежурило в ближайшей деревне. Вдруг, откуда не возьмись, нашли грозовые тучи, и пошёл сильный дождь. Попавшие под него полицаи бежали кто — куда, только бы не промокнуть. Иван подбежал к хате и встал под козырёк крыши, прижавшись спиной к стене. Какое-то время спустя, мимо пробегал, как курица мокрый, шлёпая сапогами по луже, тот самый паренёк, который подходил к нему.
— Тормози! – проговорил Иван и указал кивком головы стать рядом к стене.
Тот остановился, увидев знакомого, тут же шагнул под крышу к Ивану. Было видно, что промок насквозь.
— Ну что, планы свои не изменил насчёт побега? – спросил Иван.
— А что толку, если не с кем. Одному бежать что-то страшновато, — отозвался тот, утирая мокрыми рукавами лицо.
— Ладно, компанию я тебе составлю, но сделать это надо сейчас, пока идёт дождь. Он, судя по пузырям, кончиться не скоро и смоет наши следы. Только надо, что есть мочи рвать отсюда когти и чем дальше, тем лучше. Желательно на восток. В тех краях вот-вот начнётся освобождение Белоруссии от немцев.
Иван знал, что говорил. Он уже был наслышан о подходе советских войск к Гомельщине. Но, чтобы им туда добраться, надо пройти ещё оккупированные фашистами территории, где действуют и партизанские отряды. Одним словом, хрен редьки не слаще. Попадись, спросят одни, спросят и другие: кто такие, откуда идёте и куда. А этого бы не хотелось. Но через месяц начнётся осень, а там – зима. Если осень ещё туда-сюда, можно с горем пополам перекантоваться, то зима спросит, где летом были. Можно ненароком и в сосульку превратиться. Только выхода нет, надо бежать отсюда подобру-поздорову, а там будь, что будет, чему бывать — тому не миновать.
— Так что, рванули? – было в нетерпёж пареньку. – А винтовки тоже с собой?
— Нахрен они нам дались. В кусты их и делу конец, — дал наставление Иван.
Время шло к вечеру, но затянувшие сплошным покрывалом небо тучи и идущий дождь, приблизили сумерки гораздо быстрее. Было видно, как две согнувшиеся фигуры отделились от хаты и побежали к ближайшему лесу.

Они бежали и бежали без передышки, выставив вперёд руки, чтобы в темноте не удариться в дерево. Лес менялся пролесками, оказывались на какой-то дороге, потом опять лес. Они уходили от прежней жизни в новую, пока такую же тёмную, как эта ночь. Они даже не заметили, что уже нет дождя, и наступает утро. Иван, обессиленный такой пробежкой, упал под куст орешника, рядом свалился паренёк. Потом каждый повернулся и лёг на спину, не обращая внимания на насыщенный дождём мох, широко раскинув ноги и руки, чтобы отдышаться, но тут, же погрузились в сон, — в царство Морфея.
Проснулись от пения птиц, от падающих сквозь ветви сосен лучей солнца, которое стояло уже над ними. Поднявшись, каждый стал осматривать их местоположение. Только лес, он и есть лес, тем более незнакомый. Ничего конкретного определить было невозможно. Но первым делом, надо искать хоть какую еду и это как бы получилось, ибо было много молодых боровиков.
— Ну, что мужик, давай знакомиться. Ведь видимся около месяца, а как звать-именовать друг друга, не знаем. Поэтому и начну первый. Иван – я!
— А я, — Колька, с — под Минску. Из крестьян. До войны учился в столичной школе ФЗО на слесаря. Оказавшись в городе после деревни, хотелось, и жить по-городскому. Познакомился с местными пацанами, которые оказались ворами-карманниками. Вот жизнь закрутилась, пошло-поехало. В карман, где-нибудь на базаре или в магазине залез, или, вообще, карман с толстым портмоне вырезал остро заточенной монетой, и гуляй Коля. И гулял. Но началась война. Пришлось с города уматывать. Домой в деревню уже было не пробраться, кругом немцы. Вскоре немчура схватила за шкирки и завезла в тот самый лагерь, где был и ты, где было много наших военнопленных. Остальное сам знаешь, — и он замолчал, устремив свой взгляд куда-то вперёд.
— Вот и хорошо! Теперь надо освободиться от полицейской робы, иначе нам удачи не видать, — продолжил Иван, и стал раздеваться до майки и трусов. Немножко подумав, натянул на ноги сапоги, но без портянок. Тоже проделал Колька.
— Теперь будем искать одежду, не ходить же нам в таком виде, — дополнил к сказанному Иван, а Колька, согласившись, молча, кивнул головой.

Лесная дорога вывела их к деревне, где стояла необыкновенная тишина. Казалось, там не было никого живого. Осторожно подойдя к первой хате, Иван заглянул в окно. Никого, не увидев, он несколько раз стукнул в стекло, но было тихо. Стукнул ещё раз, и заметил, как с печи стала слезать женщина. Она направилась к сеням и за дверью стукнула щеколда. Дверь открылась и их взору предстала женщина лет шестидесяти, в глазах которой не было ни капли удивления и страха от почти голых тел, которые стояли перед ней.
-Што вы хлопцы хочаце? Хто вы такія?
— Мы бежали из немецкого плена и нам нужна одежда. Может у вас что-нибудь найдётся? – дал полный ответ Иван.
— Вы трохі пачакайте, я зараз, — и женщина быстрым шагом, немного сутулившись, куда-то через огород удалилась.
Иван и Колька, молча, стояли, опустив руки вдоль бёдер, и ждали сюрприза, который преподнесётся им в очередной раз. Долго ждать не пришлось, опять оттуда, какой дорожкой ушла, появилась женщина. Она в руках держала рубашки, штаны и даже новенький костюм.
— Вось у кумы папрасіла. Навошта цяпер гэта ёй, калі яе Алесь загінуў на фронце. Наце прымярайце, ды у хату заходце, мабыць жа галодныя.
Одежда подошла обоим, хотя Ивану где-то жала, у Кольки из-за его худобы, провисало. Зайдя в хату, они на столе увидели не барскую еду, но от лежащего хлеба стали давиться слюной. На столе же стоял чугунок с картошкой в «мундире» и консервная банка с солью.
— Прабачце, чым багатыя. Сядайце, ешце, — как бы в оправдание проговорила женщина указав на стол и отойдя в сторонку, стала утирать слёзы.
— Вайна праклятая, усё забрала. Каб гэтым фашыстам не было жыцця і на тым свеце. Ужо даўно не было іх і ў нашай вёсцы. Мабыць, уцякаюць. А было ж, кожны дзень наведвалі вёску, то пехатою, то на машынах. Толькі не вядома, што яны шукалі, калі мы з кумой засталіся ўдвух. Добра, што хаты не папалілі.
Поблагодарив хозяйку за всё, Иван и Колька продолжили свой путь.

Долго они ещё мотались по дорогам в поиске своего пристанища. Когда уже казалось, что и зиму благополучно пережили и были так близки к своей мечте, Кольке крупно не повезло. Видимо, подзабыв свои воровские навыки карманника, полез на базаре в карман мужику и тот схватил его за руку, как тисками. Оказался мужик в теле силён и своими, похожими на кузнечный молот, кулаками забил Кольку насмерть. Иван остался один.
И вот он в освобождённом от врага городе. Люди проснулись от немецкой кабалы, отжили. Везде начинала бурлить жизнь. В этой же жизни появились и те, кто решил жить за счёт строителей новой жизни. Иван такую жизнь искал, к ней стремился, ибо кроме, как воровать, ничего не умел и не хотел чем-то другим заниматься. Так оказался в воровском притоне. А теперь стоит у развалившейся отцовской хаты в ожидании своей смерти.

Иван вдруг затылком почувствовал на его взгляды. Внутри всё перевернулось, по спине пробежал холодок. Он этой встречи ждал и был готов к самому худшему. Где-то рядом застрекотали сороки, что говорило о появлении чужаков. Иван опустился на то самое трухлявое бревно у хаты, за которым лежала граната.
— Ну, здравствуй Понтовый! Вот так встреча! Мы долго тебя искали, — золотой ты наш. И никогда бы не подумали увидеть тебя в этой глуши. А может это к лучшему, никаких концов не останется от тебя. Думаешь, скрылся, заныкав общак? Тол ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)