Легенды ошибаются

Это была конференция молодых и не очень молодых писателей, собрана она по какому-то странному поводу, которые могут придумать авторы. Основная цель, конечно, была единой – это узнать, какой путь предстоит пройти творцам, чтобы обрести своё место над солнцем. Все собрались в большом особняке, который на сутки был арендован мистером Салом, достаточно авторитетным писателем, он всегда мог устроить авантюру, и никто не мог догадаться «зачем?». В одном из темных уголков сидели два человека, один из них был крайне молод, если ему было восемнадцать лет, то это было хорошо, второй абсолютно противоположный – сорок лет, а может, и все сорок пять, морщины уже прошли строем по лбу и, как корабли, пошли дальше. Я не имею права описать этого человека дальше, в конце концов, этот рассказ далеко не плод моего воображения. Всё, что можно сказать, добавив к общей картине: второй автор был полным, да таким, что он легко бы усидел на двух стульях одновременно. Познакомились два творца очень необычным образом, Виктор – молодой юноша, из-за угрюмости собеседника подошел к нему, и когда увидел рукописи, стал читать. Но бросил на первых строчках, ведь понял, автор написанных строк куда интереснее, чем то, что написано на бумаге. Так они и познакомились, диалог их был очень необычным. Писатели – удивительные люди, одновременно жалкие, с самой низкой самооценкой, и другая сторона – высокомерие и корона, которая втыкается в небо, падая, авторы лишь, улыбаясь, говорят, чтобы люди радовались, что корона не разрубила землю своей величиной. И никогда нельзя разобрать, корона или колени правят в душах таких людей. Вся угрюмость казалась истиной и до глубины искренней, но после диалога, который шел достаточное количество времени, молодой человек понял, насколько сквозит лицемерием и внутренним обманом душа собеседника.
«Вы можете забрать рукописи», – заключил мужчина, когда заметил, что на его работу обратил внимание человек, который был еще сочный и без седины. В момент, когда глаза совершили движение, они больше не сменили положения, ни лицо, ни интонация, даже бессознательные телесные знаки остановились. Говорящий стал лишь оболочкой, которая могла наблюдать, не сводя глаз, слышать и говорить.
«Да нет, рукопись забирать не буду, могу только переписать и подарить вам, это же ваша работа, я не имею права её красть», – осторожно взглянув на собеседника, отвечал юноша ему, все это напоминало судью и ответчика, но после мгновения обдумывания ответчик сел прямо перед своим судьёй, ожидая, что будет далее.
«Это теперь ваша рукопись», – лицо не изменилось, что пугало, и без того угол был наполненный тенями, а иглы света покалывали это пространство, не создавая ничего кроме тревоги за сам свет.
«Хорошо, а сколько вам лет?» – вопрос был брошен неслучайно, если бы в углу тьма распространилась сильнее, и густота напоминала шерсть овцы, то можно было утвердить, что говорящие оба были до дьявола молоды, но достаточно хороши, чтобы только делать первые мазки на бумаге. Такой необычный мазок звался словом, из которого появлялись кривые и не очень картинки-предложения, из чудесного количества миниатюр создавалось полотно, нарисованное автором, которое всегда, за исключением случаев крайне необычных, ловило либо творца в цикл личного опыта, или же мольберт кружился в самом себе, не давая разуму личной услады и блага. Ответ не заставил себя долго ждать, обронен в воздух.
«Тридцать два».
«А семья у вас есть?» — не так давно молодой автор изучал
сократический метод введения диалога, и по странной причине запомнилось только
ответно-вопросная часть, хотя это всего лишь часть метода, в обиходе молодого
автора это стало применяться постоянно.
«Она меня предала», — хоть вопрос был не в том, ответ
толкнул на тропку размышлений, которые должны пройти, если не быстро, однако
итог должен отличаться четкостью и логическим обоснованием. Легко было понять,
семья имеется, сам же автор своим
высказыванием пытается наивно отречься от нее или же хочет привлечь к себе
крепкое внимание слушателя, которое и без того разгоралось. Любопытство стало
растягиваться, напоминало кисель, а может и мёд, жажда познать причины и
следствия брала верх.
«Вам, наверно, тяжело, но как же, они вас предали?»
«Они использовали мою доброту», — юноша стал думать, вряд ли – это семья. Вдали продолжали шуметь писатели, многие употребляя спиртные напитки, владелец сидел в своем кабинете, разговаривая со всеми желающими, и никто не слышал тихую исповедь человека, который предан своей семьей. Разговор продолжался, уходя в сторону мести и зла. Угрюмый и неподвижный автор стал предлагать читать рукописи, которые созданы бледной рукой. Так и поступил юноша, но лишь взял текст, встал и отправился на ближайший пустой диван, чтобы расположиться удобнее и читать с наслаждением. Основная тема рассказа – насмешки и месть, объектом всего этого стал какой-то отвратный человек, жирный и уродливый, характер описывался как самый страшный и невыносимый обычной толпе людей, которые нежат свое тело в тепле. Рассказ начался с избиения, упоминания наркотиков, бандитов. Всё, чем бредит мозг, который никогда не видел настоящего зла, а попытка показать, что знаток психологического мира преступлений. Текст был наполнен теми выражениями русского языка, которые уже в начальной четверти двадцать первого века заполнили языки детей, а взрослые, наоборот, как ни старались, не могли пополнить свой жемчужный словарный запас. Детская травма – всё сказанное там. Люди травмируют друг друга – эти большие тела, которые творят зло, пытаются наказывать «злодеев», но сами совершают зло – то есть то, что не приводит их в будущем к благу. Методы, которые в работе были показаны, школьная стадия жизни, юноша, читая, хотел бросить на полпути, от избытка ошибок и стиля, всё казалось вырвано из дешёвого журнала или написано после прочтения одной книжки. Текст съеден ради уважения к автору, его содержание отвратно, будто бы в бутылку личного опыта вылили странную мерзкую жидкость, называемую буквами и словами. Какое-то неуловимое сочувствие проникла в голову читателя, зная автора в лицо и видя его боль, хотелось нежнее подступиться критики работы. Молодой творец встал и медленно отправился к собеседнику, казалось, что он также сидит угрюмый и неподвижный, но ожидание рассыпались.
Угол стал более освещенный, его обладатель изменился до неузнаваемости, тело осталось неподвижный, а лицо кривила гримаса улыбки, подобно молоту, это лицо уставилось на ошеломленное выражение своего собеседника. Жалость к собеседнику мгновенно рассыпалась, грозно пикирующий орёл сел в свое гнездо. Уставился молодой сокол на человека с улыбкой.
«Мой милый друг, прочитал, и как тебе? — И интонация голоса
поменялась, она была насмешливой, корона упала на его голову, камни
посыпались с небес, заполняя внутреннею часть винца. – Я думаю создать свою команду писателей, меня хотели отсюда выгнать, но я удержался в этом уголке, вот и ты пришел».
«Я прочитал истории о больших детях, которые хотят казаться
взрослыми. А за что выгнать хотели?» — Любопытство сыграло в душе, юноша
начинал разгораться, характер подобно пламени вспыхивал иногда, ярость
набухала, как почки на деревьях, никак не собиралась раскрываться. Иногда
отрицательные качества, такие как любопытство, перекрывали более ужасающие
качества – ярость и злоба. Но собеседник не замечал роста, а спокойно ответил, застыв в своей улыбке с блестящими глазами.
«Призывал всех вступить ко мне в команду».
«И сколько человек теперь в твоей команде?» — Вопрос логичен для заинтересованного человека, такая логика разочаровывает и подрывает мнимое доверие.
«Только ты один». — После этих слов окончательно доверие к незнакомцу было разорвано в клочья, осталось только мясо смятения, вот подходила прожарка. Эмоции стали закипать, но юноша продолжал смотреть.
«Извини, перспективы не вижу, я не собираюсь существовать в
каких-то командах или организациях, сам». — Писатель сказал всё в самых резких тонах, чтобы вывести дуэлянта на более открытые действия, личный опыт подсказывал, что это сработает. Руки, лежащие на столе, стали медленновибрировать, их вялость исчезла, а морщинистый лоб стал сжиматься еще сильнее, следовательно, эмоции стали проявляться независимо от холодности собеседника.
«Какие ты видишь перспективы в жизни писателя, ты думаешь, можно прокормить себя, писав книжки, какой ты забавный и молодой. Честно, писатель никогда себя не прокормит или семью. Сегодня быть автором такого типа самое загнивающее, нет – гнилое дело, которое только можно найти. Сейчас перед тобой сидит величайший автор современности, разве я живу в шоколаде, писатель даже не может воровать деньги. А ты мальчик, по твоему лицу заметно, тебя это задевает, злишься?» — Злоба уже ярко проявилась на лице юноши, весь этот звон собеседника казался фантастически оскорбительный и жестоко несправедливым к тем авторам, которые дышат своим делом, поднимаясь к небесам, а не существует в нищете. Называться великим писателем двадцать первого века – это пик низости, все способны себя как-то назвать, но будет это правдой, конечно – нет.
Какого человека можно назвать писателем? Тот, кто просто пишет или существует особенные критерии, которые определяет автора. Языки многих фанатиков постоянно выблевывает с глотки воздух, плюясь и крича – «Я писатель-новичок». Говоря о писательстве, люди не размышляют, кем они себя называют. Гепократ1, однажды, тоже хотел отправиться к Протогору2, кем является Протогор, не зная, чему будет учиться и кем вскоре станет сам. Так и молодые люди, бросаются в писательское дело или пытаются стать поэтом, но не имеют представление куда идут, думая, что марая бумагу приближаются к этому званию. Подтираясь бумагой в деревенском туалете, ты тоже мараешь бумаге, буквы и слог превращают тебя в поэта, разве ты автор? Но еще не время называть тех, кто может взять на себя право назваться автором. Возможно, я и сам не знаю, точнее, вижу лишь образ, но не могу перевести его в текст.
«Твоя работа отвратна! В ней множество грамматический ошибок, и этот сленг ни капли не красит, твою работу, ты – фанфарон, твои действия не связанны логикой. И как твой язык вертится, чтобы назвать себя великим писателем?» — юноша уже собирался встать и идти, но его остановил вызов, слова пустого человека, который в своих речах звенит, умеет лишь одно, цеплять словами, которые капают на голову, сводя противника с верной дороги. Он сбегать с ума, падение на уровень собеседника становиться нормой, а в битву глупости побеждает более опытный, ни как не тот, кто только попал в мир примитива.
«А ты, свою работы не покажешь, хочу увидеть её, а то какой-то маленький мальчик учить меня вздумал, интересно же», — юноша ничего не сказал, отправившись к принтеру, дабы напечатать отрывок из рассказа Чехова. Это был план, чтобы вывести наглого человечка на чистую воду, ведь способен распознать великий писатель, другого творца, по следам когтей. Сворачивая бумагу на несколько слоев, тот, кто возьмет на себя роль Чехова, отправился к «лучшему», кладя рядом два листа с описанием природу, юноша уставил свои маленькие глаза, на не человеческие пальцы, новоиспеченного критика, который уже держал лист бумаги и вычитывал незаурядные строчки.
«Работа, мягко говоря, ужасная, всё слишком скучно и неправильно», — сказано это было со словами, полными адской насмешки и с извилистой губой, если вы понимаете, о чем я. Вот тут мнимый противник попался в ловушку. Люди способны оскорблять человека без повода, чтобы ранить или убить, но когда дело доходит до мертвеца, то многие замолкают или делают вид, что наслаждаются тишиной с завистью, смотря в сторону. Юноша с гробовой тишиной встал и кинул еще несколько листов бумаги, взяв ручку, быстро написал одну фамилию – Чехов. Посмотрев, на несколько рукописных работ, плюнуть в это всё, остановила только жалость, не думайте, ни к Чехову, ни к мистеру, который все еще улыбался, а к буквам, которые ровно красовались на белых листах бумаги. Юноша, стал, молча уходить, а лишь услышал.
« И что? Значит Чехов, если значит старый, то явно никогда не ошибался!» — в этом собеседник точно не ошибся, и в правде легенды способны ошибаться. Но судить без аргументов – это удел слабых.
«Мой милый друг, прочитал, и как тебе? — И интонация голоса
поменялась, она была насмешливой, корона упала на его голову, камни
посыпались с небес, заполняя внутреннею часть винца. – Я думаю создать свою команду писателей, меня хотели отсюда выгнать, но я удержался в этом уголке, вот и ты пришел».
«Я прочитал истории о больших детях, которые хотят казаться
взрослыми. А за что выгнать хотели?» — Любопытство сыграло в душе, юноша
начинал разгораться, характер подобно пламени вспыхивал иногда, ярость
набухала, как почки на деревьях, никак не собиралась раскрываться. Иногда
отрицательные качества, такие как любопытство, перекрывали более ужасающие
качества – ярость и злоба. Но собеседник не замечал роста, а спокойно ответил, застыв в своей улыбке с блестящими глазами.
«Призывал всех вступить ко мне в команду».
«И сколько человек теперь в твоей команде?» — Вопрос логичен для заинтересованного человека, такая логика разочаровывает и подрывает мнимое доверие.
«Только ты один». — После этих слов окончательно доверие к незнакомцу было разорвано в клочья, осталось только мясо смятения, вот подходила прожарка. Эмоции стали закипать, но юноша продолжал смотреть.
«Извини, перспективы не вижу, я не собираюсь существовать в
каких-то командах или организациях, сам». — Писатель сказал всё в самых резких тонах, чтобы вывести дуэлянта на более открытые действия, личный опыт подсказывал, что это сработает. Руки, лежащие на столе, стали медленно вибрировать, их вялость исчезла, а морщинистый лоб стал сжиматься еще сильнее, следовательно, эмоции стали проявляться независимо от холодности собеседника.
«Какие ты видишь перспективы в жизни писателя, ты думаешь, можно прокормить себя, писав книжки, какой ты забавный и молодой. Честно, писатель никогда себя не прокормит или семью. Сегодня быть автором такого типа самое загнивающее, нет – гнилое дело, которое только можно найти. Сейчас перед тобой сидит величайший автор современности, разве я живу в шоколаде, писатель даже не может воровать деньги. А ты мальчик, по твоему лицу заметно, тебя это задевает, злишься?» — Злоба уже ярко проявилась на лице юноши, весь этот звон собеседника казался фантастически оскорбительный и жестоко несправедливым к тем авторам, которые дышат своим делом, поднимаясь к небесам, а не существует в нищете. Называться великим писателем двадцать первого века – это пик низости, все способны себя как-то назвать, но будет это правдой, конечно – нет.