Адская роскошь

Когда-то я была на грани смерти. Моя жизнь словно висела на волоске. Когда-то человек, которого я любила больше всех и даже ставила выше себя, ранил меня — ранил так, что я уже не чувствовала боли, холода, тепла и жизни. Словно я уже была мертва. Шрамы, которые оставил он, жгли меня изнутри. Я была так беспомощна и желала себе смерти. Моя жизнь будто мешала мне самой. И в один момент я взяла в руки нож и хотела покончить с этим. Но когда острое лезвие начало входить в тонкие слои моей кожи, и свежая кровь, которая начала истекать из раны, — мне нисколько не было жаль себя. Но я не смогла. Не смогла пойти на такое. А после, через несколько дней, к нам домой пришли неожиданные гости. Будто мне этого было мало. Тогда пришли мои одноклассницы: две из них были моими подругами, а одна — та, которую я ненавидела больше всех. Но с ней меня ничего не связывало, и я к ней не держала зла. Но я даже не знаю, за что и почему она так поступила со мной. Они предали меня, клеветали на меня. И тогда моя семья начала избивать меня. Я совсем была измотана, не было сил хоть что-то соображать или чувствовать боль от пыток и насилия. Я словно потеряла пульс жизни и будто наблюдала за происходящим со стороны. Я даже не смогла рыдать так сильно, чтобы хоть кто-то понял, что мне плохо, чтобы хоть кому-то было жаль меня. И в тот момент я уже была душевно мертва. С тех пор та радость, которую я могла чувствовать, и всё остальное — меня больше не радовало. Словно воскресили мёртвого человека… А после пыток, когда они ушли, я отчаянно хотела уйти, убежать и бросить всё — даже саму себя. В голову пришла мысль выпить таблетки. Я быстро и незаметно вошла в комнату, где стояла аптечка. Руки тряслись, меня охватил холод. Я нашла таблетки от давления, от сердца — самые сильные — и выпила восемь штук. Меня стошнило, во рту была горечь и вонь от таблеток. После обеда они опять начали допрос, будто происходил суд, и началась вторая часть суда. Меня били со всех сторон — то словами, то ремнём, то чем попало, всем, что попадалось им под руку. Я тряслась, как сумасшедшая, как в психушке. Я желала хотя бы упасть в обморок, но судьба даже этого мне не разрешила — будто сама жизнь стала против меня.В тот момент я увидела самую жестокую сцену. Вокруг были не люди, а звери. Отец тогда сказал мне, что я не должна была родиться, что именно поэтому от девушек избавляются ещё до их рождения. Он кричал на меня и сказал, что из-за меня он чуть не скончался, что я его смерти хочу. А мама… она проклинала меня и говорила, что мне даже ни капли не жаль, потому что я не плачу, не умоляю о пощаде. В их глазах я была как дикая собака — мишень и обуза, которая никому не нужна и вечно доставляет хлопоты. Но я даже не смогла что-либо понять. Я вся тряслась — бесчувственно, бессильно, сидела как труп. И тогда я поняла, что я — ненужная. Брат с отвращением смотрел на меня. Его пощёчина словно эхом звучала в моём ухе. От одной его пощёчины я повалилась на пол. В ту пору я видела себя такой жалкой, униженной до плинтуса и проклятой с головы до ног. Мне было жаль себя, и я чувствовала отвращение к себе, потому что из-за меня, будто бы, все страдали. Мою комнату превратили в хаос. Отец назвал меня сучкой, ничтожеством. Его слова так пронзили меня, что всё то достоинство и честность, которые я годами берегла в чистоте, он растоптал. Это было хуже любых слов и пыток. Мне было бы легче умереть, чем услышать такие слова в свою сторону. Мне казалось, что всё это — сон.И всё пройдёт, и забудется, как только я проснусь… Но я нисколько не проснулась. Я умоляла их, прощала, молила о пощаде, чтобы они простили меня. В голове царил бесконечный хаос — это было адски. Моя жизнь словно адский рай. Мне было плохо от того, что он ушёл, и, может, даже ненавидел меня. И от того, что люди, которым я без сомнений доверяла, — предали меня. И от того, что моя семья, то место, где должно было быть опорой, — погубили всю мою жизнь. Я перестала верить в свою чистоту. Не было бы так обидно, если бы я действительно была мерзкой тварью. Мою невинную любовь приняли за грех, а мои поступки превратили в преступление. Спустя годы всё вспоминали и называли меня грешницей, смотрели на меня как на преступницу. Я не смогла простить себя за всё и принять себя. Я чувствовала вину за всё — и всегда чувствовала себя ненужной, мишенью. Тот дом для меня стал не укрытием, а чужим местом. Меня будто заперли в бесконечных муках — в самой себе.Я уже несколько дней чувствовала себя усталой без сильной за эти дни постаянно боролась с холодом мое тело замерзало но я не разрышала себе надеть что нибудь Сегодня за долгие дни я сново смогла плакать, плакать так сильно что все боли разом ушли и оставили меня в покое Сегодня в первые мои родители поддержали меня а самое главное понили и утешали будто их слова обняли меня теплом и уютом и из за этого я как маленький ребенок рыдала чувствовав тепло обнятия своих родителей, я так рыдала что люди которые когда-то избивали и унижаунижали за все — теперь услышали и хоть как то смогли понять а не ругать я как ни как все же не смогла долго придти в себя потому что я чувствовала свою вину перед ними и у меня было такое ощущение будто я такая безполезная мишень которая требует у других и живет у шеи родителей ммне было так не выносимо плохо от одного этого ощущения и было так жаль что я упустили шанс на учебу и столько времени В течение 17 лет я ни куда не выходила из дома кроме школы и потому когда отец дал возможновозможность может и шанс за учебу теперь я боялась от всего что окружало меня и от людей и от улиц машин дороги и уроков… Я не знаю… Иногда я очень благодарна за то, что смерть не мучила меня и не забрала к себе, в свой ад. Я рада, что, пройдя через саму смерть, прикоснувшись к ней, я всё же вышла живой.Когда люди бежали от смерти, я спешила к ней. Я спешила к ней навстречу. Но жизнь протянула ко мне руку — и тогда я бросала вызов ей. И каждая попытка была хоть и опасной, но всё же жизнь будто сама спасала меня. Я будто умела связываться с ней.