1. Опять (Глава 1)

Нервно зазвонил телефон.

Нависшая в доме тишина разбилась осколками. Остатки умиротворения выдуло в открытую форточку порывом свежего ветра. Она вздохнула. Смерила экран взглядом. Пластмасса вибрировала и мигала, словно одержимая.

Звонили с маминой работы.

«Опять», — пронеслось в голове Ники. Она и так знала, что скажут на том конце.

Телефон раздражал. Рингтон — дурашливая мелодия из старого мультика — заполонил комнату и отдавался эхом в висках. Внезапно звук оборвался на середине. Не прошло и секунды — заорал вновь.

— Опять? — безэмоционально спросила она, зажав телефон плечом.

На том конце лишь вздохнули — коротко, устало.

— Опять… — тихий голос, искажённый динамиком, резанул ухо. — Посадили её на такси. Жди.

В трубке щёлкнуло. Ника опустила телефон. Экран ещё светился, отражая её бледное лицо. Руки дрожали — не от холода, а от того самого знакомого озноба, который всегда накатывал перед её приходом.

«Сколько раз это уже было? Десять? Двадцать?»

Телефон брякнул о столешницу. Ника осталась ждать.

Часы на стене тикали слишком громко. Каждая секунда — гвоздь в висок. За окном медленно сгущались сумерки, окрашивая кухню в серо‑лиловые тона. Ника машинально провела пальцем по краю раковины — там, где ещё утром заметила скол.

«Три часа. Три часа до её прихода».

Спустя четыре в дверь заскреблись.

Ника собрала все силы и вышла в прихожую. Её шаги — тяжёлые, злые — гулко бились о стены. В воздухе витал запах перегара, пробивающийся даже сквозь закрытую дверь.

Мать пыталась попасть в замочную скважину. Руки, объятые тремором, не слушались. Её качало.

Ника смерила её спину злобным взглядом. Ждала, пока она запрет дверь. Мать копошилась. Металлический лязг выдавал её попытки.

«Как щенок, который не может найти миску…»

Терпение лопнуло в Нике натянутой струной. Она рванулась вперёд, оттеснила мать плечом и вставила ключ. В гнетущей тишине.

Дочь не смотрела на неё. Она знала — стоит увидеть её пьяные глаза, и ярость хлынет через край неудержимым потоком. Лучше — не видеть. Лучше — молчать.

Ника подняла её сумку и чуть не выронила. Тяжесть отдавила руку. Заглянула внутрь, сквозь вечно открытую молнию. Внутри блестело насмехающееся стекло бутылки.

Ярость прорвала плотину, завладела руками. Резким движением Ника достала стекло. В два шага оказалась на кухне. Раскрутила крышку. Опрокинула бутылку в раковину. В нос ударил удушающий запах водки — резкий, химический, будто напоминание о всех этих вечерах.

Мать, всё стоявшая в дверях, мычала что‑то неразборчиво. Протестующе махала руками, цепляясь за дверной косяк.

— Я… я просто устала… — выдавила она, и голос её дрогнул.

Эти слова — как пощёчина. «Устала? А я? Кто меня спросит?»

Ника всучила ей пустую бутыль, пронеслась по коридору и хлопнула дверью комнаты.

Заперлась. Прижалась спиной к двери. Сердце стучало в ушах, как молоток по наковальне.

«Всё как всегда. Опять.»

Она старалась не выходить до вечера. Сквозь закрытую дверь она слышала, как бродит мать — скрипучий пол выдавал её перемещения. Вот она шарила на кухне — открывались и закрывались ящики гарнитура. Вот ищет заначку в спальне — хлопнул, опустившись, матрас. Вот шкаф в прихожей — дверцы разъехались.

«Зря ищешь», — пронеслось в мыслях Ники. «Я всё выкинула ещё утром. Даже ту, что за холодильником.»

Мать не оставляла попыток, бродила по комнатам серой тенью самой себя.

Наконец, всё стихло. До Ники донёсся оглушающий храп.

Она опустилась на кровать. В темноте глаза сами нашли старую фотографию на полке — мама в белом платье, смеётся, держит её маленькую за руку.

«Когда это всё сломалось?»

В горле встал ком. Ника сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

Тишина, пропитанная запахом спирта, сомкнулась над домом.