3. Снова (Глава 3)

Неделя растянулась в вязкую череду дней, где реальность сливалась с полузабытым сном. Ника ловила себя на мысли: а существует ли вообще эта квартира, эти стены, этот распорядок — или всё это лишь декорации в её личном кошмаре, который никак не закончится?

Первые дни запоя всегда обрушивались как стихийное бедствие. Ещё можно было разглядеть за пьяным оскалом — её, настоящую маму: ту, что пекла пироги по воскресеньям, ту, что знала наизусть все её детские страхи. Но потом образ размывался, и на его месте возникал чужой человек — шатающийся призрак с пустым взглядом и несвязной речью.

Тогда мир рвался на части.

Ника давно перестала вести счёт этим циклам. Неделя трезвости, неделя хаоса — маятник, который раскачивался с пугающей предсказуемостью. Она перепробовала всё: кричала до хрипоты, умоляла, устраивала сцены, молча собирала осколки разбитой посуды. Без толку. Мать существовала в параллельной вселенной, где время текло по своим законам — законам болезни.

Иногда Нике казалось, что она пытается удержать в руках воду. Каждый раз, когда ей удавалось поймать хоть каплю надежды, та просачивалась сквозь пальцы, оставляя лишь мокрое пятно на ладони.

В дверь робко постучались. Мама заглянула в щель.

— Ник, ты кушать будешь? Я блинчики грею.

Ника замерла. В груди что‑то дрогнуло — то ли надежда, то ли страх. Она вгляделась в лицо матери: ни красноты, ни стеклянного блеска в глазах. Только мягкая улыбка, знакомая с детства.

— Да, спасибо, — ответила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Голова мамы скрылась. Бодрые шаги направились в кухню.

Ника медленно встала. Каждый шаг давался с усилием, будто она шла по зыбучему песку. В дверном проёме остановилась, наблюдая: мама порхала, как жизнерадостный попугай, подпевала песне из колонки, расставляла тарелки, полезла в ящик за вилками.

«Неужели?..» — мысль скользнула, но Ника тут же задавила её. Не верить. Не надеяться. Иначе будет больнее.

— Донь, не стой, — мама заметила её, не прерывая своего деловитого танца. — Достань тарелку из микроволновки. Чай твой уже стоит.

Ника подошла к столу. Рука невольно потянулась к краю скатерти — проверить, ровная ли кромка. Всё на месте. Всё как должно быть.

Она ела молча, слушала, как щебечет мама. Они не разговаривали неделю — ей нужно было выговориться.

— Ой, тётка твоя звонила. Опять вся в соплях. Пьёт. Больная, а всё пьёт.

Дочь метнула на неё быстрый взгляд. Мама не понимала иронии в словах — или просто не хотела замечать?

Закончив с обсуждением тётки, мама продолжила:

— Я тут в программе увидела — представляешь? — оказывается, каждый день нужно есть шпинат. Очень полезно! Говорят, он помогает от…

Ника кивала, ловила каждое слово. Пыталась запомнить её такой — болтающей о чепухе, живой и трезвой. Вот она. Настоящая.

«Пожалуйста, останься.»

— Ну всё, я побежала. Уберёшь со стола? — мама уже металась по прихожей, собирая вещи.

— А то сегодня переоценка, Таня просила прийти пораньше. Ну всё, малыш, до вечера.

Мама чмокнула Нику в щёку и скрылась за дверью. Уже из подъезда донеслось:

— Закроешь, да?

Тишина опустилась на квартиру сразу, как захлопнулась дверь. Ника осталась стоять посреди прихожей, прислушиваясь к удаляющимся шагам на лестнице.

Она медленно вернулась на кухню. Тарелки с недоеденными блинчиками стояли на столе, от чая поднимался тонкий пар. Ника провела пальцем по краю чашки — та ещё хранила тепло материнской руки.

«Может, сегодня всё будет иначе?» Мысль промелькнула и тут же растворилась, столкнувшись с грузом прошлых разочарований.

Она принялась убирать со стола. Движения были механическими: протереть столешницу, сложить посуду в раковину, переставить сковородку на плиту. В каждом жесте — попытка упорядочить мир, который так легко рассыпался на части.

***

За окном сгущались сумерки, окрашивая кухню в серо‑лиловые тона. Ника машинально коснулась подоконника — там, где неделю назад, в разгар очередного скандала, она разбила цветочный горшок. Осколки уже убрала, но царапина на дереве осталась как шрам.

Она подошла к окну. Двор внизу жил своей размеренной жизнью: дети бегали вокруг скамейки, соседка выгуливала собаку, в окнах соседних домов загорался свет. Обычная жизнь. Такая далёкая от её реальности.

В квартире все еще пахло блинчиками и чаем — уютный, домашний запах, от которого на мгновение защемило сердце. Ника глубоко вдохнула, пытаясь удержать это ощущение: мама дома, всё хорошо, всё как раньше.

Но в глубине души зрело нехорошее предчувствие — тихое, как шепот, но настойчивое. Она поймала себя на том, что каждые несколько минут бросает взгляд на телефон, лежащий экраном вниз на столе.

Время тянулось тягуче, как смола. Ника попыталась занять себя уборкой — протёрла пыль, переставила книги, даже полила уцелевшее растение на подоконнике.

Часы на стене тикали слишком громко, отсчитывая минуты. Каждая — гвоздь в висок. Ника села в кресло, обхватив колени руками. В голове крутились обрывки фраз: «Пьёт. Больная, а всё пьёт», «Каждый день нужно есть шпинат», «Малыш, до вечера».

Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на дыхании. Спокойно. Всё нормально. Пока всё нормально.

И тут — нервно зазвонил телефон.

Нависшая в доме тишина разбилась осколками. Остатки умиротворения выдуло в открытую форточку порывом свежего ветра.

Она вздохнула. Смерила экран взглядом. Пластмасса вибрировала и мигала, словно одержимая.

Звонили с маминой работы.