Любовь и подруги. Часть 1

Давно это было. Ох! Как же давно это было! Почти 70 лет тому назад! Нет, всё-таки – меньше: 66 лет. Да, 1951 год! Мы были молоды, полны надежд. Мы любили, мы дружили, и казалось, так будет вечно. Только что мы были какие-то там абитуриентки, а теперь полноценные студентки института.
Комендант общежития дал направления в комнаты для постоянного проживания. Как только Надюша вошла в комнату, её внимание сразу привлекла крепко сложённая коренастая девушка в брюках и с короткой стрижкой. Девушка держалась очень уверенно, громко говорила, громко смеялась.
Комната очень быстро наполнилась другими девушками, смущённо и несколько растеряно озирающимися вокруг.

— Ну, так, — сказала девушка в брюках, потирая руки. – Давайте знакомиться, а уж потом попробуем расселиться по кроватям так, чтоб никому не было обидно. Я, Грета Мироненко из Таджикистана. «Хорошо в Таджикистане, приезжайте друзья погостить. А понравится вам в нашем крае, оставайтесь работать и жить», — запела она зычным голосом. – Так! Приглашаю летом в гости. Да! Учиться буду на факультете ГСХ. Честно сказать, ещё не очень понимаю, что за факультет. Ха-ха-ха. Ну, а ты, чья ж такая будешь? – обратилась она к миловидной девочке с довольно толстой тёмной косой.

— А я — Надя. Надежда Болотова. Я из Владивостока. Тоже приглашаю в гейзерах искупаться. Похоже, мы с Гретой будем учиться в одной группе. Я предлагаю кинуть жребий. Наверняка всем хочется у окошечка и никому — у двери. Согласны? Так! Вот бумажки, пишем цифры – номера кроватей. Куда положим? ….В кепку Греты. Каждая говорит своё имя, группу и берёт бумажку с номером кровати.
Так и сделали. Вытащив бумажку, девочка шла и сразу начинала обустраиваться. Потом поставили чайник: газовых плит тогда ещё не было. Топилась обычная железная печка дровами и углём. У кого-то нашлась пачка с чайной заваркой, у кого-то — сухарики, у кого-то – леденцы. Валя Рыжова принесла чайник с кипятком, разлили чай по стаканам, и началось настоящее знакомство.

Некоторые девочки уже были друг с другом знакомы: жили в одной комнате, пока были абитуриентками. Они уже со смехом рассказывали всякие казусы, что случались с ними на экзаменах. Только и слышно: подожди, Нина. Я хочу рассказать, как у Оксаны шпаргалку профессор хотел отобрать, да не нашёл. Помнишь? Послушайте!
«Вот эта весёлая девочка Оксана, смотрит на профессора, ресничками хлопает, улыбается так невинно. Руки показывает – пустые. Карманы выворачивает – пустые. Даже подол платья стала поднимать, чтоб показать, что и там ничего нет. Профессор жутко засмущался. «Не надо, не надо, опустите платье. Хорошо! Четвёрка вас устроит? Хм. Ещё встретимся, я думаю».
Все весело рассмеялись.

— Так, а где была шпаргалка? – Нахмурив густые широкие бровки, серьёзно спросила Лида. Ей всегда надо доводить дело до конца.
Девочки расхохотались
— Секрет фирмы, — сказала Оксана. – Ты хочешь этим воспользоваться? Здесь нужна «ловкость рук и… никакого мошенничества». «Во всём нужна сноровка, закалка, тренировка…», — запела она красивым высоким голосом. — Я тебя потом научу. – «И, чтоб никто не догадался….» — весело рассмеялась Оксана.
Зачем тебе это знать? — Вступила в разговор очень серьёзная девочка Нина из Гурьева, что в Казахстане. — Мы же приехали за знаниями, честно заработанными, а не обманным путём. Мы же должны стать настоящими специалистами.

Эта очень правильная девочка впоследствии была избрана комсоргом группы. В комнате всего жили сначала 13 девочек, приехавших из различных регионов нашей, тогда огромной Родины – Советского Союза. После весенней сессии была отчислена Руфа – очень своеобразная, каким-то невообразимым способом окончившая школу, и уж совсем непонятным образом сдавшая вступительные экзамены. Сказать, что она была малограмотная – это ничего не сказать. Справедливость восторжествовала, и её в весеннюю зачётную сессию отчислили, не допустив до экзаменов. После этого, в комнате осталось 12 человек, которые прожили вместе четыре года вплоть до самого пятого курса, когда их расселили по маленьким комнатам. Но не потому, что они этого хотели, а потому что так было положено, чтоб подготовить большие комнаты к следующему потоку абитуриентов.

Ну, это всё потом, а пока Оксана, убирая свою кровать, пела арии из оперетт. Девочки смотрели на неё как на чудо. Такой голос! Зачем пошла в строители? Надя по-детски забавно взмахнула ручками и прижала их к ямочкам на своих щёчках. Грета посмотрела на Надю влюблённым взглядом. Ей нравилось в Надюше всё: и чёрная коса, и яркие пухленькие губки, и выразительные, искрящиеся добротой глазки. Она даже пожалела, что не мужского пола.

Надя была похожа на Оксану, только не на эту новенькую студентку, а на ту, что просила черевички у Вакулы, из повести Н.В.Гоголя: «Черевички». Ну, такая миленькая хохлушечка! Грета не могла отвести от неё взгляда. И конечно, они стали впоследствии неразлучными подругами. У Нади были и другие подруги. Одна из той же комнаты. С ней они ходили на гимнастику. Это — я. И другая – ленинградка, которая училась в той же группе, что и Надя с Гретой.
Грета была влюблена в Надюшку просто как мужчина. Она очень страдала от ревности к другим подружкам, но сделать ничего не могла. Приходилось терпеть, мириться. В конце концов, организовалась целая группа подружек – квартет. К этому квартету очень быстро примкнул «маэстро» — паренёк Толик Глухов.

Интересно, что во всех учебных заведениях девочки и мальчики учились вместе, а на их факультете, состоящем всего-то из 56-ти человек, была отдельно женская группа и мужская. Всё у них было вместе: и лекции и практические занятия. Только старосты были разные: в каждой группе свой и своя. А профорг был один – Грета. И комсорг общий – Женя Насонов.
Толик был любимчиком на курсе. Это из ребят. А из девушек всем ребятам нравилась Надюша. Вот эти-то двое понравились и друг другу. Между ними установились чистые, тёплые дружеские отношения, которые пока никто не называл любовью. Толик стал частенько заходить в комнату, где жили Надя и Грета.

Всем девочкам понравился этот паренёк. Он неплохо играл на баяне. Неплохо пел. Голосок был не сильный, но приятный. Курчавый светло-русый чуб придавал ему вид залихватского деревенского гармониста. А тут оказалось, что он хорошо танцует «яблочко», и русские народные танцы. Бьёт чечётку и русские дроби. В общем – парень хоть куда.
Общительный характер, весёлый нрав, юмор, умение рассказывать всякие небылицы, артистизм, внутренняя интеллигентность – просто обаяли всех девочек комнаты. Очень быстро Толик стал буквально «своим». Ни один праздник не обходился без его участия. А потом он стал бывать у них почти каждый вечер.

Все сначала радовались за Надю, а потом так привыкли, что как-то их не воспринимали порознь. Почему-то никогда не говорили о них как о влюблённых. Они никогда не ссорились. Их дружба крепла. Они редко одни ходили в кино: всегда их сопровождала Грета. Шли дни, месяцы, пролетали семестры. Ничего не менялось в их отношениях.
Иногда он не приходил к ним в комнату целую неделю, а то и две. Было видно, что Надя тоскует, хотя они встречались на занятиях, с которых он быстро исчезал. В такие дни он был серьёзен. Говорил, что потом всё объяснит. Но, потом появлялся такой же весёлый.
Ну, что девчонки! Соскучились? Так надо было, — отшучивался он. – Как-нибудь расскажу. Это – неинтересная история.

Странно то, что Надя никогда ни о чём его не расспрашивала. Только интересовалась: «Толя, всё нормально? Ничего страшного не произошло? Не пропадай так больше. Хорошо?» Толик обещал. А иногда он пропадал на неделю, при этом пропускал занятия. Но приезжал, (оказывается, он уезжал из города) всегда с каким-нибудь оправдательным документом. Например: с телеграммой, в которой родственник просил срочно приехать, так как другому родственнику плохо. И справка, подтверждающая это.
Но потом всё возвращалось на круги своя, и уже через несколько дней об этом его исчезновении все забывали. Вся комната его боготворила и, если о них заходил разговор, то неизменно говорили, что удивительная пара: Надя с Толей – ну, просто: «созданы друг для друга». Да, пожалуй, так оно и было.
Как-то он опять исчез на несколько дней. И вдруг явился в особенно весёлом настроении, хитро подмигивая всем.

— Ну, как? Ужином меня накормите? Голодный, ужас какой!
Дежурные по кухне засуетились. Я не сказала, что комната все годы жила коммуной. Дежурные этого дня, пошептались с завтрашними дежурными, и выставили на стол угощение под общие аплодисменты подруг. Кстати, в общежитии уже появились газовые плиты: жить стало лучше, жить стало веселее.
С аппетитом съел бутерброд с горячим какао с молоком, залихватски вытер рукавом губы и, потирая руки, говорит:
— Ну, так, милые мои девчонки! У меня для вас сюрприз! Быстренько все вот тут в кучку собрались – будем фотографироваться!
Девочки, которые уже было скучились, разбежались по своим кроватям: кто кофточку переодеть, кто причёску поправить. Нет, нет! О макияже никто ничего не слышал. А эти девочки даже губки не подкрашивали. Ну, всё – все готовы. Коля снял так, потом по- другому.

— На сегодня хватит. Фотокарточки будут через неделю. Как видите, не зря я ваш хлеб сегодня ел.
— Толя!(так Надя звала Толика) Откуда у тебя фотоаппарат? ФЭД! Ух ты! Напрокат взял?
— Эх, вы, девчонки! Небось, не заметили, что я всю неделю не приходил?
— Заметили, заметили. И очень даже скучали. Правда, Надюша? А где ты пропадал?
— Не догадываетесь? Работал я – деньги на фотоаппарат зарабатывал. Я в порт ездил. На разгрузке работал. Там платят гораздо больше, чем на вокзалах. Ну, правда и грузы тяжелее. Думал: пупок развяжется без привычки такие тюки ворочать. Зато, буду теперь фиксировать ваши будни и праздники.
Надюшка смотрела на него как на Бога. Она всё всплёскивала руками и прижимала их к щекам, всем своим видом говоря, что произошло необыкновенное чудо. Ну, конечно, а что же ещё? Чудо! Оно и есть – чудо! Он подошёл к ней.

— Ты рада?
Она кинулась ему на шею. Крепко обняла. Он закрутился с ней, целуя её в щёчку. Она весело смеялась, крутила головкой. Наконец, все успокоились. Надя, прижавшись к Толику, пошла провожать его.
— Надя, только не задерживайся, а то Борька не впустит.
Это приказным тоном сказала Грета. Вроде бы и нормально, но я уловила в этом тоне нехорошую металлическую нотку. Наконец всё пришло в своё обычное русло: какие-то девочки стали готовиться ко сну, какие-то пошли в седьмую аудиторию делать курсовые. Седьмая аудитория — это комната, где комендант Борис Николаевич не «вырубал» по ночам свет.

Грета нервничала. Чувствовалось, что она не знает, на чём остановиться. Она поглядывала на часы. Наконец, она нервозно стала разбирать кровать. Села.
— Грета, ты чего? За Надюшку беспокоишься? Да, придёт во время. Ещё половина одиннадцатого. Ещё целых полчаса. У Коли есть часы. Не пропустят время. Не маленькие.
И, чего ты, в самом деле? – говорила Лида, соседка по кровати.
Вот и Надя. Пришла возбуждённая, сияющая.
— Я всё равно сегодня не засну. Пойду в седьмую. Грет, ты спишь? Ну, ладно.
Надя взяла учебник по сопромату, лекции и пошла заниматься. Грета отвернулась от Лиды и накрылась одеялом с головой.

Толик теперь был очень занят. Отщёлкав несколько кадров, он печатал их в 12-ти экземплярах. И когда только он успевал учиться? Курсовые работы, всякие задания и прочее. Он никогда не жаловался на нехватку времени. Правда, вскоре он заявил, что будет теперь печатать фотографии только тем, кто в этот раз попал в кадр. Поэтому, с его приходом девчонки уже никуда не отлучались, так что в среднем получалось по 8-9 человек в кадре.
А время шло, бежало. А с Толиком частенько происходили какие-то забавные истории. И это казалось нормальным. Вот есть люди, к которым всё время что-то прилипает, как будто они специально ищут различные эпизоды. Между прочим, и вы можете легко стать таким человеком. Кстати, это очень интересно и даже полезно. Я прошла через это.

Надо просто быть очень внимательным к тому, что происходит вокруг, ко всему тому, что вас окружает. И вы увидите или услышите, как и почему люди спорят, ссорятся или встречаются после разлуки. А если вы вступитесь за одного из спорящих, то…. такое о себе узнаете…! Мир вокруг окажется совсем другим. Постарайтесь быть внимательными. Честно скажу – не пожалеете!
Вот так и Толик: буквально притягивал к себе как приятности, так и неприятности. Подавал он их в такой интересной форме, так талантливо, что, если и закрадывалось сомнение в подлинности этого происшествия, то оно быстро рассеивалось. С ним было всегда весело и очень интересно. И все девчонки любили его как брата. Так он ведь и задачку поможет решить по математике, и стишок придумает про винтики и болтики,
то есть в стишок облечёт длинную формулу по материаловедению.

Однажды он пришёл немного странный. Говорит, что еле остался жив. Показывает комсомольский билет с дырочкой от пули, слегка испачканный кровью, объясняет:
— В прошлый раз я вышел от вас позже обычного. Шёл по улице, и вдруг услышал крик о помощи. Крик – женский. Я бросился на крик и увидел, как двое парней пристают к девушке. Она отбивается и кричит. Я, не раздумывая, кинулся на одного, сбил его с ног. Девушка вырвалась и убежала в подъезд соседнего дома. А я попытался вырваться из рук второго парня. Но он оказался очень сильным.
Между нами завязалась потасовка, первый парень встал, и я услышал звук выстрела. Больше ничего не помню. Очнулся около больницы. Какой-то прохожий меня туда приволок. Оказалось, что я ранен. Огнестрельное ранение. Вот, смотрите, дырка в груди: пулю вынули. Хорошо, что она неглубоко вошла в тело. Это выручил комсомольский билет. Пока пуля его пробивала, потеряла скорость.

Все рассматривали заклеенную рану, рассматривали комсомольский билет, разглядывали и самого Толика который показался им немного похудевшим. Нина говорит:
— Надо комсомольское собрание собрать. Все должны знать о подвиге Толика.
Толик скромно запротестовал.
— Что вы, девчонки! Какой подвиг? Так бы поступил любой комсомолец. И потом, у меня свидетелей нет, кроме того мужика. А где его искать? И девушку не найти. Милиция уже ищет этих молодцев. Сказали, как найдут, мне благодарность от милиции дадут. Вот и всё. Мне бОльшего и не надо. Нет, нет, прошу вас, никому об этом не говорите. Будут говорить: «Цену себе набивает, подумаешь – герой». Я ж вам рассказал по — свойски, по — родственному.
Повосхищались девочки, повосхищались, да и забыли – быт заел: скоро сессия!
Прошло ещё время. Всё шло как обычно. Уже четвёртый курс! Скоро будем праздновать свадьбу, а может и две. Нинча с Аликом собираются пожениться. Тоже уже три года встречаются. Вот будет здОрово! Весна, весна – пора любви! Но, что такое? Куда пропал опять Толик? Все волнуются.

— Надюша, о Толе ничего не слышно? Опять с ним чего-то приключилось. Хоть бы сообщил как-нибудь.
А, вот и Толик! Но, что это с ним? Он с клюшкой! Руку тянет вперёд. Как всегда, улыбающийся. Надя подскакивает к нему.
— Толя, что с тобой?
— Не знаю пока. Ослеп! Так неожиданно. Вчера встаю с постели и ничего не вижу. Вижу только свет, значит – там окно. А там, значит, дверь. Но выходить раздумал, побоялся. Лежал весь день, надеялся, что восстановится зрение. Но не восстановилось. Вот я к вам и пришёл.
Все, кто был в комнате, засуетились. Лида первая догадалась, что надо бы Колю покормить. Надюшка засуетилась. Покормили. Что дальше делать? Нина говорит, надо в поликлинику сходить, врачи разберутся и вылечат. «Нет, — говорили другие. – Больница – это правильно. А, если положат? Ведь зачётная сессия!»

Решили, что всё-таки, надо к врачу. Вдруг что-то серьёзное, а не временное явление.
Решили, значит, так тому и быть. Сначала отвели его в институт. Одна ведёт за руку, другая поддерживает. Зашли в деканат, предупредили о Толикином недомогании и, что им придётся пропустить кое-какие занятия или консультации. У институтской медсестры взяли направление и отправились в поликлинику.
Всё оформили в регистратуре, получили талончик вне очереди. Толик зашёл в кабинет, девочки ждали его у двери. Он вышел с кучей бумажек в руке. Это рецепты, рекомендации. Справка о посещении врача – это для деканата. Сказал, что ничего страшного – просто перенапряжение. Зрение восстановится при облегчённом режиме. Велели купить чёрную повязку и по возможности больше времени носить её.

Несколько дней девочки опекали его: читали ему лекции, помогали с курсовыми работами, ходили в аптеку, покупали витаминные капли и витамины в таблетках. Он уже смутно начинал кое-что различать. Появилась реальная надежда на его выздоровление. Надюшка сияла от счастья. Грета же, наоборот – ходила хмурая, даже несколько обозлённая. Никто не понимал, на кого она злиться и вскоре перестали на это обращать внимание. Других забот много.
Только вот и Надя стала мрачнее тучи. Теперь они часто о чём-то шушукались, спорили. Надя после этого горько рыдала. За неделю она сильно похудела. Глазки уже не излучали искорок – они потухли. Уголки пухленького ротика опустились, и личико теперь выражало невыразимое горе. Девочки пытались расспрашивать Грету: «В чём дело? Толя бросил Надюшку? Но это невозможно. Такая любовь! А он действительно давно не приходил. Но он же ослеп! Видно, из-за этого Надя так расстраивается».

Хотелось поговорить с Надей, утешить. Но Грета строго настрого запретила разговаривать с Надей, чтоб её лишний раз не травмировать. Никто ничего не понимал. В комнате царила напряженность. И вдруг Грета объявляет, что у них на факультете в четверг состоится закрытое комсомольское собрание. Не совсем закрытое, так как всем желающим из нашей комнаты, разрешается присутствовать. Будет рассматриваться вопрос о моральном облике Анатолия Глухова. Вас приглашают потому, что вы его хорошо знаете.
— Грета, пожалуйста, объясни, в чём дело? Толя на плохое не способен.
Да? Вы так думаете? А помните, как появился у него фотоаппарат?

— Неужели украл? – выдохнула Лида.
— Слава богу, нет. Но он соврал. Он не на заработанные деньги его купил, а…
— На краденые? – это опять Лида.
— Да, нет! Что ты всё привязалась? Краденые не краденые. Нет, ему его подарил брат: то — ли двоюродный, то — ли троюродный. Это не важно.
— А, что важно? Не понятно.
Это не главное. Главное – это то, что он соврал. А ещё, помните, какого он героя представлял? Девушку защищал!? Ха! Опять – враньё. Не было никакой девушки. Я ходила в милицию, в отделение, что он назвал. Где ему обещали грамоту дать – надо же такое придумать! Кошмар! Это не достойно комсомольца.

— Греточка! Ну, фантазёр, наш Толя. Кому плохо от его, как ты говоришь, вранья. А? Кому? – не унималась Лида. – Я читала, что некоторые мужчины долго остаются детьми. Называется – затяжная подростковость. Чего ты к нему придралась?
— Грета права, — вступила в спор правильная Нина. — Так врать не красиво и, действительно, не достойно комсомольца.
— А со слепотой! Это как понять? – Ощутив поддержку, продолжала Грета. – Сколько времени он нас за нос водил!
— Ой! Как интересно, — запищала Тамара. – Так он не слепнул? Какой артист пропадает! Ой, девочки! Он же второй Мюнхгаузен! Точно, Толик — Мюнхгаузен!
Все весело рассмеялись. Никто не придал этому большого значения. Всё выглядело так романтично. Даже Надя, которая до си пор сидела осунувшаяся, ссутулившаяся, опустив виновато голову, теперь её подняла и рассмеялась.

Через день состоялось комсомольское собрание. Грета деловито рассказала про «кошмарное враньё» Анатолия, ссылаясь на результаты своего частного расследования. Ну, детектив, да и только! Никому не было понятно: зачем ей это понадобилось – выводить Толика на чистую воду?
Итак, первое. Она смогла связаться с сельсоветом, где жил брат Толика, и выяснила у него, что Толик по его просьбе, приезжал к ним. Отец, то есть дядя Толика серьёзно заболел, и понадобилась и помощь Толика и его советы. Отца положили в больницу, и пока всё не прояснилось, Толик помогал брату. Переколол дрова, починил крыльцо, крышу, сарай. Играл с ребятами, а их у брата четверо.
Жена умерла при последних родах. И брат, чтоб отблагодарить Толика, подарил ему фотоаппарат, которым его премировали за отличную работу. А он ему, то есть брату, не нужен. Как пользоваться он не знает. А ещё надо уметь проявлять, печатать. А Толик – городской, умный – ему нужнее.

Зал зашумел: так его же не ругать, а хвалить надо. Настоящий комсомолец!
— А зачем было врать, что он его купил на заработанные деньги? Зачем, объясните? – не унималась Грета.
— А затем, — тихо, смущённо вступилась за Толю Лида. – Так романтичнее! В порту работал, а не дрова колол.
Её никто не поддержал. Собрание шло вяло, хотя группа обычно очень активная. Возможно, всем хотелось быстрейшего окончания – ведь сессия, времени нет на болтовню.
Второе. Расследование показало, что девушка всё же была, и хулиганы тоже. Только они хорошо навешали Коле: двое на одного. У одного был нож, и он слегка поцарапал кожу на Колиной груди. Получается опять: хороший поступок Коля совершил, но облёк его в романтическую форму. И Грета, в который раз, задавала всё тот же вопрос: «зачем врал».
Всегда энергичная, уверенная в своём мнении, подруга Нади Люся удивлённо спросила:
— Грет! А зачем тебе всё это нужно? Все эти дурацкие расследования?

Народ зашевелился, зашумел, зашушукал. Казалось: ну, наконец, проснулись.
— Тихо! — Осадила всех своим зычным голосом Грета. — Скажите: как можно работать и общаться с человеком, от которого не знаешь чего ожидать? Где ему можно верить, а где нет? Как? Что не говорите, а такому комсомольцу нет места в наших рядах. Поднимите руки, кто со мной не согласен!
— А это что? Уже голосование? Надо дать Толику последнее слово. Давайте выслушаем его оправдания.
Толик встал.
— Я не буду оправдываться. Просто, у меня такой характер. Я с детства что-нибудь фантазировал. Я понимаю: это – ребячество! Простите меня. Я готов понести любое наказание, вплоть до отчисления из института. Только оставьте меня в комсомоле, пусть и с выговором. Пожалуйста. Ведь я ничего предосудительного не сделал. И обещаю исправиться.

Надя сидела и молчала. Ну, хоть бы сейчас поддержала его просьбу. Она тихо плакала и не спускала глаз с Греты. А смотреть – то ей надо было на Толю, который не сводил с неё глаз. «Любимая, — молил он мысленно. – Что с тобой? Помоги мне. Ты же говорила, что любишь». Да, надо было смотреть на Толю. Его взгляд, такой выразительный, любящий. Он смотрел на неё с такой надеждой. Но, впустую.
— Итак, — подытожил Женя, ведущий собрание, — поступило два предложения. Первое: оставить Анатолия Глухова в комсомоле, но вынести ему выговор. Кто за это предложение?
Почти все проголосовали «ЗА».
— Второе: просить администрацию института в лице нашего любимого декана
Меломедова ( все заулыбались и захлопали) об отчислении Глухова из института.
Декан поднял руку, останавливая голосование.

— Мне, если честно, не очень понятно, за что я должен отчислить хорошо успевающего студента?
— Как? Вы не понимаете? — вскочила Грета. – За аморальное поведение! Он ведь погряз во лжи. Что он вытворял со слепотой! У меня есть выписка из поликлиники, что у него 100 % — ное зрение. Он обращался в связи с резью в глазах и слёзоточивостью. А мы, как последние идиоты, водили его по институту, читали ему лекции…
Все засмеялись.
— Тише, — скомандовала Грета. – Это кого мы воспитываем? Строителя коммунизма? На лжи? Надо же его наказать! Раз в комсомоле оставили, то хоть из института исключить. На стройке быстрее повзрослеет.
Поднялся шумок. Кто-то пытался аплодировать, кто-то кричал: «Чушь, Грета».

Поднялся Меломедов.
— Сделаем так: дадим Глухову сдать экзамены, чтоб в справке можно было написать: «прослушал четыре курса…», а не три. Затем отчислим с правом восстановления. Согласны? Евгений, голосуй.
Большинство «ЗА»
Хитрый Меломедов хотел убить двух зайцев: и показать уважение к своим студентам и не потерять хорошего студента. То есть, его сейчас отчислят «по просьбе трудящихся», а в сентябре он его восстановит. И волки сыты и овцы целы. Только так не бывает, и, как только вышел приказ об отчислении Толика, как его тут же призвали в армию. Институт – тю-тю. Правда, так как он закончил четыре курса, а в институте была военная кафедра, то он попал в Армию почти офицером. Ну, об этом позже. Вернёмся к Наде и Грете.

Надя очень переживала. С большим трудом она сдала сессию. С Толей они не разговаривали. Грета следила за этим очень зорко.
— Надюшенька! – говорила она. Зачем тебе такой муж? Никогда толком не будешь знать: где он и чем занимается. Всю жизнь жить как под Дамокловым мечом. Всю жизнь с недоверием. Это ж с ума можно сойти. Ты только представь себе! Ты не выдержишь. Я за тебя волнуюсь. Ты мне дороже всех на свете.
Надя кивала головой и заливалась слезами. Грета гладила её по спине, по голове, утешала. До сих пор не пойму: что тогда случилось с Надей? Прямо, гипноз какой-то.
— А, в целом, Надюша, ничего особенного не произошло. Будете переписываться. Время пройдёт быстро. Он изменится, и Вы снова будете вместе.

Потихоньку Надя стала успокаиваться. Молодость! Весна! Жизнь кипит! Вот только теперь она стала понимать, что вела себя по отношению к своему другу не достойно. Можно сказать – предала его. Ведь её слово, её заступничество всё бы изменило. Поручилась бы за него: ведь он и в самом деле хороший человек.
Она стала казнить себя и ждала, ждала от него письма. Если бы она знала адрес его воинской части, она бы написала ему и просила бы простить. Но писем от него не было, и она решила, что он никогда не простит ей предательства. «Он же мужчина! А я слабая женщина. У меня был срыв. Он должен, должен ей написать первым» — думала она и надеялась. Ждала и надеялась. Надеялась и ждала.