Черти одолели.
Валерий Возрастные ограничения 16+
Понастроили этих гипермаркетов, чёрт бы их побрал, сплошное искушение. Чего только в них нет — всё есть! Конечно, когда денежки имеются «погулять» там одно удовольствие. Хочешь говядинки монастырской за тысячу двести – не стесняйся, быстрее клади в корзинку, и от лососины свежей за три тысчонки не отказывайся. И икру паюсную бери, и грецких орехов, и помидоров азербайджанских, и баклажанчиков турецких, и колбаски сырокопчёной, а если всё это закрепить бутылкой хорошего испанского вина, а я красное очень люблю, то за один поход в супермаркет АШАН, как раз всю пенсию за месяц и потратишь. А может так оно и лучше, ведь как тонко подметил в «Капитанской дочке» великий поэт: «Чем всю жизнь питаться падалью, лучше один раз напиться крови, а там, что бог подаст». Бог нынче в России у нас один, и он вряд ли долго продлит ваши голодные страдания, так что длительных мук не ждите.
Но если честно, ходить при нашей нищенской пенсии в такие магазины одно мучение — только смотреть. Правда есть в этом и положительные факты, походишь, нагуляешь аппетит, возьмёшь картошки с селёдкой и быстрее домой, рассказывать своей жёнушке, чем нынче люди в магазинах затариваются. А она у меня ох какая рассудительная, в любом изъяне выгоду отыщет: «Это как же нам Николай повезло, что у нас правительство такое заботливое, ведь ограничение в пище – это благо. Правда умные люди говорят — чем проще, тем здоровей! В Америке вон тысячи долларов платят за разные диеты, а у нас эти процедуры бесплатные для народа». Под горячую картошку с подсолнечным маслом такие разговоры очень хороши. Правда я в отличии от жены на эти вещи смотрю иначе. Я за возможность выбора, а когда власть предательскими пинками выталкивает меня на обочину нищенского существования, сама погрязнув в небывалой роскоши, мне хочется, хоть как-то пропищать свой одинокий протест. Протестую я правда довольно тихо и про себя, потому что никто меня в этом противоправном процессе не поддерживает, ни жена, ни дети, ни друзья. Людям либо действительно нравится жить в коллективном самообмане, либо, как и моя Танечка, все убеждены, что «чем хуже, тем лучше». Мой лучший друг с пеной у рта доказывает, что я не понимаю, как мне хорошо жить, а скоро станет ещё лучше! Это его «скоро» ужасно пугает меня и преследует в кошмарных снах. Друг имея высшее образование, продаёт в электричках одноразовые батарейки и снимает в коммуналке девятиметровую комнату. Но ему хорошо говорить, он совсем не ест мяса. А я вот обожаю баранину, правда в последнее время вынужден употреблять её только дистанционно. Но в нынешние ковидные времена, многие в питании переходят на «дистанционку». Вот это-то и раздражает больше всего!
Погожим апрельским утром, когда на деревьях оживлённо вспучивались почки, а ветви помолодевших берёзок украшали изумрудные серёжки, рейсовый автобус подвозил меня к гипермаркету Ашан. На улице резвилось солнце, но в огромном бетонном помещении гипермаркета было сыро и прохладно. Электрический свет в отсутствии окон заполнял здание ярким и каким-то неживым светом. Народу в Ашане в эти утренние часы было ещё мало, я не любил приходить сюда в часы пик, когда тут было не протолкнуться и богатые люди в припадке исступления набирали в корзины всё что надо и не надо. Мне нравилось спокойно прогуляться по длинным проходам между стеллажами, наполненными аккуратно выставленной продукцией и насладиться её непринуждённой доступностью. Можно было на короткое время ощутить себя обеспеченным человеком, взвесить и положить в тележку тушку севрюги, стеклянную банку красной икры и полукилограммовый кусок Рокфора, а в отделе крепких напитков, под завистливые взгляды молодых консультантов, выбрать бутылку Бурбона и легко поставить её рядом с большим, хвостатым ананасом. Затем с достоинством повозить эту тележку по дорожкам супермаркета и случайно оставить возле отдела овощей, купив себе пару килограммов картофеля, с которым и уйти домой.
Но сегодня всё пошло не так. В голове вдруг прорисовался совсем иной маршрут. Новизна предполагаемых поступков так ошеломила меня, что я остолбенел в проходе между вермишелью и кашами. То, что предлагала преступная мысль было мерзко и гадко. Но совесть потерялась в пучине бессознательных эмоций, и я стал действовать, даже не пытаясь её уловить. Набрав свежих, звеняще-зелёных огурчиков, я взвесил их по цене репчатого лука, а азербайджанские помидоры пробил по цене увядшей моркови, самые дорогие яблоки я взвесил, как пересушенную тыкву, а израильский картофель, как сморщенную отечественную свёклу. Взвесив морской коктейль, по цене вымороженного минтая я, весь вспотев, подошёл к кассе самообслуживания и воровато оглядываясь, просканировал липовые штрихкоды, оплатил покупки и на ватных ногах покинул супермаркет. В беспамятстве пробираясь к остановке автобуса, я ни о чём не мог думать, голову заполнила звенящая пустота. Она перекатывалась и вибрировала, отдаваясь болезненными толчками в области сердца. Всю дорогу я пытался сопоставить выгоду от купленных товаров и затраченных на них денег, но сделать этого не мог. Мысли прыгали, как сумасшедшие, то радуясь, то огорчаясь, то трепеща от содеянного, то прячась от самих себя. Придя домой и не обнаружив жены, я сел в кресло и плотно укрылся пледом. Озноб пробирался по всем частям моего пенсионного тела. Крепко зажмурив глаза, я освободился на время от болезненных мыслей и облегчённый этим, провалился в короткий обморочный сон. Во сне я испытал острое чувство глубокого счастья, подобные ощущения посещали меня в пору первой влюблённости.
Перед обедом жена долго рассматривала купленные мною товары:
— Ты Коленька совсем сбрендил, помидоры такие дорогущие покупать, что это ты разошёлся?
— Тебя золотце, хотел порадовать!
— Порадовать это хорошо, а к концу месяца предлагаешь зубы на полку? Ты не забывай, у тебя через две недели день рождения… дополнительные расходы!
Я обнял жену и вспомнив утреннее похождение в магазин, содрогнулся. Жена строго посмотрела на меня:
— Вот-вот, расслабляться Коленька не стоит.
Вечером в постели, когда темнота скрыла лежавшую рядом супругу, я повернулся к ней и нарушая тишину, выдохнул:
— Знаешь милая, я ведь сегодня эти продукты, можно сказать, своровал…
Татьяна повернулась ко мне. Даже не видя её лица, я чувствовал, как оно пунцовеет:
— Ты что такое говоришь, Коля?
— То и говорю, сжульничал, спёр по-простому… сам не знаю, как так вышло!
Жена резко отстранилась от меня и отвернулась к тёмному окну.
— Татьяна, я сам не знаю, как так получилось.
— Не трогай меня Коля, не смей прикасаться!
Следующие две недели я жил обуреваемый противоречивыми мыслями. То сгорая от стыда, то воспаляясь от гневной гордости. В конце то концов, не я же устроил такую несправедливую жизнь, когда одним можно всё, а большинство пребывает в жуткой нищете. Все эти депутаты, министры, президенты, что хотят то творят; то пенсионный возраст повысят, то цивилизованный мир для людей закроют, а сами живут на всём готовеньком. Несправедливо это! Цены растут каждый день, ни о рыбе, ни о сыре, ни о мясе уже и не мечтай. А скоро и на хлеб денег не хватит, куда же такое годится? Сами воруют и людей к жульничеству толкают. С другой стороны, не божеское это дело, нельзя так поступать. Если одни бессовестные, что же и всем так жить? В таком противоречии я дожил до 24 числа. Накануне дня рождения, отправляя утром в магазин дешёвых товаров «Светофор», жена наставляла меня:
— Там и цены Коленька пониже, ты только на дату смотри внимательно, много просроченного товара. Купи рыбки и индейки замороженной… ты телефон-то не забыл?
— Не забыл. – зачем-то соврал я.
Я вышел на улицу и обуреваемый обжигающими чувствами отправился на остановку автобуса к гипермаркету АШАН. «Светофор» я на дух не переносил.
Любимый магазин встретил меня холодным и подозрительным светом. Кафельный пол и упаковки товаров сверкали безукоризненной чистотой. Считанные единицы пожилых посетителей катали свои тележки по длинным пролётам и рассматривали полки с товарами. Но сегодня я был наполнен страстным революционным порывом. Созерцать я не хотел. Переполненный бушевавшими внутри меня страстями я ринулся в рыбный отдел и попросил взвесить пять здоровенных ломтей, только что разрезанного лосося. Два килограмма рыбы потянули на две с половиной тысячи рублей, но меня это мало волновало. В отделе сыров я взял хорошенький кусок «Пармезана» под тысячу и небрежно бросил в корзину. В мясном отделе я выбрал лопатку баранины, сочащийся кровью кусок деревенской говядины и даже не взглянул на цены. Лихорадочно соображая, я заехал в овощной отдел и набрал там самых дорогих продуктов, а затем в том же отделе, поверх правильных штрихкодов наклеил липовые. Я даже не утрудил себя разнообразием. Когда я подъехал с наполненной тележкой к кассе самообслуживания на всех моих деликатесах красовался один и тот же штрихкод: «Лук репчатый, 670 грамм, 25 руб.44коп». «Прекрасно!» — ошалело думал я, сканируя один пакет за другим. «Великолепно! Сколько репчатого лукая набрал я сегодня в «АШАНЕ». Переложив свёртки в большую холщовую сумку, я оплатил картой общую сумму в 228 руб. 96 копеек и смущённо пялясь в белые кафельные плитки, неспешно направился к выходу.
— Гражданин, задержитесь, пожалуйста! – сказанная фраза молотом рубанула по темечку, я поднял глаза, в которых всё потемнело и которые ничего не видели. Сумка предательски потяжелела и выскользнула из рук.
— Что, простите? – прошепелявил я и сфокусировал зрение на двух здоровенных охранниках, стоящих передо мной. В их каменных лицах не было ничего человеческого.
— Сумочку поднимите и пройдите с нами! – охранники заботливо обступили меня, отрезая надежду на спасение.
В голове мелькнула юркая мысль, бросив позорную сумку, броситься наутёк, но она тут же испарилась. Крепкие мужички нежно взяли меня под локотки и всучив сумку в руки, повели к тёмному пятну в конце длинного коридора. И только теперь, легко паря над панельными плитами любимого гипермаркета я понял, что пойман с поличным, что буду разоблачён, шельмован, опозорен и скорее всего посажен в тюрьму, где и пропаду! Я физически ощутил, как давление, скакануло к рекордному уровню — 230/130 и тут же молниеносно упало вниз. Покраснев и побледнев одновременно, я ощутил внутри себя галактическую пустоту, в которой удары собственного сердца звучали, как недоразумение, как насмешка над собственной жизнью. Всё вмиг прояснилось и стало понятно, пусто и безразлично. Я не протестовал, не умолял и не раскаивался, я покорно плёлся к своему крушению.
Меня подвели к закрытой двери в конце длинного коридора и долго не могли её открыть. Пока один охранник бегал за дубликатами, второй холодно рассматривал меня. Затем вернулся первый охранник и наконец отворив замок, втолкнул меня в ярко освещённую комнату с белыми стенами. В центре стоял одинокий журнальный столик с приставленным стулом, куда мне и указали сесть. Я осторожно опустился на стул и бережно поставил сумку возле ног. Разглядывая меня как полуживого таракана, охранники застыли возле открытой двери. Съёжившись, я обхватил голову горячими руками и опустил её к своим дрожащим коленям. Жизнь закончилась…
Только к вечеру, разбитый, грязный и полностью уничтоженный, я добрался до дома. В коридоре пахло лекарствами и утратой. Увидев меня, с женой случилась истерика. Она рухнула в гостиной на диван и размахивая перед лицом моим телефоном громко и не красиво захохотала:
— Ну скажи, неблагодарный ты человек, долго ты будешь мучать меня? Почему ты никогда не берёшь с собой телефон? Где ты пропадал, окаянный?
Я подошёл к жене опустился на колени и прошептал:
— Прости Танечка, черти одолели!
Нежно обняв, родные, тёплые колени супруги я впервые за долгие годы горько заплакал. Совсем как ребёнок.
«Эх, жизнь окаянная, до чего довела»!
Но если честно, ходить при нашей нищенской пенсии в такие магазины одно мучение — только смотреть. Правда есть в этом и положительные факты, походишь, нагуляешь аппетит, возьмёшь картошки с селёдкой и быстрее домой, рассказывать своей жёнушке, чем нынче люди в магазинах затариваются. А она у меня ох какая рассудительная, в любом изъяне выгоду отыщет: «Это как же нам Николай повезло, что у нас правительство такое заботливое, ведь ограничение в пище – это благо. Правда умные люди говорят — чем проще, тем здоровей! В Америке вон тысячи долларов платят за разные диеты, а у нас эти процедуры бесплатные для народа». Под горячую картошку с подсолнечным маслом такие разговоры очень хороши. Правда я в отличии от жены на эти вещи смотрю иначе. Я за возможность выбора, а когда власть предательскими пинками выталкивает меня на обочину нищенского существования, сама погрязнув в небывалой роскоши, мне хочется, хоть как-то пропищать свой одинокий протест. Протестую я правда довольно тихо и про себя, потому что никто меня в этом противоправном процессе не поддерживает, ни жена, ни дети, ни друзья. Людям либо действительно нравится жить в коллективном самообмане, либо, как и моя Танечка, все убеждены, что «чем хуже, тем лучше». Мой лучший друг с пеной у рта доказывает, что я не понимаю, как мне хорошо жить, а скоро станет ещё лучше! Это его «скоро» ужасно пугает меня и преследует в кошмарных снах. Друг имея высшее образование, продаёт в электричках одноразовые батарейки и снимает в коммуналке девятиметровую комнату. Но ему хорошо говорить, он совсем не ест мяса. А я вот обожаю баранину, правда в последнее время вынужден употреблять её только дистанционно. Но в нынешние ковидные времена, многие в питании переходят на «дистанционку». Вот это-то и раздражает больше всего!
Погожим апрельским утром, когда на деревьях оживлённо вспучивались почки, а ветви помолодевших берёзок украшали изумрудные серёжки, рейсовый автобус подвозил меня к гипермаркету Ашан. На улице резвилось солнце, но в огромном бетонном помещении гипермаркета было сыро и прохладно. Электрический свет в отсутствии окон заполнял здание ярким и каким-то неживым светом. Народу в Ашане в эти утренние часы было ещё мало, я не любил приходить сюда в часы пик, когда тут было не протолкнуться и богатые люди в припадке исступления набирали в корзины всё что надо и не надо. Мне нравилось спокойно прогуляться по длинным проходам между стеллажами, наполненными аккуратно выставленной продукцией и насладиться её непринуждённой доступностью. Можно было на короткое время ощутить себя обеспеченным человеком, взвесить и положить в тележку тушку севрюги, стеклянную банку красной икры и полукилограммовый кусок Рокфора, а в отделе крепких напитков, под завистливые взгляды молодых консультантов, выбрать бутылку Бурбона и легко поставить её рядом с большим, хвостатым ананасом. Затем с достоинством повозить эту тележку по дорожкам супермаркета и случайно оставить возле отдела овощей, купив себе пару килограммов картофеля, с которым и уйти домой.
Но сегодня всё пошло не так. В голове вдруг прорисовался совсем иной маршрут. Новизна предполагаемых поступков так ошеломила меня, что я остолбенел в проходе между вермишелью и кашами. То, что предлагала преступная мысль было мерзко и гадко. Но совесть потерялась в пучине бессознательных эмоций, и я стал действовать, даже не пытаясь её уловить. Набрав свежих, звеняще-зелёных огурчиков, я взвесил их по цене репчатого лука, а азербайджанские помидоры пробил по цене увядшей моркови, самые дорогие яблоки я взвесил, как пересушенную тыкву, а израильский картофель, как сморщенную отечественную свёклу. Взвесив морской коктейль, по цене вымороженного минтая я, весь вспотев, подошёл к кассе самообслуживания и воровато оглядываясь, просканировал липовые штрихкоды, оплатил покупки и на ватных ногах покинул супермаркет. В беспамятстве пробираясь к остановке автобуса, я ни о чём не мог думать, голову заполнила звенящая пустота. Она перекатывалась и вибрировала, отдаваясь болезненными толчками в области сердца. Всю дорогу я пытался сопоставить выгоду от купленных товаров и затраченных на них денег, но сделать этого не мог. Мысли прыгали, как сумасшедшие, то радуясь, то огорчаясь, то трепеща от содеянного, то прячась от самих себя. Придя домой и не обнаружив жены, я сел в кресло и плотно укрылся пледом. Озноб пробирался по всем частям моего пенсионного тела. Крепко зажмурив глаза, я освободился на время от болезненных мыслей и облегчённый этим, провалился в короткий обморочный сон. Во сне я испытал острое чувство глубокого счастья, подобные ощущения посещали меня в пору первой влюблённости.
Перед обедом жена долго рассматривала купленные мною товары:
— Ты Коленька совсем сбрендил, помидоры такие дорогущие покупать, что это ты разошёлся?
— Тебя золотце, хотел порадовать!
— Порадовать это хорошо, а к концу месяца предлагаешь зубы на полку? Ты не забывай, у тебя через две недели день рождения… дополнительные расходы!
Я обнял жену и вспомнив утреннее похождение в магазин, содрогнулся. Жена строго посмотрела на меня:
— Вот-вот, расслабляться Коленька не стоит.
Вечером в постели, когда темнота скрыла лежавшую рядом супругу, я повернулся к ней и нарушая тишину, выдохнул:
— Знаешь милая, я ведь сегодня эти продукты, можно сказать, своровал…
Татьяна повернулась ко мне. Даже не видя её лица, я чувствовал, как оно пунцовеет:
— Ты что такое говоришь, Коля?
— То и говорю, сжульничал, спёр по-простому… сам не знаю, как так вышло!
Жена резко отстранилась от меня и отвернулась к тёмному окну.
— Татьяна, я сам не знаю, как так получилось.
— Не трогай меня Коля, не смей прикасаться!
Следующие две недели я жил обуреваемый противоречивыми мыслями. То сгорая от стыда, то воспаляясь от гневной гордости. В конце то концов, не я же устроил такую несправедливую жизнь, когда одним можно всё, а большинство пребывает в жуткой нищете. Все эти депутаты, министры, президенты, что хотят то творят; то пенсионный возраст повысят, то цивилизованный мир для людей закроют, а сами живут на всём готовеньком. Несправедливо это! Цены растут каждый день, ни о рыбе, ни о сыре, ни о мясе уже и не мечтай. А скоро и на хлеб денег не хватит, куда же такое годится? Сами воруют и людей к жульничеству толкают. С другой стороны, не божеское это дело, нельзя так поступать. Если одни бессовестные, что же и всем так жить? В таком противоречии я дожил до 24 числа. Накануне дня рождения, отправляя утром в магазин дешёвых товаров «Светофор», жена наставляла меня:
— Там и цены Коленька пониже, ты только на дату смотри внимательно, много просроченного товара. Купи рыбки и индейки замороженной… ты телефон-то не забыл?
— Не забыл. – зачем-то соврал я.
Я вышел на улицу и обуреваемый обжигающими чувствами отправился на остановку автобуса к гипермаркету АШАН. «Светофор» я на дух не переносил.
Любимый магазин встретил меня холодным и подозрительным светом. Кафельный пол и упаковки товаров сверкали безукоризненной чистотой. Считанные единицы пожилых посетителей катали свои тележки по длинным пролётам и рассматривали полки с товарами. Но сегодня я был наполнен страстным революционным порывом. Созерцать я не хотел. Переполненный бушевавшими внутри меня страстями я ринулся в рыбный отдел и попросил взвесить пять здоровенных ломтей, только что разрезанного лосося. Два килограмма рыбы потянули на две с половиной тысячи рублей, но меня это мало волновало. В отделе сыров я взял хорошенький кусок «Пармезана» под тысячу и небрежно бросил в корзину. В мясном отделе я выбрал лопатку баранины, сочащийся кровью кусок деревенской говядины и даже не взглянул на цены. Лихорадочно соображая, я заехал в овощной отдел и набрал там самых дорогих продуктов, а затем в том же отделе, поверх правильных штрихкодов наклеил липовые. Я даже не утрудил себя разнообразием. Когда я подъехал с наполненной тележкой к кассе самообслуживания на всех моих деликатесах красовался один и тот же штрихкод: «Лук репчатый, 670 грамм, 25 руб.44коп». «Прекрасно!» — ошалело думал я, сканируя один пакет за другим. «Великолепно! Сколько репчатого лукая набрал я сегодня в «АШАНЕ». Переложив свёртки в большую холщовую сумку, я оплатил картой общую сумму в 228 руб. 96 копеек и смущённо пялясь в белые кафельные плитки, неспешно направился к выходу.
— Гражданин, задержитесь, пожалуйста! – сказанная фраза молотом рубанула по темечку, я поднял глаза, в которых всё потемнело и которые ничего не видели. Сумка предательски потяжелела и выскользнула из рук.
— Что, простите? – прошепелявил я и сфокусировал зрение на двух здоровенных охранниках, стоящих передо мной. В их каменных лицах не было ничего человеческого.
— Сумочку поднимите и пройдите с нами! – охранники заботливо обступили меня, отрезая надежду на спасение.
В голове мелькнула юркая мысль, бросив позорную сумку, броситься наутёк, но она тут же испарилась. Крепкие мужички нежно взяли меня под локотки и всучив сумку в руки, повели к тёмному пятну в конце длинного коридора. И только теперь, легко паря над панельными плитами любимого гипермаркета я понял, что пойман с поличным, что буду разоблачён, шельмован, опозорен и скорее всего посажен в тюрьму, где и пропаду! Я физически ощутил, как давление, скакануло к рекордному уровню — 230/130 и тут же молниеносно упало вниз. Покраснев и побледнев одновременно, я ощутил внутри себя галактическую пустоту, в которой удары собственного сердца звучали, как недоразумение, как насмешка над собственной жизнью. Всё вмиг прояснилось и стало понятно, пусто и безразлично. Я не протестовал, не умолял и не раскаивался, я покорно плёлся к своему крушению.
Меня подвели к закрытой двери в конце длинного коридора и долго не могли её открыть. Пока один охранник бегал за дубликатами, второй холодно рассматривал меня. Затем вернулся первый охранник и наконец отворив замок, втолкнул меня в ярко освещённую комнату с белыми стенами. В центре стоял одинокий журнальный столик с приставленным стулом, куда мне и указали сесть. Я осторожно опустился на стул и бережно поставил сумку возле ног. Разглядывая меня как полуживого таракана, охранники застыли возле открытой двери. Съёжившись, я обхватил голову горячими руками и опустил её к своим дрожащим коленям. Жизнь закончилась…
Только к вечеру, разбитый, грязный и полностью уничтоженный, я добрался до дома. В коридоре пахло лекарствами и утратой. Увидев меня, с женой случилась истерика. Она рухнула в гостиной на диван и размахивая перед лицом моим телефоном громко и не красиво захохотала:
— Ну скажи, неблагодарный ты человек, долго ты будешь мучать меня? Почему ты никогда не берёшь с собой телефон? Где ты пропадал, окаянный?
Я подошёл к жене опустился на колени и прошептал:
— Прости Танечка, черти одолели!
Нежно обняв, родные, тёплые колени супруги я впервые за долгие годы горько заплакал. Совсем как ребёнок.
«Эх, жизнь окаянная, до чего довела»!
Рецензии и комментарии 0