Секс и наркотики или история злобного кактуса

Словно солнечные лучи развивались и росли листья древа. Словно солнечные лучи развивались песней листья дерева при женщинском крике окружающей ночи. Словно солнечные лучи эти женские кудри развиваются в ночи. Радость переполняла трепетное сердце при криках множества голодающих. Я не в курсе была как вообще отслеживать смерти людей и в большинстве ситуаций женщин, что царила зднсь на каждом углу… Во всяком тихом и скромном месте отдыха. Особенно… Бесплатного… Добро воцарило ад онемений и вечности боли человеческой, так как без боли начиналась апостолическа ломка и суициды, убийства. Наступало окамененное нечувствие и ужас знания своих поступков, что исправлены к былому самостоятельно людьми быть не могли. В отличие от вездесущего созидание людей основано на разрушении и преобразовании уже относительно них созданного. Никто ничего не мог делать, так как почти любое дело требует минимум набор манёвра и поиск материала для его свершения в полезных образованиях и восполнениях, компенсациях. Погода мне напомнила март XVII века, когда по 15 числам этого месыца наступала радость кары прокажением заживо по отравлению. Я тоже разделяла радость этого зверства и запаха крови любого, кто мне нравился в качестве еды. Яд мой жёг бы меня, если бы я не требовала суициды от тех, кто подходил мне донором. Пора действий наступала, но от озлобленности и боли многие жаждали лишь убийство и месть. Дураки ходили по дорогам с дурами разных мастей, веря, что их все строил один В.В. Путин. Не замечали здесь ни рабочих, ни электриков, ни даже уборщиков и администраторов IT, так как это всё только ещё рабы бездумные от молчания. Цены в магазинах зверели вместе с мечтающими о запасах городских складов. Это самый настоящий голод с брошенными искалеченными, что умирали в боли с памятью своей мнимой другими бесполезностью им живьём. Гуляя по городу, я ощущала запахи брошенных трупов на квартирах умерших во сне жильцов, где дверь было возможно уже только выламывать, притворившись родственниками покойных там. Я плакала, разделяя часто боль тех, кто ещё сражается за своё право жить, но оскверняется смертями издевателей и насильников. Ко мне подошла неинтересная мне совершенно женщина и начала спрашивать о моём желании секса со своим родственником. Каннибализм продолжали, имитируя вирусоидально друг другу степени выедания основного животного фундамента. Не знали что дальше делать почти все, а мне такое было неизвестно и подавно, так как и меня не миновал ужас при новых знакомствах видеть только попытки превзойти правительство в рабчине. Многие здесь охотились на власть абстрактов, но почти всех в итоге порабощали в зверя просто сделать так игрушкой-душителем. «А» трезубцем и «а» шалашом рождения беса. Отравленные метаном и азотом скитались в слезах ожиданий смягчения мучений, совершенно не желая даже граммом тела свершаемую потребителям смерть ещё и на фоне лишения пенсии. Садик озверения и вечных мук — Этим было здесь почти всякое предприятие. Засада поджидала меня каждый день здесь, но я не унывая тихо продолжала жизнь здесь, так как вариант сбежать мне был не по силам, как и многим до меня. Торговые дома светили ярко ночью и всё вокруг веяло свежестью и спиртным. Заведующий одним из таких торговых домов был мне хорошим знакомым, но плохим товарищем. Склады работали по графику и не закрывали ворот, ожидая новые привозы. Пиво, кальяны и любовь. Всё было прекрасным здесь на первые порывы оценений. Воды были мне скучны, так как водка сияла мне светлыми грёзами моего сердца. В ад без тактики я не смела ступать, потому что верующие в Христа могли претерпеть крах их самолюбия от того, что Новый завет понимали по им указаниям, а не рассматривали практику по этому догмату общения и описанные типы поражения считали Богом дарованным им наказом вечным, требующим часто от них жертву на святое воскресенье. Любовные сады борделей змеями таили роковой кошмар, словно бочка яда. Быков расторговывали под видом больших денег местные гильдии, так как своих мужиков просто сами пасли и не хотели убивать на садисткие забавы, а того хуже — ради одной буквы «А» поярче мелодичностью. Я несомненно любила быков, но преимущественно пельменями, а не по факту с ними игр и пастушеств. Святые собирались под видом убогих по восемь человек, доминируя в забаве населения тактикой рождения о которой никто кроме них ничего так и не знал. Культ Солнца. Ванна становилась мне последним убежищем от кошмара соседей, которых давно втянули в местные криминальные игры с кушем больших денег победителю. Лавры академиков позволяли дознать лишь значения их бахвальства, но не практику описываемого словом дела или наблюдения. Термины, описывающие животных начинали служить лишь опорой будущего обозначения, так как это всё было слишком давним и служило уже многим. Директор завода жил скромно и на пенсии, так как новых в этих местах уже не назначали. Коровы с зелёными инопланетными организмами в глазах верующих радостно переманивали гнев мужчин с жён на своих ослабевших, притвлоряясь им очень тупыми и слабыми перед великой популяцией. «Не будет денег» — разносился смех с транслирующих стелсов над плачем толп народных. Бабочки летними днями летали, собирая широты света и доброт земных. Делать было нечего, кроме диспута с мудрейшими этой планеты, имя коей всё было всем женоубийца. Наступал апокалипсис апостола Иоана. Армяне с татарами изображали битвы на смерть от безденежья, чтобы хоть кого-нибудь и платно зацепить блаженным суицидом без официального на то образования, что тоже порой стоило теперь большие деньги. Я не знала куда мне сбежать от этого безумия вокруг: только у них заканчивались деньги и они начинали снова суицид, притворяя его истерикой. Врачи лишь обежались на меня по неивестной мне для их знания причине. Я собирала растения, но скуп их биржами был запрещён экологическими партиями этой пропащей страны, которая всё равно была никому не нужна и войны здесь уже стали видом спорта.
Видишь их там? — спросила я деда, что сидел на скамейке и похрапывал, так как остальные бы вообще не стали отвечать, куда-то торопясь.
Дед тоже промолчал на мой вопрос. Все они чего-то боялись здесь, но я никак не могла понять чего. Злобно шипели рябины змеями на мой скромный в неизвестность вопрос, больше показывая свою настоящую красоту и мощь угрозой животным формам жизни, являя то истинное господство на своей планете в коммунизме настоящем и руша невозможности человеческих представлений постепенно. Красота шипения разносила многим свежие ветра и костры новых бед. Новый завет и ветхий завет пьянили рассудок на проклинание местным жителям, но игроки в мафию всё равно были опытней в интригах. Одна одинёшенька я строила лицо дугой лунной под свет радуги после дождя, а мужчины не подходили ко мне ни с одним вопросом, кроме просьб секса, но я гинеколог по профессии и рекомендовала им не гадить здоровье. Дьявольские лучи Сатаны воцаряли новолуния Сеты и сеяли новые беспамятства от изменений и рождений организмов, толп и сволочей. Четыре боевика с одним лидером шли в мою сторону и мне пришлось бежать от них в укрытие, которым я выбрала какой-то склад белых халатов. Новые дни ещё были полны женских смертей под видом туризма, но я пока была жива и со склада меня выперли очень быстро. У всех четырёх большие головы и мускулы с двойными подбородками. Цезарь в местном кафе скрасил мой путь в парк, а голубизна дней отвлекала от устроенных во имя зла чистого невзгод. Задиры пугали всякую цензуру местных улиц и дворов. Ужас убитых детей и страдания умерших таили ад зениц злобных на пути любые к государству. Очищение здесь доминирует зенитом истин ада при адаптировании. Цед зде Уп ЗИ ад ад!
Не гадь исконно русский зде! — кричал во тьме на это кто-то мне, — никакого ада нет и это мой тебе ответ.
Он думал верят все, что Бог и просят лишь совет и свой итог. Я впервые в этот день без метафор увидела, как мужчина притворяется мне по переработке растением ядовитого газа самим растением. Я без лицемерия была рада, что там хотя бы растение, а не опять жертвоприношением жена его бывшая. Пуд радости был мне великим даром от всей местной растительности, но дальше всё также, как раньше, да и более. Дорога поиска давала мне лишь пути к целям змиев каждый раз, где в итоге не было ничего полезного ни мне, ни кому-либо ещё о чём окружающие часто кричали, минуя меня в принципе.
ГУП работает, — спросили меня в рабочее время незнакомые шкафы.
Да, — ответиа я им.
Вот и говори всегда да нам, цыпка, — поржали они и куда-то ушли.
Я не знала, как мне выразить новое и ранее невиданное глазу человеческому в этот день и попробовала это назвать «да». Оказалось, что по растению меня пыталась обнаружить другая женщина в естественном и невинном устремление пережить избиение от мужа. Медью и неким д-светом, но не лишь дьявольским, стелился ночной свет лучей, которые неизбежно будут строить грядущие сутки. Передо мной ночью один капитан и его банда из пяти худых и отравленных сподвижников, у которых кроме него никого уже и нет. Главарь банды равнодушно посмотрел в мою сторону и ничего не сказал, дальше отводя от меня к целям своих людей. Удар пидантичности и жестокости получил в результате покров аллей женскими останкам и аромата далей созидания живого. В пути за деньгами путники аж давали зеркала цианов.
Я хотела бы помочь Кричащим во тьме, но многие намеренно Кричали просто заманить более дао-путного из целевых. Серебрянные лучи Адаптировали резци к йодам, но пузо моё желало еды, которой у меня не было от того, что сутенёры стерегли момент, когда моя соседка выйдет из квартиры. Женские крики из множества домов предавали всякие Цели Управления на Зенит дайкона по их и только их идиотизму. Боль давила мне на башку, но я не унывала и давала власть своим сопротивителям, дабы умереть вслед за умершими до меня. Четыре раза да и снова больше нет былых неразрушенными четырёх маленьких людей, ушедших в разрушение вслед за нерождёнными от искушения более лёгких состояний организма и нагрузки. Петухи и курицы цезарем испугались до аханья дьяволов аэрографию, что для них является естественной на то реакцией. Суп и дайкон завораживали моё внимание, целеустремляя меня заработать на них убийством мужика ещё. Лида — это моё имя и путь мой искали целые еритические зениты. Сода была моим запасным в этой ситуации вариантом, а пока я просто довольствовалась апокалипсисом криков кровью жено. Удача в моём понимании — это правда, дающая потребление и удел царствования еретику и знахарю.
Колокола являли эхо сообщений с границ городов, даль которых напоминала звуки ауканий сквозь огромные леса. Яблоки давали аромат выделений женских от ломки неподалёку гиперактивных сексуально иногда на смерть удушения их. Интернет-приложения кишели истерией от того, что люди ели уже людей, а не корову от безденежья и имитации их нужности кому-либо для долга, что на деле оказывалось просто реакцией на удар тока о тело мертвеца. Я увидела незнакомый мне вид древесины и не знала о нём ничего. Мне было неизвестно даже название такого дерева от чего я взяла его и просто дала ему название. Этот кусочек ветви, лежащий на лугу я назвала «Етупь». Его свойства мне тогда ещё были неведомы. Я болела использованная и изнасилованная группой стариков, что ничего большего за весь срок их житейства для женщин и не добыли. «Да была бы эпучно или эпично у нас хотя бы инфляция! Хоть как-то была бы инфляция, а не просто ломка половых органов съедать людей!» — кричал в слезах священник. Апокалипсис проживания в этих местах сменялся удачей в форме суетных невзгод и я продолжала жить.
Аппеляция и новые суды закатывали от смертельной скуки и городского голода до конкуров потреблений. Липы ведьмами издавали многим неведомые поэтары, а фикции властей не знали гашения и цузе (Примечание автора: центральное управление зрением). Естественно, ил зноя и абстрагированность становились повседневностью и только кто-то обретал рассудок, его начинали пытаться убить от страха обличения городского безумия. Шли семеро за одним злым, олицетворяя его карающее добро — они лот торгов того работорговца, которого признали униженным. «Они ёбнутые!» — разносилось эхо недовольного местными киллерами растения, которым для отрицания факта фанатизма тихо притворился охотник за людьми. Аннотации, демонстрации и просто мужские провокации гнали хаосами вихрей местные ветра. Мне было нечего делать и я села чертить, а его мысли были далеко не обо мне, а о коллекторах, опьянённых его долгами перед работорговцами.
Ты непсихбольная! — убеждал на него работающую девушку во тьме вечерней сутинёр. Деньги у нас были, но не больше, чем у бухгалтеров местных торговых компаний. Мы ничего не делали, не знали как жить и нам ничего не было нужно, кроме ещё денег. Кучи трупов и маленькие поставки за убийства. И меня убеждали точно также знакомые, а истинность большего перед их «я» оставалась для изменения недосягаемой. Мот этого факториала стоял передо мной, словно пророча мне мой последний катафалк. Ничего у меня здесь не будет, а где будет я найти не могла. Я пыталась осуществить делом моим хотя бы что-то, но Джинов было слишком много, что от гнева джедайствовали, дабы филонить от официальных работ на голодающее население.
Фарши из льна оставались мне для воды при отсутствии небудущего в моём настоящем, так как несвершённое смещалось от отсутствия причинности и свершений, соблюдений. Обстоятельства скуднели на фоне женских слёз уже живых и переживших боль. Любя, оловянные человечки искали мусор, чтобы хоть чем-то заработать право на еду, а локации зон кью играли дальше в убийства и поиск. Мы понадеялись, что узкие зде будут равносильны целям людей, однако алгоритм не получался и автоматика оставалась нам недостигаема. Бывшие мне товарищами так и зациклились на решении их вопросов боли моим Суицидом. «Помоги! Больно!» — кричали они мне в слезах, а я им ничем нормально помочь и не могла, так как моё разрушение им было нужно просто заказать гуманитарную помощь. Без убийства женщин никто не верил, что в городе катастрофа.
— Ты элита, — хвалил мужик полодого парня за что-то, — эллюзионы рушатся, словно их атакует дьявол иглы.
Диллеры. Ена точно также здесь бы никому ничем не помогла, так как молитвы уже не слушали, а искали сина расчленять трупы на гуманитарную помощь и право в городе охотиться. У меня болело пока что всё от игр газом местных соседей: голова, глаза, нос, рот, губы, череп, кожа и даже задница до такой степени, что я мучалась желанием ублюдком с их танцами ветров звездануть. От скуки я растила и собирала местные травы, словно охотясь на чешуйки драконов, которые юркали меня при первом же на то шансе. Голод брал своё и я перебивалась листьями рябин и лип. Да! Голод это жестоко!
Куда мне идти? Что мне теперь делать? Даже не смела предположить ответ, так как это страшный грех Бога в моём понимании. Лад этой сказки уже не пах кровью, а уточнился страхом смерти вечной толп на одного убитого.
Лапуля! — крикнул мне мужчина издалека.
Да? — уточнила я его причины ко мне обращения.
Ты ебанутая, — смеялся он передо мной.
А? — удивилась такому повороту нашего разговора.
Kazah, — начал он по-болгарски, — ce ne sam gladen.
Да, — согласилась я, — и я не голодна.
Мы сочлись на том, что нам нечего друг с другом делать и он пошёл дальше, как и я. Поговорить было не с кем, а еды вообще не было доступной. Я собирала рябину и готовила дома варенье. Скучно. По-настоящему скучно и тоскливо. Дьявольский ад абстракта. Что-то заставлло меня возжелать убийство, но я не поддалась. Я готовилась умереть. Да! Так всё и началось. Естественно, моя скука не оказалась вечной.
Давай драпай! — кричал на меня подстерегающий мужчина.
Пиздец! — крикнула я ему о жертвоприношении и побежала очень быстро на его порыв ко мне.
Он подумал, что я подтанцовываю под дудку сектантов, но я знала правду о его наиерении. Просто повод для убийства. Мне не оставалось в самозащите ничего, кроме заклятий и я сказала ему:
— Дапай пуай азде иай, — это на бегу, на него обернувшись мигом, — I`m not tared you.
I`m not hungry, — сказал он мне, словно оправдывась от смертельного поступка, — I`m not hungry. I`m sorry. I`m not hungry.
Мужчину трясло от газа по химической отдаче, но гармонические слои города не попускали ему и оправиться от трясучки. Он покраснел и заплакал с тем же пониманием, что каждый день смертелен для кого-то одного из нас.
Eh? — выразила я ему своё искренне удивление и отправилась дальше искать возможность поесть.
Дьявольское обывание продолжало давить на меня, но я, как и многие другие женщины не видела своё право пасть и умереть.
Женщина, — важничали мужчины в закоулках о мироздании, — она формирует ещё то!
Я всего лишь хотела есть. Единицы дарили подарки в ненасытном голодании при еде. Подарок мне был скромен и велик разом от того, что материал мне ещё предстояло искать, чтобы дожить до завтрашнего дня и избежать отравление газом здесь, которым атаковали всех нас. Радар рушил параллели нода, формируя эффект неизбежности выходных слов, что давало людям уменьшение естественных переработок вариативности мышления. Этот эффект без радара исполняет естественно созидающее, отдыхая при наличии радара от нагрузки от животного, от чего я испытывала агонию зависимости и боли самого симбиотизирующего после меня ввержения в прихотливость. Я всё равно осталась жива, чего нее могла сказать уже о тех, кто вот-вот уже должен был всех нас здесь победить.
Пуда материала я не собрала в этот день, так как и переработать во что-то полезное у меня не было здесь ничего. Путь дальше искать мне было целой тропой злодеяний, что ещё и могли посчитать с моей стороны еретичеством от того, что привыкли к некоему комфорту от недостатка вариантивности. Ко мне подбежал лысый толстяк из одного банка и прокричал в панике:
Форма пути: цедаз! — он трясся так, словно его били током или молниями.
Не понимаю о чём вы этим словом мне говорите, — серьёзно сказала ему я, — так как никому ничего не нужно и никто ничего не делает.
Да! — согласился он и пошёл дальше.
Дни шли за днями и кроме игр с растениями и садоводства здесь особо продуктивного не было ещё пока ничего. Всё под одной и тойже причине: все ждали готовое при том, что о них гласили: никому ничего не нужно и никто ничего не делает. Только бы скрыть газовый спуск.
Деревья оживали и являли свю песнь драконов, что пронзала и небо и покоряло саму звезду. Словно нимфы они пели холодной и жестокой Богине огня и тепла в самый холод её сердца, что никогда не станет таким, как у человека, а Богиня на то спускала им то, что её было чкждым и далёким, но столь знакомым и скучным. Она созидала раненных женщин, пытаясь восстановить их разрушенность в целостность, но не могла пока что подобрать от газа им искажение. Получались им лишь симбиоты, но… Мало ли это? И я не избежала страшный шрам при всем том, чем я уцелела.
Эпицентры надежды, наивноть в дьявольстве… и да пути их любые при новых целях и носках заканчивались всегда лишь понтом и евангелие. Меня от них уже тошнило, а больше просто ничего не было… никому ничего не было нужно и никто ничего не делывал… Лишь… ООО «Кокс-майнинг» (Адрес: 1-я Стахановская ул., 1а, Кемерово, Кемеровская обл., 650021
Телефон: 8 (384) 277-17-17)…
Это была полнейшая скука. Мне было на столько скучно, что вот ничего не хотелось. Все разговорами эти дела лишь имитировали и я дальше искала материал сделать хотя бы что-то более вечное из уже более вечного, чем батрачить на дапутностях и задирательстве в уделе цинизма. Про настоящее никто ничего не знал, так как харизма тоже предполагала ситуацию, а тут монстры от газа и пищание зудил при криках на трупы и Ец-дуальности. Да, тут не было ничего.
Рыдали мужики и парни, что пенсионер разбил машину рокфейлера в этом ужасном месте, полном газа и отчаяния. На дороге стоял козёл, около которого струнился юнный армянин. Отца рядом не было, но были лишь просторы мимо проезжающих автомобилей. Гоп, как гоп, но при козле. Мне оставалось только промолчать.
Падальщики внезапно выбежали на дороги и начали ломать автомобили на ходу палками, съхедая водителей живыми и без наркоза, даже их не ударяя. Они знали много дорог и часто считали, что от них здесь не спастись. Паду ли я среди этих дорог? Паду здесь, паду и при храме.
Один из падальщиков атаковал меня, как я и ожидала. Мне оставалось только бежать куда получилось, но я не сдержалась и прыгнула с холма от усталости и одышки.
Садац да Рогп Пуад догонял меня достататочно агрессивно, как и любой местный разъярённый шовинист. Скорость мне не позволила бы убежать далеко и я в попыхах ещё раз кубарем скатилась по холму, устремляясь к аграртному сектору за городом. Астения причиняла мнне не малую одышку и страдания, но бесподащно дали занятых земель расплостилали мне ковёр своей ещё утаённой жестокости. Путь продолжался и земли сами целили меня дальше, а я лишь сторонилась незнакомцев, так как они систему разработки материала воплотили из-за блока менеджментом системой городских охот на население.
Деревья в этот день пели арфами сатиры при всей их внешней скудности и убогости, опасности и кровавости. Сегодня они могли быть дружественны, но уже завтра Рай мог стать своей противоположностью. Зелёные монстры изумрудных земель только и ждали плоть грешного мужчины, чтобы в полноте их попущения полакомится вкусным будущим их удобрением. Многие в этот день вновь были ими съедены за чрезмерный кем-то сруб на поленья. Новые при том сажать было некому, так как ниикто не знал, как выкапывать ныне растущие неудобно.
Все занимались своими ремёслами, а маньячила расчленял очередную умиравшую от секса, чтобы она не заражала никого маниями. В психе дровосеки вырубали всякое дерево найти его, но никак не могли, так как при свете звезды его вообще и не увидать. Город жил дальше, но мне за этими пределами было не смешно: охотники на людей поджидали где-то позади и я не могла уже туда вернуться. Аккустическая среда здесь не была агрессивна, но материал мне было негде мастерить. А мне так хотелось воплотить посмертно свою мечту о системе разработки материала (оригинальный СРМ)! Я села около речки и в ностальгии стала чертить на песке при условиях, что никому ничего не нужно и никто ничего не делает, а лишь выставки антиквариата и товара на крови блестят на полках универсамов, скрашенные дракой мужчин по проводимости газа и его эластичности при ударах световых лучей о женоубийц, где тяга газа притягивает видимое сильнее твердыни, но лишь миг… Я бы хотела им сказать… как хотела бы сказать об этом…
Направление переработки сырья по типу материала
Направление переработки по взаимному балансу материала
Направление переработки по п роизводственным возможностям аппаратчиков и ремесленников
Направление переработки материала по товарному спросу потребителя
Всё держалось на уходе и добыче от растений нового сырья, но целый город это игнорировал, ненавидя отличников и ботаников. Они удивлялись куда девается их разум и идеи. Три вопроса и их упущение было очевидным: как производить? Что производить? Для кого производить? Это шутка местного криминала, который давно и забыл. Что и для кого здесь знали все, прося денег вместо поиска того, из чего и чем производить, оставив с машинами одних торговцев и субдиллеров станков… УМПО от этого работали только в основном на Китай, откуда получали шутки в стиле М. Горького. Торговля органами и наркодиллерство очень были смущены. Однако наркодиллеры тоже помнили из чего производить и что, но для кого теперь?..
Я собирала растения, которые подошли бы на приправы, но наохотить не могла в этих необжитых местах даже голубей. Сады и дали распростилась передо мной, скудной и немного староватой дамой. Драконами парили облака в синеве проходящих мимо меня новых дней, но здесь царило то, что считают безвремением, смутностью и безумиием. Где-то Путин с политиками всё разговаривали, как и вся эта страна обсуждала вечные вопросы, а ответы на их вопросы здесь и они далеко не очевидны. Я собирала по пути растения и шла вперёд, а дикие места впереди становились всё более дикими мне. Насекомые змеями поджидали момент укуса, а желание чьё-то составить мне компанию разносилось по округе криком эхо и радостного смеха. Я впервые услышала планетарное эхо при соседствовании другого человека естественным и радость переполнила мои чувства в осознании, что хоть нет Бога, а есть любовь и то, что дарует её нам никуда не делось. К вечеру при моём молчании в пути наступил мрак. Синяя ночная мгла и даль питали каждый сантиметр твердыни и дайконами пела песни об убитых женщинах трава тропы, что вела в глубокий лес. Тактика походки моей была смертельной, что и мешало киллерам сразу убить меня. Они ждали звёздный час, когда женоубийца начнёт созидание.
Никто из тех, кто прятался неподалёку не знал, как деревья могут плакать об умерших, либо даже разделить их разрушение, созидая вновь, подобно величественному дракону или космическому Богу, что пропускает неистовство звёзд, сотворяя прежнее вопреки даже самим звёздам, что толкает животное утверждать перед ними своё право при их разрушении, забывая гигантов, что дарую ему жизнь и созерцание. Срам сил Путина и здесь вселял воцарение мерзости при незнании откуда пошло знание об этом сраме и сокрытии жажды таинства прошлых позоров и унижений многих правителей земных. Этот срам был обычным и ничего нового, кроме моей шутки не было здесь. Я поймала нить паучьего света и дьяволицей отправила им ужас от настоящей звезды по закону жено и убийства. Общий срам их обернулся величием проклятья и им оставалось только радоваться при ожидании им наградой только скорби по утраченным делам. Убийства дьяволами продолжали в криках скорби об умерших. Людям было неважно даже кто умрёт, а важно было продолжение разрушенным дальше жить. Многие вообще забывали какую-либо ценность свою от горя, так как с родным им человеком уже так кто-то из почти своих же поступил вместо диких кошек и хищных нам всем собак.
Чтобы не сталкиваться с дикими и опасными хищниками, властные убивали теперь слабейших популяции, дабы просто были бы тела дальше устрашить всех остальных от слабости. Был и плюс — разрушенные иногда постигали мощь своего разрушения и сеяли в самообороне будущего организма моры, ранения, горести и страдания вечного ада, подобно Богам, подобно этим зелёным драконам, что при их рождении вновь станут им едой.
Сератонин и малохит созидали мне в глуши своей власти деревья просто, чтобы я могла дальше идти. Иногда я перекусывала съедобной листвой и также пила, поедая эту листву с их попущения, но путь был не близкий, так как вообще здесь жить они мне пока не попускали, а в каких-то местах я даже зачарованно понимала это попущение остаться и отдыхать.
Подходи! — кричал мне мужик на выходе из леса, охраняя КПП, — шляпу дам!
А что здесь построено? — уточнила я у него.
Деревня дальше, — объяснил он, — смотрите табличку. А вам туда зачем?
У нас катастрофа, — объяснила я ему, — но от того, что городские власти обманывали ради прибыли, нам никто не прислал помощь и спасаемся так.
Они продали просто город Москве, — смеялся он над моей наивностью, — и вас отттуда так выгоняют. Они бы не убили вас.
Да? — посомтрела я на него удивлённо, показывая поднятый ещё в городе кусок умершей женщины.
Он побледнел, но понял, что иначе я бы ему ничего не могла и доказать. Мужчина дал мне палатку и предостерёг избегать местных, так как здесь творилось тоже самое. Все пока продолжали уничтожать кого могут в имитированной с гармонической и вибрационной техники боевыми танцами мужчин конкуренции.
Страна Си Дзиньпиня, что соврал нашим тупым властям даже его имя, прикинувшись главой его страны лишь здесь, но очень согласованно со всеми азиатами, точно также была зоной забоя на органические эксперименты. Съездить и проверять захваченные территории для американских экспансий для них было великой честью, дабы хотя бы посмотреть что-то иное от своих привычных мест. Это и есть правда, что их проверяли так французы и немцы, они проверяли здесь, а захватчика по существу и не было, так как по факту это всё бродил каннибализм. Без бродившей жажды убийства они бы и проверять не посчитали необходимым, так как им бы стало видно свои территории не сказкой. Для такого путешествия криминальные гуру и сектанты убивали на мотив. Никого лишнего здесь при этом не было, а лишь кусок ранения мучил всех, кто ещё что-то продолжал… и изо дня в день вновь те, кому было ничего не нужно и нечего делать начинали что-то новое для них, всепоминая первым делом, что забыли увлекаясь про еду.
Устрашение Китая торговлей органами по факту оказалось иллюзией, так как они ещё скорее бастовали на генетику, просто так убивая в устрашии к эксперитам на людях заживо гармоническими аппаратами, ища также и своих среди последователей. Сам блок мести людей был их же умением, так как любой человек при атаке на него даёт сопротивление, а здесь они сопротивление ещё и усиливали гармонической волной смертника. Тем не менее, гигантам это сопротивление, как и даже растениям смешно. Они даже при мне просто съедали его часто, окутывая воздух пронзительным криком: «Верните мою бессмертную душу!» — это лишь тоска по ядовитым содержаниям воздуха, где яд не был бесконечным.
Мне пришлось идти дальше, так как в этом посёлке опасность для меня была слишком высокой. Человек, обозлённый до дьявольства начинает свои цели обычно не обходя разрушение другого человека, что было видно снова вокруг. Меня удивило, что при таких настроениях местные убитой плотью здесь в воздушно-капельную среду не бросались, являя разговорами и делами настоящий ад боли и целей человеческих, которые искали усердно и искренно. Я даже не знала, сколько метров и километров пути было мной пройдено здесь в целом, не то что у меня вообще была такая роскошь как идеи будущего и даже абстрактного.
Газом незаметно был украшен каждый периметр, а умершие от него отправлялись на утиль, как прокажение, где многие себя от страха имитировали монстрами или оскверняли умерших клеветным. Мне удалось остановиться в одной из квартир, где я даже давала клятву об этом молчать для меня неведомую. Аз узнают и да попрут отсюда очень быстро. Поела шпрот и лепёшки с чаем, чем хозяйка меня радушко накормила и отправилась разведывать обстановку посёлка.
В посёлке устраивали бои западной и восточной части районов, отправляя пострадавших гуманитарной помощью через инвестиционные документарные биржи, чтобы отмывать большие капиталы. Естественно, родственники убитых деньги так и ждали, часто умирая, если не переставали алчно их ждать, потому что созидающее иногда за это не прощает целым человека, а считает, что мёртвое тело двигается по инерции. Ропот женщин раздавался при криках мужской амбиционзности совершенно безцельно и невинно, а опасность вокруг была велика до высокой степени отличия в условиях отсутствия на них даже испуга. Да! Мне здесь не хватало только топора.
Дальше было пуще: запад и путники здесь позвали целителей и делали дао дьяволевой загадки. Саммит G20 не сравнился бы уровнем муки игравшего с тем, как на моих глазах людей выкипанием обращали в прокажение, вселяя страх выйти на улицу от горячего газа. Мне было страшно, так что я выбежала на улицу и не останавливаясь побежала подальше в сторону, в какую удалось бежать. Ад и насилие продолжали и на мужчин, и на женщин и на детей, но уже без таинства, так как такую боль человека никто более утаить от всех не смог. Разрушение при том шло и цепляло убийц без вопроса к ним в гневе звёзд, созидающих ими убитых. Для них до момента их разрушения всё это было наивной игрой и не более, так что они ещё при всём уме и обиделись.
Научающий провайдер, координирующий процесс 3D-моделирования на американском в русском транслите называется даз не случайно. Дословно «даз» означает дело при заведомом предательстве, а «аз» — это просто дело вредное или дело обыденное одному за всех. Кто и что именно делает уже стало не видно и тайно от того, что газа наконец не стало вокруг. Часто в эти времена газ получали убийством или собирательством, так как газ вырабатывает почти всё вокруг в зависимости от звука и своей физической формы, хотя многие звуки тоже созидаются ударами газа о материальное. Каждый день я находила по гению, который сформировал здесь свой даз, но никак не смог пересилить свою жажду убийства от чего даз не стал даже пушкой общего земного корабля. Настоящий даз при построении может стать оборонительным рычагом самой планеты, но и много их построить не получится, так как до разрушения даз не возобновить при ограничении планетой объёмам. Здесь даз составляли центры генетиков и кладбища и женоубийцы благополучно с ним дрались на всех, кто им не нравится. Ночью я крепко спала, их отправив к заду, вместо даз.
Тыловые атаки продолжали под видом саммитов, где назначенные главами смертники могли о том, как и прежде, лишь разговаривать, а гнев раненных толп иначе укротить виновные по крещению в том не могли. Оставить так и их не станет тоже. Всех планировали лишь убить, оставив останки рабами на размножение. Мне приходилось делать всё одной, так как любого талантливого человека убийцам разрешали забивать техникой на смерть до состояния летающих от когда-то живого человека останков в послушную разумную вживлённую их плоть частицами некротическую игрушку. Многим в эти времена и нравился секс на такие останки, что давали им эротические нирваны при сочетании с афродизиаком и гармоническими вибрациями. Задачей почти любой группы смертников было оставление поражения тканей при суициде и всё под видом великих посмертных идей, что по названиями могли быть даже следующим свершены, но они заканчивались, так как адаптирования рушили биологические хаосы. Я и подумать не могла в эти дни, что последующие изменения движений будут катиться к даза, что даёт возможносчть смертельного предела повтора убийств при попущении планетой, что имя приняло женоубийца в эти дни. В итоге на меня началась охота наркодиллеров. Темноволосые татарин и кореец стояли около двери и ждали, пока я выйду к ним, а в руках татарина была сжата доза. Никто ни с кем из иного интереса кроме денег уже не общался, так как от убийств не стало самого этого общения и последние остатки былых семей боролись за свои ценности.
В мою квартиру они начали спускать газ. Да, запах был горек и ядовит, но я сидела смиренно и наблюдала смерти на верхних этажах при криках хозяйки квартиры, что меня приютила. Ядовитая пленка этого вещества, что оседала на потолке называлась дозап, а запахи от того позиционировали смертельными, но это было так не до конца. Здесь принципиальна была моя вера в то, что это яд, чтобы организм отторгал сам себя на смерть вывернувшись, что тоже без спаривания не имелог должного эффекта. В основном без того люди просто совершали суицид сами себя чем-нибудь калеча. Крики отчаяния отравителя через две недели разносились громко по квартирам, так как он не захотел сносить свою боль после таокго количества убийств медленными смертями.
Намеренно я опоздала на этот крик, так как я просто и не смогла бы пересилить его карающее на смерть. Убийцами издевалась в муке женоубийца, плача о разрушенном и давнем. Я вышла к железной дороге, а поезд ехал далеко и ненастигаемо. Издевавшиеся над хозяйкой уже моей по документам, которые они мне всучили, квартиры, позвали меня в клуб, намекая, чтобы когда они решапт меня здесь съесть я с ними не дралась. Они купили мне еды и мы начали разговор о саммитах этого города по образцу G20, так как остальные учёные с социологическими трудами пока на транс не подошли им. Им было очень скучно без убийств, так как их с детства учили, что мужик должен убивать плохих мужиков. Только они не задумывались как больно испытать даже смертельную опасность. Я хотела бы, чтобы сказка о вечности разрушенного была правдой, но это было не так и у всех часто одна основная жизнь в единстве её основности и составности. Это только наш долбанутый вид мог достичь в знание, выяснив, что это неправильно на практике, так как они что-то женщин расчленяли и как-то не воскресают теперь на отчизне добровольно. Мне было интересно поедет президент на этот саммит или нет. Он не поехал и местный криминал нашёл на него похожего пенсионера, отправив корейцам, а мои новые знакомые очень звали и меня на другой в этом городе, так как их не отпускали на тот отсюда.
Я долго не стала задаваться вопросом вместо кого эти мужики решили меня кинуть и наискала несколько пудов растений. Через несколько дней насобирала милостыню на кастет, но для самообороны, так как всех независимо не перебить. Мужики всё ждали от меня покорный им секс, но я игнорировала весь флирт, списывая на случайности и неловкость. Армяне продолжали выбивать квартиры методом оракулического танца. Я быстренько сбежала в итоге ночью из этого города, не поверив, что это всё же моя квартира в сторону московской дороги, о чём свидетельствовала карта на автовокзале.
Снова я, дорога и моё голодающее пузо. Удача явно отвернулась от меня. Злой деда смотрел на меня, сидя на лавочке перед дорогой без единой машины. Здесь хоть запнись я, хоть нет, а и сбить на смерть меня не кому и мучения мне неизбежны впереди. Звезда самим небом облизывалась на меня, являя сквозь облака хищных кошек достаточно мне заметно. Я отошла от деда и здесь завалили при мне другого старика, узнав меня в лицо. Они схватили меня за руки и повезли туда, куда уламывали. Запись гостевых меня не учитывала и к моему счастью меня не пропустили туда шлюхой. Запинка здесь и там опять трупак будет людей карать.
Уходя я запнулась, но ушла. Гипнотизёры диктовали по звуку движения газа населению записывать цели на листочки, для меня сейчас только пицца имела значение, так как я до отупения была голодная. Я шла на запад не сдаваясь ни на миг.
Да, запад! — кричала я от радости.
Наступило 20 марта, спустя шесть месяцев моего пути. Зиму я переждала в особняке и всё было более или менее нормально, пока владелец местного особняка не стал требовать от меня разрешить своё съедение. Мне снова пришлось бежать, списав перерыв на прощание моё со своей жизнью. Фамилия И.О. владельца Дадаев Ифрат Ильгамович. Я не сомневалась в том, что у него были аналоги и он просто пошутил именно в моём отношении, но никак не в целом, что придавало мне ещё большую уверенность в принятом мной решении.
Да! пути здесь сплетали целое царство Ифрита. Астронафтика и абстракты за городами были видны гораздо яснее и шалили ещё более разрушительно, так как ни один человек от алчности не пускал их и к небу. Абстракты были похожи, если их видеть, на медуз и прятались в растениях, подобно духам, однако в отличие от духа, они от голода съедали капитально всё, что находили в слепости и их боялись как чуму. Они как опаснейший криминал естественного могли искусить злобнее банков со страшнейшими коллекторами.
Аааааааааааааа! — кричал где-то в кустах киллер, притворяясь своей женой перед абстрактами.
Ошибка многих, что они решают с ними нападать и искушением их калечат, получая заслуженную месть. Нападать с ними можно только на деревья и траву, даруя им сок в благодарность. Когда они отдыхают, являя вселение — это лишь нагрузка. Не верьте в одержимость и не совершайте разные виды суицида, различая чем себя можете ранить, протерпев их отдых и всё. Ещё и скучать будете по приключению. Они напоминали мне часть солнечных лучей, если не ели растения.
Я достигла автономный округ без денег, еды и воды, а как он при том называется от меня скрывали. Почему-то маньяки теперь прятали от меня трупы убитых и мне было очень грустно здесь, так как ничего страшнее я найти не могла. Долго ли это продлится вновь? Квартиру я так и не смогла добыть без насилия, так как аферизм вносил эти приключения вокруг всем вместо трагедий от смертей и агоний. Однако я не путаю убийство и невинный аферизм… Обманщик всё равно человек более невинный и беспомощный при прихотливости, а убийца — это иной уровень человека. Это человек от стихии переживший настоящий ужас в своём наказании при такой же невинности. Невинен при том каждый, так как в сказку верит почти любой.
Продолжение моего пути вселяло мне разные надежды и мечты, но автономия всегда оставляет покинутые земли от того, что нужно основывать новые направления местных культиваций. Иллюзию атмосферы здесь только создавали, но настоящая всё равно веяла женской кровью. Я нашла где здесь остановиться и вновь наступили спокойные дни под аккомпанимент местных искателей происшествий. Я искала аккомпанирующие с их культивациями и ими материалы, а они вновь искали кого опять убить.
Растения даровали мне яд, также искушавший меня убивать, но я удержалась и этим ядом научилась владеть настоящим светом, что их заинтересовало ещё сильнее техники. С местными деревьями я незаметно охотилась на лучи звезды, создая из излишков немного дополнительного времени, скорости и многих полезных ветров. Через несколько дней я смогла призвать ослиный пар просто и без огня, освоив три типа настоящей атаки. Однако ко мне никто и не задирался, ожидая, когда я на них нападу. С эпицентра манипуляторов пошла в атаку на меня женщина, пуская газ по эхо от микроэлектротехнческих воронок, но я сделала сначала сложный уход от удара, приняв сопротивление, а потом этично на него ей сообщила ядом по надеждам на разрушение моей плоти факт движений, как женоубийца мной глаголила, зная, что та женщина на ней крупица в гордыне её. Женщина на том конце, незримая мне, валялась живая в истерическом хохоте, что на эхо песни кактуса я ей ответила глаголом, не понимая в отличие от бьющей по эпицентру и от него атаку на меня намеренную.
Так всё пока и шло — везде собирали убить запас и гипнозом просили клятву жертвоприношения потомка своего им в рабство вечное, чтобы нарушить зримо только иерархичность лёгким ранением и вызвать у человека сиуицид от того, что они ранили при обиде. Под видом обещания вооружения войска убийц вторглись на территории и не пустить никто их не мог в надежде на поставки им еды от производств. Аряды по существу им были не нужны бы, если бы не агрессивность голодающих здесь. Аргументы и факты не писали об этих местах, так как всех полили кровью мертвецов. Алтар здесь был чист, так как звезда выпивала эту кровь, оставляя лишь боль и слёзы.
Заложников всюду было море, а чары препятствий манили новых к ним. Наступил август и я упросила моряков взять меня на корабль. Аукционные яхты и выстрелы разносились над груздами мелких волн. Через три дня от этих выстрелов будут ждать денег на ещё один аукцион. Всё закончилось тем, что местная администрация арестовала судно, на котором мы плыли за то, что я, женщина, плыла на корабле. Собственник корабля был тезаком Романа Абрамовича и на прощание, после объяснения, что уезжает в Великобританию, крикнул мне: «Аааа! Пошла вон!»
Чистая небесная синь и море новых дел, а я всё собираю материал вдали от пустословности и разговоров об убийствах ради воскресений. Террористы Анкары, что пока были у власти там, объявили на меня охоту, так как моряки им слили меня в составе списков попущенных ими убийств. Армия меня всё ещё помнила по рассказам десантников, что видели мой удар по их врачу, когда я уворачивалась от тяги газа в посёлке после родного города. Люди предо мной являли свои альянсы и лишь ругались в мою сторону. Амфитеатры становились наполонёнными священными песнями и адом истинным. Анкара отправляли мне работорговцев с письмами о моих преступлениях. Ради моего унижения террористы кидали отрубленные головы мужчин мне под дверь. Анкарские пираты в итоге схватили меня и путь к их центру забоя был долгим.
Турция не выносит иностранцев и мои муки были две недели до того момента, как от расчленения на отдельные части целого я наконец частями и очнулась, чтобы вновь восстать когда-нибудь аккордом битвы и покоя, но уже не здесь.